УДК 1
ББК87
Б 59
Серия основана в 1992 году
Редакционная коллегия серии «Слово о сущем»
В.М. KAMHEB, Ю.В. ПЕРОВ (председатель),
К.А. СЕРГЕЕВ, Я.А. СЛИНИН, Ю.Н. СОЛОНИН
' Текст публикуется в авторской редакции
с сохранением орфографии и пунктуации
Бибихин В.В. История современной философии (единство философской
мысли). — СПб.: Издательство «Владимир Даль», 2014. — 398 с. (Сер. «Слово
о сущем»).
ISBN 978-5-93615-138-5
Впервые публикуется курс лекций, читавшийся в Институте философии, тео-
логии и истории св. Фомы в весенние семестры 2002-го и 2003 г.
В курсе предпринята попытка разобрать ответ ведущей европейской и
отечественной мысли на вызов современности. Рассматриваются определения,
в каких стцогая философия видит мир, его настоящую ситуацию и его задачи.
История новой философии, начиная с Гегеля и гегельянских школ, продумыва-
ется как единый продолжающийся труд осмысления человеческой ситуации в
мире. Проверяется гипотеза, согласно которой проблемы целого мира, тождества,
ничто и нигилизма, онтологии как этики, решающие для судьбы современной
цивилизации, осознанно или бессознательно ставятся ведущими мыслителями
последних двух столетий в центр их интересов.
Определяется ряд задач, остающихся новыми в рамках существующей
историографии: показать сущностное тождество критики христианства у ран-
него Гегеля и у Ницше, ницшевской мысли о вечном возращении и теории мира
у Витгенштейна, переживания (Erlebnis) Вильгельма Дильтея и присутствия
(Dasein) в его подлинности у Хайдеггера и др.
Для всех, кто увлечен философией.
Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовьш коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России» (2012—2018 годы)
© В.В. Бибихин, наследники, 2014
© A.B. Ахутин, предисловие, 2014
ISBN 978-5-93615-138-5 ©Издательство«Владимир Даль»,2014
5
ОТ ЧИТАТЕЛЯ
Курс «История современной философии» Владимир Вениа-
минович Бибихин прочитал в Институте философии, теологии и
истории св. Фомы в 2002 и в 2003 учебных годах. Курс занял
34 академических часа.
Сообщением этих простых сведений, скорее всего, нужно
было бы и ограничиться, оставив читателя наедине с автором,
потому что третий тут всегда лишний. Впрочем, публикация сло-
ва, выход его на публйку уже развязывает возможный разговор.
Издательство предложило мне его начать, но пользоваться своим
привилегированным положением я не собираюсь. Соображения
мои — не комментарий, не критическое разбирательство по сути
дела и уж подавно не суммирующая оценка. Я говорю исключи-
тельно как один из читателей, первых читателей (не считая дав-
них слушателей) этого сочинения.
Слушая лекции В. Бибихина, читая его книги, испытываешь
Странное чувство доверия, чуть ли не безоговорочного, к тому
всегда новому и неожиданному, что говорится, и вместе с тем
недоумения: почти ничего не можешь поначалу ни оспорить,
ни присвоить, сделать своим, так всё схвачено внутренней и не-
отчуждаемой достоверностью у нас на глазах совершающейся
мысли. Еще более странно, что, обращаясь затем к текстам клас-
сических философов, будь то Аристотель, Декарт или Гегель,
открываешь схожее затруднение. В главах-разделах-параграфах
этих сочинений, в их разъяснениях и доказательствах, призван-
ных обосновать и сообщить «как оно есть», наталкиваешься на
неотчуждаемую собственность их собственной мысли. Пара-
докс философской мысли в том, что чем более она умеет стать
6
сообщимым смыслом всеобщего, сверхличного, тем более это
всеобщее — само ли бытие, чистый ли разум — принимает ис-
ключительное своеобразие философствующего автора. Своео-
бразие философской речи В. Бибихина вовсе не прихотливая
манерность; оно вызвано, можно даже сказать, вынуждено от-
ветственным вниманием к существу философской мысли. Это
всегда целый мир как частная собственность мысли и личная
мысль, самоотверженно впускающая в себя мир.
Натолкнувшись начэту трудность, мы получаем первый
урок: понять философа — вовсе не значит его присвоить, еще
меньше — усвоить основоположения его учения. Тут требу-
ется своего рода агон: один на один, — или проще и мягче —
собеседование. Книга Платона стоит на полке среди других в
ожидании читателя, с которым могут завязаться философские
отношения, а вот под рубрикой «платонизм» чаще всего чис-
лится что-то другое.
Но перед нами не философское сочинение автора, а лекции по
истории современной философии. Тут собственная философия,
кажется, должна умолкнуть, слово должно быть дано другим ав-
торам. Вопрос в том, какое слово. Объективно излагая учения,
не лишаем ли мы философов собственно философского слова?
Самое время вспомнить одно предупреждение Платона. Фило-
софия, говорит он, не рассказывает историй (как рассказывают
сказки детям) и не пересказывает чужие «философские» мифы,
доксы, учения о том, что-де дела с человеком, обществом, кос-
мосом, бытием и выше обстоят так-то и так-то (Софист, 242с).
Философия происходит в разговоре, так, «...будто те (другие
участники философского разговора. —А. А.) находятся здесь, и
мы должны расспросить их...» (ib. 243d). Между тем, порою ка-
жется, что философские мифы — «измы» — сочиняются истори-
ками только для того, чтобы, наконец, отделаться от философов,
от их неукротимого присутствия, одолеть их, каталогизировать
как экспонаты в музее, преодолеть и пойти дальше. Но фило-
соф, как Сократ, держит нас за рукав и не дает идти дальше, ведь
разговор ведется, в частности, и об этом «дальше»: дальше чего,
дальше куда?..
Именно смысл «дальше» — прогресса, развития — смысл
преодоления (предрассудков, метафизики, самой философии,
самого человека...) — во многом определяет ведущую тему той
7
эпохи европейской философии, которую называют современной
и которая занимает по меньшей мере последние 200 лет. Ей по-
священы лекции В. Бибихина.
В дерзкой странности авторской речи сказывается своеобра-
зие речи философствующей. (Оговорюсь, на всякий случай: из
этого вовсе не следует, что «дерзости» и «странности» довольно,
чтобы речь была философской.) Литература философского со-
держания обильна, но философия это не столько «содержание»,
сколько особая форма, подход, способ обращаться с содержани-
ем, Мысль обладает собственной архитектоникой, формой, кото-
рой со-держится, образуется ее содержание, проводится граница
между нею и другим. Со времен Канта эта сторона дела решаю-
щим образом занимает философию, но так дело это было устрое-
но всегда. Тут не просто решают задачи, а замечают следующее:
содержание задачи меняется, если обратить внимание на то, как
происходит озадачивание, что происходит в решении, в самом
решании: как, чем дается (разрешается) данное, как задаются за-
дачи, откуда берется и как устроено то, что способно решать, су-
дящее, где, в какой решенности заранее ищутся решения?
Словом, в философии мы сходим с самовозов традиций, про-
грессов, школ, продуктивной практики, скажем прямо: сходим
с умелого во всём этом ума и... изумляемся, удивляемся: что,
собственно, происходит? Как, куда, с какой стати бегают сорок
ножек нашей жизни, промышляющей себе... что? Тогда знако-
мый, давно снабженный знаками и указателями мир оказывается
декорацией некоего realty show. Мы, оказывается, не на поезде,
знающем, куда Нас везти, не в истории, знающей куда идет, а в
начале начал, где приходится решать, как и куда всему ехать. Мы
в удивительной амехании перед лицом того, что есть. Расположе-
ние к такому изумлению называется философским уморасполо-
жением1. Умение уходить в этот затерянный в мире мир, попытка
8
начать в нем обитать — называется философствованием. Совре-
менным? Древним? — Всегдашним (perennis).
Отмечу несколько черт, отличающих философствующую
мысль и равно присущих как стилю самого В. Бибихина, так и
большинству из рассматриваемых им философов.
1. Личная достоверность. Философская мысль держится —
должна держаться — сама собой, то есть тем, кто мыслит. Это во-
все не значит, что она субъективна, иначе она была бы всего лишь
симптомом чего-то другого — скрытых верований, пристрастий,
ментальных предрасположений, психологических комплексов,
словом, деталью биографии. Субъективна мысль, происхождение
которой не в ней самой. Мысль философская, скорее уж напро-
тив, хочет быть мыслью самой вещи как субъекта (подлежащего
сказыванию). Вот Гегель, призывающий самозабвенно и самоот-
верженно погрузиться в предмет, чтобы сама действительность
говорила языком философа. Вот Гуссерль, стремящийся найти
язык только для того, чтобы описывать сами вещи, дать увидеть
их в их собственном существе. Вот Хайдеггер, желающий дать
слово самому языку, которым только и сказывается само бытие.
Вот Витгенштейн — логик или мудрец — в борьбе с общепонят-
ной невразумительностью речей, не знающих, что, собственно,
они говорят. И вот речь В. Бибихина в лекциях по истории фило-
софии. Разумеется, она прежде всего направлена на то, чтобы дать
слово своим героям и персонажам. Это почти реферирование. Но
на глазах у нас, читателей, выстраивается цельное драматическое
событие: историческая действительность просвечивает тайной
логикой, идеи складываются и распадаются на решающие и дви-
жущие исторические силы, которые, в свою очередь, тут же вновь
и по-новому фокусируются в мыслящее средоточие. Быстрыми и
точными штрихами, как в иероглифической графике, намечены
связи, влияния, приключения идей, превращающихся в страсти,
революции, войны. Своеобразны тут не столько формулировки,
сколько композиции: явные и неявные переклички, метаморфо-
зы, превращения спекулятивного в практическое... Чем держится
эта целостность? Чем обеспечивается внутренняя достоверность
складывающегося образа? Только личной осмысленностью, мож-
но сказать, ответственным авторством: не допускается опора (и
оправдание) ни на то, «как это было на самом деле», ни на то,
9
«как это должно быть», ни на ходячие (вернее, стоячие) схемы и
классификации. Ведь в философии, с которой имеет дело историк
(именно об этом — о «самом деле», о том, как «должно быть»,
идет речь), они под вопросом. Это набросок истории философии,
в которой философские основоположения учений не изымаются
из жизни личного, авторского (повторю: что не значит субъек-
тивного) философствования; это история философии, в которой
сделана попытка застигнуть философскую мысль за ее историче-
ским делом.
Философские системы в восприятии В. Бибихина — это «жи-
вые существа, летучие, подвижные, способные захватывать, под-
нимать тело и его нести — вдохновлять, заражать, возмущать.
Только эта сила действительна, только она создает историю,
только она побеждает, строит государства и разрушает их — в
действии, развертывании, всегда необеспеченном, всегда небыва-
лом, всегда заново».
2. Оригинальность. И тут сразу требуется оговорка. Речь не о
нарочитом своеобразии, а о первоисточности. «Курс читается для
того, — начинает В. Бибихин, — чтобы здесь и теперь в москов-
ских условиях начала третьего тысячелетия по Рождеству Хри-
стову продлилась работа осмысления действительности». Цель
его в том, чтобы приобщить «учащихся к первоисточникам миро-
вой философской культуры». Философия — это мысль у своих
первоисточников. Только тут, у первоисточников, мы входим в
философское общение с философами. Это значит: несмотря на
школы, традиции и необозримую литературу вокруг классиче-
ских произведений, каждый раз, когда философия начинается,
она начинается с первоначинаний, первоисточников, всё еще не
прочитанных, не исчерпанных, продолжающих источать. Так в
XX веке Э. Гуссерль словно заново начал философию, вернув-
шись к Декарту. «Гуссерлем движет необходимость/жажда спаси-
тельного шага. Скудость эпохи велит его сделать. Вместо единой
живой философии мы тонем в безбрежном и бессвязном потоке
философской литературы. <...> Злосчастная современность велит
вернуться к радикализму молодого Декарта. Ответственность за
себя перед собой заставляет без ложной боязни солипсизма авто-
номно формировать знание из первопоследней самопроизводной
очевидности ego cogito».
10
Этим и отличаются произведения, именуемые классическими:
школы становятся предметом изучения филологов и историков,
толкования множатся, масса недоразумений, упрощений, праг-
матических идеологизаций занимает место первоисточника, но
первоисточник хранит живую философскую мысль, которая сра-
зу распознается мыслью равноисточной. Так М. Хайдеггер как
будто впервые прочитал Аристотеля, усвоив у Гуссерля чуткость
к originäre Denken. Так В. Бибихин прочитал JI. Витгенштейна.
«...На языке века <для мысли Витгенштейна> не нашлось дру-
гих обозначений, кроме довольно уродливых и ничего не говоря-
щих: „логический позитивизм" или „логический эмпиризм" или
„аналитическая философия" или „лингвистическая философия"».
Я, — говорит В. Бибихин, — «не умею пользоваться этими тер-
минами, признаюсь сразу, что не понимаю их, не знаю этих на-
правлений современной западной мысли и <...> буду пользоваться
словом Витгенштейн, не притворяясь, что у меня в кармане есть
для него обозначение, название, и я к нему подготовлю и вам его
открою. Я не знаю».
Очень ошибутся специалисты, если из этого откровенного
признания сделают вывод о дилетантском своеволии автора. Не-
знание это вполне сократовское. Вы думаете, что поймали Вит-
генштейна этими сетями, но я вижу, он из них ушел. Если судить
по оставшимся за текстом, в архивах рефератам, конспектам, вы-
пискам, отсылкам, В. Бибихин имел полное право сказать это «я
вижу: не поймали»2.
Оригинальные произведения, первоисточники, откуда про-
истекают школы и традиции, потому остаются первоисточника-
ми, что хранят в себе событие первоначинания, а первоначина-
ние и есть собственная тема философии. Как бы ни развивалась
философия, она продолжается, возвращаясь к Платону (напри-
мер), не потому, что приняла платонизм, а для того, чтобы войти
в первоисточник, отмеченный на карте философии именем Пла-
тона, и начаться, возможно, изначальнее. События понимающе-
11
го начинания происходят по-разному и начинают они разные
возможные пути мысли, которые разбегаются затем тропинками
производных идеологем, концептуальных программ, патетиче-
ских манифестаций, становящихся действительными силами
исторического мира. Вот и «целью курса намечается участие в
искании путей жизни для современности, насколько оно ведется
философией».
3. Конкретность первоисточника. Что мысль входит в фи-
лософствование, когда хочет быть конкретной, то есть одной
хваткой содержать возможные, различные, взаимоисключаю-
щие, но со-держащиеся ею, заключенные в ней умозаключе-
ния, — это одна из ведущих идей гегелевской философии. За-
мечательно, что именно так, в качестве одного из конкретных
первоисточников современной философии Гегель и понят в
курсе В. Бибихина. Явно или неявно гегелевской логикой опре-
деляются самые разные «духи» современности, в том числе и
те, которые строятся в противоборстве с ним. «Панлогист»,
«спекулятивный фокусник», чей тоталитарный «дух» давно
выветрился в нашей прагматичной и плюралистичной совре-
менности, — таково ходячее мнение. «Считается, — говорит
М. Хайдеггер в 1958 г., — что наш век оставил подобные спе-
кулятивные завихрения позади. Но мы живем как раз внутри
этой якобы фантастики»3.
Вполне по-гегелевски, рискну сказать, В. Бибихин понимает
историю философской мысли не как филиацию идей о мире, а
как подспудную историю самого мира, лишь сказывающуюся в
движении идей. Философия Гегеля исторически — это разные
«гегельянства», вырывающиеся из спекулятивной конкретности
и становящиеся настоящими историческими силами, живыми
абстракциями; чем абстрактней, тем действеннее. Философская
мысль не ходит, как слухи о ней, а ветвится подспудно, подзем-
но, как корни, внезапно прорастающие в самых неожиданных
местах. Гегель распознаётся проросшим на русской почве в 40-е
годы XIX века (Герцен, Грановский, Боткин, Белинский...), а за-
12
тем, в начале XX, совершенно иным образом у Ивана Ильина; фи-
гуры его диалектики оживают в левом (революционном) и правом
(консервативном) гегельянстве; столетие спустя он словно вновь
является у франкфуртских неомарксистов, во Франции у Иппо-
лита и Кожёва, которых слушали ведущие мыслители всяческих
«пост»-философий. Нетрудно усмотреть гегельянские корни по-
зитивизма (О. Конт, Г. Спенсер), но уже не так легко уловить ге-
гелевский «дух» в Заратустре Ницше или в деконструктивизме
Ж. Деррида.
Разумеется, дело тут уже не в Гегеле. В изложении В. Би-
бихина понятие «конкретности» философской мысли получа-
ет настоящий размах и наполняется историческим содержанием.
Философски конкретное чтение Гегеля означает чтение его вместе
с современной философией. Тогда, в контексте исторического со-
бытия современности, ровно в той мере, в какой это событие —
со всеми его революциями и войнами — может быть понято как
событие философское, конструкции самого Гегеля займут свое
логически ограниченное место, обнаружат свою собственную
абстрактность. Философия Гегеля «снимается», но конкретность
философского Чвнимания возрастает. История современной фи-
лософии в изложении В. Бибихина не дает резюме, не сводит
философию к набору учений, а учения — к формулам. Набросок
события построен так, что в его графических чертах прочитыва-
ется нешуточный смысл известного гегелевского утверждения,
которое привыкли вышучивать: «Всё действительное разумно,
всё разумное действительно».
13
штейн... — источники философских полей, возбуждающие далеко
в пространстве-времени новые события4. Так устроено смысловое
поле современности. Жизнь единой философской мысли встрое-
на в мир (и соответственно, показывает мир) не как progressus —
трудное продвижение по пути миро- и само-познания, — а как
распространение превращений. Она подобна грибнице, «ризоме»
Делёза и Гваттари. Нет, не в форме «суммы» или системы more
geometrico demonstrata схватывается теперь опыт века, он впиты-
вается в «крутой, злой даже, почти садистской нищете», как у Вит-
генштейна, как раньше у Чаадаева или Керкегора, как у Тракля,
Целана или Мандельштама.
В таких средоточиях смыслового поля историческая действи-
тельность сказывается своей парадоксальной разумностью, а по-
стижения, схваченные философским или поэтическим словом,
становятся действиями самой действительности. Таково фило-
софское событие современности или современность как фило-
софски вразумительное событие, временно схватываемое и тут же
распускаемое, чтобы быть собранным иначе. Не стоит забывать,
что логос и cogitatio означают собирание, но теперь собираются и
рассеиваются, как семена, логосы-события. Все философствую-
щие субъекты по-гегелевски имеют место, свое собственное ме-
сто, но эти места располагаются теперь в некоем напряженном
ими поле, а не на линии восхождения и не в субординации не-
коего сверх-логоса. Философия философствует начинаниями, а
не развитиями.
Вековое дело философии первой и всегдашней — поворот
от мира теней к тому, что на свету, обращение от начатого к на-
чинанию, возвращение к самим вещам, прокладывание пути
к тому, как есть, — это дело требует теперь различания, раз-
несения слежавшихся, спекшихся, схватившихся, как цемент,
вещесмыслов. Так работает негативность Гегеля, переоценка и
преодоление у Ницше, ироническое самоотстранение Керкего-
ра, феноменологическая редукция, деструкция Хайдеггера, де-
конструкция Деррида...
Но я давно уже несу какую-то отсебятину, тогда как собирался
поделиться только читательским впечатлением. Впрочем, таково
14
воздействие прочитанного: автор не информирует, не рассказы-
вает историй о философии, а вводит в ее энергетическое поле.
Однажды В. Бибихин приводит такие слова Э. Гуссерля из «Кри-
зиса европейских наук»: «Я попытаюсь подвести вас к тому [...]
чтобы прежде всего я сам и соответственно другие люди могли с
полным правом и со спокойной совестью сказать — мы со всей се-
рьезностью испытали на себе судьбу существования философа»5.
С полным правом автор мог бы сказать это о своем собственном
курсе «Истории современной философии».
Ахутин А. В.
15
ИСТОРИЯ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ6*
(ЕДИНСТВО ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ)
В курсе будет по возможности разобран ответ ведущей ев-
ропейской и отечественной мысли на вызов современности.
Рассматриваются определения, в каких строгая философия ви-
дит мир, его настоящую ситуацию и его задачи. Предполага-
ется выделить и соразмерно их значимости охватить научные
ответственные высказывания решающих умов двух последних
столетий. Ввиду известного, иногда значительного, пересече-
ния областей в предмет курса входит как минимум упоминание
о работе осмысления действительности, которую ведут рели-
гия, поэзия, естественные науки, искусство, музыка. Журна-
листские и публицистические клише затрагиваются лишь в
аспекте их зависимости от фундаментальных интеллектуаль-
ных разработок.
Целью курса намечается участие в искании путей жизни для
современности, насколько оно ведется философией. Предель-
ной целью остается перспектива спасения (апокатастасиса) в
полноте бытия.
16
Курс читается для того, чтобы здесь и теперь в московских
условиях начала третьего тысячелетия по Рождеству Христову
продлилась работа осмысления действительности. Замысел Кол-
леджа философии, теологии и истории Святого Фомы Аквинско-
го предполагает приобщение учащихся к первоисточникам миро-
вой философской культуры.
На лекциях прочитываются и комментируются, на семинар-
ских занятиях обсуждаются прежде всего главные произведения
мировой мысли двух последних веков. Привлекаются их важней-
шие толкования, созданные в мыслящей среде. Кратко прослежи-
вается судьба религиозных, политических, социальных движе-
ний, возникающих в русле философских идей или заявляющих о
своей опоре на эти последние.
Темы программы7*
Тема 1. Г.В.Ф. Гегель. Завершение немецкой классической
философии. Германская духовная традиция, философская школа,
культурная среда. Поворот от абстрактного к конкретному в связи
с общеевропейским позитивизмом. Триада, двигатель диалекти-
ческого восхождения. Крест и Голгофа: подвиг духа, возвращаю-
щего мир самому себе. Завершение истории. Философия права и
принцип свободы собственности.
Тема 2. Л. Фейербах, М. Штирнер, Б. Бауэр, Д.Ф. Штраус,
Л. Михелет, К. Гёшелъ. Политические и религиозные движения,
вышедшие из гегельянства. Радикализация и консервация геге-
льянства. Критика религии и теории государства. Проблема ин-
дивида.
Тема 3. П. Прудон. «Собственность — это кража». «Науч-
ный социализм». Анархизм, синдикализм, федерализм. К. Маркс.
Эпоха манифестов. Научный мессианизм. Борьба с неуловимыми
призраками.
17
Тема 4. С. Керкегор. Продолжение гегелевской конкретности
в «единичности экзистенции». Радикальная критика эпохи. Опыт
возвращения к началам христианства. Н.В. Гоголь. Диагноз совре-
менности. Ф.М. Достоевский. Легенда о Великом инквизиторе.
Тема 5. П.Я. Чаадаев, КН. Леонтьев, В.В. Розанов. Свободная
мысль в России. «Революционный католицизм». Эстетический
критерий строгой науки. Мистическое понимание в его исходном
начале и в контексте жизни. B.C. Соловьев, H.A. Бердяев, П.А. Фло-
ренский, Н.О. Лосский, С.Л. Франк, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин,
Г.Г. Шпет, М. Мамардашвили, С. Хоружий, A.B. Ахутин. Религи-
озная философия и философские школы в России.
Тема 6. Сен-Симон, О. Конт. Континентальный позитивизм.
Восстание против метафизики. Вера в науку. Бесконечный про-
гресс. Опыты новой религии. Дэ/с.С. Милль, Г. Спенсер. Британ-
ская традиция мысли в противоположность континентальной.
Спенсер против Конта. Ощущение и опыт в основе знания. Ло-
гика наук. Утилитаристская этика и политика. Современный по-
зитивизм.
Тема 7. Ф.В.Й. Шеллинг. Бессознательное продуцирование.
Интеллектуальная интуиция. Философия тождества, философия
свободы, философия откровения. Божественная воля. Шеллин-
гианцы.
Тема 8. А. Шопенгауэр. Независимый от Гегеля путь мысли.
Погружение в мир. Симпатическое единство бытия. Перспектива
Ницше и Витгенштейна.
Тема 9. Неокантианство. И.Кант и его продолжающееся при-
сутствие в XIX и XX вв. Г. Коген, П. Наторп, В. Виндельбанд,
Г. Риккерт, Э. Кассирер. Неотомизм. Э. Жильсон, Ж. Маритен.
Тема 10. В. Дилыпей. Жизненный и исторический опыт в осно-
вании гуманитарного знания. Проблема отделения естественных
наук от наук о духе. Фундаментальная (философская) психоло-
гия. Лее Толстой. Основание познания в собственном опыте силы
(духа) и тела. Несамостоятельность наук. Их зависимость от ис-
ходного сознания жизни. А. Бергсон и проблема времени. Тейяр
de Шарден, философия развивающейся жизни на планете.
Тема 11. Ф. Ницше. Европейский нигилизм и его преодоле-
ние. Возвращение к античности. Фундаментальный опыт тожде-
ства мира в его вечном возвращении к самому себе. Ницшеанство
в XX в. Археология знания. Проблема морали.
Тема 12. Ч. Пирс, У. Джемс, Дж. Дьюи, Г. Mud, У. Куайн,
P. Рорти. Прагматизм. Э. Мах, Р. Авенариус. Отказ от субъек-
та. Г. Марсель, Э. Мунье, М. Бубер. Персонализм.
18
Тема 13. Э. Гуссерль. Возвращение от позитивизма и психоло-
гии к созерцанию идеи. Строгая научность философии. Феноме-
нологическая техника. М. Шелер.
Тема 14. М. Хайдеггер. Новый бытийный синтез. Аналитика
данности. История забывания бытия. Фундаментальная онтология.
Тема 15. Экзистенциализм. К. Ясперс. Объемлющее. Осевое
время. Философская религия. А. Камю, А. Ж.-П. Сартр, М. Мерло-
Понти. Феноменология индивидуальности.
Тема 16. Л. Витгенштейн. Естественно-научная подготовка.
Кризис европейской цивилизации как стихия новой мысли. Воз-
вращение к философии тождества. Логика как утверждение тож-
дественности бытия самому себе. Движение меняющихся аспек-
тов вещей. Логический позитивизм. Венский кружок.
Тема 17. Современная мысль. Г.-Г. Гадамер. Герменевтика.
Ж. Деррида. Деконструкция. Ж. Делёз, Ю. Хабермас, П. Слотер-
дайк, Ж. Бофре, У. Эко.
1 В. Бибихин приводит замечательные слова Шеллинга: «Даже Бога должен
оставить тот, кто хочет поставить себя в начальную точку истинно свободной
философии. Здесь это значит: кто хочет это удержать, тот это потеряет, и кто это
отдает, тот это найдет. Только тот достиг основания самого себя и познал всю
глубину жизни, кто однажды всё оставил и сам был оставлен всем, для кого всё
потонуло и кто увидел себя наедине с бесконечным: великий шаг, сравненный
Платоном со смертью» (F. Schellings sämtliche Werke. Stuttgart & Augsburg. 1861.
Erster Abt. Bd. IX (Erlanger Vorträge, a) Über die Natur der Philisophie als Wissens-
chaft). S. 217/8).
2 Воспользуюсь случаем, чтобы предостеречь решительных и строгих су-
дей перевода В. Бибихиным «Бытия и времени» М. Хайдеггера. Это результат
сосредоточенного десятилетнего труда. «К 96-му году, — рассказывает Ольга
Лебедева, — в машинописи перевода оказалось исправленным почти каждое
слово; когда книга вышла, В. отдал бумаги детям на рисование, я до сих пор еще
собираю разрозненные листки машинописи». Свобода слова В. Бибихина всегда
держится строгой ответственностью за сказанное.
3 Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993, с. 383. На лекции в Институте
философии РАН 21 августа 2012 г. Славой Жижек сказал: «...Я не говорю, что
нам нужно всем в один день становиться гегельянцами. Но понять мир через его
подход — это то, что нам действительно необходимо».
4 Философская мысль как историческое событие. Если об-
разующим конкретное целое избирается не «точка зрения», не
«концепт», а собрание разных средоточий мысли, множество, род-
семья, как любит говорить В. Бибихин, авторов-первоисточников,
если привычные связи (влияний, последований «от... к...», на-
правлений) отстраняются на периферию, внимание же обращено
к чертам семейного сходства, — тем большее значение приобре-
тают связи подспудные, дальние соседства, неузнаваемые превра-
щения. Перед нами не гегелевский образ растущего дерева, а раз-
множение гнездованием: Гегель и идущая от него волна, которой
вызываются к жизни иные, иначе излучающие центры; аналогич-
ные центры — .. .Шеллинг, Ницше, Гуссерль, Хайдеггер, Витген-
5 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменоло-
гия // Вопросы философии. 1992, № 7, с. 146.
6 '* Курс лекций читался в Институте философии, теологии и истории св. Фомы
в весенние семестры 2002-го и 2003 г. К настоящему изданию курс подготов-
лен на основе сохранившихся файлов и рукописных записей. Все редакторские
вставки в авторский текст и примечания, а также многоточия в опущенных по
формальным причинам местах даны в угловых скобках, неавторские примеча-
ния помечены звездочками.
7 * Темы программы не вполне соответствуют реальному содержанию
курса.