Часть III ИЗМЕНЯЯ ПРОШЛОЕ
Глава 6 ИЗМЕНЯЯ ПРОШЛОЕ
Если вам не нравится прошлое — измените его.
Уильям Л. Бертон. «О пользе и вреде истории»1

Каждый акт признания изменяет то, что досталось нам от прошлого. Если мы ценим или охраняем реликвию, или даже если просто приукрашиваем ее или имитируем, — все это влияет на ее форму и наше восприятие. Точно так же, как избирательное воспоминание изменяет память и субъективную форму исторической интуиции, так и манипулирование древностями изменяет их облик и значение. Взаимодействие с наследием — сознательное или случайное — постоянно изменяет его природу и контекст.
Подобные изменения могут иметь весьма существенные последствия, поскольку они бросают тень сомнения на все историческое знание в целом. Как было показано в главе 2, мы нуждаемся в стабильном прошлом для того, чтобы утвердить традицию, удостоверить собственную идентичность и обрести смысл в настоящем. Как можно полагаться на текучее и изменчивое прошлое? Один выход состоит в том, чтобы, подобно многим народам, полностью полагающимся на устную традицию, попросту не знать, что прошлое меняется. Другой выход — в том, чтобы считать подобные изменения не существенными, считая, что в сущности прошлое остается тем же самым. Третий выход состоит в том, чтобы считать, будто мы в состоянии отделить предшествующие изменения от последующих, подобно тому, как время в научной фантастике возвращает восстанавливаемые следы и реликвии к их исходному состоянию. Четвертый выход состоит в том, чтобы принимать подобные изменения как необходимое зло, и ограждать остатки прошлого от более серьезных повреждений и грабежа.
Однако ни одна из этих позиций не снимает полностью подозрения, что, подобно памяти и истории, реликварное прошлое — это блуждающий огонек, недостижимая цель. Время — нравится нам это или нет — властвует над сохранившимися следами прошлого, делая реликвии все более и более устаревшими, менее узнаваемыми и подверженными более серьезному недопониманию. Филип Ларкин попытался предста-
' Burton William L. The use and abuse of history // American Historical Association Newsletter. 1982. 20:2. P. 14.
407
вить себе, как за прошедшие века подвергся эрозии изначальный смысл средневекового круга фигур на «Гробнице Арунделя».
Их лица утратили ясность очертаний. Бок о бок граф и графиня в камне лежат
Они не чаяли лежать так долго.
Такая достоверность в изображении
Была лишь деталью, которую могли видеть только друзья:
Благородное изящество доверенного скульптора
Отступает, чтобы помочь продлению
Латинских слов, идущих вкруг основы.
Ныне, беспомощный в пустоте Не знающего гербов века...
Остается только отношение: Время превратило их в Ложь...'
Возникающие в результате этого последствия также изменяют характер нашего отношения к реликвиям. Сохранившиеся георгианские постройки в 1985 г. выглядят иначе, чем в 1885 г. не только потому, что просто стали более старыми, или потому, что их осталось меньше, но прежде всего потому, что прошедший век вывел на сцену еще и призрак неогеоргианских строений. Новые интуиции и потребности, новые воспоминания и утраты заставляют каждое поколение подвергать пересмотру то, что они видели в реликтах, а также то, каким образом это следует понимать.
За многие из этих изменений мы не несем никакой ответственности: им ничто не могло помешать. Другие предполагают взаимодействия с историей и антикварными предметами, что, до известной степени, является делом выбора. Но во всяком случае, любое отношение к прошлому, пусть самое осмотрительное, неизбежно меняет его. Что это за изменения и что является их причиной, — об этом и пойдет речь в данной главе. В первых двух частях мы поговорим преимущественно о том, как разнообразные изменения воздействуют на материальные реликвии, в особенности на артефакты. В главе 5 мы уже рассмотрели сходную ситуацию в отношении истории и памяти. Мотивы и причины, лежащие в основе всех этих изменений, будут проанализированы в третьей части данной главы.
Реликвии подвержены двум типам трансформаций. Первый из них воздействует на реликвии непосредственно: сохранение, иконоборчество, совершенствование, повторное использование — изменяют их суб-
1 Larkin. Whitsun Wedding. P. 45,46. См.: Bayley John. The last romantic // London Review of Books. 5—18 May 1983. P. 11, 12; Clausen. Tintern Abbey to Little Gidding. P. 422—424. В действительности поза с соединенными руками — не оригинальное творение, а работа реставратора в викторианскую эпоху.
408
станцию, форму или отношение к местоположению. В результате подобного рода действий британские аббатства превратились в руины, классические древности сконцентрировались в Британском музее, а [мост] Лондон-бридж был перенесен в Аризону. Второй тип трансформаций носит опосредствованный характер, он в меньшей степени касается физических условий существования остатков прошлого, но затрагивает преимущественно то, каким образом мы их видим, как объясняем, иллюстрируем и за что ценим. Реликвии стимулируют появление копий, реплик (replica), моделей, эмуляций, описаний; монументы и костюмированные инсценировки (re-enactment) напоминают о людях и событиях. Благодаря действиям такого рода Эдинбург превратился в «Северные Афины», стилизованные дома в стиле фахверк стали критерием вкуса для пригородного строительства в межвоенный период, мы наводнили викторианскую Англию бесчисленными средневековыми достопримечательностями и помпезно отпраздновали двухсотлетие американской революции.
Между этими двумя типами действий нет резкой границы, и их следствия зачастую весьма схожи. Копирование, имитация и эмуляция древностей может исходить из стремления защитить или улучшить оригиналы или, напротив, стимулировать подобные стремления, а интересы сохранности реликвий часто определяют то, как их будут экспонировать. И тем не менее, у каждой формы воздействий есть свои характерные последствия, более или менее значительные. От идентификации, показа и охраны реликвий к перемещению, приукрашиванию и реадаптации, — все эти действия влекут за собой по нарастающей изменения реликвий.1
Изменяем реликвии
Любые формы и шаблоны нам по силам
Не отличишь наш продукт и подделку!
Так что если хочешь, чтобы здание выглядело круто,
Просто сними трубку и позвони в «Джей Эр».
«Ода ГРП», реклама стеклопластика*
Люди всегда перестраивают монументы на свой вкус. Но, даже если использовать камни оригинала, всегда что-то уже прибавляется.
Маргарит Юрсенар. «О композиции книги „Воспоминания Адриана"»3
Идентифицируем
Если мы ценим древность, то повсюду видим ее присутствие. «Вот она», — говорим мы, имея в виду ранние, изначальные, древние черты.
1 Что касается степени вмешательства в реликвии, то она варьирует от сохранения к реставрации, консервации, консолидации, адаптивному использованию, реконструкции и воссозданию. См.: Fitch. Historic Preservation. P. 44—47, and Feilden. Conservation of Historic Building. P. 8—12.
2 John Rogers (London) Ltd. // Building Conservation. 1981. 3:5. 22.
3 Yourcenar Marguerite. Reflections on the composition of Memoir of Hadrian. P. 341.
409
Мы помечаем то или иное место или реликвию. Такой знак локализует древность на нашей ментальной карте и придает ей статус. Обозначающий возраст предмета знак также выделяет его на фоне современного окружения. Как и живопись в галерее, маркированный антиквариат становится выставкой, предложенной нашему вниманию.
Маркеры могут нести в себе эхо прошлого даже тогда, когда идентифицируемые ими вещи сами по себе не являются старинными, как, например, европейские топонимы у американских поселений. Заведомо анахронистичная улица и вывески пабов в британских пригородах — Сильван Уокс, Деллз, Хоп Поулз, Вудмэнз, Плагз1 — знаменуют собой генерализованное деревенское прошлое. Еще большее количество названий домов в Англии выбрано, скорее, как напоминания о предыдущих жилищах или праздниках, чем по каким-либо иным причинам — отсюда такое обилие Виндермеров и Брэмарсов в 30-х гг. и Сан-Ремо, Тосса и Римини сегодня.2 Фамильное или функциональное название домов говорит нам, скорее, об их предшествующих владель-
1 Доел.: Sylvan Walks — лесные тропы, Dells — лощины, Hop Poles — хмелевые столбы, Woodmans — принадлежащий леснику, Wheatsheafs — пшеничные сноповязалки, Poughs — плуги. — Примеч. пер.
2 Обследование проведено Джойсом Майлсом (Joyce Miles). Цит. в: «Favourite house names» // Sunday Times. 3 Feb. 1980. P. 49.
Windermeres — от названия озера Виндермере на северо-западе Англии, входит в состав т. н. Озерного округа, прославленного поэтами Озерной школы — Вордсвортом,
411
цах или функциях, чем о нынешних обитателях или тех целях, в которых используется здание сегодня. Так, «The Schoolhouse» — это здание, которое обычно использовали как школу, а вот на сегодняшней школе подобный знак был бы совершенно излишним.
Таким образом идентифицированное прошлое может задолго предшествовать сегодняшней памяти. Названия тысяч американских городов говорят о тяге их основателей к античности. Даже гибридные инновации типа Термополиса, Миннеаполиса, Итаски, Спотсильвании несут на себе отраженный свет веков. Бесчисленные проезды Евклида, Аппиевы дороги, шоссе Фаэтон (Euclid Drive, Appian Ways, Phaeton Roads) напоминают об античности, а греческие инициалы украшают братские дома, как будто Элевсинские мистерии — это вполне современные обряды.1
Некоторые следы античности столь незаметны, что их можно распознать только приложив специальные усилия. Если нет никаких указателей, то многие ли из тех, кто ходит по полям старинных сражений, знают, что это место — историческое? Без такого рода маркеров люди обычно проходят мимо старинных памятников даже не сознавая их древности. Исключение археологических достопримечательностей из ведения Британского картографического управления, как это предполагается сделать, одним из наиболее опасных своих последствий имело бы не только поощрение склонности землевладельцев и местных властей недооценивать подобные достопримечательности (если не вообще ставить под сомнение само их существование), более не обозначенные точно на карте, но и привело бы к их реальному скорому исчезновению.2 Аналогичным образом памятные доски спасают от забвения дома знаменитых людей. За исключением редких Монтичелло или Кельм-скотта,1 отражающих собственный гений Джефферсона или мемораби-лии Морриса, лишь по очень немногим зданиям можно визуально определить, что они когда-то дали приют великому человеку. Такие здания привлекают внимание и становятся источником воспоминаний лишь тогда, когда они обозначены соответствующими маркерами.
Колриджем и Саути. Braemars — по-видимому, от названия одной из популярных шотландских игр Braemar Gathering, соревнования по которой проводят в Абердиншире в августе. San Retnos — город в северной Италии, известен своим рынком цветов и фестивалем популярной музыки. Riminis — (античный Ariminum), город и порт в центральной Италии. — Примеч. пер.
1 Jones Н. М. О Strange New World. P. 228. См. также: Zelinsky. Classical town names in the United States.
1 Есть «все основания считать, что пока то или иное связанное с древностью местоположение не будет обозначено на ОС карте, у него нет достаточных прав на существование» {Webster Graham. Mapping buried history, letter// The Times. 31 Oct. 1977. P. 13.).
3 Монтичелло — дом Т. Джефферсона, третьего президента США, в одноименном поместье, расположенном в округе Альбемарль, шт. Виргиния. Сооружен по проекту Джефферсона в неоклассическом стиле. В доме 35 комнат, он построен из красного кирпича и декорирован светлым деревом, имеет греческий портик и купол в романском стиле.
Кельмскотт — дом, связанный с именем английского поэта, художника и социального реформатора Уильяма Морриса (1834——1896). — Примеч. пер.
412
Правда, такой маркер иногда может затенять саму обозначаемую им реликвию. Если одни указательные знаки охраняют историю, то другие — низводят ее до уровня тривиальности. Иногда статус достопримечательности пытаются придать тем местам, которые «отмечают собой события, зачастую слишком незначительные, чтобы обращать на них внимание», причиной чему — местные интересы. Это делается, например, следующим образом: «Около этого места,... как говорят,... некогда находился сарай, где Джосайа Декстер, первый поселенец Дек-стервилля, скрывался от гессенцев».1 Многие обозначения носят откровенно спекулятивный характер. На Топ Уитерс (Top Withens), ферме, описанной в романе Эмили Бронте «Грозовой перевал», есть знак, предупреждающий паломников, что эти «здания, даже когда были целыми, не имели сходства с описанным ею домом. Но нечто похожее вполне могло сложиться в ее воображении, когда она писала об этих поросших вереском пустошах».3 Иные маркеры совершенно открыто не согласуются ни с какими фактами, как, например, табличка в парке Американской гражданской войны, утверждающей, что «не будь генерал Ли столь озабочен приближающейся битвой, он наверняка наслаждался бы видом этого прекрасного соснового бора»; или табличка у поильного корыта: «Именно здесь Поль Ревере3 напоил бы своего коня, если поехал бы этим путем»; или объявление о таймшере в строениях, выполненных в неотюдоровском стиле: «Королеве Елизавете понравилось бы спать здесь»; или «Семена с лотосовой плантации, которые мог бы взять с собой Христофор Колумб, если бы ему по пути не попалась Америка».4
Письменные знаки — это одновременно и объекты, и лингвистические символы, чье значение и, возможно, достоверность, еще предстоит выяснить. Например, после жалобы приходского совета слово «замок» в индексе Национального треста5 в отношении Бремера (норманнского реликта в Сассексе), вводит в заблуждение, оно было дополнено словом «руины». Более близкое знакомство делает некоторые объявле-
1 Zinsser William. Letter from home // N. Y. Times, 18 Aug. 1977. P. C16.
2 Bronte Society plaque, 1964 // John Allwood and Ray Taylor. Signs of the times. Parks. 1980. 5:1. 20.
1 Ревере Поль (Revere Paul) (1735—1818), американский ювелир и гравер. Известен также своими патриотическими деяниями, превратившими его в народного героя. Принимал участи в знаменитом Бостонском чаепитии в 1773 г. В ходе боевых действий, выполнял обязанности курьера. В историческую ночь 18 апреля 1775 г. вместе с двумя другими жителями Бостона доставил из Бостона в Конкорд сообщение о приближении британских войск. Этому событию придал героические черты Генри Логнфелло в своей поэме «Путешествие Поля Ревере» (Paul Revere's Ride). В действительности английские разведчики перехватили Ревере по дороге и сообщение доставил другой курьер. — Примеч. пер.
4 О табличке по поводу генерала Ли мне сообщила Марселла Шерфи; Newkirk Arthur A. Artifact or artefact? Science. 1973. 180. 1232; Elmers Court Timeshare, Lymington, advertisement // Sunday Times. 3 Oct. 1982. P. 8; New Scientist, 28 Oct. 1982. P. 272.
s Национальный трест Англии, Уэльса и Северной Ирландии (National Trust for England, Wales, and Northern Ireland), создан в 1895 г., некоммерческая организация, направленная на сохранение исторической среды.
413
ния почти незаметными, другие, напротив, кажутся еще более назойливыми Так, знак, называющий церковный погост, через который дочь Вордсворта бежала к нему, «Полем Доры», поначалу усиливает общее впечатление, но затем лишь только затрудняет восприятие Если мы не нуждаемся в том, чтобы нам показывали дорогу, или сообщали название исторического места, почему нам мешают наслаждаться восприятием ради других, менее образованных и менее предприимчивых посетителей9 Уж лучше на время «потеряться», чем пострадать от чрезмерной информированности :
Однако маркеры могут и улучшать прошлое Для американских туристов одни только названия европейских деревень вызывают в памяти тысячи лет истории Таким местам уже не нужно подтверждать свой исторический имидж, это делают за них сами названия Иногда бывает достаточно определенного впечатления какого-то прошлого Мы не чувствуем себя обманутыми, когда обнаруживается, что Бат2 имеет более георгианский облик, нежели романский, Финчингфилд в большей мере похож на городок XIX в , чем на средневековую деревушку, а в лондонском «римском» Барбикане едва можно разглядеть отдельные черты, относящиеся к периоду до Средних веков Маркеры усиливают ощущение прошлого просто за счет того, что несут на себе отголосок истории Иногда даже такого отголоска бывает достаточно, чаще же он, подобно патине, помогает удостоверить древность предметов «То, что 1537 г. ушел в прошлое — ПРАВДА», — торжествует Фредерик Ло Олмстед при посещении Честера, — потому что «я могу видеть, как солнце светит на фигуры»3
Аделстроп (1915)
Да, я помню Аделстроп —
это имя, потому что однажды в полдень
из-за жары экспресс остановился
вне расписания Был конец июня
1 Beazley Popualruty its benefits and risks P 201
2 Бат (Bath) — город в графстве АЙвон, в южной Англии В XVIII в становится фешенебельным курортом Облик города определяют строения в георгианском стиле, сохранившиеся с тех времен Финчингфилд (Finchmgfield) — город в графстве Эссекс, Англия Барбикан (Barbican) — часть Лондонского Сити, включает в себя жилые здания и комплекс театров, залов н иных культурных заведений Здесь располагаются также Лондонский симфонический оркестр и Королевская шекспировская компания (Royal Shakespeare Company) Первоначальный, сравнительно скромный план переустройства Бар-бикана относится к 1950-м, окончательное завершение реконструкции 1982 г Центральный комплекс включает в себя Барбикан-холл (2026 мест), Барбикан-театр (1160 мест), Пит-театр (для небольших постановок), арт-галерею, библиотеку, консерваторию, кинотеатры, многочисленные выставочные залы, рестораны и лекционные помещения, а также террасы, фонтаны и искусственное озеро — Прим пер
3 Law Olmsted Frederic Walks and Talks of an American Farmer in England 1852 P 88
Фредерик Ло Олмстед (1822—1903), американский ландшафтный дизайнер, создавший целый ряд общественных парков в США, среди которых Центральный парк в Нью-Йорке На него произвела большое впечатление английская традиция ландшафтного искусства, что он отразил в книге «Прогулки и беседы американского фермера в Англии» (Walks and Talks of an American Farmer m England) (1852) — Примеч пер
414
Свистел пар, никто не сошел и не сел
на пустынной платформе. Все, что я видел —
это Аделстроп, одно только имя.
Эдвард Томас.
Наше сознание осязаемого прошлого формируется и усиливается знаками, говорящими нам, где это было и что это было. Такие маркеры обозначают реликты или запрещают к ним доступ, в значительной мере влияют на то, что в итоге из них получается. Даже самый незаметный знак, указывающий на самое впечатляющее место, влияет на то, как мы воспринимаем историю. Например, знаки, обозначающие башни (кипы), донжоны и арсеналы древних замков, трапезные, часовни и библиотеки разрушенных монастырей, настраивают на академический лад, заставляя посетителей сравнивать одни руины с другими, эти реликвии с теми. Они сортируют антикварные предметы в соответствии с порядком учебника истории, наделяя реликварное прошлое ароматом письменного свидетельства. И точно так же, как вопросники «искателя сокровищ» в музеях заставляют детей фокусировать внимание не на самой выставке, а на поясняющих табличках и надписях, так и некоторые посетители исторических достопримечательностей в действительности уделяют больше внимания таким маркерам, чем тому, что они обозначают.1
1 Rainey. Reflections on battlefield preservation. P. 75; Stratte-McClure Joel II Paris, pla-quetice makes perfect strolling // IHT. 12—13 Apr. 1980. P. 8; MacCannel. Tourist. P. 127.
415
Таким образом, уже простой акт признания зримого прошлого трансформирует его. Идентификация и классификация могут многое поведать нам о реликтах, но зачастую уводят наш взор в сторону, жертвуя единением с прошлым ради фактов о нем.
Показываем
Вслед за идентификацией прошлого его обычно представляют на выставках. Если на каком-то реликте появляется поясняющая табличка, то тем самым подтверждается его историческая значимость. Если его выставляют на экспозиции — это еще в большей степени усиливает его привлекательность. В музеях древности помещены в стеклянные витрины, покоятся на специальных подушечках и подсвечены прожекторами. Реликвии in situ' высвобождены от всех окружающих препятствий. Программы son-et-lumiere2 драматизируют прошлое и вычленяют его из близлежащих напластований и современных толкований.
Допустимые тип и степень изменений диктуются культурными нормами, определяющими как следует выставлять реликвии. Поскольку
1 На месте нахождения (лат.) — Примеч. пер.
2 Букв.: звук и свет (фр.), здесь: музыкально-световое представление. Впервые было создано в 1952 г. Полем Робер-Уденом, куратором Шато де Шамбор, Франция. Разно-
416
склонный к живописной чрезмерности XVI в. разрушил итальянский нимфеум (nymphaeum),1 архитекторы из различных стран в недавнее время предлагали совершенно разные способы решения проблемы. Идея англичан состояла в том, чтобы проложить подход к этому месту по дикорастущей, неокультуренной траве, украсив его неназойливыми защищенными от непогоды руинами арок, составляющими рамку для стоящего вдалеке города. Согласно американской схеме, следовало заменить траву на асфальт и покрыть руины рифленой металлической и пластиковой крышей. Подход иорданцев состоял в том, чтобы перестроить здание, добавив свод и три подкрепленных опорами купола. Архитекторы из Западной Африки предлагали заменить траву пласти-
цветные световые лучи меняют яркость в такт с музыкальным сопровождением, создавая драматический эффект. Ныне один из самых популярных видов массовых представлений (лазерное шоу). — Примеч. пер.
1 Нимфеум — античной греческой и римской культуре — святилище, посвященное нимфам. Первоначально это был естественный грот с водными источниками или ручейками, традиционно считавшийся обиталищем нимф. Впоследствии это искусственный грот или специальное строение, заполненное растительностью и цветами, скульптурой, фонтанами и живописью. Известны нимфеумы в Эфесе, Коринфе, Антиохи, Константинополе, ок. 20 остатков нимфеумов в Риме, а также руины в Малой Азии, Сирии и Северной Африке. В XVI в. нимфеум становится характерной чертой итальянского сада. Обычно садовый нимфеум ассоциировался с пресной водой, и особенно часто — с источниками. — Примеч. пер.
14 Д. Лоуэнталь 417
ковым дерном, оставить руины как они есть и обнести все забором от публики.1
Каждое из этих решений сочетает показ с защитой, доступностью для обозрения и функционированием. Действительно, зачастую эти цели невозможно разделить. Первоначальное предназначение, историческая аутентичность и современная эстетика могут направить наш выбор в пользу того или иного подхода к историческим памятникам. Если презервационисты (сторонники сохранения сложившегося ландшафта) стремятся оградить вид собора Св. Павла от соседства с высотным домом-башней, то застройщики возражают им, отмечая, что собор изначально был рассчитан на то, чтобы им любовались с плотно застроенных улиц, время от времени поднимая взгляд наверх. На возражения критиков, считавших, что муниципальные дома нарушат великолепный вид на собор Беверли (Beverley Minster), местные планировщики отвечают, что собор вовсе не является изолированным художественным объектом и должен включаться в жизнь общины, его построившей и поддерживающей.2 Защитники плюща на зданиях Гарвардского колледжа хотели бы сохранить привычный облик «Лиги плюща», придающий двору живописное единство. В то же время их оппоненты отмечают, что этот вид имеет сравнительно недавнее происхождение, говорят о ежегодных затратах, необходимых для поддержания корней растения
1 Lindstrum. Education for conservation. P. 680, 681.
2 Powell Ken. Beverley; letters in: The Times. 23 and 26 Mar., 2 Apr. 1981; Sunday Times. 29 Mar. 1981.
418
в должном порядке, а также о том, что здания нужно видеть так, как это было задумано их создателями.1
Требование понятности часто приводит к изменению руин. Живописным, однако бесформенным развалинам Рима, средневековым замкам и монастырским руинам в Британии под надзором государства был придан более вразумительный вид за счет понижения уровня почвы, реставрации стен и открытия сокрытых временем деталей. При этом позднейшие наслоения (аккреции), «нарушавшие» облик памятников, были удалены (сборные конструкции из гофрированного железа, оставшиеся со времен войны, и свинарники XIX в., однако были оставлены голубятни XIX в. и ворота XVII в.). Окружающие газоны, подстриженные с военной тщательностью, усиливают суровое и строгое, величественное настроение, которое публика ожидает от руин.2 «Стоит погрешить против порядка и контроля, — отмечает обозреватель путеводителей по историческим достопримечательностям, — чтобы предложить нечто людям, не являющимся глубокими специалистами в области средневековой истории».3
1 David Harris Sacks. The College pump // Harvard Mag. 1982. 84:6. 96; Plan to cut hallowed ivy threatens Harvard image // IHT. 22 Apr. 1982. Плющ появился лишь в 1880-х гг.
г Thompson M. W. Ruins. P. 22—31; Harvey John. Conservation of Buildings. P. 188, 189.
3 Kendall Ena. The sightseers almanac // Observer Mag. 24 May 1981. P. 56. См.: Lowen-thal. Age and artifact. P. 109—112.
419
Параферналии экспозиции также в значительной мере определяют ее характер, а временами задают и ее облик. Всегда «сложно оценить достоинства готической архитектуры сквозь сплетение лестниц, выставочных стендов, штампованных пластиковых стульев, неразбериху досок для объявлений, а также из-за опасений, что поблизости от любого открытого для публичного обозрения исторического здания вскорости придется возводить еще одно — для поясняющего аппарата».1 Некоторые экспозиционные центры специально сконструированы так, чтобы они входили в столкновение с экспонирующимися в них древностями. Так, когда для Государственного парка динозавров в Коннектикуте был построен ультрасовременный геодезический купол, государственный комиссар пояснял, что это делается «по принципу контраста между исключительно новым и тем, что было 200 миллионов лет тому назад».2
Но независимо от того, будь они вульгарно-современными или же ненавязчиво-скромными, вспомогательные конструкции могут в итоге полностью затмить собой подлинные реликты. Наиболее явный пример такого рода — башня на месте сражения при Геттисберге, открывающая обзор с высоты птичьего полета, которого, конечно, не мог видеть ни один участник гражданской войны. Для того, чтобы увидеть «подлинную» ферму, круговую панораму и электрическую карту в Геттис-бергском центре для посетителей, придется потратить больше времени, чем ушло на всю битву.3 Лишь немногие из тех, кто побывал в Национальном историческом парке ополчения, что между Конкордом и Лексингтоном, шли дальше экспозиционного центра и доходили до подлинных остатков ландшафта Революции. Некоторые структуры в буквальном смысле превосходят те древности, экспонировать которые они предназначены. Так, бревенчатый домик на «месте рождения» Линкольна и саркофаг Ленина кажутся незначительными на фоне окаймляющих их величественных сооружений из мрамора. Другие следы событий прошлого остаются недоступными восприятию даже тогда, когда нас об этом специально оповещают — как дерево в Булонском лесу, якобы поврежденное предполагаемым террористом, покушавшимся на царя Александра II. Нельзя увидеть ни следа от пули, ни самой пули, но, как заметил Марк Твен, «гид непременно будет напоминать об этом посетителям в течение последующих восьмисот лет, а когда дерево сгниет и рухнет, на этом месте посадят другое дерево и продолжат дудеть в ту же дуду».4
1 Johnstone and Weston. Which? Heritage Guide. P. 8. «Столкнуться однажды с доской объявлений, железной дорогой и турникетом — это сверх всякой меры» {Piper. Pleasing decay. P. 96). См.: Rainey. Battlefield preservation. P. 82.
2 Stanley/. Рас. Цит. по: Dinosaur Park dedication, Connecticut Woodlands. 1978. 43:1. P. 14.
3 Robert M. Utley. National Park Service. Interview 2 Aug. 1978.
4 Твен М. Простаки за границей. 1869. С. 101. По поводу путаницы с указателями см.: MacCannell. Tourist. P. 109—133.
421
Рекламные усилия в сфере исторических памятников налагают на них явственный отпечаток, оплакиваемый одними и горячо приветствуемый другими. Прожекторное освещение, предназначенное для того, чтобы защитить Йоркскую церковь от визуального загрязнения, одновременно превращает Кентерберийский собор в некое подобие замка Дракулы.1 Те, кто протестует против интерпретативного «шума», мечтают о серьезных комментариях и ненавязчивых пространных путеводителях. Другие же, стремятся к тому, чтобы сделать древности более доступными для возможно более широких слоев публики.1 Совершенно ясно, что чем больше поясняющих и комментирующих материалов становится доступным, тем больше людей рассчитывают на них. Они предпочитают поглощать историю в комфортных условиях в исторических центрах и редко когда сознают или беспокоятся об изменениях прошлого, которые влекут за собой подобные интерпретации.
Защищаем
Экспонирование стимулирует стремление сохранить памятники прошлого, но также и увеличивают потребность в такого рода консервации. Защитные меры могут снижать привлекательность или понятность реликвий. Однако без подобных мер реликвии в скором времени начинают разрушаться и в итоге исчезают. Эрозия Ниагарского водопада ставит перед нами дилемму, свойственную многим «естественным» реликтам, которые сохранились лишь благодаря неким искусным находкам. Знаменитый на весь мир вид на водопад поддерживает многомиллионную туристическую индустрию. Однако позволяет ему сохраниться вовсе не природа, а человек, поскольку существованию Ниагарского водопада в его нынешнем виде угрожает наросший скат у основания, а также потребность в электроэнергии, из-за которой постоянно меняется уровень водного потока. Для того, чтобы сохранить тот облик водопада, который запечатлен на многочисленных изображениях и в литературе, а также в туристских брошюрах, потребуется остановить движущуюся по направлению к истокам эрозию, что представляет собой сложную инженерную задачу. Когда-нибудь — возможно, через несколько миллионов лет — эрозия полностью разрушит Ниагару, какие бы усилия мы не предпринимали. Однако сохранение природных памятников не оперирует столь длительными временными периодами. Каковы же тогда краткосрочные альтернативы? Должны ли мы сохранять Ниагару именно такой, какой она запечатлелась в нашем сознании? Или же следует предоставить природу самой себе, а посетители постепенно привыкнут к меняющему облику водопада?3
' Shannon John. York Civic Trust, and Lois Lang-Sims, Canterbury. Interviews 20 Sept. and 26 Aug. 1978.
2 Beazley. Popularity. P. 194—196.
3 Krieger. What's wrong with plastic trees? P. 447, 448; Harwell Recovering the «lost* Niagara; Reyner Banham. Goat Island story // New Society. 13 Jan. 1977. P. 72, 73; Keith Tin-
422
Гранитный нос Горного старика1 в ущелье Франконии (Old Man of the Mountain), Нью-Гемпшир, непременно отвалился бы, если бы его не прикрепили к лицу болтами. Только периодическая чистка позволяет нам видеть белых неолитических лошадей на меловых откосах Британии. Если бы лица президентов на горе Рашмор, изваянные Гутзоном Борглумом (Gutzon Borglum),2 регулярно не подправляли, эрозия в скором времени обезобразила бы их полностью.
Аналогичного вмешательства требуют и архитектурные древности. Пизанская башня должна продолжать падать. Если же она действительно упадет, или, напротив, ее окончательно выправят, она утратит свою историческую идентичность. Защита также часто предполагает устра-
kler. The downfall of Niagara // New Scientist. 15 Nov. 1979. P. 506—509. Патрик Мак-Гри-ви (Patrick McGreevy) отмечает, что преувеличения «писателей и художников» помогают формировать образ того, какой Ниагара должна была быть (Niagara as Jerusalem. Landscape. 1985. 28:2. 26—32).
1 Горный старик — природный реликт, 5 горных выступов, вместе напоминающих человеческий профиль. Горный старик находится на высоте 1200 футов над оз. Эхо, шт. Нью-Гемпшир. В 2002 г. значительная его часть все же отвалилась, что стало предметом обсуждения общественности на национальном уровне. — Примеч. пер.
2 Боргдум Джон Гутзон де ла Мот (1871—1941), американский скульптор, изваял изображения голов четырех президентов США — Джорджа Вашингтона, Томаса Джеф-ферсона, Теодора Рузвельта и Авраама Линкольна — на горе Рашмор в районе Блэк Хиллз, Южная Дакота. Скульптурные изображения расположены на уровне 152 м, имеют высоту от 15 до 21 м. — Примеч. пер.
423
нение искусственных наслоений: так, многие готические церкви и соборы были спасены от разрушения в ходе реставраций XIX в., которые позднее сочли излишне нарочитыми.
Защитные действия могут порождать или усиливать эрозионные процессы. Древние земляные укрепления, устоявшие против механизированного сельского хозяйства, столкнулись с серьезной угрозой со стороны согнанных с привычных мест обитания кроликов, которые теперь роют норы в их склонах. Железные скобы и хомуты, при помощи которых прежние реставраторы укрепляли колонны и кариатиды на Акрополе, теперь, из-за обширной коррозии сами становятся причиной их разрушения. Всеобщее восхищение со стороны широкой публики усиливает существующие опасности и порождает новые. Хрупкие следы древности могут не выдержать столь интенсивного натиска. Гобелены быстро пачкаются, но от частой стирки они портятся, старинную мебель ограждают канатами, так чтобы на нее нельзя было садиться, книги прикрепляют к полкам так, чтобы их нельзя было взять в руки. Мебель и ткани необходимо защищать от действия света. для чего вешают занавеси, опускают шторы и надевают чехлы. Подоб-
424
ные предосторожности неизбежно изменяют наше восприятие прошлого.
Публичный доступ может угрожать даже самой сохранности древних мест. Так, например, наскальные рисунки в пещерах Ляско и Аль-тамира (Lascaux, Altamira) выцветают, осыпаются и подвержены действию грибка. Ступени в английских соборах, камни мостовой и вмурованные в пол надгробные плиты, — все они весьма страдают от наплыва туристов. Так, серьезно пострадал Кентерберийский собор: камни мостовой в южном нефе вытерлись более, чем на дюйм, потерян камень из мозаики в часовне св. Троицы, надписи на половых плитах в юго-западном трансепте уже невозможно разобрать, края медных фит-тингов в Мартирдоме (Martyrdom) со временем сгладились, колокол на башне, закрытый для посещений из-за опасений за целостность свинцового покрытия на крыше, пилястры, стены и колонны исписаны граффити. Для того чтобы минимизировать износ и разрушение, собо-
1 Harris J. E. and Grassland. Mechanical effects of corrosion. P. 21, 22; Greece. Ministry of Culture and Science, Work on the Acropolis, 1975—1983; John Cornford. Housekeeping and house keeping // National Trust. N 29. Spring 1978. 13.
425
ры все более ограничивают доступ посетителей, окружают канатами или закрывают уязвимые области, заставляют посетителей надевать специальную войлочную обувь и заменяют реликвии их репликами.1
Действия по сохранению реликвий часто занимают длительное время, что неблагоприятно сказывается на экспозиции. Как и современные аэропорты, средневековые соборы кажутся навеки обреченными на то, чтобы стоять в окружении лесов и строительных материалов, что, безусловно, разрушает аромат времени. Защитные меры могут также разрушать окружающую обстановку, передающую ощущение древности, даже в том случае, если сами по себе реликты не затронуты. Например, восприятие Каса Гранде, древнего глинобитного строения американских индейцев в Аризоне, явно нарушается из-за присутствия защитной крыши из стекла и стали. Как и в случае с мраморными саркофагами Ленина и Линкольна, укрытие превращает Каса Гранде в простую банальность, и «теперь требуется усилие воображения, явно превосходящее все, что насаждают современные „ориентированные на посетителя" методы, чтобы суметь увидеть в этом самане величественный монумент посреди равнины».2
Популярность угрожает самой материи и чувству истории. Однако попытки предотвратить или смягчить подобный ущерб наносят еще больший вред сохранившимся реликтам. Таким образом консервация ставит перед нами вопрос о всестороннем моделировании самого прошлого с целью его защиты.
Воссоздаем
Мы всегда подгоняем прошлое под наши ожидания за счет того, что приукрашиваем реликвии. И хотя пересмотр редко выступает как явный мотив, такие действия, как попытка снять грязь или ржавчину, реконструировать руины, реставрировать старинные здания такими, какими они могли или должны были быть, — все это в действительности направлено на улучшение того, что дошло до нас сквозь века.
Длительное время то обстоятельство, что улучшение прошлого непременно означает его изменение, не осознавалось. Реставраторы в XIX в., очищавшие средневековые церкви от позднейших наслоений, гордились тем, что они-то воссоздают подлинное прошлое. Цель же многих таких изменений носила идеологический характер. Экклезио-логи-реформаторы стремились вернуть древнюю атмосферу, и за счет этого возродить дух раннего христианства. Именно с этой целью более семисот церквей в Англии — а это половина того, что уцелело от тех времен — были подвергнуты серьезной перестройке.3
1 Наппа. Cathedrals as saturation point7; English Tourist Board English Cathedrals and Tourism. P. 32—36, 60—63.
2 Banham. Preservation adobe. В действительности это защитное укрытие лишь ускоряет эрозию за счет того, что иссушает саман снизу (Douglas H Scovill. National Park Service. Interview 26 Apr 1984).
3 Tschudi-Madsen. Restoration and Anti-Restoration. P. 25.
426
Подвергшиеся реставрации строения не только мертвы, но и анахроничны. Причем это относится даже не только к наиболее болезненным новациям, адаптированным под оригинальную работу. «Реставрация невозможна, —- писал Фрэнсис Палгрейв (F. Palgrave) в 1847 г. после неудачной попытки осуществить ее в Бордо. — Невозможно переделать (grind) старые кости в новые. Можно повторить внешнюю форму (хотя далеко не всегда это удается сделать с достаточной точностью), но невозможно повторить сам материал, фундамент и грунтовочный слой штукатурки, а кроме того нужно помнить о проблеме инструментов и методов работы... В каждом камне — анахронизм». При каждом подновлении древности «ощущение притворства непреодолимо», -— отмечает он позже. «Даже при наиболее удачном восстановлении «ранней Англии» времен Генриха III, методы работы и хорошо закаленные, современной выработки инструменты оставляют на каждом камне метку — „Виктория и Альберт"».1 Аналогичным образом, люди, строившие Венецию Св. Марка «тащили все вручную, все ставили на глаз и, похоже, получали инстинктивное удовольствие от искривленных и скругленных, нерегулярных поверхностей и линий», — отмечает Дж. Е. Стрит. Напротив, те, кто реставрировал собор в 1880 г. старались «сделать каждый угол исключительно прямым, каждый размер исключительно точным, а каждую линию исключительно прямой... А поскольку ни одну из этих аксиом исключительного совершенства работников XIX в. старые строители и декораторы не разделяли», попытка подправить средневековые здания при помощи современных приемов работы выглядела довольно гротескно.2
Устрашенный деструктивной реновацией английских церквей и соборов, Рескин и позже Моррис вместе с Обществом защиты старинных зданий осудили любые реконструкции прошлого:
В ходе этого двойного процесса разрушения и добавления поверхности здания непременно наносится ущерб, так что даже те древние фрагменты материала, которые остались нетронутыми, утрачивают дух времени, а прочие оказываются лишенными опоры, поскольку у зрителя постоянно присутствует мысль о том, что было утрачено. Короче говоря, в результате мы получаем ничтожную и безжизненную подделку.
Единственно же надлежащий способ обращения с реликвиями — это оставить их в покое: «Сопротивляться любым подделкам материала
1 Palgrave to Dawson Turner. 19JuIy 1847 in: Biographical memoir // Collected Historical Works, l:[xiv]; idem: History of Normandy and England, I:xxix. Палгрейв, помощник хранителя общественного архива с 1838 по 1861 г., предвосхитил опасения Рескина по поводу экклезиологического обновления. «Попытка вернуть дни Эдуарда III и католицизма представляется мне совершенно искусственной, — писал он по поводу намерения переместить резьбу по дереву XVII в. в Мертон-колледже, — чинить там и тогда, когда это требуется, но никогда не реставрировать» (to Dawson Turner. Oct 1836. l:[xxv]). Хотя и нет свидетельств прямых влияний, в некрологах обоих этих людей отмечаются сходные моменты {Garnett Richard. Sir Fransvs Palgrave as a precursor of Ruskm 1901. Цит. по: Ruskin. Complete Works. 38:180), а Рескин дружески содействовал двум сыновьям Палгрейва.
1 Street Report to S.P.A В. (1880—1886).
427
или орнамента здания, оставляя его так, как оно есть. Если здание стало не пригодным для его нынешних целей,... то, скорее, следует построить другое здание, нежели перестраивать или расширять старое», — таков вывод Морриса. Старинные здания — это «памятники искусства прошлого, созданные в манере прошлого, в которые современное искусство не может вмешиваться без того, чтобы их не разрушить».1
Запрещающая любые вмешательства доктрина Морриса стала доминирующей в Европе в отношении архитектурных и иных реликвий. Реставраторы должны были учитывать степень износа и следы времени наравне с изначальными структурами. А в тех случаях, когда требовалось восстановление и подновление, это должно было делаться явно и открыто. Историческая честность требовала, чтобы современные замены были ясно отличимы от сохранившихся реликвий. Для того, чтобы была уверенность, что никто не примет их за подлинные реликвии, фактура и цвет таких замещений должны были выбираться так, чтобы они контрастировали с изначальным материалом. Но если эти яркие, кричащие несоответствия между новым и старым предупреждали зрителя о факте реставрации, они же и разрушали саму ауру древности. Например, заделывая дыры в арке Константина материалом более свет-
1 Morris. Restoration (1877) // SPAB, Manifesto and Repair not Restoration, — где также содержатся фрагменты из книги Рескина «Семь светочей архитектуры» (Ruskin. Seven Lamps of Architecture. 1848). См: гл 4, вверху, с. 250.
428
лого тона и более четко очерченным, чем окружающая каменная кладка, мы нарушаем единство характера.1
Сегодня отрицающий вмешательства в древние памятники пуризм задает меру всем прочим эстетическим соображениям. Замещения должны гармонировать с сохранившимися элементами оригинала, они должны быть таковы, чтобы их можно было отличить лишь после тщательного исследования методов обработки камня или дат на заново окрашенном стекле или дереве, или же по легким отличиям оттенка краски от оригинального. Замещения «должны визуально теряться на фоне изначального материала, и в то же время быть достаточно гармоничными для того, чтобы не отнимать от целого, а добавлять к нему». Заполнение выщербин минимально текстурированным материалом, имеющим почти такой же цвет, как и исходный камень, позволило сохранить ощущение единства в Арке Тита. В Геркулануме тусклые линии приглушенных тонов штукатурки отвлекают взгляд от пробелов на фресках.2 Новые изваяния голов XIV в. на западном фасаде Йоркского собора гармонируют с телами, однако они в достаточной мере выделяются, чтобы зритель не принял их за оригиналы.
1 Frycz. Reconstruction des monuments d'architecture. P. 21; Feilden. Conservation of Historical Buildings. P. 246—255.
2 Ibid. P. 247. См.: Linstrum. Giuseppe Valadier et l'arc de Titus; по поводу обращения с пробелами в целом, см.: Mora, Mora, and Philippot. Conservation of Wall Paintings. P. 301—324.
429
Однако правомерность реставрации как таковой все еще вызывает жаркие дискуссии. Преподаватели и выпускники Оксфорда, влюбленные в старые бюсты римских домашних стражей вокруг Шелдоновско-го театра выветрившиеся со временем до неузнаваемости, критически отнеслись к предложению заменить их на новые, посчитав это анахронизмом. В Уэльском соборе те, кто находил очарование и видел свидетельства подлинности в вызванном следами веков обветшании скульптур, назвали их замену «катастрофой, отрицающей ритм и разрушающей глубоко личную природу изначальных скульптур». Даже в точности повторяющие оригинал новые скульптуры были для них «в лучшем случае грубой подменой средневековой скульптуры, пусть даже обветшавшей и выщербленной».'
Однако широкой публике без особых претензий реставрации по душе. Лишь немногие обладают вкусом и подготовкой, достаточными для того, чтобы воспринимать прошлое в виде разрозненных фрагментов. Груды разбитого камня обычному зрителю не говорят ничего, и лишь реконструкции позволяют ему ощутить и понять прошлое. Проводя раскопки в Кноссе, сэр Артур Эванс восстановил дворец для того, чтобы облегчить его восприятие. Его реконструкция «была ошибочной, но целые пароходы туристов, прибывавших на Крит с целью прикоснуться к древней культуре, были ему благодарны», поскольку именно это «помогло им понять увиденное».2 Многие из популярных мест в Греции — Эрехтейон, храм Ники, сокровища Дельф — в значительной степени являются результатом реставраций. Вкус к фрагментам, который мы обсуждали в главе 4, может накладывать свой отпечаток на восприятие разрозненных деталей, но руины для того, чтобы можно было их оценить по-настоящему, обычно нуждаются в реставрации. Реконструкция неолитических монументов, достраивание Андрианова вала или военного укрепления каменного века до их исходного целостного облика, по мнению британского обозревателя, может способствовать возрождению для «некоторых великих мест части их древней славы».3
Некоторые реконструированные реликвии вытесняют не только прошлое, но и настоящее. В Олд Джером, горняцком городке в Аризоне, возникшем в начале XX в., организаторы туристического бизнеса поняли реставрацию как полную замену. «Я вижу старые тенты, уходящие к магазинам, как это было в 1900-х, — предсказывает застройщик, — я вижу, как возвращаются старые линии улиц. Я вижу, как входя в Джером, вы попадаете в подлинное прошлое».4 Случай Олд Дже-
1 Oakesshott W. F. Oxford Stone Restored. P. 46,47, John Schofield and Alban Caroe, letters // The Times, 8 and 21 Feb. 1973 P and 15, Philip Venig. Ibid 8 Dec 1984. P. 13; Making sense of Wells // SPAB News. 1984. 5 42, 43.
2 Fetden. Conservation of Historic Buildings P. 252. По поводу оценки реконструкции Эванса см Macaulay. Pleasure of Ruins P 111, 112, Cadogan. Palaces of Minoan Crete P. 51; Horwitz. Find of a Lifetime. P. 200, 201.
3 Ronald Dew Restoring the past//Popular Archeology. 1980. 1:9.23.
4 Koble Bob. Цит. по: Haas. Secret life of the American tiunst. P. 27.
430
ром делает фантастический роман Финни «Время и Вновь» (Time and Again) вполне реальным.
Однако подлинное прошлое постоянно ускользает. В качестве примера вспомним Руанский собор (Rouen): деревянные конструкции его шпиля XVI в. были в 1822 г. заменены на чугунные, которые не смогли выдержать собственного веса, Теперь нужно возводить новый шпиль. Должны ли мы при этом ориентироваться на первоначальную конструкцию, или же на историческую преемственность, воплощенную в имитации не выдержавшего собственного веса сооружения? Если предпочтение отдается изначальной конструкции, мы лишаемся последующей истории собора, если же, напротив, предпочтение отдается преемственности, страдает функциональное единство и вразумительность.1 Или же вспомним церковь Сен-Жермен (Saint-Sernin) в Тулузе, где неороманская реставрация, проведенная Виолле-ле-Дюком, ныне считается «технически неудачной и эстетически посредственной». Следует ли нам оставить церковь такой, какая она есть, со всеми ее неудачными дополнениями? Или же нужно воссоздать ее предположительный первоначальный облик, как, вероятно, намеревался сделать и сам Ви-олле-ле-Дюк?2 И где проходит граница исторического пиетета? Если священными мы считаем изменения, произведенные в XIX в., то почему следует иначе относиться к переделкам XX в.? Если все, что случилось с реликвией, приобретает статус священного в качестве части истории, то у нас не остается никаких разумных критериев, за исключением самой принадлежности к прошлому.
Перемещаем
Реликвии подвергаются значительным переменам, когда их перемещают — или возвращают обратно — из первоначального местоположения. Перемещения включают широкий спектр действий: предметы старины размером с мизинец или большие, как собор, можно сдвинуть на несколько дюймов в сторону или же повернуть в пол-оборота к миру, транспортировать целиком или по частям, разделить на фрагменты и собрать вновь из разрозненных кусков. Некоторые артефакты — книги, картины, бронза, медали — изначально делались транспортабельными, другие же, чей смысл и ценность связаны с окружением, при перемещении многое теряют. Некоторые артефакты перемещают потому, что все вокруг, что было с ними связано, изменилось. Другие предметы, прежде перемещенные в связи с войной, в результате кражи или аварии, могут вернуться на прежнее место. Некоторые реликвии распро-
1 Parent. Doctrine for the conservation and restoration of monuments and sites. P. 63, 64.
2 The world of conservation: Yves Boiret. P. 19—25; Durliat, Boiret, and Costa. Saint-Sernin de Toulouse. См.: Dupont. Viollet-le-Duc and restoration in France; Kuskin and Vi-ollet-le-Duc. P. 52.
432
страняют от центров происхождения или коллекционирования, другие — собирают вместе из разрозненных мест.
Прототипом практики концентрации древностей послужила живопись позднего Ренессанса, где изображали удаленные друг от друга памятники классической культуры в непосредственной близости, часто приукрашивая их при этом воображаемыми разрушениями или реставрациями. Один из художников поместил Лаокоона перед разрушенной стеной, что олицетворяло момент его извлечения из земли. Другой сгруппировал реликвии на фоне античных храмов у стен Трои.1 Идеализированный древний город на картине Жана Лемэра (J. Lemaire) «Римские сенаторы идут на Форум» представляет собой пеструю смесь хорошо известных руин — Триумфальной арки в Оранже, городских ворот Вероны, портика Пантеона, Септизония (Septizoneum) и Колизея. Реальные реликвии XV в. и воображаемые разрушенные статуи манне-ристов стоят бок о бок вдоль подлинной константиновской Агсо di Gio-пе в «Римской Кампаньи» Жана Баптиста Уиникса (Weenix).2
Вкус к руинам вдохновлял художников XVIII в. на то, чтобы группировать античные памятники как декоративные принадлежности. Перемещенные со своих подлинных мест классические скульптуры и римские руины заполняют фон на портретах совершающих Grand Tour3 британских знаменитостей работы Помпео Батони. А французский посол в Риме поручил Джованни Паннини создание картинной галереи с [воображаемыми] живописными видами древнего Рима.4 Подобно семейному портрету, или каминной полке, уставленной фотографиями, на которых все дорогие нам люди собираются вместе, такие картины позволяют почитателю старины любоваться всеми своими излюбленными видами одновременно. Подобным же образом концентрирует исторические виды и национальная гордость. Для того, чтобы усилить эффект от «некоторых типичных для прошлого нашей страны памятников, которые вскоре могут исчезнуть», ирландский художник Джордж Петри (G. Petrie) в картине «Пилигримы в Кланмакнойзе» (Pilgrims at Clanmac-noise) изобразил стоящими рядом круглую башню, кельтский крест и полуразрушенную иберийскую церковь в романском стиле, что было возможно только в воображении.5 На современных коллажах часто изобра-
1 Haskell and Penny Taste and the Antique. P. 21.
2 Gods & Heroes. Catalogue nos 21, 57, and plates P. 28,51 Статуя на полотне Уиникса — это знаменитое «Похищение сабинянок» Джанболоньи (Gianbologna).
i Путешествие по Европе, считалась обязательной частью образования молодого английского джентльмена — Примеч пер
4 Bowron E Р Intnduction. Pompeo Batoni. P. 15—17; Haskell and Penny Taste and the Antique. P. 84 and fig 45.
Паннини (Панины) Джованни Паоло (1691—1795), один из родоначальников архитектурного, или руинного пейзажа. Наряду с реальными часто изображал и воображаемые пейзажи древнего Рима, наполненные атмосферой тонкой ностальгии, сочетая элементы классического барокко и зарождающегося романтизма — Примеч пер.
5 Starobtnskt Invention of Liberty. P. 179; Petrie, letter to Committee of the Royal Irish ArtUnoin//Wiilam Stroke, Life and Labours... of George Petrie. P. 15. См.: Sheehy. Rediscovery of Ireland's Past. P. 22 and plate 11.
433
жаются бок-о-бок исторические здания, относящиеся к различным эпохам, как если бы они так рядышком и стояли на одной улице.
На выставке гипсовых слепков в музее Виктории и Альберта рядом располагаются полномасштабные копии архитектурных реликвий, включая колонну Траяна, разделенную на две части для удобства рассмотрения, и «попурри» в романском стиле: двери Сан-Зено, встроенные в Портико делла Глория из Сантъяго де Компостелла.1 В австрийском «Минимундусе» модели лондонского Тауэра и Триумфальной Арки стоят напротив берлинских Бранденбургских ворот.2
Нечто подобное происходит и с реальными древностями — они также оказываются в непосредственной близости друг от друга. Болылин-
1 Baker Malcolm. Cast Courts. Уильям Фивер называет собрание классических и готических гипсовых слепков «изумительным опытом высокого викторианства» (Feaver William. Splendid illusions // Observer. 2 May 1982. P. 34)
2 Minimundus: Die Kleine Welt am Worthersee, Klagenfurt: Kartner Universitats-Druc-kerei, 1983. Выражаю мои благодарности менеджеру Минимундуса Д-ру Йозефу Кляйн-динсту.
434
ство «исторических» деревень в Америке имеют «импортированные» строения: в плимутском Строберри Бэнк (Strawberry Bдnke) находится большое число строений, перенесенных сюда издалека, из тех мест, где им угрожала опасность. Здания Мистик Сипорт были доставлены туда из различных мест Новой Англии; Олд Стербридж Виллдж (Old Sturb-ridge Village) как таковая появилась в 1929 г., когда несколько десятков старинных строений были собраны вместе.1 В Сингелтон Виллидж (Singelton Village) в Сассексе находятся здания XIV и XV вв., собранные со всего юго-запада Англии. На новом месте некоторые из этих зданий выглядят довольно своеобразно, явно дисгармонируя с исторической реальностью. Например, Генри Форд расположил в Гринфилд Виллидж поблизости друг от друга несколько деревянных строений: хижину рабов рядом со зданием окружного суда Авраама Линкольна в Логане (Logan Country Court), следом за ними — мемориальный домик Джорджа Вашингтона в Карвере, — и все это для того, чтобы
1 Candee. Second thoughts on museum villages as preservation. P. 16, and From model village to village model:... Old Sturbridge Village (unpublished typescripts); Hosmer. Preservation Comes of Age. P. 108—121, 322—340.
435
проиллюстрировать историческое продвижение от рабства к черному гению.1
Перемещение стало одним из основных способов сохранения исторического наследия. С помощью той же самой технологии, которая ныне является источником угрозы для реликтов прошлого, оказывается возможным переместить большую часть массивных памятников древности в безопасное место. Так, при помощи современной техники удалось разрезать и поднять храм Абу Симбел из Филы в Агилку (Philae, Agilka), причем многие считают, что среди голых камней храм выглядит даже более величественно, чем прежде на фоне пальм.2 Менее гармоничен мост Лондон-бридж, возведенный в пустыне Аризоны рядом с моделью наполеоновской пушки и имитацией паба в лондонском Сити. Аризона — одно из самых популярных мест после Большого Каньона, и перемещенный мост привлекает два миллиона посетителей ежегодно, однако ощущение контекста и даже времени утрачено, закопченная лондонская патина в сухом пустынном воздухе почти полностью сошла.3
Для большого числа реликвий перемещение выступает как единственная альтернатива окончательному разрушению. В Техасе витражи с потолочного плафона из Фулхэмской библиотеки, медные освинцованные порталы из бывшего Бэнк оф Индиа и медные двери из Кафе-Рояль были проданы с молотка владельцам ресторанов из Нового Света, испытывающим тягу к обстановке Старой Англии. Фитинги из Ливерпульской биржи украшают теперь ресторан в Беверли Хиллз, кусочки мола в Морекамбре (Morecambre) красуются в казино в Лас Вегасе, а монастырь Миддлзбро (Middlesbrough) стал закусочной в Канзас-сити." Из Англии также экспортируют дубовые балки из деревенских построек XV в. — исторически задокументированные и очищенные от паразитов — они прослужат еще веков пять. «Мы сохраняем эти здания для человечества... вместо того, чтобы позволить им разрушаться и исчезать, — утверждают занимающиеся продажей агенты, — мы спасаем те здания, о которых уже никто не заботится». При этом аппетиты американцев таковы, что, по прогнозу одного из архитекторов, «для того, чтобы удовлетворить их полностью, придется снести все постройки времен Тюдоров и Стюартов в Англии».' Точно так же французские неоготические и неоренессансные шато, в ином случае обреченные на
1 Phillips Charles. Greenfield's changing past. P. 11. См.: Roger Butter field. Henry Ford, the Wayside Inn, and the problem of «History is bunk»; Hosmer. Preservation Comes of Age. P. 75—97, 987—992.
2 Berg. Salvage of the Abu Simbel temples.
3 Chamberlin. Preserving the Past. P. 127—31; Muriel Bowen. Vanishing soot upset London Bridge buyers // Sunday Times. 22 Oct. 1972. P. 2.
4 Why our heritage goes // Sunday Times. 20 Oct. 1980. P. 32; Ronald Faux. Translantic Steptoe turns to home market // The Times. 21 Feb. 1983. P. 3.
5 Durtnell John. Цит. по: Ian Ball. Bams take U.S. by storm // Sunday Telegraph Mag. 17 May 1980. P. 51,48; American architect. Цит. по: Ian Ball. U.S. imports old British farmhouses // Daily Telegraph. 2 Aug. 1979. P. 19.
436
уничтожение, теперь аккуратно разбирают и отправляют за рубеж. Некоторые покупатели бережно восстанавливают такие замки, другие — перетасовывают камни, как будто это кубики «Лего».1
Подобное перемещение остатков прошлого имеет ряд преимуществ. Во-первых, мы сохраняем реликвии, которые в любом ином случае были бы просто потеряны. Во-вторых, концентрация древностей часто делает их более доступными и даже более понятным, особенно если от их изначального местоположения остались лишь незначительные фрагменты. В-третьих, перемещение реликвий может благотворно сказаться на тех местах, откуда они были изъяты. Например, перемещение старейшего дома из сельской местности на о-ве Марты Вайнярд (Vineyard) позволило сохранить почти первозданную уединенность ландшафтов, ныне свободных от артефактов, придать им «большую величественность, чем прежде».2 В-четвертых, перемещенные реликвии переносят свои достоинства талисмана и на новые местоположения. Фрагменты древних строений со всего света придают зданию Chicago Tribune сложную историческую ауру. Монумент Вашингтона обретает ауру древности благодаря присутствию в нем мемориальных камней, слагающих двухтысячелетний бюст из храма Августа в Египте, камней из швейцарской часовни, прославляющей Вильгельма Телля, и фрагмента из «Храма Эскулапа» в Паросе.5 Люди не только ожидают этого, но им даже нравится, что осязаемым прошлым манипулируют подобным образом, по крайней мере, пока не подвергаются опасности их личные или местные привязанности. Четверо из каждых пяти жителей Торонто, участвовавших в недавнем опросе, предпочли бы видеть исторические или археологические реликвии в музеях или в других общественных местах (например, торговых центрах), нежели in situ.4
Однако такие перемещения влекут за собой и определенные потери. Транспортные риски серьезно сдерживали перемещение реликвий, в случае же их предварительной разборки — нехватка места или денег, или неудачное планирование могли помешать или задержать их воссоздание. Финансовые ограничения или особенности нового местоположения могут обеднить памятники старины в ходе их реконструкции. Примером последнего может послужить здание суда в Кахокиа (Caho-
1 Smyth Robin. Now there's a take-away chateau shop // Observer. 2 Sept 1979 P. 7; Diane Shah with Elaine Scilmo Chateaux under siege // Newsweek. 10 Sept. 1979. P. 59.
2 Hough. Sounding at Sea Level. P. 123, 124.
3 Harvey F. L. History of the Washington National Monument. P. 48; Olszewski. History of the Washington Monument. P. 12, 13. Эти камни имели столь большое символическое значение, что антипаписты похитили из Ватикана памятный дар — в действительности языческую реликвию из развалин римского храма Согласия — и захоронили его в Потомаке в 1854 г.
Во внешней стене монумента Вашингтону вмурованы 192 мемориальных камня — мрамор, гранит, нефрит и др., — принесенные в дар различными странами, организациями и частными лицами. — Примеч пер.
4 Konrad. Orientations toward the Past in the Environment of the Present. P. 225, Presenting our native heritage in the public parks.
In situ (лат.) — в месте нахождения. — Примеч. пер.
437
kia), шт. Иллинойс, относящееся к началу XVIII в. После того, как оно использовалось в качестве частного жилого дома и салуна, претерпевшее серьезные повреждения здание суда было реконструировано для Всемирной выставки в Сент-Луисе в 1904 г., причем из первоначальных четырех комнат осталась лишь одна (остатки балок орехового дерева пошли на сувенирные ящички для сигар). Вновь разобранное и собранное в Джексон Парк, шт. Чикаго, здание суда теперь лишилось своих каминов, контуры свода и окон были изменены, а балки изменили свое положение. Поколение спустя жители Кахокиа выступили за возвращение здания суда на прежнее место. Сохранившиеся остатки с помощью аналогичных материалов нарастили до их первоначальных размеров и установили в южном Иллинойсе в 1940 г.!
От фрагментации и рассредоточения страдает также и эстетическая целостность. Древности разъединяют для удобства транспортировки или, как это случилось с громадной доской «Мадонны» Тьеполо, увезенной Наполеоном во Францию, где се распилили надвое в угоду позднейшим вкусам. От ханжества пострадала и «Венера» Пуссена: французский аристократ просто обрезал ее слишком нескромные, по его мнению, ноги. Жадность привела к разделению двух полотен Ту-луз-Лотрека. После разъединения фрагменты обретают собственную судьбу. Так, фрагменты некогда гармоничного Сиенского алтаря теперь разбросаны между Берлином, Дублином, Парижем, Глазго, Толедо, Огайо и Вильямстауном, шт. Массачусетс- На выставке 1968 г. удалось на время воссоединить Венецианский полиптих из Лувра с фрагментами из Аяккио (Ajaccio) и Тулузы, а также две половины персидского ковра, первоначально предназначенного для Краковского собора, но оказавшегося слишком большим для алтарных ступеней.3
Однако не всякое рассредоточение следует осуждать, как и не все разделенные реликвии заслуживают восстановления. Перемещение может сообщить работе новую жизнь, наделяя ее декоративной или иконографической ценностью. Размещая в русских церквах иконостас в глубине помещения, мы жертвуем его эстетическим воздействием в пользу банальной исторической достоверности: помещенное на его изначальное место в Благовещенском соборе в Кремле, изысканное творение Феофана Грека теперь можно разглядеть только в бинокль.4 Ниша, демонстрирующая книги и другие объекты в trompe I'oeil,5 была выре-
1 Moore E. R. Cahokia Courthouse. По поводу еще одного перемещения, вызвавшего возмущения публики, но так и не завершившегося воссозданием на прежнем месте. См.: Robinson. Henry Ford and the Postville Courthouse.
2 По поводу Тьеполо: Adams Robert. Lost Museum. P. 12, 142—145, and Pesenti. Dismembered works of art— Italian painting. P. 25, 48—51; по поводу Пуссена: Louis Henrie de Lomenie, Comte de Brienne, Discours sur les Ouvrages des plus Excellents Peintres, Mss. Цит. no: Thuilier. Dismembered works of art — French painting, P. 90, 91; см. также: Р. 92, 108, 109.
3 Hak. Introduction: UNESCO's action to promote the reconstruction of dismembered works of art. P. 15, 16.
4 Danilova. Dismembered works of art — Russian painting. P. 178.
5 Обман зрения, иллюзия (фр.). — Примеч. пер.
438
зана из панели Благовещения (Aix Annunciation) в XVIII в. и впоследствии выступила как первый французский натюрморт; «уже сам факт повреждения повлиял на ее репутацию среди ученых и ценителей искусства».1 Помимо споров о собственности, воссоединению разделенных фрагментов может препятствовать различия в их судьбе. Поврежденный неумелой реставрацией, фрагмент картины Пуссена «Венера и свободные искусства» в Далвиче (Dulwich), скорее, повредит, чем добавит нечто к основному полотну, находящемуся в Лувре. Кроме того, в любом случае в картине останутся значительные пропуски.2
Фрагментация также влияет на коллекции, которые должны представлять собой некую целостность. Рассредоточение ceuvre1 художника может разъединить прошлое ничуть не меньше, чем разделение конкретной работы. Двадцать восемь «Портретов знаменитых мужей» фламандского художника Юстуса Гснтского были унаследованы двумя различными семьями, а в результате половина из них теперь хранится в Урбино, а вторая половина — в Лувре.4 Аналогичным образом обстоит дело с рассредоточением мебели, специально изготовленной для конкретных помещений. «Отделенные друг от друга, вырванные из контекста, они утратили две трети своего значения», — так отозвался критик по поводу распродажи предметов барочной мебели, созданной в
XVIII в. для Сен-Жиль Хаус (St. Giles' House), Дорсет. Фамильные портреты, красивые и исполненные значения в родных стенах, будучи рассеянными, утрачивают значительную часть своих достоинств: «если оценивать их только на основании их собственных достоинств, то в лучшем случае их можно назвать привлекательными, хотя и несколько скучноватыми, вполне традиционными произведениями». Более мелкие предметы, длительное время находившиеся вместе, также приобретают дополнительную ценность как ансамбль. Состоявшееся недавно разделение огромной коллекции греческих ваз, собранные в замке Эшби в 1820-х гг., уничтожило «часть коллективной памяти нации»:5 причем нация, о которой идет речь, вовсе не греческая, а английская, а память не столько о вазах самих по себе, сколько о бытовавшей в начале
XIX в. страсти к их коллекционированию.
Возможно, наиболее печальные последствия рассеяния предметов старины — это утрата контекста. Перемещение реликвий, чьи черты неразрывно связаны с местоположением, уничтожает их историческую ценность, обрывает мириады связей с данным местом. Вся ценность некоторых предметов старины связана с их местоположением; межевая веха, если она действительно размечает земельные владения, должна оставаться строго на своем месте. «Это ужасно — делать такое», говорит ребенок в романе Люси Бостон «Зеленый холмик» (Green Knowe),
1 Thuillier. Dismembered French painting. P. 90, 98—101.
2 Ibid. P 93, 102, 103; см. также: Lavalleye Dismembered works of art — Flemish painting. P. 55.
3 Работ (фр ) — Примем пер
4 Lavalleye. Dismembered Flemish painting. P. 52, 62, 63.
s Melikian Souren. A collection lost forever // IHT. 5—6 July 1980. P. 8.
439
когда Стоячие камни (Standing Stones) переносят в музей. «Они были там на своем месте. В любом другом месте они будут мертвы».1 Некоторые из сторонников перемешения предметов старины идут на серьезные затраты для того, чтобы сохранить контекст окружения. Так, например, Генри Форд проделал громадный объем работ при переносе знаменитой лаборатории Эдисона в Гринфилд Виллидж:
Прежде чем переместить лабораторию [Менло Парк] сюда, он отправился в Нью-Джерси — то место, где первоначально находилось здание — и перекопал тонны грязи, без преувеличения — тонны. Он перевез все это сюда, и здание ставили уже на этой земле. Таковы были его представления о полном восстановлении. Он считал, что раз это здание стояло прежде на почве Нью-Джерси, то и восстанавливать его надо на почве Нью-Джерси. Такой подход, конечно, поверг экспертов в изумление.2
Перемещение наследия старины, помимо всего прочего, имеет жизненно важные последствия для национальной и культурной идентичности. Если речь идет о национальных символах, то их перемещение ведет тем самым к десакрализации. Когда Ф.Т. Барнум3 предложил купить место рождения Шекспира, «Тайме» отозвалась следующим образом: «[Дом] снимут с фундамента и погрузят на повозку, как караван с дикими зверями, гигантами или карликами».4 Перемещение аш-шурских изваяний крылатых зверей из дворца Нимрода показалось самому А.Х. Лейярду (Layard) актом почти святотатственным: «Они лучше смотрелись в уединении; они охраняли дворец в период славы, и именно им следовало бы хранить его руины».5 Разделение лордом Элгином Парфенона на части, возможно, и помогло спасти отдельные мраморные детали от последующих невзгод, но обеднило храм в целом и лишило греческую нацию высшего символа ее идентичности. Однако крестовый поход за реституцию утраченного наследия — это тема, которая заслуживает отдельной книги.
Реадаптируем
Адаптируя предметы старины к сегодняшним потребностям, мы иногда излишне решительно придаем им новый облик (refashion), что меняет их вплоть до неузнаваемости. Однако без адаптации к новым условиям большинство из старинных артефактов вскоре попросту бы
1 Boston Lucy. Stones of Green Knowe. P. 120.
2 Цит. по: Phillips. Greenfild's changing past. P. 10.
3 Барнум Финис Тэйюр (Barnum, P(hineas) T(aylor)) (1810—1891), американский шоумен и владелец цирка. Начал карьеру с того, что приобрел чернокожую рабыню Джойс Хет, которой якобы был 161 год, и показывал ее за деньги в качестве няни Джорджа Вашингтона. Предприятие имело финансовый успех. В его цирке демонстрировали также настоящих сиамских близнецов, Чанга и Энга и прочие диковинки. —Примеч. пер.
4 Kozintsev. Shakespeare: Time and Conscience. P. 10, 11. См. также: Pringle Roger. The history of Shakespeare as a tourist attraction, Interpretation, No 21 (1982), 17, 18.
5 Цит. по: Chamberlin. Preserving the Past. P. 124. См.: Freeman E. A. Preservation and Restoration. P. 36, 37.
440
исчезли. Если бы Парфенон не послужил в качестве мечети, гарема и даже порохового погреба, то, скорее всего, его бы попросту разграбили и разрушили. Длительное сохранение обычно предполагает и новое использование, далеко уходящее от первоначального предназначения: ведь вещи, все менее и менее пригодные для изначальных целей, с ходом времени обычно просто исчезают. Так, развитие технологии сделала излишним лондонский Тауэр в качестве оборонительного сооружения, а благочестие христиан не может уже более в одиночку поддерживать надлежащее состояние Кентерберийского собора. Большинство тюрем XVIII в. не используется по прямому назначению, равно как работные дома не используют в качестве жилищ для бедных, причем не только по причине их обветшания, но и потому что различие между преступниками и бедными теперь проходит в иной плоскости и с ними обращаются иначе. Лишь немногие из старинных зданий пригодны для проживания без переделок. Современные стандарты комфорта, социальной жизни, безопасности и эстетики вынуждают нас нарушать целостность исторического наследства. И если некоторые черты реликвий в ходе реадаптации удается сохранить и даже подчеркнуть, все же современное оборудование и обстановка скрывают или замещают большую часть других черт.
В ходе адаптивного использования реликвий часто возникают конфликтные реакции. Новое применение старинных строений иногда может быть расценено как святотатство. Вместо того, чтобы реконверти-ровать избыточные англиканские церкви, один видный государственный деятель предпочел бы оставить их пустующими как напоминание об извечных духовных ценностях ' На другом полюсе находятся американские презервационисты, которые особо гордятся тем, что многие известные здания осваивают теперь широкий спектр новых функций. Так, Лафайет-сквер в Вашингтоне последовательно бьш вишневым садом, местом проведения шумного инаугурационного празднества президента Эндрю Джексона, а во время первой мировой войны даже служил овечьим пастбищем. Теперь же он задает тон городской визуальной среде.2 Использование через изменение — таково было кредо недавней французской выставки «Вчера для завтра» (Hier pour Demain), демонстрировавшей как старые вещи можно приспособить к современным потребностям: «Наследие — это то, что следует сохранять и понимать, — поясняет куратор выставки, — но также и то, что нужно преобразовывать так, чтобы оно отвечало потребностям меняющегося мира».3
На другом полюсе адаптивного использования реликвий — их тезаврация в музеях. Подобно «старому колпаку от автомобильного колеса,... который обретает новую жизнь в качестве горшка для кактуса», по выражению Хааса,4 их привычные функции уступают дорогу деко-
1 Lord Anglesey, presidential address, Fnends of Friendless Churches Цит. по. New uses for redundant churches opposed//The Times 8 Sept 1977 P 14
2 Architour Architectural Tour of Lafayette Square brochure С 1979
3 Cmsemer Jean Цит по Gibson Michael Preserving France's heritage from before the (Industrial) Revolution//IHT 5, 6 July 1980 P 8
4 Haas. Secret life of Amencan tourist P 14,21
441
ративным, педагогическим и ностальгическим целям. Так, карикатурист видит Статую Свободы превращенной в роскошный жилой дом, чьи обитатели могут «почить на лаврах национальной славы», а привратники будут «одеты в исконные костюмы наших прадедушек».'
Повторно используемые реликвии часто заканчивают свой путь в музеях. Меч, который начал свою жизнь как оружие воина, после его смерти может превратиться в священный церемониальный амулет. Если он достался кому-то в качестве трофея, то становится символом богатства и знаком победы. А в конце концов его находят археологи и помещают в витрину. Однако лишь его предыдущие функции в качестве оружия, священного предмета или символа богатства позволили ему дожить до музейной стадии, в то время как другие, менее ценные предметы поржавели, сгнили и исчезли из виду.2
Однако экспозиция, как об этом свидетельствует возрождение Рима из руин, не обязательно должна быть последним прибежищем предметов старины. Бесконечная чреда повторных использований характеризует Клариче у Итало Кальвино — город, чьи обитатели перерабатывают реликвии на каждой стадии их исчезновения и возрождения. Когда Клариче погибает, его уцелевшие жители
хватают все, что можно унести, и переносят в другое место, приспосабливая для новых целей: парчовые шторы в конце концов становятся простынями, в мраморных погребальных урнах выращивают базилик, кованые железные решетки, сорванные с окон гарема, приспосабливают для того, чтобы жарить кошачьи консервы на огне из мозаичного паркета.
Когда Клариче возрождается вновь, утилизированные артефакты вспоминают как следы более раннего прошлого, и «сохранившиеся следы былого величия, приспосабливая их для более прозаических целей, используют вновь. Теперь их хранят под стеклянными колпаками, держат под замком в витринах на бархатных подушечках», так что люди могут сами в воображении реконструировать прежний облик Клариче.3 Таким образом каждая из последовательных стадий перетасовывает фрагменты того, что сохранилось от прежнего использования — священного или обыденного, функционального или декоративного. Наше внимание к наследию веков, жалуется канадский географ, «всего лишь превратило музеи в сообщества и, что еще хуже, сообщества в музеи».4 Но, как мы видим, подобные переходы, преднамеренные или случайные, случаются во все времена.
1 Day Bill. Preservation News. 1980. 20:8, 4.
2 Fisher The future's past. P. 587—590.
3 Calvino halo. Invisible Cities. P. !06, 107. См.: Кальвино И. Невидимые города // Собр. соч. В 4-х т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2000.
4 Norris. Preserving Main Street. P. 128.
442
Создаем новые реликвии
Если мы так нуждаемся в ином прошлом, разве мы не могли бы отыскать такое прошлое, даже придумать его сами''
Ван Вайкс Брукс О создании подходящего прошлого1
Мы изменяем сохранившееся прошлое не только за счет того, что меняем его черты, но и тем, что добавляем к ним новые штрихи, создавая их или декорируя темами и образами прошлого. Некоторые добавления замещают древности, слишком хрупкие для того, чтобы противостоять эрозии или повышенному вниманию, другие выступают как суррогаты того, что было или может быть утрачено, а прочие изменяют формы и мотивы прошлого. Знаем мы или нет предшественников новых артефактов, признаем ли их производные формы, «все, что сейчас делается, это реплики или варианты чего-то, сделанного немного раньше», — пишет Джордж Кублер, — «и так далее без перерыва, вплоть до первого утра появления человека на земле».2
Копирование или превосходная оценка реликвий делает оригиналы более известными и тем самым изменяет наше восприятие. Посетитель Филадельфии видит Зал Независимости сквозь призму дюжины-другой его реплик и воспринимает Эйфелеву башню в перспективе бесчисленных туристических плакатов с ее изображением. Наряду с оригинальными реликвиями, наше наследие включает в себя множество их позднейших имитаций и цитат. Таким образом, восприятие прошлого отражает все последующие акты почитания и уничижения, включая и наши собственные.
Последствия таких аккреции зависят от того, в какой степени они напоминают или насколько они близки к подлинным реликвиям. Каждый акт, который дополняет прошлое — имитация, эмуляция, репродукция, цитирование — в некотором роде отличается от другого. Имитации и инсценировки нацелены на тщательное воспроизведение знаменитого оригинала, модели и образы часто намеренно отходят от оригинала, эмуляции используют прошлое для того, чтобы черпать вдохновение для новых творений, а памятники и мемориалы напоминают нам о прошлом в формах и мотивах сегодняшнего дня.
Дубликаты
Факсимиле нацелены на простое повторение известных реликвий. Они включают в себя три различных типа: копии имитируют существующие или утраченные оригиналы, подделки претендуют на то, что они и есть оригиналы, реплики воспроизводят знаменитые прототипы, находящиеся в других местах. Лишь немногие факсимиле соответствуют
1 Brooks Wycb Van. On creating a usable past. 1918. P. 339.
2 Kubler. Shape of Time P. 2.
443
своим оригиналам во всех деталях. Их первой, если не единственной, целью является имитация оригинала в узком, современном смысле слова.
Зрители часто не обращают внимания, даже после того, как им об этом неоднократно напоминают, что утраченные или ветхие реликвии заменены на современные произведения. Факсимильная реставрация в Садбери (Sudbury), графство Саффолк, существенно отступает от оригинала, однако прохожие — включая и уроженцев города, длительное время знакомых с оригинальными строениями и своими глазами наблюдавших их разрушение — тем не менее уверены, что видят перед собой прежние фасады.' Реставрированные средневековые районы разрушенных во время войны польских городов в такой степени напоминают оригинальную застройку, что десять лет спустя, по мнению главы варшавских реставраторов, «даже старики в повседневной жизни не замечают, что эти города, которые производят впечатление древних, в значительной степени являются новоделами. Они не производят впечатления искусственности».2 Однако, некоторые люди, знающие о новоделах, считают, что подобное замещение не совсем честно. «Дом, в котором я родился, был разрушен тридцать шесть лет тому назад — но я могу пойти в свою детскую спальню, взглянуть из того же самого окна и увидеть тот же самый дом во дворе напротив, — говорит архитектор. — Даже кронштейн лампы с затейливым завитком висит на прежнем месте. Это нервирует, если начинаешь задумываться. „Реально" это или нет?»3
Замещение предметов старины, которым угрожает эрозия, их загрязнение или кража порождают аналогичные сомнения, особенно если оригинал находится поблизости. Перед Палаццо Веккио (Palazzo Vec-chio) с прошлого века стоит факсимиле «Давида» Микеланджело, тогда как подлинная статуя находится в Академии. Оригинальные элементы из французских готических монастырей, установленные всего лишь пятьдесят лет назад в Клойстерсе (Cloisters),'1 Нью-Йорк заменены на реплики. Античных бронзовых коней в Венеции хранят в музее, подальше от коррозии, а на площади Св. Марка стоят их копии из стеклопластика. Некоторые знатоки предсказывают, что вскоре интересы сохранности потребуют от нас, чтобы все оригинальные работы были забальзамированы в каком-либо надежном хранилище, а публику будут воспитывать на репликах».5
Реплики, выдающие себя за оригиналы, претендуют на то, чтобы их считали ранее утраченными или доселе не найденными реликвиями. Интерес к античности долгое время делал подделку весьма прибыльным занятием. Так, в мастерской французского ремесленника Андре Мейлфсрта за период с 1910 по 1920 г. было изготовлено около 50 000
1 Popham John. Suffolk Preservation. Interview 15 June 1978.
2 Lorentz. Reconstruction of old town centers of Poland. P. 52.
3 Tsiolkowski Pietor. Цит. по: Chamberlin. Preserving the Past. P. 8, 9
4 Отдел в Метрополитен-музее (Нью-Йорк), где размещены памятники средневекового искусства. — Примеч. пер.
5 Thomson. Conservation of antiquities. P. 42.
«редкостных экземпляров» «старинной» мебели, наряду с тысячами поддельных картин старых мастеров.1 Огромный спрос подстегивал производство фотографий старинных картин «Валамастер» (Valamas-ter), на которых были видны следы мазков кисти, вручную нанесенные на специальную прозрачную глазурь. Об этих фотографиях говорили, будто они настолько близки к оригиналу, что даже экспертам потребуется время, чтобы их отличить.2 Чем более совершенствовались методы экспертизы, тем более изобретательными становились и подделки. Один человек, изготавливавший «этрусские» терракоты и «греческие» вазы, визуально практически неотличимые от подлинных античных предметов, утверждал, что может обмануть даже тест на ультрафиолет.3
Подделки под утраченные оригиналы изменяют наше представление о прошлом за счет того, что создают видимость возвращения былого. Прочие подделки выдают себя за новые, ранее неизвестные творения мастера, или преувеличивают производительную силу прошлых эпох, расширяя число реликвий, принадлежащих к знаменитой традиции. В соответствии с известным афоризмом, что «подделка отличается от оригинала тем, что выглядит более настоящей»,4 мошенники нацелены на то, чтобы достичь максимального правдоподобия. То, что они добавляют к прошлому, не может выглядеть как новое. И тем не менее, подделки несут в себе такую же степень уважения к оригиналу, как и честные реплики. Даже когда они выставляются, их расценивают как превосходные копии античных шедевров.'
Никаких намерений ввести в заблуждение зрителя нет в таких репродукциях, как палладианские виллы в Англии, или копии Зала Независимости в Америке. Но вне зависимости от того, насколько верно они воспроизводят форму оригинала, такие реплики неизбежно отступают от прототипа в том, что касается отношений с окружающей средой. Яркий пример — железобетонный Пантеон в Нэшвилле, построенный в 1920-х. Как и многие реплики, он полнее, чем оригинал: мраморная отделка дополнена скульптурами моделей в тех позах, что отмечены в «Описании Эллады» (Penegesis) Павсания,6 недостающие фигуры на восточном фронтоне восполнены. Жители Теннеси уверены в том, что их реплика настолько «аутентична», что грекам самим не худо бы поучиться кое-чему в Нэшвилле, чтобы получше переделать оригинал. Однако всякая аутентичность заканчивается на границе портика. Стро-
' Mailfert. Au Pays des antiquaires P. 23, 145
2 Bell Reg copies // Observer Suppi. 7 Sept 1980, Vala Leo Telephone interview. 13 Jan 1984
'Meyer Karl Plundered Past P. 113
4 Bloch Ernest Цит по Rietk Archaeological Fakes P 7 См также Greenhalgh. Classical Tradition m Art P 59.
5 Sagoff Aesthetic status of forgeries
6 Павсанип — греческий историк, путешественник и географ, чей труд «Описания Эллады» (Penegesis Hellados) в 10 кн является важным источником по истории античной культуры. — Примем пер.
446
ители нэшвильского Пантеона решили не устраивать крутой подъем, как у настоящего Акрополя, поскольку «опасались, что чрезмерно большие усилия, затраченные на восхождение на холм, могут отпугнуть посетителей». А «господствующее положение» строения призвана обозначать обыкновенная насыпь десять футов в высоту. И тем не менее эта реплика создала Нэшвиллю репутацию «южных Афин».1
Иногда, как и в случае перемещения, реплика оказывается предпочтительнее прототипа. Точка зрения англичан XIX в. по поводу того, что «удачная имитация гораздо лучше, чем дефектный оригинал», нашла оппонента в XX в. в лице Уолта Диснея, который гордился тем, что «Vieux Carre»2 в Диснейленде выглядит точно так же, как оригинал 1850-х, только «гораздо чище».3 Улучшают они оригиналы или нет, однако, репликам не достает истории и ощутимых взаимоотношений. «Умирает ребенок, после него остается старый, грязный, но любимый плюшевый мишка. Как вы думаете, будет ли родителям столь же дорога его молекулярная копия?» — спрашивает философ. Даже полная реплика, изношенная и потертая, не сможет заменить оригинал, потому что это уже будет не тот медвежонок, которого сжимал в объятиях их ребенок. Точная реплика Большого каньона где-нибудь, скажем, в Нью-Джерси будет еще более неполной. «То, что нас привлекает, когда мы спускаемся по Тропе Светлого Ангела (Bright Angel Trail), это то, как вода и ветер, частичка за частичкой, прорезывали в земле этот каньон. Мы не смогли бы пережить такие же ощущения в Большом каньоне в Байонне4 (Bayonne Grand Canyon), потому что тот был сделан совершенно механически, за один раз».5 «Шаг» (Расе) Генри Джеймса, восходящего по стершимся ступеням в старинный собор, или касающегося гладких перил в старом здании, позволяют посетителям соприкоснуться с многовековой историей, истершей и отполировавшей их. Все эти чувства может передать лишь история, но не реплика.
С другой стороны, некоторые из вновь созданных репродукций передают историческую открытость лучше оригинала. «Хотя современным мальчикам или девочкам по большей части недоступен тот несомненный трепет, который возникает, когда надеваешь на себя подлинные одеяния прежних веков, ощущения, сходные с теми, какие могли быть у их первого обладателя, можно воссоздать при помощи субститутов — пишет педагог. — Кто может утверждать, что если надеваешь
1 Creighton. Pantheon in Nashville. Quotations on P. 22, 48.
2 Старая площадь (фр.) —- квартал испано-французской архитектуры в Новом Орлеане. — Примеч. пер.
3 Dallaway James. Anecdotes of the Arts in England. 1800. Цит. по: Clark Kenneth. Gothic Revival. P. 113; New scene at Disneyland simulates New Orleanns // N. Y. Times. 26 July 1966. P. 25. См. также: Freeman R. W. Integrity in the Vieux Carre.
4 Г. Байонна (США, штат Нью-Джерси). — Примеч. пер.
5 Battin. Exact replication in the visual arts. P. 154, 155. Даже если он был сделан весьма тщательно из мрамора, добытого на оригинальных каменоломнях, Пантеон в Тенне-си нельзя считать подлинным, тогда как реальный Пантеон, если его перенести из Греции в Нэшвилль, сохранит свою идентичность даже в этих условиях (Margolis. Art, forgery, and authenticity. P. 167).
447
копню, то передается менее подлинный исторический опыт, чем если носишь оригинал?»1 Некоторые действительно так и утверждают, как мы видели в главе 5, однако этот вопрос заслуживает все же более тщательного обсуждения. Абсолютное мастерство репликации может вернуть историю к жизни, как это было с «Колоколом свободы» с Ягодной фермы Нотта (Knott's Berry Farm): его заморозили в сухом льду и затем «аутентично раскололи» по предварительно намеченной линии при помощи электродугового резака в среде гелия.2 Аутентичность производителя значит не меньше, чем аутентичность продукта. «Викторианские» крепления Науэлла (Nowell) невозможно отличить от оригиналов, потому что «мы делаем их вручную и поштучно именно так, как делали в свое время оригиналы, и... из тех же самых материалов. И мы делаем их достаточно хорошо для того, чтобы их можно было повесить прямо рядом с оригиналами, и при этом они не будут выглядеть неуместно».3 На самом же деле это оригинал может выглядеть неуместно, поскольку привычка к репликам приучила нас, что предметы старины должны быть целыми и «новыми». Копия может передать исторический опыт, столь же «достоверно», как и оригинал, но это будет другой опыт.
Для знатока (cognoscenti) репродукция хуже оригинала уже одним тем, что она — не оригинал. «Подлинность» стоит выше «аутентичности» потому, что «подлинность — это реальная вещь... Это сплошное дерево, а не пластиковый шпон... Она имеет смысл потому, что она позволяет нам соприкоснуться с тем, что действительно было — опытом истории — а не позднейшими впечатлениями о том, как нечто выглядело». Без подлинных кусочков прошлого «наше чувство ценности и способности отличать реальное от поддельного было бы нарушено —
1 Fairley. History Teaching through Museums. P. 127, 128.
3 Mass Architecture and Americanism or pastiches of Independence Hall. P. 24, 25. Колокол-реплика был посвящен 4 июля 1966 г.
Ягодная ферма Нотта — основана семейством Ноттов (Вальтером и Корделией). Началась с того, что в 1920 г. Вальтер Нотт арендовал 10 акров земли в Буэна Парк под ягодную ферму. Близ дороги супруги открыли чайный ресторан и ягодный рынок. Впоследствии здесь же они устроили парк аттракционов, в основном включавший в себя катание верхом на лошадях и посещение горняцких городов-призраков. К концу 1960-х парк аттракционов значительно разросся и поглотил ягодную ферму Ныне аттракционы включают в себя такие темы, как покорение Дикого Запада, испанская Калифорния, там находится реплика филадельфийского Зала Независимости.
Колокоч свободы — символ свободы и независимости Соединенных Штатов. Был отлит в Лондоне по заказу Провинциальной ассамблеи шт Пенсильвании в 1752 г. для нового здания Собрания штата (переименован в Зал Независимости). Колокол дал трещину еще при первом пробном звоне и дважды подвергался ремонту в Филадельфии. Согласно легенде, этот колокол своим звоном возвестил 4 июля 1776 г. одобрение Континентальным Конгрессом Декларации независимости. В действительности же он звонил 8 июля во время первого публичного чтения этого документа. Как гласит предание, он вновь дал трещину на похоронах Верховного Маршала юстиции в 1835 г. Наименование «Колокол свободы» впервые появилось в одном из аболиционистских памфлетов в 1839 г. В последний раз колокол звонил в 1846 г. на день рождения Джорджа Вашингтона, после чего раскололся окончательно. — Примеч. пер.
3 Preservation News. 1980. 20:4, 9.
448
или, хуже того, не возникло бы никогда».1 Но поскольку большинство из нас знакомы с «Илиадой» или Библией только по переводам, наше собственное представление об осязаемом прошлом основывается преимущественно на копиях, отражениях и последующих впечатлениях. Большинство людей не только не в состоянии отличить реплику от оригинала, но им вполне достаточно первой. Копии отражают «прошлое» ничуть не хуже оригиналов.
Костюмированные инсценировки
Имитации воспроизводят артефакты прошлого, при инсценировании [Re-enactments] воспроизводятся сами события прошлого. Некоторые из организаторов подобных действий просто ищут развлечений, другие стремятся убедить себя и других в реальности прошлого, третьи хотят усилить разоблачительное действие истории, а четвертые —
1 An architectural journal. Цит. по: Bishop. Perception and the Importance of Time in Architecture. P. 272, 273.
15 Д. Лоуэнталь ^n
ищут ощущение смысла или возбуждения, которых им не хватает в настоящем. При инсценировках живые актеры повторяют то, что, по всей видимости, происходило в прошлом. Реставрированные или реплици-рованные дома заполняют «реплицированные люди» или «человеческие артефакты».1 Как и реставрации, инсценировки начинают с того, что известно, и затем заполняют пробелы типичными, вероятными или же попросту вымышленными событиями.
Некоторые инсценировки изображают отдельные эпизоды и персонажи, другие — виды деятельности, характерные для определенной эпохи. Театральные постановки охватывают спектр от школьных сценок на Рождество — до зрелища, которое бывает только раз в жизни, как, например, устроенные последним иранским шахом в реконструированном Персеполе празднование 2500-летия основания Киром Великим Персидской империи. В этом действе участвовало около 3500 человек и было потрачено 3 млн фунтов стерлингов.2
В США инсценировки — это sine qua поп3 причастности народа к истории. На праздновании двухсотлетия Революции в 1976 г. не хватало разве перестрелок. Многие из участников [инсценированных] сражений потратили крупные денежные суммы на снаряжение и униформу, фанатично пытаясь воспроизвести все детали одежды, вплоть до содержимого карманов. Подобное рвение заставило также «историков» тщательно изучить сами битвы и все передвижения войск.4 Как поговаривают, растущий культ аутентичности уже вбил «клин между теми, для кого такой „парад" — всего лишь развлечение раз в году, и теми дотошными „буквоедами", которые даже штаны шьют по лекалам, хранящимся в Смитсоновском институте, и для кого в порядке вещей — отправиться в Англию, чтобы на месте выяснить, какого именно оттенка голубую форму носили солдаты королевской артиллерии». Именно подобные различия в позициях определяют, кто будет изображать британцев, а кто — американцев. С точки зрения «американцев», «британцы слишком гоняются за аутентичностью и потому упускают из виду всю прелесть спонтанности действия... С другой стороны, британцы зачастую презрительно отзываются о всей этой „колониальной шушере"» с ее самодельной униформой и суетливой беготней на поле боя. По их мнению, американцы за два прошедших века так ничему и не научились. «Они начинали в 1775 г. как сброд, — насмехается „британский" офицер по поводу слоняющихся мимо „колонистов", — и теперь вполне достоверно изображают сброд».5
1 Marten Robert. Plimoth Plantation. Letter to the author, Aug. 1981.
2 Chamberlin. Preserving the Past. P. 18—24.
3 To, без чего нет (лат.). — Прим. пер.
4 Elder. War games. P. 8; Forrester. Weekend warriors. P. 417, 418. «Сознательно игнорировать достоверность — это преступление», — заявляет Джею Андерсону один из заядлых участников инсценировок времен второй мировой войны (Anderson Jay. Time Machines. P. 73; также: Р. 145—147).
5 Clark Tim. When the paraders meet the button-counters at Penobscot Bay. P. 49, 134. 135.
450
Подобные инсценировки зачастую приобретают националистический оттенок. Но инсценировки отличаются от подлинной истории уже одним тем, что приукрашенное воспроизведение вскоре наскучит и участникам, и зрителям ^этого действа. Как пояснил это представитель Национального парка, Иорктаун1 нельзя инсценировать потому, что «это невозможно». «Осаду повторить невозможно. Всем просто надоест, и они разойдутся по домам».2 Недовольная неприкрашенным прошлым, героиня драмы П. Лайвли «Судный день» намеревается оживить маскарад у Левеллера за счет того, что жена полковника милиции в слезах призналась бы в любовной связи с узником тюрьмы. Но ей возражают, что «ничего такого не было». «Хорошо. Пусть так. Но ведь такое могло быть... Каким образом может кто-либо знать, что было на самом деле и чего не было?... Никогда больше не буду повторять эту сцену. Это скучно, скучно, скучно».3
Некоторые из участников празднования двухсотлетия ничтоже сум-няшеся придумывали события Революции. Ведь далеко не под каждой деревушкой в XVIII в. происходили «тактические отступления» Вашингтона. Однако это не стало препятствием для организаторов празднеств. «Вы даете нам двухсотлетие — мы делаем сражение», —- говорили в Квинсе, Нью-Йорк.4 В Балтиморе «подправили» прошлое, инсценировав мифическое сражение войны 1812 г., в ходе которого британские солдаты арестовывают отцов города. Когда балтиморским чиновникам напомнили, что подобные события не имеют под собой исторической базы, они возразили: «Ну и что? Если даже ничего такого не было, это ничуть не умаляет событий».5
Явные неточности и неизбежные искажения в масштабах и границах событий приводят некоторых историков к тому, чтобы назвать инсценировки сражений «лапшей, которую вешают на уши американской публике», постыдной насмешкой над прошлым. Устрашившись того, что люди будут «наслаждаться тем, что в действительности было чело-
1 Иорктаун — населенный пункт в юго-восточной Виржинии, одна из достопримечательностей американской революции. Осада Йорктауна, последнее из значительных военных, действий Революции, завершилась поражением и сдачей британских войск 19 октября 1781 г. В результате совместных действий американских и французских сухопутных сил под командованием Джорджа Вашингтона, а также французского военного флота британские силы под командованием генерал-лейтенанта Чарльза Корнуоллиса, заместителя командующего английскими войсками в Америке, были окружены. Эта операция считается одной из наиболее удачных в военном отношении, поскольку Вашингтону удалось решить задачу координации действий разбросанных по обширной территории сухопутных и морских сил. Осада длилась 20 дней. В американской истории известна еще одна осада Йорктауна — в ходе Гражданской войны в 1862 г., когда победу над армией конфедератов одержали юнионистские силы. Эта осада продолжалась около месяца. — Примеч. пер.
2 Gray bill Roy. Цит. по: Elder. War games. P. 12.
J Lively. Judgment Day. P. 138. Диалог сокращен.
4 Schulman Murray. Queens gets battle of: 76 at last // N. Y. Times, 28 May 1976. P. Ci-2.
5 Orlinsky Walter and Schafer William. Цит. по: Undeterred // 1HT. 24 June 1975. P. 14. См.: Lowenthal Bicentennial landscape. P. 259, 260.
451
веческой трагедией», руководство Национального парка в конце концов отказалось от проведения любых инсценировок сражений '
Воспроизведение исторических событий — будь то перестрелка отчаянных смельчаков в Олд Форд Додж,2 ритуальная стычка ополчения с «краснокафтанниками»3 у Олд Норт Бридж,4 пехотинцы конфедератов на поле сражения при Стоунз Ривер,5 вспоминающие былые сражения, — все это добавляет краски к обыденному прошлому и играет значительную роль в деятельности музеев под открытым небом Посетители в Старом Иллинойсе могут увидеть бондаря, мастерящего бочонок для солонины, понаблюдать за женщиной, развешивающей для сушки тыквенную корку, почувствовать запах кипящего сорго Все это «типичные для XIX в занятия, однако вы можете видеть все это сегодня'» — восклицает комментатор 6 Это волнующее прошлое кажется настолько реальным, что посетители не решаются входить в «домик Линкольна» в обеденное время 7 Однако зачастую на том инсценировки и заканчиваются Ряженый бондарь или кузнец расскажут посетителям, чем они занимаются и почему, однако и их речь, и приемы ремесла — по большей части современные Пытаясь передать нам новейшие сведения о прошлом, они, тем не менее, мешают ощутить глубинную причастность к прошлому
Напротив, «персонажи» на плантации Плимутрок не только одеты и действуют точно так, как их прототипы, но и отвечают на вопросы на диалекте и в духе «Старца» Брустера8 и других деятелей 1627 г «Мы сделали все возможное, чтобы тщательно воспроизвести картину жизни XVIII в — и в том, что касается внешних ее черт, и в том, что касается внутренних убеждений и взглядов», — разъясняет брошюра «За-
1 Bearss Edwin С and Levy Ben II Цит по Elder War games P 9, 11
2 Олд Форт Додж (Old Fort Dodge) — первоначально Форт Кларк, основан в 1850 г для защиты поселенцев от нападений индейцев сиу В 1851 г переименован в Форт Додж в честь генерала Генри Доджа, сенатора от штата Висконсин — Примеч пер
3 Redcoat, так называли английских солдат — Примеч пер
4 Очд Порт Бридж: (Old North Bridge) — мост через р Конкорд, место первой серьезной вооруженной стычки Американской революции 19 апреля 1775 г В 1837 г была сооружена каменная репчика моста — Примеч пер
5 Битва при Стоунз Ривер (битва при Мерфрисборо) (31 12 1862—02 01 1863) кровавое сражение в ходе Гражданской войны в Америке, принесшая юнионистким силам, скорее,лишь психологическое преимущество Потери убитыми и ранеными с обеих сторон составили ок 25 тыс чет Национальный мемориал на месте битвы открыт в 1927 г —Примеч пер
6 Allen James Living the past in Illinois P 3
1 Vance History lives at Lincoln's log cabin P 10
8 Брустер Уичьям (Brewster William) (1567—1644), глава Пилигримов и основатель Плимутской колонии В 1606 г возглавил в Англии группу религиозных диссидентов, обычно называемых Пилигримами, отделившихся от англиканской церкви Спасаясь от преследований, Брустер и Пилигримы переехали в Нидерчанды, где занимались изданием осужденных англиканской церковью религиозных книг В 1619 г возвращается в Англию, где приобретает патент от Виргинской компании на земли в Америке, куда отправляется с частью Пилигримов на корабле «Мэйфлауэр» Один из основателей и длительное время единственный правитель Плимутской колонии — Примеч пер
452
нятые своими привычными делами, обитатели колонии всегда готовы поговорить с вами . Вы можете посмотреть на обитателей общины, расспросить их о жизни, изучить утварь, привычки и убеждения» В отличие от современного сообщества, прошлое — это такой мир, куда путешественник может заглядывать, не опасаясь неловкости или неприязни
Живые инсценировки такого типа, как в Плимуте, получили распространение после 1970 г , после того, как маркетинговые исследования показали, что действа привлекают больше народа, чем артефакты ' Хотя иногда кажется, что туристы не слишком-то горят желанием «немного поболтать» с этими «добрыми и радушными людьми» Помимо технических трудностей, связанных с навыками поддержания в порядке строений, заботами об урожае и напитках, похоже, есть и проблемы, связанные с тем, что многие посетители так и не понимают до конца, что происходит 2 Количественные параметры также оказывают давление на прошлое не так-то просто поддерживать впечатление жизни XVII в , когда кругом шляются сотни людей, явно принадлежащих XX веку
Как и с достоверностью сражений, с правдоподобием повседневной жизни можно несколько «переборщить» Ополченцы в отреставрированной крепости Луисбург (Louisburg) в Канаде, костюмированные в полном соответствии с традициями XVIII в , шокировали посетителей своей мятой униформой и грубыми манерами Даже после того, как посетителям разъяснили, что ополченцы и должны быть неряшливыми, и что они не отличались слишком высокой моралью, посетителям все же не понравилось, когда билетный контролер вел себя как «сифилитическая шлюха» В конце концов администрация Луисбурга перестала использовать подобные реалистические анимации3
Личное участие в подобных инсценировках позволяет придать дополнительные краски восприятию повседневности прошлого И если скачки на лошадях, молотьбу злаков, выдувание стекла — обычно удел профессионалов, простые посетители могут попробовать пахать землю или приготовить себе обед, заняться повседневными делами, прясть и ткать На ферме в шт Мэн (Maine farm), где стремятся воссоздать
1 Old Sturbndge Village An Exploration of the Motivations and Experiences of the Visitors and Potential Visitors 1979, History stumbles. Landscape 198! 25 1, 35, Kelsey Reflections on the character and management of historical and tourist parks m the 1980 s, Anderson, Time Machines P 43—53
2 Plimoth Plantation brochure, Have the Time of Their Life, автор посетил колонию в 1981 г
1 Fortier Louisburg managing a moment m time, idem Thoughts on the re-creation and interpretation of Louisburg restored looks today P 30 Louisburg Fortress Staff Notice N 1979—1981 24 May 1979 На современном Луисбурге долгое время сказывались отголоски франко-английских конфликтов Так, в конце 1960-х французские канадцы осквернили там несколько экспозиций В отместку за его победы, статуе генерала Вольфа отбили ударом молотка нос {Schuyler Images of America P 32) На Плимутской плантации нестриженые волосы и грязные ноги «пилигримов» также поначалу раздражали посетителей {Anderson Time Machines P 60, 61)
454
жизнь, какой она была в 1870-х, ощущение прошлого передают через свойственные ему лишения Морозной зимой приезжающих сюда детей заставляют «пользоваться уборной во дворе, чтобы они ощутили историю собственными задами» ' Чтобы почувствовать, что такое «носить средневековые одежды и питаться за средневековым столом», в музее Дерби одетых соответствующим образом детей на обед кормят «типичным средневековым блюдом — зеленым тушеным мясом (зеленый цвет яйцам и сыру придает петрушка)», причем усаживают их на возвышении за стол, сервированный подносами, репликами средневековой керамики и выполненными из рога чашами.2
Особенно популярны в Америке инсценировки повседневной жизни ушедших эпох, где прошлое обычного человека вызывает неподдельный интерес и традиционно воспринимается в театрализованном стиле. Программы живой истории регулярно устраивают около восьмисот музеев под открытым небом 3 Англичане относятся к подобным мероприятиям с большим подозрением Там, где так изобильна реальная история, наряжать гидов в костюмы того периода кажется излишним, и говорят, что члены Национального треста даже на экскурсии с гидом смотрят свысока.4 Герцог Бедфорд (Bedford), чье Уобернское аббатство (Woburn Abbey) является одним из самых популярных исторических достопримечательностей в Англии, высмеял представление о том, будто владельцы имеющих историческое значение зданий только и делают, что «сидят целый день, поскрипывая доспехами и держа в руках окровавленный меч, или наряжаются в парики и кринолины посреди дымящихся сковородок;... Сэр Фрэнсис Дэшвуд (Dashwood) собрал бы толпы народа», вздумай он инсценировать оргии своих предков в Хэлл Файа Кэйвз (Hell Fire Caves) в XVIII в Но Бедфорд выражает глубокое сомнение, что среди современных жителей Хай Уикем (High Wycombe) найдется достаточное количество девственниц 5 Отказ от исторических симуляций иногда становится настолько буквальным, что служители на английских фермах-музеях, отправляясь на пашню, надевают белые лабораторные халаты. В сравнении со смелыми и энергичными представлениями живого прошлого в Америке, кажется, что большая часть британского исторического опыта заперта в стеклянных витринах, «история континента мертва, прекрасно набальзамирована, но мертва».6
1 Bilhe Gammon Цит по Craig Retreat into history P 15 1 Fairlev History Teaching through Museums P 128, 129
3 Anderson Jay Livmg history P 295
4 Dolly Pile, lecture at Why Interoret Historic Ladscapes*? // Conference, Hebben Bridge. Yorkshire 19 Mar 1983
5 Bedford Historic homes, letter // The Times 9 Sept 1976 P 15
6 Bureau Can history be too lively7 P 5 См также Anderson Living history P 292; Addyman Peter York Archeologica! Trust // Jones Barn A new look for our museums Popular Archeology 1983 4 10, 2 Обвиненный в «смешении методов Шлимана и Диснея» (N Y Times 2 Aug 1984 Р 2), Йорвик-Викинг центр в Йорке (York's Jorvik Viking Centre) мог бы ответить на это упреком на отсутствие инноваций в подходе к наследию прошлого со стороны англичан (Understanding our surroundings, 1981) Но Р Т Чанд-ла-Холл (R T Schadla-Hall) (Slightly looted — a review of the Jorvik Viking Centre, Muse-
455
Предпринятое американцами обследование Таттон-парка (Tatton Park), Чешир, одного из наиболее популярных исторических зданий Британского национального треста, лишь подчеркивает эти различия. По мнению службы Национального парка США, служители в Тат-тон-парке ведут себя, скорее как охранники, нежели как помощники посетителей, дающие необходимые пояснения. Костюмированные лакеи и служанки должны рассказывать посетителям о своих обязанностях. Кухня нуждается во «внимательном взгляде», а в качестве образцов пищи должны быть представлены «более реалистичные реплики, а, по возможности, и настоящие блюда». Гидам следует воздерживаться от упоминания дат и фактов для того, чтобы подчеркнуть «в большей степени гуманный характер истории жизни обитателей Таттона», «общечеловеческие ценности, присущие и современным посетителям, и средневековым обитателям Таттона». В «средневековом доме» в деревне нужно поселить «крестьянскую семью» (мать, отца, детей, домашний скот). Подобные рекомендации, как и «направляющая» (self-guided) тропа в средневековой деревне, уже доказали свою высокую действенность.'
Однако, и американский стиль инсценировки также приобретает в Англии все большую популярность. Инсценировки в Бликлинг-холле (Blickling Hall), Норфолк, представляют графа Букингемшира в костюме XVIII в. Другие театрализованные представления в исторических памятниках Национального треста переносят детей из наших дней во времена Тюдоров, а в Кентуэлл-холл (Kentwell Hall), Саффолк, каждое лето воссоздают характерную атмосферу XVII в. Общество гражданской войны объявляет о проведении исторических инсценировок, Ассоциация рыцарских поединков проводит Школу подготовки рыцарей, что придает историческим зданиям зрелищный характер. Обществу практической истории даже удается вовлекать в действия по воссозданию прошлого целые коммуны.2
В самом деле, в Англии существует давняя традиция увеселительных исторических инсценировок. В елизаветинские времена в потешных замках, наподобие Болсовера (Bolsover) разыгрывались аллегории о «Прекрасной королеве», а параллельно с реальной испанской войной, разыгрывались также и потешные средневековые баталии. В середине XIX в. в Эглингтоне состоялся красочный средневековый турнир, а в
um Journal. 1984. 84,62—64) считает, что методы Йорвик-центра некорректны. По поводу предубеждения европейцев против театрализованных инсценировок прошлого см. Ioi-werth С. Peate Reconstucting the past // Folk Life. 1968. 6, 113, 114; к Anderson. Time Machines. P. 22, 23.
1 U.S. National Park Service, Tatton Park Interpretive Study. P. 31, 33, 34, App. П. Р. и, x; Pile Interpreting Old Hall, Tatton Park ; idem, at Why Interpret Historic Landscapes? Conference. В Таттоне побывало по 100 000 посетителей в 1982 и 1983 гг. (National Trust (Britain). Annual Report. 1983. App. 2. P. 28).
2 Howard Philip. Blickhng's host dramatise our heritage // The Times 27 Apr. 1978 P. 6, Rich. Ten thousand children in need of a sponsor; Low Robert. Saving the hay — in 1569 style // Observer, 3 July 1983 P. 5, Charles Kighlly. 17th century fun, Interpretation. 1980. N15. 10—12.
456
Букингемском дворце прошел бал-маскарад, на котором викторианцы облачались в костюмы елизаветинских времен, а количество рыцарей за время правления королевы Виктории увеличилось с 350 до почти 2000.'
Инсценировки позволяют не только вспомнить прошлое, но и помогают подтвердить или опровергнуть гипотезы о нем. Как это было при реконструкции Бутсерской (Butser) фермы каменного века в Лежре (Lejre), Дания, или в любом другом месте, как во время путешествия Тура Хейердала на плоту «Кон-Тики», работа реплицированными инструментами и обращение к исходным формам окультуренных пород скота позволяет проверить догадки и предположения археологов по поводу прошлого.2 Но недавняя длившаяся год попытка дюжины добровольцев, отобранных из нескольких сотен кандидатов, «возродить» каменный век в юго-западной Англии, показала, что современные обстоятельства и ожидания, несовместимые с жизнью каменного века, оказываются на этом пути непреодолимым препятствием. В отличие от современных фермеров, земледельцам каменного века не приходилось бороться с крысами и переносить тяготы монастырского уединения. С другой стороны, участники эксперимента настояли на определенных элементах современного комфорта: ручка и бумага, тампаксы, контрацептивы, антибиотики, — и отказывались — будь то аутентично или анахрони-стично — от того, чтобы использовать старый плужный лемех в качестве ухвата для горшков, или пользоваться осколком стекла вместо зеркала.3 Посетителей, которые на ферме в шт. Мэн «отправляются назад во времени» в 1870-е, предупреждают о том, что они «в течение трех дней не смогут принимать душ, а спать в глухую зимнюю пору им придется на матрацах из кукурузной соломы... Это и есть реальность». Но историческая реальность отступает перед такими послаблениями как «комариная сетка на окне летом и туалетная бумага круглый год».4
1 Girouard Return to Camelot. P. 17, 26, 92—115, 228 M. Твен в своем «Янки при дворе короля Артура» пародировал не столько средневековую историю, сколько викторианский культ средних веков, воплощавшийся и одновременно вдохновлявшийся «рыцарскими» инсценировками {Salomon. Twain and the Image of History; Strout Veracious Imagination. P, 98—103, 282, 283). Важно отметить, что иллюстраторы книги Твена придали Мерлину черты Теннисона, чья поэзия «служила чем-то вроде заклинания, заставлявшего людей относиться к Темным векам и рыцарству как к чему-то благородному и достойному восхищения» (Tuveson. Redeemer Nation P. 22; также: Р 215—231). По поводу ранних (каролингских) инсценировок, см.: Anne Barton. Harking back to Elizabeth: Ben Johnson and Caroline nostalgia // ELH. 1981. 48, 706'—731
2 Coles Experimental Archeology; idem: Archeology by Experiment; Reynolds. Iron-Aged Farm: The Butser Experiment, Anderson. Time Machines. P. 85—131.
3 Percival Living m the Past P. 16,25,26,37, 111, 115, 127. Аналогичные проблемы терзают и пионеров Великих равнин (Welsch. Very didactic simulation). «Утверждать, что современный человек, выхваченный из своего окружения и помещенный в совершенно чуждую ему среду, может в результате этого начать вести образ жизни, исчезнувший сотни и тысячи лет тому назад, — это глубокое заблуждение» {Coles. Experimental Archeology. P. 249).
4 Billie Gammon. Цит. по: Graig. Retreat into history. P 15.
457
Инсценировки помимо всего прочего отличаются от исходных событий еще и тем, что действующим лицам и аудитории, как и историкам, известен исход событий. При инсценировках событий гражданской войны в Англии Кромвель выглядит самодовольным, а Карл I угрюмым потому, что они слишком хорошо знают, чем дело кончится.1 Для того, чтобы устранить подобные влияния ретроспективного знания, некоторые организаторы инсценировок пытаются превратить прошлое в настоящее за счет неопределенности окончательного исхода. Фанатики американской революции «уже готовы к следующему логическому шагу — военным играм XVIII в., где британские и американские войска могут испытать свою отвагу в сражениях, где нет предопределенных результатов».2
Инсценировки — это заведомый анахронизм. Однако они не всегда только кажутся анахронистичными. Некоторых актеров разыгрываемые события прошлого увлекают настолько, что они начинают ощущать себя действительными участниками тех событиях. При съемках фильма о наполеоновских войнах всем актерам — независимо от того, играли они офицеров или солдат — платили одинаково, но через несколько дней, по сообщению Леруа Лядури (Le Roy Ladurie)3 «офицеры целлулоидной армии стали питаться за отдельным столом, гнушаясь общества простых солдат и сержантов». «Впоследствии по их требованию были сооружены и реальные перегородки для того, чтобы отделить «офицерские экскременты» от vulgus pecus». Как выразился «парашютист» из Общества инсценировок событий второй мировой войны, «нам приходится быть чертовски твердыми, чтобы не спутать события инсценировки и реальную жизнь».4 При батальных инсцени-
1 Westall Devil on the Road. P. 7.
2 Clark. When the paraders meet the button-counters. P 143.
3 Леруа Лядури Эммануэль (p. 1929) — французский историк. Область исследований — история Южной Франции в период позднего средневековья и начала Нового времени, в 60-е тт активно использует в исторических исследованиях математические методы. Известность ему принесла книга «Монталю, окситанская деревня в 1294— 1344 гг.» (1975), основанная на протоколах инквизиционного расследования. Ученик Ф. Броделя, но в отличие от последнего главный интерес для Леруа Лядури представляют не экономические условия жизни, сколько мировосприятия его главных персонажей — южнофранцузских крестьян — Примеч пер.
4 Ladurie Emmanuel Le Roy. Democracy and modernity, London Review of Books, 17 Feb.— 2mar 1983. P. 10; Sullivan Tom 1982. Цит по. Anderson Time Machines P. 155 В подобные временные провалы попадаются не только любители и актеры, но даже и профессионалы-историки, испытывающие искушение считать, что «те ощущения, которые возникают при проведении доисторических экспериментов с доисторическими инструментами и в доисторическом окружении каким-то образом обретают объективную достоверность и могут рассматриваться как экспериментальные данные» (Bibbby. Experiment with time. P 100, 1011). В Льеже научные сотрудники, участвовавшие в эксперименте «каменного века», намеренно носили современные одежды, чтобы избежать искушения посчитать викингами самих себя (Anderson. Time Machines. P. 86,95). Археологи, участвовавшие в проекте Памунки Эррета Каллахэна (Erret Callahan's Pamunkey Project) в восточной Виржинии предпринимали аналогичные предосторожности для того, чтобы убедить себя в том, что они действительно существуют и действительно заняты возрождением прошлого американских индейцев (Coles. Experimental Archeology. P 214). Полная симуляция делает тщательное документирование невозможным.
458
ровках подобные «временные провалы» могут нести с собой реальную опасность. «Участники иногда забывают, что это всего лишь игра, и переживают те же самые эмоции, что их предки ощущали на месте событий», пишет Тим Кларк. В 1961 г. инсценировка сражения времен Гражданской войны под Манассасом (Булл-Ран)1 закончилась всеобщей потасовкой с использованием прикладов винтовок.2
Временные провалы свойственны не только участникам. Зрители, которых также захватывают подобные симуляции истории, грубо оскорбляли «британских» солдат, участвовавших в инсценировках из Американской революции. «Мы спустились к Фэнэй-Холл (Faneuil Hall) в Бостоне, —? говорит один из «британских» солдат, — и почувствовали себя так, как если бы на нас была нацистская униформа, нас ненавидели, как и 200 лет назад». В 1979 г. при процессе «валяния в смоле и перьях» в Пенобскот Бей (Penobscot Bay), «ополченцам» приходилось защищать «пособников англичан» от окружающих зрителей, которые «намеревались пробраться и намять бока этим парням».3 Увидев своих детей во время такой инсценировки повешения, один из отцов утратил весь свой энтузиазм по поводу XVII столетия. «Иногда я боюсь, — сказал он, — что когда-нибудь они зайдут в правдоподобии слишком далеко».4
Инсценировки придают истории жизненную достоверность для миллионов тех, кто уже перестал замечать ее присутствие или кого клонит в сон от старинных памятников, не говоря уже об учебнике истории. Но эти же инсценировки, пытаясь убедить участников и зрителей в том, что можно убежать от прошлого, грозят превратить почтенные достопримечательности в комический курьез или преднамеренные реплики самих себя. Пышные зрелища инсценировок переносят сегодняшние местоположения в вымышленное прошлое, очищенное от ощущения исторической вины, где люди разыгрывают друг перед другом фантазии, отрицаемые современным миром.5
Копии
На реликвии прошлого существенное воздействие оказывает копирование и иное изображение. Как и дубликаты, копии воплощают в себе или напоминают нам о различных аспектах прошлого. В отличие
1 Собственно, у железнодорожной станции Манассас в ходе Гражданской войны в Америке было два сражения (21 июля 1861 и 29—-30 августа 1862 гг.) при ручье Булл-Ран, и оба закончились с военным преимуществом южан. — Примеч. пер.
2 Clark. When the paraders meet the button-counters. P. 138—141; Elder. War games. P. 10.
3 Daley Don and Skillin John. Цит. по: Clark. When the paraders meet the button-counters. P. 135, 141.
4 Forester. Weekend warriors. P. 418.
5 Anderson, Living history. P. 291; Jacfoon J. B. Necessity for Ruins. P. 102.
459
от дубликатов, они не нацелены на достижение максимально возможного сходства и часто допускают сознательное расхождение с оригиналом в том, что касается масштабов изображения, материалов, размере-ний и форм. Однако, в отличие от эмуляций, копии преимущественно следуют за прошлым и отражают его. На наше восприятие оригиналов влияют как сходство с ними копий, так их различия.
Современное уничижительное значение слова «копия» сравнительно недавнего происхождения. В древности копирование не отделяли от творческих новаций. Все произведения искусства и архитектуры рассматривались как копии, снятые с природы или с человеческих форм. В позднеримскую и эллинистическую эпоху коллекционеры ценили произведения искусства прежде всего за красоту, редкость и древность и почитали «шедеврами» даже выполненные рукой мастера репродукции. На протяжении средних веков художники и ремесленники копировали мастеров или иные прототипы, вовсе не стремясь к оригинальности произведений.1
Преднамеренное репродуцирование стало отличительной чертой исторического сознания гуманистов. Архитекторы и скульпторы копировали великие произведения античности (или чаще — их эллинистические копии), а художники копировали друг друга. Хотя в результате инициированного романтиками культа авторского творчества термин «копия» и приобрел свой нынешний уничижительный смысл, живописцы продолжали учиться на примере предшественников и заново постигать смысл работ, усердно их копируя. В области скульптуры гипсовые слепки с античных работ задали канонический ряд наиболее копируемых шедевров — Лаокоон, Геркулес Фарнезе, Аполлон Бельведерский, Ватиканская Клеопатра, Венера Медичи, Ника, бронзовая конная статуя Марка Аврелия, Александр и Буцефал, а также барельефы на триумфальных арках и колоннах Траяна и Антония.2 В архитектуре копирование простиралось от классических строений до работ Палладио3 и иных производных, а со временем — и до готических прототипов, которые еще долго доминировали в строительной среде западного мира.
Большинство ценителей были знакомы с великими произведениями прошлого лишь по копиям, поскольку частные секвестры и трудности путешествия затрудняли доступ к оригиналам. Вплоть до конца XIX в. большинство античных произведений были доступны лишь немногим избранным, а знакомство с известными реликвиями основывалось на их репродукциях и письменных описаниях. И только в наши дни знакомство с оригиналом стало привычным делом. Благодаря успехам в
1 Kidson. Figural arts. P. 425—427.
2 Haskell and Penny. Taste and the Antique. P. 16, 136—140, 148—151, 184—187, 252—255.
3 Аидреа Палладио (Andrea Palladio) (1508—1580), итальянский архитектор, оказавший большое влияние на формирование архитектурного облика Европы. Широко использовал в своем стиле классические мотивы. — Примеч. пер.
460
полиграфии, металлургии, изготовлении бумаги и фотографии, стали широко доступны копии, которые едва удается отличить от оригинала '
Гипсовые слепки античной скульптуры в натуральную величину в коллекциях пап и итальянских герцогов впервые стали появляться в XVI в , а в XVII в французские монархи, в особенности Людовик XIV, стали первыми страстными коллекционерами Побывав в Париже в 1665 г, Бернини подчеркнул важность наличия античных гипсов для изучения искусства и призывал к изготовлению соответствующих форм в Риме В Англии XVIII в античные гипсы и копии доминировали в комнатах Адама в Доме Сиона 2 Значительные коллекции также выставляли в Холкэме (Holkham), Кедлстоне (Kedleston) и Круме (Сго-оте) Даже высокомерное отношение американцев к рабской привязанности к старине не помешало им приобретать гипсовые копии 3
Однако гипс — не единственный материал, при помощи которого копировали мраморные реликты С ним конкурировали по популярности бронзовые репродукции, керамические статуэтки и свинцовые копии скульптур Страсть к репродукциям канонических античных произведений была настолько велика, что в Уобернском аббатстве однажды помещались 16 мраморных копий Вазы Медичи, чья железная копия также находилась в Алтон Тауэре (Alton Towers) Каменный «Умирающий гладиатор» появился в Русэме (Rousham), мраморный — в Уилтоне (Wilton), a бронзовый — в Сионе В 1860-х Аполлон Бельведсрский из фаросского фарфора стоял в тысячах английских домов 4 Современные национальные реликты также копируют в самых экзотических материалах
Многие из подобных копий делаются миниатюрными Фарфоровые реплики статуэтки из стаффордширской керамики появляются с середины XVIII в Итальянские фирмы промышленным образом «штамповали» маленькие бронзовые копии античных скульптур, а также статуэтки и храмы из тосканского алебастра5 Массовое производство античных камей и интальо Веджвуда идет от «механических навыков», воспетых Самуэлем Роджерсом
Восславь со мною вместе сноровку механиков, Что штампуют, подновтяют и размножают по желанию, И незадорого отправляют в путь в далекие края Драгоценные реликвии непорочных времен 6
1 Haskell Rediscoveries in Art P 166—168, Ivins Prints and Visual Communication P 90,91,97
2 Семейство Адам (четверо братьев — Роберт, Джеймс, Джон и Уи1ьяч) — архитекторы и дизайнеры мебели, разработавшие утонченный неоклассический стиль Здесь имеется в виду Роберт Адам (1728—1792), самый известный среди братьев Одна из наиболее удачных его работ — перестройка Остерли-парк (Osterley Park) (1761—1780) и Дома Сиона (Syon House) (1762—-1769) вблизи Лондона, а также проект перестройки для Кедлстон-холл (Kedleston Hall) (1765?—(770), Дербишир —Примеч пер
3 Haskell and Penny Taste and the Antique P 16,35—39,87—91
4 Ibid P 93, 252, 316, 225, idem Most Beautiful Statues P xn
5 Haskell and Penny Taste and the Antique P 94—96
6 Rogers Samuel Epistle to a friend (1799) Lines 65—68 P 12 См Mankowitz Wedgwood P 104—107,214,215,221—223
462
В XIX в. изготовители гипсовых слепков, мраморные мастерские и бронзовые литейные цеха все более полагались на машины, и, по мере увеличения числа подобных реплик, качество работы все более снижалось.1
Появлялись миниатюрные копии и архитектурных реликвий. Многие исторические модели сделаны в 3/5 натуральной величины — достаточно много, чтобы они смотрелись как настоящие здания, но в то же время достаточно мало, чтобы выглядеть изящно. Иногда впечатление миниатюризации возникает даже в тех связанных с историей местах, с которыми ничего подобного не делали В деревне «семнадцатого века» Нормана Шоу2 — Бедфорд Парк — Йейтс почувствовал, что «мы живем среди игрушек» Нечто подобное ощущает и большинство современных посетителей посреди опрятной чистоты реконструированного прошлого.3 Есть и другие реплики чуть больше кукольного домика: в Торп Парк (Thorpe Park) близ Лондона, в Уффинпоне (Uffmg-ton) — Белый дом из бетона в 1,5 натуральной величины, а также Тадж Махал, храм Артемиды, Великие пирамиды и Бодиамский (Bodiam) замок всего лишь 5—10 футов в высоту в окружении живых цветов естественных размеров, что еще более подчеркивает миниатюрность.
Многие исторические миниатюры выступают в качестве сувениров. Домик Анны Хатауэй (Anne Hathaway)4 украшает собой миллионы каминных полок и бесчисленное количество брелоков для ключей. Реплики, выпущенные «ограниченным тиражом», похваляются своей аутентичностью, выполненные Брюсом МакКоллом «миниатюрные оловянные репродукции почтовых щелей на входных дверях 36 наиболее популярных актеров и актрис Голливуда, чья аутентичность удостоверена Всемирным судом в Гааге» привлекает внимание причудливой смесью точности воспроизведения и тривиальности, как и его же «Орнаментированные рукоятки прогулочных тростей герцогов из рода Гогенцоллернов», выполненные в результате «усердных исторических исследований, охватывающих более трех веков», а также его «Большие кулинарные формы для пирога времен Реставрации, точно такие же, как и те, из которых потихоньку таскал кусочки юный Конгрив'. . настолько достоверные, что вы сможете почувствовать запах пирога собственным носом».6
1 Haskell and Penny. Taste and the Antique. P 122, 123, Crook J M Canon of the classical
2 Шоу Ричард Норман — английский архитектор и дизайнер конца XIX в , работал в стиле «королевы Анны», усвоенном в этом виде американскими дизайнерами — Примеч пер
3 Yeats Цит по Nicholas Taylor Village m the City P 60, Randall Frederica Unreconstructed past The Nation, 7—14 Aug 1982 P 122
4 Хатауэй Анна — жена У Шекспира Домик Анны Хатауэй расположен вблизи Стратфорда-на-Эвоне в местечке Шоттери — При,иеч пер
5 Конгрив Уидьял! (Congreve, William) (1670—1729), английский драматург и поэт, один из самых таланпивых комедиографов эпохи Реставрации — Примеч пер
6 Rolled un rare Bohemian onyx, then vulcanized by hand // New Yorker 21 Dec 1891. P. 39.
463
Изобразительная точность изменяет наше восприятие реликвий еще более радикально, особенно со времен широкого распространения печатных иллюстраций. Иллюстрации с изображением знаменитых классических скульптур стали распространять с 1500 г., иллюстрированный каталог римских античных статуй был опубликован в 1556 г. Каталог Бернарда де Монфокон (Bernard de Montfaucon) 1719 г. содержит свыше 30 тыс. изображений античного искусства, а с 1762 г. скетчи Стюарта и Риветта (Stuart and Revett) еще больше способствуют росту знакомства с произведениями античного искусства.1 Простота и достоверность изобразительной репродукции все в большей степени способствует визуальному освоению истории. Теперь, читая о прошлом, мы можем представить себе происходившие события визуально.
Более того, различного рода суррогаты вроде миниатюр менее обременительны, чем полномасштабные изображения. Город Таунтон в Сом-мерсете, юго-западная Англия, в 1950—1960-х тт. с радостью избавился от многих своих старых зданий, и вскоре после того в этих местах особую популярность приобрели почтовые открытки и чайные салфетки с изображением этих отвергнутых вех истории.2 Пока же строения находились на своих местах, они были всего лишь грустным напоминанием о неопрятном и нищем прошлом, и лишь после того, как эти реликты исчезли, жители города смогли по достоинству оценить их изображения.
Многие отдают предпочтение Диснейлэнду с его «историческими факсимиле именно потому, что это заведомые копии, не претендующие на благоговейное почитание, которое внушают оригиналы».1 Влечение к образом прошлого может отражать нашу удаленность от прототипов. В условиях распада семейных связей, считает Хирш, старые фотографии заменяют нам отдалившихся предков. Фотографии крестьян с продубленными солнцем лицами или изможденных коробейников свидетельствует вовсе не о близости, а лишь о нашей отдаленности от них.4
Меняющиеся технологии и вкусы могут сделать копии даже более ценными, чем оригиналы. Так, ренессансные копии превосходят свои утратившие первоначальную значимость эллинистические образцы, которые теперь возрождаются только в виде очищенных от последующих наслоений копий. «Глядя на терракоты Мадерно, бронзу Сусини или рисунки Батони, — пишут Хаскелл и Пенни, — мы можем ощутить бросающую вызов силу,... некогда присущую... копируемым скульптурам».'
1 Haskell and Penny. Taste and the Antique. P. 17—21, 43.
2 Somerset Country planning officers, Taunton Interviews 3 Mar. 1978: Bush Robin. The Book of Taunton (Chesham: Barracuda, 1977). Аналогичным образом картины Л. С Лоури приобрели популярность после исчезновения индустриальных сцен, которые были там изображены (Langenbach Randolph. The challenge facing Oldham // Satanic Mills: Industrial Architecture in the Pennines. P 11, Berger John. Lowry and the industrial North. P. 90—93)
3 Goldberg. Dangers in preservation success. P. 161.
4 Hirsch. Family Photographs. P. 119.
5 Haskell and Penny. Most Beautiful Statues. P. xiii.
464
Улучшают ли копии оригиналы, или нет, знакомство с копиями формирует последующее восприятие оригиналов, нашу реакцию на предметы старины в основном задают их репродукции. До недавнего времени этот эффект считали благотворным. Множественные копии античных шедевров «более действенно уберегут нас от возврата к эпохе невежества и варварства», — писал Джосайя Веджвуд (Josiah Wed-gewood). Впрочем, он, конечно же, адресовал эти слова потенциальным покупателям. Копии способствуют распространению хорошего вкуса, формируют глаз публики и развивают искусство, поднимая значимость (enhance) прототипа, продолжает Веджвуд, «потому что чем больше существует копий каких-либо произведений, например Венеры Медичи, тем большую известность приобретают оригиналы... Каждому захочется увидеть оригинал такой прекрасной копии».'
В действительности же репутация Венеры Медичи серьезно пострадала именно по причине существования огромного числа ее копий. Престиж античных шедевров до известной степени связан с их редкостью и труднодоступностью. Чрезмерное экспонирование притупляет каноническое совершенство и превращает пробный камень вкуса в клише.2 Массовое производство лишает репутацию реликвии ее блеска. Мы попросту унижаем образ Шекспира, жалуется один из посетителей Стратфорда, когда едим омлет из тарелки с лицом Барда или гасим об него окурки.3
Репродуцирование не только стимулировало интерес публики к оригинальным реликвиям, но также привело к их обесцениванию. Зрители толпятся около Моны Лизы точно так же, как они глазели бы на каких-нибудь кинозвезд, и происходит это прежде всего потому, что им слишком часто навязывают ее изображение. Зрители восхищаются этим полотном потому, что признают его славу. «О, Боже мой, как это красиво, — восклицает один из недавних посетителей Лувра. — Это все так похоже на копии, которые я видел».4 Становясь поп-символами, знаменитые оригиналы в значительной мере утрачивают свое историческое значение. Старинные костюмы напоминают зрителям вовсе не исторические фигуры, а эстрадных затейников, которые эти костюмы
1 Wedgewood & Bentley 1779 catalogue, transcription in Mankowitz. P. 253, 229. Нельсон Рокфеллер также утверждал, что реплики из его коллекции помогают превратить искусство «впервые общим достоянием всего человечества». Предприниматели от искусства жаловались, что реплики «продаются, скорее, как субституты, а не память о „подлинных вещах"» (Glueck Grace. Dealers take on Rockefeller // IHT. 8 Dec. 1978).
2 Bolgar. Introduction. Classical Influence. P. 28; Haskell and Penny. Taste and the Antique. P. 122; Crook. Canon of the classical.
3 Kosinlsev. Shakespeare. P. 7. По поводу следствий массового копирования см.: Вальтер Беньямин {Walter Benjamin. Work of art in the age of mechanical reproduction. P. 220—223); Dorfles. Kitsch. P. 31, 32, 94, 97.
1 Goldberg Robert. Jostling over Mona Lisa // IHT. 5—6 July 1980. P. 8. См.: Cohn W. H. History for the masses. P. 282. Репродукционисты также искушают реставраторов на то, чтобы эмулировать застывшие цвета, плоские поверхности и гомогенную текстуру художественных альбомов, превращая живопись в «двумерную тень самой себя» iWalden. Ravished Image. P. 6).
466
использовали. Так, путеводитель характеризует герцога Норфолка, жившего в XVI в. и похороненного в Фрамлингэмской церкви (Framlin-gham) в Саффолке, как «известного персонажа телесериала „Шесть жен короля Генриха VIII"».1 Реликвии становятся симулякрами собственных современных изображений, подобно тому, как поэты, по Гарольду Блуму (Harold Bloom), стремятся обратить вспять влияние последователей 2
Изображение артефактов древности отнимает нечто от нашего последующего восприятия оригиналов. Подготовленный антиципирующим знанием зритель, возможно, и испытывает волнение от того, что узнает ту или иную реликвию, однако при этом он лишается свежести непосредственного опыта. Из-за того, что на фотографии обычно не попадает все банальное или не относящееся к предмету, они представляют нам античные памятники так, что те неизменно внушают благоговейный трепет, их вид в реальности зачастую зрителя разочаровывает. Фотографии настолько приучили нас к величественному одиночеству западного фронтона Парфенона и великолепных колонн Персеполя, что посетитель может быть «шокирован оттого, что в действительности — это отдельные уцелевшие фрагменты, стоящие посреди чего-то вроде строительной площадки». Реакция группы английских туристов на увиденные античные памятники была следующей: «Я думал, что они должны быть больше», «Там все поломано Я ничего не смог разобрать», «Там все такое неряшливое».3 Все это — как живой звук для уха, приученного к «мыльным» операм, так что супер-глянцевые изображения в художественных альбомах на самом деле дезориентируют глаз публики По мере того, как на лицах отражается разочарование
1 Выставка костюмов, использовавшихся в телевизионных сериалах о Генрихе VIII,
из музея Виктории и Альберта, далеко превзошла по популярности постоянную экспозицию подлинных костюмов тюдоровской эпохи (Thompson Conservation of antiquities P 42) Замок Хауард (Castle Howard) рекламируют — и чаще всего именно так его и воспринимают — как место действия телесериала «Возвращение в Брайдсхед»
2 Eiyu Гарольд (]930—), американский литературный критик, известный своей необычной интерпретацией истории литературы и литературного творчества В своих работах — «Страх влияния» («The Anxiety of Influence») (1973), «Карта перечитывания» («A Map of Misreading» (1975), «Figures of Capable Imagination» (1976) ?— он развивает идею о том, что поэзия в значительной мере возникает в результате неверного истолкования поэтами работ их предшественников В наиботее известной своей работе «The Book of J» (1990), включающей переводы Д Розенберга избранных мест из Пятикнижия, он утверждает, что наиболее ранние из известных текстов Библии были написаны женщиной, жившей во времена Давида и Соломона, и что эти тексты имеют, скорее, литературный смысл, нежели религиозный, вложенный в них позднейшими переписчиками под влиянием верований патриархального иудаизма — Примеч пер
3 Camberhn Preserving the Past P 66 Повседневная реальность часто портит представляемую в умственном взоре картину Так, в Бальбеке Марсель в романе Пруста испытывает чувство страха, увидев статую Девы, которой он долгое время восхищался в воображении, «сведшейся теперь до своего собственного каменного подобия, покрытой той же копотью, что и грязные дома по соседству, превратившейся в маленькую пожилую женщину, чей рост я мог бы измерить и чьи морщинки сосчитать» [Proust M Remembarance of Things Past, 1 709—10 См Пруст М Под сенью девушек в цвету).
467
при виде оригинальных произведений, зрители задают себе вопрос: «Откуда же взялись эти вычурные цвета?»1
Допускаемые при современном копировании и отношении к оригиналу вольности еще более занижают восприятие шедевров прошлого. Мона Лиза, в которой первоначально видели образец натуралистического реализма, в XIX в. превратилась в символ загадочного обольщения. А в XX в. безудержное копирование превратило ее в расхожую монету, так что, по выражению Гарольда Розенберга, она больше походит на Тетушку Жермину, чем на великое творение искусства.2 Усы и бородка, добавленные к оригиналу Марселем Дюшампом (Duchamp) — L.H.O.O.Q. (1919) — сами стали прототипом для сатирических и коммерческих манипуляций.3
Художники и фотографы изменяют наш взгляд на прошлое тем, что приукрашивают исторические события анахроническими символами. Картина Иммануила Лейтце (Leutze) «Вашингтон переходит через Де-
1 Richardson. Crimes against the Cubists. P. 34.
2 Boas. Mona Lisa in the history of taste; Rosenberg. Mona Lisa without a mustache. P. 48.
3 McMullen. Mona Lisa; Storey. Mona Lisa; Fuller Roy. The Venus pin-up // New Society. 23 Oct. 1975. P. 222; Ducousset. Epidemie des parodies.
468
лавер» (1851) возвысила незначительный эпизод Американской революции до уровня мифического события. Новые дополнения и легенды беспрестанно изменяют исторический смысл «последней линии обороны» Кустера1 — наиболее часто упоминаемого события в американской истории.2 Картина «Дух'76» Арчибальда Уилларда (первоначально — Yankee Doodle),3 получившая известность по хромолитографиям, висевшим в студии каждого фотографа, меняет свой смысл с каждым новым национальным кризисом. Сознательно проводимые параллели с композицией Уилларда сделали флаг Иводзима4 символом американ-
1 Кустер Джордж Армстронг (Gьster) (1839—1876), американский солдат, чья фраза о «последней линии обороны» против племен сиу и чейенов при Литтл Биг Норн, на территории Дакоты, сделала его легендой американской истории. — Примеч. пер.
2 K?mmen. Season of Youth. P. 81—83; Hutton Anne. Portrait of Patriotism: Washington Crossing the Delaware (Philadelphia: Chilton, 1959); Don Rьssel. What happened at Custer's Last Stand?..
3 Янки-дудль (букв. — олух-янки) — патриотическая песня времен Американской революции. — Примеч. пер.
4 Битва за о. Иводзима (Iwo Jima) — одно из самых кровопролитных сражений Тихоокеанской кампании во второй мировой войне, состоялось в феврале—марте 1945 г. В общей сложности в сражении погибло 6000 американских морских пехотинцев. — Примеч. пер.
469
ского духа во второй мировой войне А во время празднования 200-летия Революции отблеск «Духа'76» попал и на «Дешевую аренду автомобилей», улицу Сезам, Американскую хиропрактическую ассоциацию, жареных кентуккийских цыплят и не в последнюю очередь — на Диснейлэнд ' По Мэйн-стрит, США, в самом сердце Дисней-мира, проходил «парад Америки», и там, «во главе парада с барабаном и маленькой флейтой все в бинтах, шли три символа Американской революции Микки Маус, Дональд Дак и Гуфи» 2
Итак, копии прошлого начинают жить собственной жизнью и часто подминают под себя собственные прототипы в угоду злобе дня
Эмуляции
Многие дополнения к сохранившимся реликвиям представляют собой их свободные, даже причудливые реадаптации Но именно при сознательном воссоздании определенного периода — бережной по отношению к оригиналу, хотя и творческой переработки более ранних форм и стилей — прошлое обладает наибольшим влиянием
Подобные воссоздании идут значительно дальше простого копирования Даже те строения, которые исходят из исключительного пиетета по отношению к образцу, неизбежно отражают свое собственное время И самые преданные последователи допускают отступления в духе своего времени «Художникам не следует опасаться, что их работы окажутся вторичными и неоригинальными, поскольку все, что они создают, неизбежно хранит в себе аромат их эпохи» 3 Верность истории не уберегла викторианцев от приукрашивания прошлого Античность и готика были погребены под слоем золота XIX в Культурная ностальгия и литургическая реакция принесли плоды «средневековой» архитектуры, которая явственно несла на себе следы середины XIX в «Под видимостью „возрождения", — замечает Николас Тэйлор по поводу ностальгических утопий Пьюджина,4 Рескина и Морриса, — их авторы в действительности проявили высшую степень оригинальности и изобретательности» 5
Однако подобные возрождения также и расширяют перспективу эмулируемой эпохи В самом деле, те артефакты, которые исходили из
1 Pauly In search of «The Spirit of 76»
2 Schaap Dick Culture shock Wilhamsburg & Disney World, back to back //NY Times 28 Sept 1975 Travel sect P l
3 Lees-MiIn, Ancestral Voices, diary entry 24 Mar 1942 P 42 Эти размышления были навеяны статуей работы Карью (Carew) одетого в тогу Хаскиссона в Чичестерском соборе
4 Пьюджин Август Уэлби Нортмор (1812—1852), английский архитектор, дизайнер, писатель и теоретик архитектуры, активный участник английского римско-католического и готического возрождения В своих теоретических работах отстаивал связь между качеством и характером общества и калибром архитектуры — Примеч пер
5 Taylor N Village m the City P 32
470
образцов прошлого, видятся в современном ландшафте более значительными, нежели сами оригинальные реликвии. Эмуляций не только значительно больше, чем сохранившихся оригиналов, но многие из уцелевших реликвий дошли до нас в позднейших преломлениях: осознание недавнего характера прошлого в большей степени исходит не из его собственных следов, сколько из последующих копий и эмуляций. Например, наш образ «классики» в большей степени зависит не от подлинных греческих и римских памятников, а от их эллинистических и более поздних воссозданий. Современные представления о готике в меньшей степени строятся на скудных средневековых остатках, нежели на последующих дополнениях, воспроизводящих и перерабатывающих стиль или дух готики. Ностальгия времен Елизаветы или Якова вела к появлению неосредневекового рыцарства, зубчатых стен и башен, сводчатых залов и килевидных каминов в зданиях, которые лишь символически обозначали готику. Декоративные фортификации XVIII в. более соответствовали веку пороха, а не пики. Прототип сказочного замка, который сегодня обозначает «готику» — центральная башня (кип) и прямоугольные бастионы с четырьмя башенками по углам — это живописная амальгама палладианской планировки со «средневековым» силуэтом.1 Однако «готика может лишиться всех своих черт, — отмечает архитектор викторианской эпохи, — и в то же время оставаться для нас готикой в самом подлинном смысле».2 В самом деле, нео-
1 Crook J. M. Origin of the Gothic Revival. P. 50—53.
2 Jackson T. G. Modern Gothic Architecture. 1873. P. 113.
482
готика изменила облик готики, чтобы сохранить ее дух. В отличие от средневековой готики, подобные воссоздания выглядят даже более готическими, чем сама готика. Средневековые руины, тюдоровские замки, романтические готические причуды, церковная и муниципальная готика, зубчатые стены Армии спасения образуют смешанный готический ландшафт, в котором многие зрители затруднились бы отделить одно от другого. Лишь немногие почитатели классики смогут отличить римские предметы от греческих, не говоря уже об эллинистических. Довольно часто воссоздания принимают за оригиналы. Время сглаживает различия между эмуляциями и оригиналами и усиливает их близость.
Пуристы часто обращают внимание на подобное смешение дериватов с оригиналами. Проектировщики охранной территории Харроу предупреждали потенциальных застройщиков против возведения построек в «историческом» стиле, поскольку такие здания «обесценят достоинства сохранившихся подлинных строений».1 Члены Георгианской группы отказывается признавать неогеоргианский стиль, дабы неумеренности потомков не подорвали престиж родителей.2 Однако для большинства обычных людей подобные адаптации вполне уживаются вместе с оригинальными прототипами и прочими дериватами. Лишь чет-
1 London Borough of Harrow. Conservation Areas. Advice on new buildings. 1983.
2 Muray Eleanor. Georgian Group. Interview 15 May 1978.
483
верть из тех, кто посетил Гилдфорд, обратили внимание на различия между оригинальной архитектурой и производной.1 Презервационисты в период Метролэнда2 яростно сражались за то, чтобы спасти эдварди-анские дома в стиле фахверк и соломенные крыши, как они делали бы это по отношению к любому другому уцелевшему оригиналу. Но в 1930-х псевдо-тюдор уже приобретает ту священную ауру старины, которую прежде лишь пытался копировать.3
Копии и воссоздания часто исходят из коммеморативных намерений и целей. Следы античной Греции настолько плотно обступают американцев, что «для того, чтобы полностью отделить себя от их влияния, — отмечал Даниэль Вебстер в своем выступлении в Сенате в 1824 г., — нам пришлось бы самим уйти из этих мест, от пейзажей и вещей, которые нас окружают». Ратуя за признание Америкой Греции, он отмечает, что «даже то здание, в котором мы собрались, эти гармо-
1 Bishop. Perception and Importance of Time in Architecture. P. 263.
2 Метролэнд — один из наиболее удачных проектов развития пригородов Лондона в 1915 г. — Примеч. пер.
3 Sounders. Metroland: Half-timbering and other souvenirs in the Outer London surburbs. P. 168, 172, 173; Aslet Clive. Let's stop mocking the neo-Tudor // The Times. 11 June 1983. P. 8.
485
ничные колонны, украшающие их орнамент, — все напоминает нам о Греции, и мы, как и все человечество в целом, в большом долгу перед ней».'
Эклектичное или случайное смешение стилей при воссоздании также изменяет наше восприятие более широкого прошлого, как «инфернальная амальгама необычных и привлекательных фронтонов в ар-ну-во;... витые балки и покрытые свинцом оконные переплеты Стокбро-керского Тюдора (Stockbrokers Tudor)», голландские терракотовые таблички на Понт-стрит (Pont Street), «Уимблдонский транзитный портик» и отдаленно напоминающие романский стиль гаражи из красного кирпича на бессмертном творении Осберта Ланкастера (Osbert Lancaster), «Обходная дорога» (Bypass Variegated)2, — соединение несоизмеримых компонентов заново определяет облик всего нашего архитектурного наследия.
Коммеморации
Монументы и мемориалы украшают собой прошлое, напоминая нам о великолепии эпохи, власти, гении какого-то человека или уникальном событии. Все эти коммеморации объединяет то, что они появляются после поминаемого события. Они прославляют прошлое в облике последующих времен. При этом их форма и черты могут не иметь никакого сходства с тем, о чем они призваны напоминать.
И хотя памятные знаки часто берут начало в древности или символизируют ее, многие памятники просто отражают иконографические предпочтения своих собственных дней. Так, в XVII в. портретные изображения обычно располагают посреди херувимов, черепов, кос, витых колонн и тому подобных символов смерти и бессмертия. А после повторного открытия Египта в XVIII в. популярными чертами мемориалов становятся пирамиды, обелиски, сфинксы и саркофаги.'
Героев часто увековечивают в таких одеяниях, которые отражают ретроспективный идеал. Римская тога, в которую одет Джордж Вашингтон на картинах и в скульптурных изображениях, символизирует рес-
1 Webster D. Revolution in Greece, 5:61.
2 Lancaster Osbert. Here, Of All Places. P. 152.
Осберт Ланкастер (1908—1986), английский карикатурист, театральный постановщик и писатель, более известный своими весьма умеренными карикатурами в газете «Daily Express», посвященными английскому среднему классу, а также работами по архитектуре. Его первая книга — собрание рисунков Progress at Pelvis Bay (1936), представляла собой острый архитектурный очерк английской деревушки на побережье, начиная от отдаленного прошлого и до «планируемого» будущего. Последующие книги были посвящены остроумному исследованию английской архитектурной истории (Pillar to Post (1938)) и истории английского интерьера (Homes, Sweet Homes (1939)). Эти и другие материалы, а также материалы по истории американской архитектуры и дизайна составили следующую книгу Here, of All Places (1958). — Примеч. пер.
1 Curl. Celebration of Dearth. P. 40, 363—365. Погребальные украшения в Англии конца XVI в. Были очищены от традиционной католической символики (Phillips John. Reformation of Images. P. 118, 119).
486
публиканские добродетели. Основателя Пакистана Джинну (Jinnah),1 который при жизни был разборчивым сторонником западной моды в одежде, тем не менее везде изображают в облегающем, застегнутом не все пуговицы национальном костюме ширвани.2 В духе более ранних призывов по поводу того, что монумент Вашингтону должен свидетельствовать о «хорошем вкусе и суждении тех, кто его воздвиг», Эдвард Эверетт (Everett) искал такой образ памятника битве при Бункер Хилл (Bunker Hill),3 который одновременно наводил бы на мысль о революционной борьбе и передавал бы потомкам то, «что это поколение жителей Массачусетса» думало по сему поводу.4
Монументы в Старом Свете более многочисленны и производят более сильное впечатление, чем памятники Нового Света, а цели мемориалов остаются более назидательными. «В любой маленькой заштатной третьеразрядной европейской стране повсюду полно монументов. На каждом углу наталкиваешься на бронзового «Лебрюша, тискающего горничную в Вэйке и разрабатывающего при этом план битвы при Бледзо», — делится своими наблюдениями Дональд Бартелме. — Американцы же предпочтут поставить груду позеленевших пушечных ядер рядом со сломанной мортирой и забыть об этом».5
До недавнего времени большинство монументов воспринимались как призыв следовать добродетелям предков. Они напоминали людям во что следует верить и как нужно поступать. В Америке после Гражданской войны мемориалы, скорее, преследовали цели достижения единства и сплоченности, нежели назидания. По мнению Дж. Б. Джексона (J. В. Jackson), произошедшие перемены иллюстрируют контраст между «Геттисбергеким адресом» Линкольна6 и последующим предназначением поля сражения. Линкольн призывал «нас, живых... закончить дело, которое они — сражавшиеся здесь, — некогда столь славно начали», считая, что «об этом между нами был заключен договор, достигнуто соглашение, и монумент призван напоминать нам об этом договоре; и подобно тому, как он дарует своего рода бессмертие мертвым, он же определяет наши действия на многие годы вперед». После Гражданской войны, поле битвы при Геттисбурге стало памятником
1 Джинна Али Мохаммед (1876—1948), индийский исламский политический деятель, основатель и первый генерал-губернатор (1947—1948) Пакистана. — Примеч. пер.
2 Redressing history // The Times. 29 Mar. 1982. P. 6.
3 Битва при Бункер Хилл (17 июля 1775 г.) — одна из важнейших победе начальном периоде войны за независимость в США, приведшая к значительному росту революционных настроений. — Примеч. пер.
4 Tudor William (Ш6), and Everett (pre—1865). Цит. по: Harris Neil. Artist in American Society. P. 197. — Курсив автора.
5 Barthelme and Sore!. Monumental folly. P. 33.
6 Геттисбургский адрес — известная речь президента Линкольна 19 ноября 1863 г. на церемонии освящения Национального кладбища в Геттисберге, на месте одного из самых значительных сражений Гражданской войны (1—-3 июля 1863). Хотя основную речь на церемонии произнес Эдвард Эверетт, известный оратор своего времени, и длилась она более часа, короткое выступление Линкольна тем не менее было замечено и получило широкую известность, в том числе и как образец стиля. — Примеч. пер.
487
самому себе. Уже простое упоминание о нем само является памятником. «Оно уже более не напоминает, оно уже более не говорит нам, что надо делать; оно просто поясняет ход битвы».1
Параллельно с этими изменениями американцы увековечили Гражданскую войну, скорее, как память обо всех ее участниках, нежели об отдельных лидерах. Памятники часто ставились в буквальном смысле неизвестному солдату. Другие мемориалы все больше прославляли простых людей и их образ жизни. Вслед за «Минитменом» (Minute Man) Даниэля Честера Френча2 в Конкорде в 1876 г. появились памятники прототипическим американцам — безымянным ковбоям, разносчикам газет, глостерским рыбакам, и даже долгоносикам.3 По другую сторону Атлантики национальное или коллективное прошлое также оказалось достойным памяти. В конце XVIII в. появились монументы павшим солдатам, послужившие прототипами для массового производства французских «марианн» и английских «томми».4 И, восстанавливая реликвии или инсценируя исторические события, мы все больше стремимся не только следовать примерам прошлого, но и просто вспоминать, какой была тогда обычная жизнь.
Памятники могут отходить от своих прототипов как в пространстве, так и в оформлении. По мере того, как коммеративные цели начали превалировать над напоминанием о Страшном Суде, с гробниц исчезали погребальные статуи, и они становились важным элементом городского пейзажа. Националистское прославление прошлого в конце XIX в., по словам Марвина Трахтенберга (Trachtenberg), отражал «густеющий лес монументов,... грозящий задушить городские площади и живописные виды Европы».5 Многие мемориалы сделали известными те места, которые, собственно, не имеют никакого отношения к прославляемым персонам или событиям, как, например, Уголок поэтов в Вестминстерском аббатстве или Колонна Нельсона на Трафальгарской площади. Статуи прежних правителей украшают различные местоположения, находящиеся зачастую на другом конце мира по отношению к действительному месту событий. Так, Цезаря поминают далеко за пределами бывшей Римской империи, Вашингтон восседает на коне на бесчисленных городских площадях, а королева Виктория наблюдает за уличным движением даже в Бенаресе и Бербисе (Berbice).
1 Jackson Necessity for Ruins P. 93, Gettysburg Address. 1983
1 Френч Дэниел Честер (1850—1931), американский скульптор, известный широкой аудитории своими работами патриотического содержания Помимо статуи «Минитме-на», среди его работ мраморная статуя сидящего Линкольна в Мемориале Линкольна в Вашингтоне, конные статуи генералов Улисса Гранта в Филадельфии и Джорджа Вашингтона в Париже, статуя Ральфа У Эмерсона в публичной библиотеке в Конкорде (Массачусетс) и др. — Примем пер
J Jackson. Necessity for Ruins P 94, 95; Schwartz. Social context of commemoration. P 390—395
4 Aries. Hour of Our Dearth. P 547—549; Hobsbawm. Mass-producing traditions P 271, 272.
5 Aries Hour of Our Dearth. P. 215, 230, 235, Trachtenberg. Statue of Liberty. P. 100.
488
Наиболее подходящие места для коммеморации знаменитых фигур прошлого — те, которые оказали жизненно важное воздействие, или которые сами испытали подобное же воздействие с их стороны. «В список исторических достопримечательностей следует включать те места или здания, где автор проживал в течение длительного времени или где написал свои важнейшие произведения», — наставляет Британский департамент окружающей среды.1 Однако наибольший интерес неизменно вызывают места, связанные с рождением и смертью. То, где именно тот или иной знаменитый человек родился или умер, может иметь весьма небольшое значение для его исторической роли, однако публика ожидает появления монумента именно в этих местах.2
Причины ясны: мемориальный акт означает некое завершение. Мы редко возводим монументы еще длящимся событиям или ныне живущим людям. Отсюда наша щепетильность в тех случаях, когда вспоминают о нас. Во время приездов домой протагонист романа Апдайка «С фермы» (Of the Farm) с удивлением обнаруживал, что память о нем все больше и больше лелеют в старых фотографиях, школьных медалях, сертификатах, «обретших бессмертие в пластике». «Память обо мне была представлена вокруг столь обильно, что казалось, будто я уже умер». Впоследствии автор пал жертвой собственного вымышленного мемориала: в 1982 г. ББС показала в одной из программ Апдайка, читающего свой роман «С фермы» в той самой комнате, которая упоминается в книге. Причем камера выхватывала один за другим те памятные вещицы, о которых шла речь.3
Основную массу мемориалов составляют гробницы. Однако сегодня кладбища — это, скорее, поля памяти для живых, нежели вместилище мертвых, чье место успокоения становится все менее значимым, коль скоро они гниют в земле или же их извлекают оттуда, чтобы освободить место для других покойников. На одних кладбищах доминируют персональные памятники, на других — мемориальное чувство носит коллективный характер. Множество одинаковых крестов и анонимные могилы на военных кладбищах напоминают нам не об отдельных солдатах, но об общей кровавой бойне Великой войны.4 Однако старые кладбища все больше и больше пропитывает дух коллективности: по мере того, как погребенные утрачивают личную значимость для живущих, их памятники из напоминания о конкретных прародителях становятся местом общей памяти предков.5
Длительно существующие монументы сами обретают статус древности и заслуживают самостоятельного признания. По словам Краббе
1 Цит. по: Sanders. Protection of property. P. 30.
2 Barker Ashley. Greater London Council, Historic Buildings Division. Interview 4 May 1978.
3 Updike. Of the Farm. P. 17; Cunningham Valentine. Authenticating the poet // TLS. 5 Feb. 1982. P. 134.
4 Zelinsky. Unearthly delights:... the changing American afterworld; Stamp. Silent Cities; Aries. Hour of Our Dearth. P. 550.
5 Warner. The Living and the Dead. P. 319.
489
(Crabbe), «монументам самим нужны мемориалы» ' Их покрытые патиной формы, архаичное содержание и каллиграфия гравированных надписей добавляют новые слои памяти к тем, ради которых они сооружались.2 Аромат древности в конце концов накладывался на коммеморативный ландшафт, добавляя к прошлому новые пласты. Действительно, мемориалы часто ставят рядом с другими реликтами Монументы, датирующиеся 1876 г., украшают реконструированный Олд Норт Бридж (Old North Bridge) через Конкорд, которым любовался Готорн в своей новелле «Легенды старой усадьбы».3 Старый мемориальный камень напоминает о мертвых англичанах в строках Лоувелла (Lowell), направленных против тирании традиции:
Они пришли за три сотни миль и погибли, Чтобы сохранить Прошлому его трон 4
Когда погибнут все прочие реликты, мемориалы и прочие коммемо-ративные творения останутся единственным физическим напоминанием о прошлом. Их специально делают прочными, способными выдержать удары времени, чтобы они удерживали драгоценные черты как можно дольше. Изображения строений в ранне-ирландском стиле — часовни, высокого креста, круглой башни — украшают проект гробницы Даниэля О'Коннелла (D. O'Connell)5 работы Джорджа Петри (G. Pet-пе), так что даже если «распад времен и мерзость невежества» обесценит все другие ныне существующие образы, их формы и черты сохранит мемориал.6
Однако мемориалы — это нечто значительно большее, чем простое отражение тех, кого они прославляют, поскольку они добавляют к ландшафту новое сочетание погребальной и назидательной символики Они не только напоминают нам о прошлом, но и производят впечатление своей значимостью и нашими потерями, вынуждая признать, что все это утрачено навеки
Мы изменяем прошлое не только изменяя сами предметы старины, но также используем их как стимулы для последующего творчества.
! Crabbe The Boiough Letter 2 P 18 Эта строка Краббе представляет собой глоссу на фразу Ювенала о том, что «у гробниц также есть своя предначертанная судьба» (Сатира 10, строка 146, с 210)
2 Как заметил один из ранних викторианцев по поводу древних надписей, люди «видели под мрамором собственные хроники» «Эти строки читали отцы, их дети и внуки, и по прошествии времени поросшие мхом персонажи добавляли волшебству руин самые сильные чары» (Civil Engineer and Architect's Journal, 1839. Цит. по. Frank Ellen. Literary Architecture P 248)
3 См Готорн Легенды старой усадьбы // Новеллы М Худож лит , 1965
4 Lines suggested by the graves of the English soldiers on Concord battle-ground, 9 272
5 О'Коннелл Дэниел (1775—1847), по прозвищу Освободитель, первый член Палаты Общин британского парламента среди ирландских католических политических деятелей Его успешная политическая деятельность в немалой степени способствовала принятию Акта Эмансипации (Emancipation Act) 1829 г , открывшего для ирландцев-католиков доступ в официальные политические структуры — Примеч пер
6 Petne Report to the Committee of the O'Connell Monument (1851) // Strokes George Petne P 434.
490
Бесчисленные акты имитации и эмуляции, инсценирования и коммемо-рации, воображения и репродукции, — все это накладывается на восприятие того, что мы считаем прошлым, и трансформирует воздействие его сохранившихся реликтов. Появляющееся в результате прошлое представляет собой сочетание оригинальных фрагментов, в значительной мере измененных эрозией и почитанием, с мириадами более поздних наслоений и добавлений. Новые технологии и растущее историческое сознание поощряют подобные включения. На фоне подобного распространения нового и измененного прошлого все труднее становится выделить действительно изначальные реликты.
Почему мы изменяем прошлое?
Я собираюсь все сделать таким, каким оно было прежде.
Ф. Скотт Фитцджеральд. Великий Гетсби1
Мифический инстинкт вскоре начинает делать веши, скорее, такими, какими они должны были быть, нежели такими, какими они в действительности были.
Джеймс Расселл Лоувелл. Восстание: его причины и последствия2
Настоящее взирает на какого-нибудь великого деятеля прошлого и пытается понять, был ли он на его стороне? «Хороший» ли он? О каком недостатке уверенности в себе это говорит: настоящее хочет и покровительствовать прошлому тем, что судит о его политической приемлемости, и одновременно хочет, чтобы прошлое ему льстило, чтобы его хлопали по сине и говорили, что все прекрасно.
Джулиан Варне. Попугай Флобера3
Почему мы изменяем прошлое? Что заставляет нас изменять и перерабатывать наше наследие рассмотренными выше способами? И не только ими, поскольку мы трансформируем не только осязаемые реликвии, но и исторические записи и частные мемуары, как это было показано в главе 5. Конечно, мы не можем вовсе избежать изменения наследия. Современные взгляды неизбежно ведут к тому, что реликвии и воспоминания понимаются по-новому. Смотря на прошлое с нашей собственной позиции, мы неизбежно подвергаем ревизии то, что предшествующим истолкователям виделось с их позиций, и соответственно изменяем артефакты и воспоминания. Однако за невольными изменениями стоят и сознательные намерения, заставляющие нас заменять или добавлять нечто к неадекватному прошлому.
1 FitzgeraldF. Scott. The Great Gatsby (1925). P. 102. См.: Steinbrink. «Boats against the current»; Stallman. Gatsby and the hole in time. P. 4.
2 Lowell James Russell. The Rebellion: its causes and consequences (1864). 6:145.
3 Barnes Julian. Flaubert's Parrot (1984). P. 130.
491
Всем нам хочется больше или же чего-то иного, нежели то, что нам в действительности досталось. Мы выкапываем останки древности из почвы, раскрываем их в текстах, и наши воспоминания редко отвечают потребностям, рассмотренным в главе 2, за исключением разве что мечтаний, обсуждавшихся в главе 1. «Критяне, — утверждает персонаж Саки, — к несчастью, производят больше истории, чем сами могут потребить».1 Но такая ситуация встречается не столь часто. В большинстве стран потребности значительно превосходят возможности. Если Уильяма Джеймса в Страдфорде привело в ужас «полное уничтожение и забвение любых письменных свидетельств о Шекспире, за исключением некоторых подробностей сомнительного свойства»,2 его брат Генри высмеивал развернувшееся в этом городе промышленное производство сувениров для изголодавшихся по истории паломников. «Разве они не захотят видеть, где Он обедал и где пил чай?» «Они хотят всего сразу... Они хотят видеть, где Он вешал шляпу и куда ставил ботинки, и даже где Его мать возилась со своими горшками».3
Среди тех, кого томит голод по истории, одним из самых распространенных занятий является антиквариат. Копии численно превосходят и зачастую затмевают подлинные остатки прошлого. Свежесоздан-ные виды воспроизводят ностальгически представляемые пейзажи. Посреди старомодно изящного среднеземноморского города посетителю, задающему вопрос о его прошлом, отвечают: «Синьор, у этого города нет истории. Его построили с нуля три года тому назад специально для туристов».4
Что же касается памяти, мы интерпретируем реликвии или письменные свидетельства с той целью, чтобы сделать их более понятными, оправдать нынешние подходы и действия, подчеркнуть изменения убеждений. Неизмененное прошлое редко бывает в достаточной мере древним и славным, но помимо того, большинству исторических наследий также не достает древности и масштаба. Индивидуальным или коллективным образом мы пересматриваем унаследованное прошлое для того, чтобы поднять самооценку, преувеличить благосостояние, подтвердить свою силу и мощь. А потому генеалогии фабрикуют для того, чтобы они подкрепляли собой наши титулы и звания, декреты подделывают для того, чтобы оправдать владения Папы, а реликвии насаждают, чтобы продемонстрировать открытия доколумбовой эпохи.
1 Said. Jesting of Arlington Stringham (1910), 135. См.: Langgulh. Saki. P. ПО. За исключением слов «к несчастью», все сказанное Саки было использовано в рекламе туристической компании для того, чтобы привлечь туристов на Крит. В объявлении только было добавлено: «Сегодня их потомки бережно хранят свидетельства прошлого и предлагают нам любоваться ими» (Sunday Times. 23 Apr. 1978. P. 67).
: James William. Letter to Charles Eliot Norton. 4 may 1902 // James William. Letters, 2:166.
3 James Henry. Birthplsce, 11:437. См.: Conn. Divided Mind. P. 25; Edel. Henry James, 2:464, 473, 475, 476, 478, 479.
4 Stevenson cartoon // New Yorker. 8 may 1965. P. 120.
492
Однако, называя все эти мотивы, я далек от мысли, что все подобные изменения носят сознательный и преднамеренный характер. Зачастую мы непроизвольно изменяем то, что собирались только лишь сохранить или прославить. Причины, заставлявшие наших предков изменять прошлое — пристрастия историков прошлого, реставраторов, кураторов, — становятся понятными только при ретроспективном взгляде. Сегодня мы можем наблюдать, как педагогические и патриотические соображения определяют облик Гринфилда Генри Форда и Вильямсбурга Джона Д. Рокфеллера.1 Однако мы не в состоянии уловить собственные предубеждения, искажающие прошлое не в меньшей степени, чем это сделали Форд или Рокфеллер. Отдавать себе отчет в собственных склонностях и пристрастиях — это выше наших возможностей: мы не можем понять не только почему изменяем историю, но зачастую даже не в состоянии уловить, что такие изменения вообще имеют место. А потому мы совершенно неверно представляем себе прошлое как застывшую истину, о которой все забыли и которую утратили остальные, но которой мы можем и должны хранить неколебимую верность.
Хотя прошлое и податливо, оно не всегда так уж легко уступает изменениям: упрямая тяжесть его останков сопротивляется преднамеренному пересмотру. Если реликты и письменные свидетельства упорно противостоят желаемой интерпретации, приходится, скорее, менять наше мышление, нежели имеющиеся исторические свидетельства. В действительности же мы обычно делаем и то, и другое одновременно: согласованное прошлое — это непрерывное движение между устоявшимися взглядами, с которыми мы расстаемся с неохотой, и историческим наследием, которое постоянно трансформируется.
В следующем разделе я постараюсь исследовать в какой степени изменение прошлого является осознанным и преднамеренным, а также последствия подобного осознания для истории и ее следов. Затем я постараюсь обсудить те свойства и характеристики, которыми мы обычно наделяем прошлое, а также преследуемые при этом цели. Наконец, я рассмотрю воздействие подобных изменений на наше окружение и на нас самих как на участников нескончаемого диалога между вечно модернизируемым прошлым и неизменно уходящим настоящим.
1 Рокфеллер ясно выразил свою цель — очистить Вильямсбург «полностью от всех чуждых и негармоничных окружающих предметов» и «сохранить красоту и очарование старины». Он гордился тем, что проведенная реставрация «учит патриотизму, высоким устремлениям и бескорыстной преданности наших предков идее всеобщего блага» (Rockefeller John D. Jr. The genesis of the Williamsburg restoration // National Georgaphic. 1937. 71:4, 401). Джон Канди считает, что Олд Стербридж Виллидж (Old Sturbridge Village) начинал свою историю как таможенная застава, и что Рокфеллер выбрал Вильямсбург для реставрации затем, чтобы связать свое имя с именами Вашингтона, Джефферсона и Патрика Генри, и никак не меньше (American preservation movement: a reassessment. Lecture at Historic Preservation symposium. Boston University. 2 Dec. 1978).
493
Осознание изменений
Мы можем осознавать то, что заставляет нас изменять прошлое, полностью, осознавать его частично, либо же не осознавать вовсе Большинство из этих перемен происходит непреднамеренно, другие предпринимаются для того, чтобы сделать соответствующее наследие более правдоподобным, и сравнительно немногие изменения совершаются специально Чем более энергично мы выстраиваем желаемое прошлое, тем более убеждаем сами себя, что все так оно действительно и было, происходит то, что и должно было случиться Если мы претендуем на то, что всего лишь поправляем предрассудки и ошибки предшественников и восстанавливаем существовавшие прежде условия, то неизбежно не замечаем, что сегодняшнее прошлое — в такой же степени произведение настоящего, как и прошлого Для того, чтобы отстоять веру в то, что прошлое изначально существовало именно в той форме, в какой мы его теперь себе представляем, мы минимизируем или упускаем из виду наши собственные изменения
Исходя из этих убеждений, Джордж Гилберт Скотт (G G Scott),' создавший свой собственный «готический» стиль для того, чтобы способствовать сохранению норманнского и других стилей, впоследствии дезавуировал все произведенные им изменения, утверждая, что всегда считал, что «оригинальные детали, пусть даже разрушенные и обезображенные временем, бесконечно более ценны, чем самые умелые попытки их реставрации» Он стремился к «по возможности наименьшим заменам старых камней», заменяя лишь те из них, чьи «черты были действительно изуродованы современными искажениями» Когда его все же уговорили «отреставрировать» полуразвалившуюся часовню XV века на мосту Уэйкфилд, впоследствии он сам удивлялся тому, «как [его] вообще убедили заниматься таким делом, поскольку это идет вразрез со всеми моими принципами Я неизменно думаю об этом со стыдом и досадой» 2
Архитектор Джордж Эдмунд Стрит (G E. Street)3 — еще один пример подобного расхождения между сознательными принципами и бессознательной практикой он подверг критике реконструкцию кафедрального собора в Бургосе и собора Св. Марка в Венеции за такое же от-
1 СкоттДж Г (1811—1878), английский архитектор, один из наиболее удачных и плодотворных представителей стиля готического возрождения викторианского периода — Примеч пер
2 Scott G С Plea for the Faithful Restoration of Our Ancient Churches 1850 Цит по Pevsner Some Architectural Writers P 172, Recollections Цит по Bnggs Goths and Vandals P 176, 173
3 Стрит Эдмунд Джордж (1824—1881), английский архитектор, известен своими реконструкциями церквей в стиле готического возрождения В течение 5 лет был ассистентом Дж Г Скотта Впоследствии за свою профессиональную карьеру создал около 260 зданий Большинство из них представляют собой оригинальные адаптации традиций французской и английской готической архитектуры XIII в Стрит был близким другом многих прерафаэлитов (У Морриса, Ф Уэбба, Р Н Шоу) и оказал значительное воздействие на их художественное развитие — Примеч пер
494
сутствие исторического чутья, какое привело самого Стрита к замене восточного крыла хоров в дублинском соборе Церкви Христовой (Christ Church Cathedral) на пастиш1 «оригинальных» хоров. При всем том, Стрита нельзя назвать ни вандалом, ни лицемером.2 Подобно ору-элловскому Министерству Правды, которое постоянно переписывало прошлое для того, чтобы показать, что Партия всегда права, мы сами промываем себе мозги, свято веря в то, что всего лишь раскрываем прошлое — то прошлое, которое неизбежно, хотя и лишь отчасти, является рукотворным.
В устных обществах отсутствие постоянно ведущихся летописей препятствует осознание производимых изменений. Однако и в письменных культурах подобные изменения признаются весьма неохотно. И лишь незыблемость печати, как показал Эйнштейн, в конце концов вынуждает ученых осознать, сколь серьезно копиисты исказили такие воплощения традиции, как Ветхий Завет.3 Однако, даже те народы, у которых письменность отсутствует, могут сознавать производимые ими изменения прошлого. Для того, чтобы сохранить социальные институты, некоторым африканским хроникерам приходилось придавать унаследованной истории новые формы. Как показал Вансина, именно социальными функциями определяется, как далеко может зайти сознательное искажение прошлого в устных сообщениях: рассказчики преднамеренно изменяют свидетельства прошлого в своих собственных целях и непреднамеренно — в пользу коллективной традиции. Таким образом, коллективные цели провоцируют нас искажать сообщения о прошлом, тогда как личные цели способствуют намеренным искажениям. Традиция обычно опускает или запрещает упоминание о тех фактах прошлого, которые могут оказаться опасными для правящих институтов. Так, бушонго заявляют, что их правящая династия — это первая династия в стране, хотя они прекрасно знают, что это неправда, а в официальной истории Акан (Akan) утверждается, что правящий класс имеет местное происхождение, хотя членам королевского клана прекрасно известно, что они иммигранты.4
Сложности осознания того, насколько глубоко мы влияем на восприятие собственного прошлого, отчасти происходят из ощущения, что
1 Пастиш (от фр., шпал, pasticcio) — художественная работа, имитирующая стиль предшествующей работы, стилистическая имитация; художественная композиция, составленная из фрагментов и цитат из других работ. Интересно, что этимология этого популярного ныне в постмодернистской литературе термина уходит в явление вполне прозаическое: пастиш -— это пирог с разнообразной начинкой, немного одного, другого, третьего... —Примеч. пер.
2 Street G. M. Some Account of Gothic Architecture in Spain. l:29n: «Имея дело со старинными зданиями, совершенно невозможно быть слишком консервативным,... когда мы сталкиваемся со старинной работой, но самое лучшее — это оставить все как есть». См.: Harvey John. Conservation in Building. P. 02-3.
3 Printing Press, P. 114—116, 289, 290, 319—326. См.: Peel. Making history. P. 128, 129.
4 Vansina. Oral Tradition. P. 76—85. Peel ( Making history. P. 124—127) показывает, что сельские жители йоруба манипулируют письменными свидетельствами для того, чтобы изменить или избежать следствий жестко фиксированной традиции.
495
прошлое свято и на него нельзя воздействовать. Те же, кто преднамеренно фальсифицирует исторические свидетельства, редко в этом признаются, разве что если их к этому вынуждают. Те же, кто делает это бессознательно или же для того, чтобы слегка «подправить» летописи, также весьма неохотно признаются себе в подобных наклонностях. И поскольку подобные злоумышленники не сознают собственных прегрешений или же не раскаиваются в них, многие изменения прошлого так и остаются нераспознанными.
Нежелание признаваться в изменении прошлого также объясняется верой в конечную стабильность его черт. Люди предпочитают верить, что разоблачая ложь и белые пятна истории, охраняя достоверность исторических свидетельств от многочисленных отвратительных манипуляций, они способствуют восстановлению «подлинного» прошлого. Вера в фиксированную реальность прошлого подкрепляется убеждением, что очищая историю от последующих наслоений, мы можем добраться до древности в том ее виде, какой она была на самом деле.
Даже те, кто сознает собственные действия, часто оказываются не в состоянии понять, что подвергают прошлое опасности. Современные римляне, берущие мрамор из имперских храмов и скульптур, подрядчики, разрушающие археологические останки, фермеры, распахивающие следы средневековых деревень, — все они редко сознают, что разрушают историческое наследие.
Почитатели древности также невольно разрушают реликвии. Посетители, истирающие своими подошвами пол собора в Кентербери, не остановятся от сознания кумулятивного воздействия многих тысяч пар обуви. Те, кто дышит вблизи и обогревает теплом своего тела живопись в пещере Ласко,1 понятия не имеют о том разрушительном воздействии, которое само их присутствие оказывает на эти рисунки. Недостаточные познания экспертов также могут иметь ужасающие последствия: реставраторы, обеспечившие в начале XX в. сохранение колонн Парфенона с помощью железных болтов, даже и не помышляли о том, что ржа и экспансия металла сами окажутся разрушающими факторами. Немногие из тех, кто ставил указательные знаки, обозначающие исторические места, копировал произведения старых мастеров или занимался эмуляцией стилей тех или иных периодов, думал о том, что подобные акты поклонения также могут воздействовать на то, как
1 Ласко (Lascaux), пещера во Франции, около г. Монтиньяк, с гравированными и живописными настенными изображениями (охоты на бизона, оленей, диких быков, лошадей) позднепалеолитического времени. По углеродному методу рисунки датируются временем 13—15 тыс. лет до н. э. Была случайно обнаружена четырьмя подростками в 1940 г. Пещера, которая находилась в прекрасном состоянии на момент ее обнаружения, в 1948 г. была открыта для широкого обозрения. При этом сразу же был понижен ее уровень для удобства посетителей (ок. 100 тыс. посетителей в год) с потерей информации, потенциально имеющей научное значение. Использование искусственного освещения привело к выцветанию некогда ярких красок, а также к росту бактерий и водорослей на живописи. С 1963 г. пещера вновь закрыта для посетителей, а в 1983 г. была открыта ее частичная реплика Ласко-2. Ежегодный поток посетителей составляет около 300 тыс. человек. — Примеч. пер.
496
мы воспринимаем исходные реликты. Возможно, лишь неосознанностью мотивов можно объяснить близорукость тех, кто повреждает принадлежащее всем.
Именно потому, что это стремление кажется столь похвальным — «немного подправить исторические летописи» — оно содержит в себе большую долю самообмана, нежели все остальные мотивы, движущие нами при изменении прошлого. Убежденные в том, что они наконец-то видят прошлое в его истинном свете, ревизионисты, снимающие предшествующие аккреции, не сознают, что тем самым добавляют новые наслоения. Одни переформировывают реликвии для того, чтобы те соответствовали документальным свидетельствам, другие — переписывают историю для того, чтобы она соответствовала свидетельствам артефактов, третьи — восстанавливают осязаемые и письменные остатки прошлого до того состояния, в котором они находились прежде, до того как испытали на себе воздействие коррозии и различных вмешательств. Тем не менее, вера в важный документ, редкий реликт, уникальные воспоминания — это idee fixe, которая зачастую скрывает в себе пренебрежение к другим свидетельствам, не согласующимся с данной позицией по поводу прошлого.
Мы видим свое призвание в том, чтобы исправить предшествующие несправедливости и ошибки, какими бы соображениями они ни были вызваны. Необузданное истребление, подобное разрушению нацистами средневековой исторической части польских городов; ревизия, вдохновленная эстетическим морализаторством, подобная стилизации вик-торианцами готических церквей; благонамеренные, но невежественные или неумело выполненные реставрации предшествующих времен, — все это ревниво исправляется и убирается нами. Некоторые занимаются реставрациями для того, чтобы искупить свои прежние грехи. Так, Гринфилд Виллидж Генри Форда воссоздает для Америки то, уничтожению чего в значительной степени способствовали его автомобили.1
Очищенное таким образом прошлое воспринимается нами как подлинное. «Исторические» деревни, создававшиеся с педагогическими и патриотическими целями, теперь претендуют на то, чтобы воспроизводить археологически достоверное прошлое. Но поскольку провозглашаемая ими современная правда является предметом гордости, сомнения по поводу аутентичности их собственной ревизии, скорее всего, будут отметены, а противоречащие свидетельства проигнорированы.
В наибольшей степени производимые в прошлом изменения сознают те, кто стремится пересоздать прошлое таким, каким оно должно было быть, в отличие от того, каким оно, по всей видимости, было. Они сознательно улучшают историю, память и реликты для того, чтобы лучше представить подлинную природу прошлого или же предоста-
1 Райт Джон {Wright John), директор музея Генри Форда и Гринфилд Виллидж, уверен, что «Форд построил все это потому, что чувствовал свою вину» (Цит. по: Phillips. Grennfield's changing past. P. 11); Гринфилд — это «сохранение через уничтожение» (Horrigan Brian. Car hopping. Historic Preservation. 1980. 32:3, 55).
497
вить ему возможности более полного выражения, нежели те, что имеются в настоящее время. Переход от устных свидетельств к письменным в Англии XII—XIII вв. часто требовал подобных вмешательств для того, чтобы письменные сообщения более соответствовали как здравому смыслу, так и представлениям об аутентичности. «Хартия считалась неточной и нуждалась в поправках, если она не давала бене-фициарию привилегий, которые автор явно намеревался при ее посредстве предоставить, будь он жив, дабы заявить о своих желаниях», — отмечает М. Т. Клэнси (М. Т. Clancy). (Слова большинства дарителей в любом случае не могли быть записаны в точности, поскольку все хартии должны были быть написаны по-латыни.) Наше незнание действительных форм прошлого делает внесение изменений неизбежным: «Добрая устная традиция или подлинная хартия раннего англо-саксонского короля могла быть отвергнута судом потому, что показалась странной, тогда как подложная хартия могла быть принята, потому что соответствовала современным представлениям о том, какой древняя хартия должна быть».1
Намереваясь убрать все, что было привнесено взглядами предшественников, те, кто намеревался исправить таким образом письменные свидетельства, в действительности налагали на прошлое собственные стандарты. Так, Бенджамен Джоветт (В. Jowett) настаивал на том, что прославляемые в диалоге «Федр» гомосексуальные отношения следует рассматривать как гетеросексуальные: Платон писал о любви между мужчиной и мужчиной потому, что женщина в античных Афинах не могла быть интеллектуальным компаньоном мужчины, и «живи он в наше время, то сам бы внес соответствующие поправки».2 В воссозданном колониальном Вильямсбурге то обстоятельство, что краски и ткани гораздо ярче, чем когда-либо были у колонистов, оправдывают тем, что люди XIX в. непременно воспользовались бы ими, будь у них что-либо подобное.3 Отдавая распоряжения по поводу картины, изображающей банкет в память об изобретении электрического освещения, Генри Форд намеренно подверг ревизии историю для того, чтобы представить на полотне своих внуков, которые «не могли быть на празднестве по причине болезни». Он объяснил художнику, что «это наша картина, и они непременно должны быть на ней».4
Многие подвергают прошлое преобразованиям для того, чтобы реализовать те изначальные намерения, которые некогда сдерживались недостатком ресурсов или мастерства. При обращении к английской готике XVI в. американский архитектор Ральф Адаме (R. Adams) стремился «не столько поворотить часы вспять, сколько установить другие, более совершенные часы, которые уже не приходилось бы постоянно
1 Clancy M. Т. From Memory to Written Record. P. 253, 249.
2 Jowett. Introduction to the Phaedrus. 1875. P. 120. См.: Turner. Greek Heritage in Victorian Britain. P. 424—427.
3 Boorstin. America and the Image of Europe. P. 94.
4 Bacon Irving. Цит. по: Wallace. Visiting the past. P. 74, 75.
498
подводить вручную».1 Копируя старинные картины, почерневшие от времени, небрежного обращения и неумелого ретуширования, Хильда у Готорна не только возвращала им первозданную красоту, но и делала то, «что великий Мастер замыслил в своем воображении, но что ему не удалось с таким же совершенством перенести на полотно». Хильда — это тот «тончайший инструмент... при помощи которого дух великого ушедшего ныне Художника впервые достигал своего идеала».2 Вымышленную реконструкцию церкви «Св. Петра-без-стен» в Оксфорде в романе Ивлина Во «Лесная лужайка» (Forrest Lawn) он объявляет не просто репликой, но тем, о чем «мечтали первые строители», вдохновенным воплощением «того, что эти древние ремесленники стремились сделать своими грубыми орудиями прежних времен».3 «Тюдоровские» коттеджи в поттоновском «Наследии» 1982 г. примерно соответствуют фантазии И. Во в качестве современных реалий Англии. «Мы действительно обернули время вспять, — гордятся собой строители, и если — Оливер Кромвель или Айниго Джонс (Imgo Jones)4 заглянули бы в такой дом, они не нашли бы ни единого кирпича или дубовой балки, которые не были бы на своем месте, — отмечает критик, — за исключением того, что, конечно же, эти балки на самом деле не из дуба», это импрегнированная консервирующими составами канадская дугласова пихта. То, что не могли сделать в те донаучные времена с их древоточцами, плесенью и гнилью строители XVI в., наконец-то сумели воплотить мы.5
Архитектура ренессанснои Италии являет собой переход от неосознанных изменений к преднамеренным переменам в соответствии с предполагаемыми намерениями прошлого. Первоначально архитекторы полагали, что их копии идентичны античным строениям. Позднее они открыто признавали, что подражают тому, чем были нынешние руины в пору их целостности. Впоследствии они стремились «улучшить» античные практики в свете античных же принципов: строгие последователи Витрувия «подправляли» отклонения, относимые на счет ранних недостаточно совершенных знаний или последующих повреждений. Так, приступая к реконструкции Пантеона, Карло Фонтана,6 вернулся к тому, что считал правильными, строгими принципами, отказавшись от витиеватых добавлений Агриппы в пользу скромной ли-
1 Kidney, Architecture of Choice P. 39.
2 Hawthorne. Marble Faun. P. 59
3 Waugh Evelyn. The Loved One. P. 64, 65.
4 Джонс Айниго (1573—-1652), английский художник, архитектор и дизайнер, основавший английскую классическую традицию архитектуры, представитель палладианст-ва. Среди его важнейших работ — вилла королевы в Гринвиче, Лондон (1616-—1619) и Банкетный дом в Уайтхолле (1619—1622). —Примеч. пер.
5 Potton Timber Engineering Co. catalogue. 1982. P. 3; Troop Robert. Buy yourself a date m history // Sunday Times. 28 Mar. 1982. P. 19.
6 Фонтана Карло (1634/38—1714), итальянский архитектор, инженер и издатель, в чьей мастерской были разработаны широко имитировавшиеся модели фонтанов, дворцов, надгробий и алтарей. В бытность свою смотрителем собора Св. Петра, опубликовал «Templum Vaticanus» (1694), содержащий большое количество гравюр. —Примеч пер.
499
нейной структуры, соответствующей предполагаемым ранним республиканским принципам.1
Все эти мотивы до некоторой степени предполагают самообман, некую давнишнюю веру в то, что сохраняемое или реставрируемое таким образом прошлое и в самом деле неизменно. Напротив, те, кто намеренно придумывает свидетельства, обычно сознательно собираются внести ошибку. Одни фальсифицируют прошлое потому, что произошедшее в действительности сбивает их с толку, обделяет или пугает; другие подделывают живопись или придают изюминку тем или иным историческим местам при помощи поддельных древностей для того, чтобы получить выгоду или же разыграть остальных; третьи же придумывают историю для того, чтобы возжечь гордость или патриотизм. Константинов дар был сфабрикован для того, чтобы подкрепить притязания пап на светскую власть, «Оссиан» Джеймса Макферсона2 был предназначен для того, чтобы очистить гомеровскую эпическую традицию и дать кельтам собственного древнего героя. Подделки, как мы это видели, были столь частыми, что некоторые ученые отвергали хроники как ложные сообщения, сфабрикованные историками, преследующими собственные цели, или же выполняющими заказ своих покровителей.3
Другие подделки были вызваны чистым озорством, как, например, «кардиффский гигант».4 В XVIII в. изнуренный бесконечными публич-
1 Buddesing. Criticism of ancient architecture m the sixteenth and seventeenth centuries. P. 338—346. Цит. no: Fontana. Templum Vaticanum et ipsius ongo, 1694; это шаг назад по сравнению с Рафаэлем, который принимал античную архитектуру такой, какая она есть и отказывался «улучшать» ее, исправляя предполагаемые «ошибки».
2 Константинов дар (лат — Donatio Constantini), поддельный документ, согласно которому император Константин Великий, перенося свою столицу на Восток, передал лапе Сильвестру I (314—335) во владение Рим, Италию и западные области, и гарантировал папе и его преемникам статус выше светского властителя, равные императорским почести и власть над всеми высшими иерархами христианской Церкви, в том числе и патриархом Константинопольским. Предполагалось, что император Константин сделал это в благодарность за чудесное избавление его папой Сильвестром от проказы и обращение в христианство. В XV в. итальянский гуманист Лоренцо Валла на основе филологического анализа текста доказал его фальсификацию.
Оссиан (Ойсик, Ойшн), легендарный воин-поэт кельтов, живший, по преданию, в III в., герой фенианского цикла сказаний о Финне МакКумхайле (МакКуле). Известна литературная мистификация Дж. Макферсона, издавшего в 1762 г. под именем Оссиана собственные сочинения («Фингал» и «Темора»), которые выдавались за перевод с гэльского оригинала III в. и были восприняты как подлинные Поэмы имели большой успех и оказали существенное влияние на ранне-романтическое движение. Среди почитателей Оссиана был Гете. Подделка была разоблачена критиком Сэмюэлем Джонсоном, указывавшим на многочисленные исторические и географические нарушения, свидетельствовавшие о незнании автором истории кельтов. — Примеч пер.
3 Franklin J H. Jean Bodin and the Sixteenth-Century Revolution in the Methodology of law and History. P. 89—101, 121—2; гл 5. P. 244, вверху.
4 Кардиффский гигант — известная мистификация, предпринятая Джоджем Холлом (Халлом) из Бингэмтона, Нью-Йорк. Гипсовый блок, добитый близ Форт Додж, Айова, был переправлен на корабле в Чикаго, где ему придали черты человеческой фигуры. «Находка» размером около 3 м величиной считалась окаменевшими останками доисторического человека, пока мистификация не была раскрыта палеонтологом Отниэ-лем К. Маршем. — Примеч. пер.
500
ными заявлениями фундаменталистски настроенного министра о его вере в то, что «на земле были гиганты в те времена» (Бытие 6.4), один американский скептик придал куску гипса свои собственные черты и закопал его неподалеку от Кардиффа, шт. Нью-Йорк, так, чтобы археологи-любители откапали его на следующий год. Некоторые из тех, кто толпами собирался, дабы поглазеть на «кардиффского гиганта», считали, что это окаменевшее тело, другие — что это произведение древнего искусства. Один из Йельских академиков нашел на его правой руке «финикийские надписи». Оливер Уэнделл Холмс (O.W. Holmes) сумел даже рассмотреть «анатомические детали» через отверстие, которое он просверлил за левым ухом. Несколько «салонов гигантов» и «домов Голиафа» продолжали собирать диковинки даже после того, как мистификация была раскрыта. Барнум (Barnum) сделал с него копию, и имитация подделки даже превзошла подлинник.1 Теперь в Музее фермерства в Куперстауне этот гигант хранится уже в значительно поврежденном виде: ноги были повреждены во время бесчисленных переездов по сельским ярмаркам, а пальцы ног и гениталии отбиты за более чем полвека замораживаний и оттаиваний.2
Подобно «кардиффскому гиганту», многие мистификации намеренно создавались таким образом, чтобы их раскрыли, — но немногие столь явно, как рунические письмена, найденные в Муллсьё' (Mullsjo), Швеция, гласившие (на современном английском): «Джо Доукс отправился на восток в 1953. Он открыл Европу. Святой дым!».3 Однако хотя мистификаторы и понимают, что их обман в конце концов будет раскрыт, профессиональная репутация иногда делает это разоблачение непростой задачей. Так, пильтдаунская подделка «была всего лишь прелестной шуткой — ...поначалу, — утверждает Стивен Джей Гулд (S. J. Gould), — предназначенной для того, чтобы посмотреть, как далеко можно завести легковерных профессионалов». Но эксперты «увязли слишком быстро и слишком глубоко», чтобы шутники могли улучить момент и раскрыть обман.4
Все эти причины для фабрикации прошлого могут сплетаться в один нераздельный клубок. Роман «Красное дерево» представляет нам «святых шарлатанов», фабрикующих священные русские реликвии и надувающих клиентов, всучивая им репродуцированные вещицы как подлинные оригиналы. Эти подделки символизируют предпринимаемую Партией ревизию истории — распространение ложных воззрений на прошлое России, замещение подлинной памяти искаженными подделками и подмену дешевыми современными симулякрами истинных идеалов прошлого. Однако если историю и память ниспровергают бессознательно, артефакты подделывают под старину вполне осознанно.5
1 Dunn. Cardiff Giant hoax; Antiquity, 47 (1973), 89—91
2 Wilson Edmund Upstate. P. 33.
3 Daniel Minnesota petroglyph. P. 267n.
4 Gould S J Hen's teeth and Horse's Toes. P. 201—240, цитата на с. 225.
5 Falchikov Rerouting the train of time: Boris Pilnyak's Krasnoye Derevo. P. 146, 147. См.1. Пильняк Б Л Красное дерево // Повести и рассказы 1915—1929 гг. М.: Современник, 1991.
501
Реакция поддавшихся на обман отчасти зависит от тех мотивов, которыми руководствовались мистификаторы. В отличие от подделок, специально нацеленных на обман, добрые намерения несколько смягчают вину тех, что исказил или разрушил оригинальные реликты, будучи уверен, что восстанавливает их. Вера в то, что действительное прошлое слишком тесно переплетено чтобы его можно было ниспровергать постоянно, также смягчает грех подделывания истории, поскольку мало кто ожидает, что эти изменения смогут продержаться длительное время.
Мотивы, по которым мы изменяем прошлое
Что заставляет нас подправлять историю? Что мы добавляем или что заменяем в нашем историческом наследии? Мы в большей степени чувствуем себя уютно с прошлым — будь оно рукотворным или унаследованным, — если оно несет на себе нашу печать. Некоторые обитатели старых домов пытаются изгнать из них всякий намек на прежних обитателей, заместить прошлое предшественников собственным прошлым. Для того, чтобы подключиться к достославной традиции, нам нужно, подобно гуманистам, реплицировать, трансформировать и фрагментировать его для того, чтобы соединить собственные жизни глубинным образом с событиями более широкой значимости. Как это было показано в главе 5, люди «помнят» о том, как присутствовали при исторических событиях, хотя их там и в помине не было. Прошлое обретают свою славу в истолкованиях и изображениях. Подобно Джуф-фуре у Хэйли, оно становится частью наличной реальности. Сцены Восточной Англии, прославленные Констеблем, стали синтетическими пейзажами «под Констебля», где друг на друга накладываются изображения навесов для автомобилей, пилонов, автострад и коттеджей, домашний скот и возделанные поля, как на картине «Телега с сеном» (The Haywain), подобно живописным деревушкам у Джулиана Фэйна (Julian Fane), которые «выглядели так, как будто их не только сотни раз писал Абель Дункан (Abel Duncan), но и придумал их тоже он».'
Другие реликвии подвергаются фрагментации, превращаясь в напоминающие о великих временах сувениры. Так, щепки от быков Рема-генского моста (Remagen Bridge)2 стали сувенирами по 20 долларов за штуку для поколения, родившегося после того, как армия США форси-
1 Fane. Abel Duncan and success. P. 61. По поводу Констебля, см.: Blylhe. Commentary. P. 159. Сопоставляя живопись Констебля с современными видами, Пеглитсис в «Набросках долины Дедэма, какой ее видел Джон Констебль» (Peghlsis. Sketches of Dedham Vale as John Constable Saw It) (1982) опускает все современные изменения и показывает сходство, подчеркивая, сколь мало изменилась сельская местность с тех времен.
2 Ремаген — город в земле Рейнланд-Пфальц. Во время второй мировой войны Ре-магенский железнодорожный мост фигурирует в ходе англо-американского наступления в марте 1945 г., когда был образован первый плацдарм союзников на Рейне. — Примеч. пер.
502
ровала Рейн. Тысячи крестиков, подлинность которых была удостоверена четырьмя епископами, были изготовлены на продажу из ковра, на котором папа Иоанн Павел служил мессу в Кардиффе в 1982 г.
Мы изменяем прошлое для того, чтобы стать его частью, равно как и сделать его частью самих себя. Любители граффити, пытающиеся увековечить свое имя, нанесли античным памятникам серьезный ущерб, по крайней мере, со времен ренессансных посетителей, оставлявших надписи на стенах катакомб. Искушение кажется столь непреодолимым, что даже художник XIX в. Роберт Керр Портер подписал собственное имя рядом с именами тех знаменитостей, которых осуждал за аналогичные поступки.1 Те, кто очищал и чинил историческую каменную кладку, вырезали на ней свои инициалы. «Архитекторы разъярились и обозвали нас вандалами», — говорит один из рабочих, чистивших Вестминстерское аббатство. «Конечно же, они действительно сделали то, за что их бранили, — но у них это называется „подписать работу"».2 Фраза «Толфинк вырезал эти руны в камне», начертанная на стенах Карлейлского собора (Carlisle), по крайней мере «свидетельствует о существовании некоего Толфинка, человека, не желавшего раствориться среди окружающих».3
Даже самые жестокие уродства могут со временем украсить историю. Джеймс Ли-Милн (J. Lee-Milne) порицал канадские войска за то, что солдаты глубоко вырезали свои имена и адреса на мосту Джеймса Пейна в Брокет Парк, Хертфордшир, однако при этом он рассуждает, «каким любопытным памятником это станет по прошествии лет, причем памятником вполне традиционным, подобно именам немецких купцов, которые были нацарапаны ими в 1530 г. в Палаццо Дукале в Урбино».4 Каковы бы ни были имена этих купцов, они сообщают исторической среде ауру древности. Нещадно исписанные парты в Харроу и Итоне приносят довольно высокую прибыль, а отпечатки в бетоне ладоней и ступней голливудских кинозвезд принесли историческую славу Китайскому театру Граумана.
Желание оставить собственный след подвигло художника Роберта Раушенберга изуродовать рисунок Виллема де Кунинга (Willem de Kooning). Преднамеренный характер уничтожения произведений искусства добавляет некую благотворную выразительность к неумолимому действию времени. Исходя из подобных аргументов, де Кунинг передал один из своих лучших рисунков Раушенберу, который тот старательно стер. «Это было непросто, — вспоминает он. — Рисунок был сделан жесткими линиями, и кроме того довольно жирными, так что мне пришлось изрядно потрудиться разными сортами старательных резинок. Но в конце концов... я почувствовал, что это самое настоящее про-
1 Panofsky. Renaissance and Renascences in Western Art. P. 173; Porter. 1823. Цит. по: Macaulay Rose. Pleasure of Ruins. P. 145, 146.
2 Цит. по: Chamberlm Preserving the Past. P. 190.
3 he Guin. It was a dark and stormy night. P. 194.
4 Ancestral Voices. Diary entry 7 Jan. 1942. P. 5.
503
изведение искусства». Под едва различимыми линиями исходного рисунка стоит подпись:
СТЕРТЫЙ РИСУНОК ДЕ КУНИНГА
РОБЕРТ РАУШЕНБЕРГ
1953
На эту работу ссылаются как на «первую работу, имеющую исключительно историко-художественное значение н сделанную специально для историков искусства».1 «Стертый Кунинг» является также примером стремления к сопричастности, которое многих подвигает на то, чтобы изменять историческое наследие.
Чаще всего мы изменяем прошлое для того, чтобы «улучшить» его, преувеличивая те аспекты, которые считаем успешными, достойными или прекрасными, подчеркивая то, чем, по нашему мнению, можно гордиться, и умаляя постыдное, уродливое или позорное. Воспоминания отдельных индивидов, исторические анналы и памятники всех народов выделяют то, что считается достойным славы; реликты же поражений сохраняют редко и еще реже увековечивают.
Какие изменения вызывают подобное акцентирование? Какие качества мы прививаем к нашему историческому наследию? Предпочтения, исследованные нами в главах 1 и 2, предрекают следующий ответ: это прошлое в достаточной мере продолжительное, достойное уважения, выдающееся, демонстрирующее преемственность традиции или возврат к изначальным принципам; прошлое, обладающее богатым смыслом и добродетелями, которые достойны заветов предков и гармонируют с наилучшими устремлениями настоящего. Если же подлинных следов такого прошлого не хватает или же они вовсе отсутствуют, желаемые черты в изобилии можно найти в последующих добавлениях к письменным свидетельствам, реликвиях и действиях по эмуляции и коммеморации.
Преувеличенные традиции в особенности важны для тех народов, которые недовольны своим подчиненным положением или слишком недавно обретенной государственностью. А потому мусульманские панегиристы превратили испанский ислам в первоисток европейского искусства и науки. Турецких школьников учат, что цивилизация возникла на Анатолийском плато, а правительственные фрески в Аккре изображают жителей Ганы изобретающими алфавит и паровую машину.2 Усвоенный в Европе XIX в. образ классической Греции заставил греческих националистов перенимать внешний облик жителей античных
1 Rauschenberg. Цит. по: Tomkins. Moving out. P. 59; Rosenberg American drawing and the Academy of the Erased de Kooning. P. 108.
2 Lewis Bernard. History Remembered, Recovered, Invented. P. 74—77, 38, 39; Kedou-rie. Introduction, Nationalism in Asia and Africa. P. 48—52; Gordon David. Self-Determina-tion and History in the Third World. P. 88—97; Plumb. Death of the Past. P. 73n.
504
Афин, а национальная хартия (конституция Эпидавра) была написана языком столь архаичным, что лишь немногие греки смогли его понять. Для того, чтобы продемонстрировать свою преемственность с античностью, греческие фольклористы впоследствии подчистили и заново систематизировали сказания, в которых отсутствовали указания на непосредственные связи, восходящие к соответствующим заветам греков.1
Многочисленные примеры подобного рода ревизии прошлого можно встретить на кельтских окраинах Британии. В покоренном в XVIII в. Уэльсе, как показал Прис Морган (Prys Morgan), утрата национального наследия привела к тому, что патриоты стали прославлять древние традиции и даже создавать новые, как, например, эйстеддфод (eisteddfod), ежегодный фестиваль бардов, хоровое пение и однородный национальный костюм. Друиды из загадочных обскурантистов, занимающихся человеческими жертвоприношениями, превратились в валлийских интеллектуалов и мудрецов, прославляемых в миниатюрных стоунхенд-жах, специально воздвигаемых с этой целью. Уильям Оуэн воссоздал современный валлийский как язык чистоты, патриархальной традиции и «бесконечного богатства». Ландшафтные легенды наподобие пирамиды из камней на «могиле Геллерта»,2 которую владелец отеля в Кернар-фоншире (Caernarfonshire) возводит к герцогу Ллевеллину, создаются специально для приезжих туристов. А разговоры о якобы найденных следах валлийцев среди племен американских индейцев, подкрепляли их идентичность, порушенную английскими завоевателями, и способствовали эмиграции жителей Уэльса в Соединенные Штаты.3
Традиции шотландских горцев — еще один пример ретроспективных новаций. После 1745 г. стереотип горца трансформировался из ленивого, кровожадного варвара в образ романтического дикаря, которому, по выражению Тревора-Ропера, ощущение угрозы лишь придает дополнительный шарм Привычные представления о килте как о реликте некогда повсеместно распространенного средневекового костюма, на самом деле — лишь часть романтической схемы «Собеских Стюар-
! Herzfeld Ours Once More Folklore, Ideology, and the Making of Modem Greece P 6, 20, 85, 86 CM Koraes Report on the present state of civilization in Greece (1803), Clogg Waving the standard of Hellenism //TLS 12 Aug 1983 P 861
2 Геллерт — в валлийской традиции — верная гончая герцога Ллевеллина Великого Отлучившись по делам, Ллевеллин оставил собаку охранять своего маленького сына Геллерт загрыз пытавшегося напасть на ребенка волка Вернувшись домой и не найдя ребенка, герцог увидел окровавленную пасть пса и, решив, что ребенка загрызла собака, убил ее Позднее он обнаружил ребенка под опрокинутой копыбелью и рядом с ним мертвого волка Мучимый угрызениями совести, герцог приказал с почестями похоронить Геллерта на г Сноуден и назвал это место Беддгелерт (могила Геллерта) Эта легенда связана с историческим герцогом Ллевеллином и представляет собой валлийский вариант старинной индийской легенды, изложенной на санскрите в Панча-тантре
Лчевеллин Великий (ум 1240), валлийский герцог, один из наиболее выдающихся правителей Уэльса эпохи до покорения англичанами — Примем пер
1 Morgan From a death to a view the hunt for the Welsh past in the Romantic period P. 72—4 (on William Owen), 86—7 (on the grave of Geiert), Gwyn Williams Madoc
505
тов»,1 аналогичной готическому возрождению Пьюджина (Pugin), направленному на восстановление кельтской культуры. Однако в действительности килт был изобретен в XVIII в. английскими квакерами-ин-дустриалистами, и не с целью сохранения традиционного образа жизни горцев, но для того, чтобы заменить старинный подпоясанный плед одеждой, более подходящую для работы на фабрике.2
В процессе возрождения ирландской старины в XIX в. прошлое нередко облагораживали для того, чтобы оно в большей степени соответствовало настоящему. С целью создания более респектабельной национальной идентичности перед лицом английского владычества воссоздавали и внедряли в различные аспекты жизни эпизоды, символы и стили, характерные для прошлого Ирландии. Келльская книга,3 недавно найденная брошь Тара/ кельтские кресты, — все это стало источником вдохновения для искусства и архитектуры; резная мебель и орнаменты из мореного дуба, извлеченного из болотных торфяников, послужили символом ирландской истории, в равной степени извлеченной из забытья. Трилистник, арфы, собаки-волкодавы и круглые башни в изобилии украшали собой чайные сервизы, стекло, ювелирные изделия, книжные переплеты, шкатулки для инструментов, знамена, стяги и надгробья.5 И хотя Ирландское возрождение по большей части не достигло своих целей, значительная часть этих символов прошлого выдержала испытание временем и сохранилась в современном национальном ландшафте. Аналогичные мотивы не так давно заставили ирландских антикваров стать послами. «Отправляя наши сокровища за рубеж, мы выполняем политическое решение, — писал министр образования Ирландии в 1974 г. на открытии выставки „Сокровища раннего ирландского искусства" в Нью-Йорке. — Образ Ирландии, который ныне ассоциируется с насилием и раздорами, несомненно, выиграет от демонстрации того, что мы — нация с богатым и глубоким культурным прошлым».6
1 По-видимому, это название связано с судьбой Джеймса (Якова) Эдварда Стюарта (1688—1766), сына низложенного короля Якова II Английского, претендовавшего на английский и шотландский престол. В 1719 г. Дж.Э. Стюарт женился на Марии Клементине Собеской, внучке польского короля Яна III Собеского. — Примеч. пер.
1 Trevor-Roper. Invention of tradition: the Highland tradition of Scotland. P. 25, 34—37, 20—22.
3 Келльская книга — иллюстрированное Евангелие, шедевр иберно-саксонского стиля. Ее создание, по-видимому, было начато в конце VIII в. в ирландском монастыре на шотландском о-ве Иона, а затем после набега викингов книга была перенесена в Келльский монастырь в графстве Мит. Факсимиле опубликовано в 1974 г. — Примеч. пер.
4 Брошь Тара — кельтская кольцевая брошь VIII в. из белой бронзы, найдена на побережье Беттистаун, Дрогхед, ныне хранится в Национальном музее Ирландии, Дублин. На оборотной стороне броши —- сложный орнамент из кельтских спиральных форм. Тара (по-ирландски: место собраний) — невысокий холм в графстве Мит, занимает значительное место в ирландских сказаниях и легендах. — Примеч. пер.
5 Sheehy. Rediscovery of Ireland's Past.
6 Burke Richard. Цит. по: David H. Wright. Shortchanged at the Met // N. Y. Review of Books. 4 May 1978. P. 32.
506
Зачастую подобная воссозданная история носит узко шовинистический характер, исключая все инородное для того, чтобы подчеркнуть местные или этнические достижения. Так, поляки гордятся славянскими древностями, отрицая при этом их связь с тевтонами. Ирландцы относятся с пренебрежением или же оставляют без защиты постройки времен короля Георга, поскольку считают, что эти символы английского порабощения вообще следует снести и заменить «крестьянской гэльской» архитектурой независимой Эйре.1 «Я был бы только рад, если бы их вообще не было, — признается министр культуры Ир-
1 Старинное наименование Ирландии. — Примеч. пер.
Gruszecki. Cultural and national identity and the protection of foreign fortifications in Poland. P. 47. (За более древними тевтонскими замками, такими как прославленный Сенке-вичем Мальборк, все же ухаживают, однако поляки не спешат популяризировать сравнительно более молодые крепости, такие как Деблин; Harvey John. Dublin: A Study in Environment. P. 17.
2 Guinness Desmond. Цит. по: Kearns. Preservation and transformation of Georgian Dublin. P. 273. Враждебное отношение ирландцев к строениям завоевателей — «эти стены
507
ландии в 1961 г., — ведь они воплощают в себе все то, что я ненавижу».2 Охрана памятников в Америке также может быть избирательной: южане, участвовавшие в программе по сохранению исторического наследия в Вашингтоне (округ Колумбия), спрашивали ответственного работника программы: «Зачем нам сохранять здания этих чертовых янки?»1
Чтобы очернить историческое наследие соперника, его древности надо скрыть или разрушить. Мексиканский император Итцкоатль уничтожил кодекс народа нахуатль, относящийся к более раннему времени, чтобы у официальной ацтекской версии истории не оставалось более соперников. Испанцы скрывали впечатляющую кирпичную кладку инков в Куско, чтобы случайный наблюдатель не решил, будто индейцы на самом деле вовсе не были «развращенной» и «ленивой» расой. При правлении белых родезийцев руины Великого Зимбабве представлялись как творение европейцев.2 Ирландские националисты утверждали, что в XIX в. английские церковные комиссары разрушали остатки ирландских церквей для того, чтобы «уничтожить свидетельства цивилизации прошлого с целью приучить людей к мысли, что они — „народ без истории", а потому должны смириться с подчиненным положением». При этом британское правительство обвиняли в том, что отстранялось от проблем Ирландского картографического управления потому, что стимулируемый им частный интерес к древностям способствовал подъему ирландских националистических настроений.3
Люди, отлученные от власти или чувствующие себя незащищенными в неустроенном настоящем могут искать утешение в романтическом возвеличивании прошлого. Столкнувшись с выскочками-предпринимателями, старые джентри в Англии XVII—XVIII в. ностальгически оглядывались на те времена, когда статус их предков никто не подвергал сомнению. Испытывая страх в отношении неотесанных иммигрантов и
памяти никому не нужны Чем скорее их не будет, тем лучше» (McLaren Ruins: The Once Great Houses of Ireland. P. и), «эти „символы угнетения" нужно снести и поставить на их месте яркую новую архитектуру независимой Ирландии» (Nowlan Conservation and development. P 8) — открывает дорогу признанию того обстоятельства, что значительная часть георгианской архитектуры была выстроена ирландскими мастерами (Ке-arns Preservation. P. 274). В 1962 г. студенты архитектурных учебных заведений вышли на улицы под лозунгами «Дублин не должен быть музеем», но в 1969 г. они оккупировали исторические здания, над которыми нависла угроза, не давая их сносить (Kearns. Georgian Dublin P 76, 77)
1 Lynch Kevin Conservation of two historic districts in Washington: when is whose history' Lecture at Historic Preservation symposium Boston University. 2 Dec 1978.
2 Leon-Portilla. Pre-Columbian Literature of Mexico. P. 119, Adams Lost Museum P. 139; Garlake. Great Zimbabwe. P. 12, 13, 71—75; idem. Prehistory and ideology m Zimbabwe. P. 1, 11, 34—16.
3 Ferguson Samuel Architecture in Ireland (1846), quoted, and McSweeney Patrick. A Group of Nation Builders, О Donovan, О Curry, Petne (1913). Цит по' Sheehy. Rediscovery of Ireland's Past P. 58, 20. По поводу влияния картографического управления на чувства ирландцев см. пьесу Брайана Фриля «Переводы» (Brian Fnel. Translations) (1981), поставленную в графстве Донегал в 1833 г.
508
индустриального популизма, как мы это видели в главе 3, Брамины Новой Англии в конце XIX в. наполнили в своем воображении колониальное прошлое честными, процветающими, бережливыми и скромными предками, преувеличивая достоинства прежнего времени для того, чтобы осудить пороки современности.1
Напротив, иные настолько низко ценят собственное национальное прошлое, что игнорируют все местное в пользу иностранного, или же сами себя убеждают в том, что местные древности имеют чужеземное происхождение. Так, антиквары в течение длительного времени пытались доказать, что английские монументальные останки имеют греческое, египетское или финикийское происхождение, — словом, что угодно, лишь бы не считать их британскими.2 Другие, объявляя всю предшествующую историю обузой, пытались принизить или опорочить все прошлое в целом. В главе 3 мы показали, насколько подобный подход был характерен для ранних американских националистов. Некоторым казалось, что легче принизить или отречься от постыдного наследия, нежели изобретать нечто достойное самим. Те, над кем прошлое посмеялось, поманив ложными надеждами или посулами, более склонны поскорее избавиться от его следов, нежели благоговеть перед ними. «Каким бы неоплатным ни был этот долг, оптимистичное прошлое нужно поставить на поток и разменять на сувениры, — заключает Хаас, — теперь оно должно развлекать нас в наказание за то, что так долго прежде вводило в заблуждение».3
Те же, кто склонен преклоняться перед славным прошлым, могут выбирать между традиционалистскими и модернистскими целями. Стремление утвердить преемственность с доколониальным наследием и «восстановить» незападные традиции часто входит в конфликт со столь же насущной потребностью продемонстрировать, что новая страна и ее народ уже давно являются «современными».4 Однако какой бы вариант прошлого ни возобладал, оно непременно должно нести на себе аромат древности.
Историю обычно пишут так, чтобы она была достойна почитания. Те же, кто преувеличивает собственное прошлое, в особенности склонны дополнительно его «старить». Реликвии и летописи имеют особенную ценность, если они превосходят соперников по мощи, престижу или состоянию; при этом ведущую роль при «удлинении» прошлого играет своего рода ревность к древности возраста.
1 Plumb. Historian's dilemma. P. 40.
2 Daniel. Idea of Prehistory. P. 20—24. Стьюкли (Stukeley) в конечном итоге объявил Стоунхендж и все древности Британии наследием друидов (Piggott. Druids. Р. П2— 131).
3 Haas. Secret life of the American tourist P. 20. См. также: Walden Ravished Image. P. 10, 11.
' Gordon. Self-Determination and History. P. 134, 181—189. Народ Катара (Qatar), прежде считавший все прошлое «непрогрессивным», — «все, что было до нефти — не интересно», — ныне готов восхищаться собственным наследием (A museum to preserve the force of national roots // IHT. 28 Dec. 1978. P. 38)
509
Большинство народов преувеличивает древность собственной культурной истории или же скрывает ее недавнее происхождение. Англичане привыкли возводить основание Оксфорда к Альфреду Великому, парламент — к римлянам, а принятие христианства — к Иосифу Ари-мафейскому.' «Атлантида» Олофа Рудбека (Olof Rudbeck)2 рисует древнюю Швецию как исток всей современной культуры; германцы, а вслед за ними англичане и американцы, возводят корни демократии к ранним готам; а по поводу африканского искусства, утверждается, что оно древнее ассирийского.3 Имея обветшавшие традиции и непривлекательное недавнее прошлое, валлийцы, как мы это уже видели, обратились к древним друидическим и кельтским истокам в поисках отдаленного и романтического культурного наследия. Так, например, английские песни, переведенные на валлийский лишь в конце XVIII в., вскоре стали старинными народными мелодиями, а в середине XIX в. вся вновь созданная музыкальная традиция была приписана седой древности.4
Обнаружившаяся в ходе раскопок бедность германского доисторического периода привела Адольфа Гитлера в смятение: «И зачем только мы перед всем миром твердим, что у нас нет прошлого? Мало того, что римляне возводили уже огромные сооружения, когда наши предки еще жили в глинобитных хижинах, так Гиммлер принялся теперь за раскопки этих поселений и впадает в экстаз от всякого, что попадается, глиняного черепка и каменного топора. Мы этим только доказываем, что мы все еще охотились с каменными топорами и сбивались в груду у открытого костра, когда Греция и Рим уже находились на высочайшей ступени культуры. У нас более чем достаточно оснований помалкивать о своем прошлом. А Гиммлер вместо этого трезвонит об этом повсюду. Можно себе представить, с каким презрением сегодняшние римляне смеются над этими откровениями».5
Иллюзорная древность вызывает бесчисленные последствия. От эдиктов Диоклетиана до резных изображений XV в., сведших суть со-
! Evans Joan. History of the Society of Antiquaries. P. 11.
2 Олоф Рудбек, шведский ученый и писатель, развивавший взгляд, согласно которому Швеция и есть утерянная Атлантида, и она является колыбелью западной цивилизации. Эти идеи он развивал в работе Alland eller Manheim (1679—1702), получившей европейскую известность в латинском переводе как Atlantica. — Примеч. пер.
> Michell. Megahthomania. P 42, 43; Khger, Goths in England; Marsh G P. Goths in New-England, Lowenthal, George Perkins Marsh. P. 56, 58—63; Levin David. History as Romantic Art. P. 74—92, Dorothy Ross. Historical consciousness in nineteenth-century America P. 91&—2\;Kedoune Introduction, Nationalism in Asia and Africa. P 54—56. Называя древних египтян неграми, а Эфиопию «первой появившейся на земле страной», ямайские чернокожие националисты приписывают происхождение письменности, астрономии, истории, архитектуре, пластических искусств, навигации, сельского хозяйства и текстильной индустрии Черной Африке {Blyden. Negro in ancient history. 1871, См.: Hol-lis Lynch. Edward Wilmot Blyden. P 54—57)
4 Morgan. 'Hunt for the Welsh past. P. 76—79.
s Цит. по: Speer. Inside the Third Reich P. 141 См . Шпеер А Воспоминания. Смоленск, 1997.
510
стязания между Афиной и Посейдоном к изображению грехопадения,1 ореол подделки и заимствования наполняет притязания христиан. Турки были «первым культурным народом в мире», как на этом настаивали историки Ататюрка. При том это вовсе «не была история какого-то племени, обладавшего сотнями четырьмя шатров, но историей великой нации», появившейся за 12 тыс. лет до Рождества Христова. Подобный ретроспективный ренессанс был призван подкрепить престиж турецкой революции.2 Многие англичане с готовностью восприняли пильт-даунского человека как доказательство приоритета Британии в процессе антропогенеза. В самом деле, пильтдаунская подделка нашла еще более широкое применение, ведь если «первые англичане были, — по словам Гулда, — прародителями всей белой расы, тогда белые люди преодолели порог полного очеловечивания задолго до всех прочих народов».3
Вполне успешный ореол древности Британии придает монархия. Ко времени коронации короля Георга VI в 1937 г. пышность королевских церемоний, вошедшая в обиход не далее как в 1901 г., уже стала «незапамятной». По словам Ричарда Димблеби (Dimbleby), американцам оставалось только завидовать, потому что они знали: «им придется ждать еще тысячу лет, прежде чем они смогут явить миру что-либо столь же значительное и прекрасное». Церемонии, которые во времена королевы Виктории были весьма просты и плохо отрежиссированы, теперь были поставлены столь блестяще, что Британия и впрямь поверила, будто ритуалы всегда были ее сильной стороной.4
Вера англичан в седую старину распространяется и на Британскую Африку, где в XX в. почитатели старинных традиций пытались «вернуть» африканцев к их племенной идентичности. Однако то, что администрация считала традиционным законом, земельным правом и традиционными же политическими структурами и т.д. по большей части было изобретено в ходе колониальной кодификации — зачастую к смятению предполагаемых бенефициариев. В Индии британское владыче-
1 «Посейдон жаждал овладеть земными царствами и однажды объявил о своей власти над Атгикой, ударив трезубцем по акрополю. В том месте, где трезубец коснулся земли, тут же забил родник, из которого потекла морская вода... Позднее, в царствование Кекропа, о своем владении Аттикой... объявила Афина — она посадила первую маслину около этого источника. Разгневанный Посейдон вызвал ее на поединок. Афина уже готова была принять вызов, но вставший между ними Зевс потребовал, чтобы спор был решен мирным путем... Все боги поддержали Посейдона, а все богини — Афину. Таким образом большинством в один голос Афина получила право на владение Аттикой как принесшая лучший дар». Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 41, 42. —Примеч пер.
rnau. Three Thousand Years of Deception. P. 27; Alp. Restoration of Turkish history.
2 А P. 210.
3 Gould. Smith Woodward's folly. P. 44.
3 Gould. Smith Woodward's folly. P. 44.
4 Cannadine. British monarchy and the «invention of tradition ». P. 145—150, 160; Dimbleby. My coronation commentary. P. 85: «Должно быть, я видел то, что случилось тысячу лет тому назад. С тех пор серьезных изменений в ходе нашей коронационной церемонии не было» (Р. 84). Аналогичным образом оказалось, что многие «вековые» сельские традиции относятся к XIX—XX вв. (Jennings. Living Village. P. 76, 77).
511
ство с 1860-х опиралось на ревностно сохраняемые «индийские» традиции и «восстановленные» «традиционные» моголы и индийские тюрбаны, кушаки и мундиры.1
Неверные атрибуции доколумбовой эпохи придали цивилизации Нового Света респектабельную древность. В качестве компенсации за «пустынные земли, населенные одними лишь кочующими нагими дикарями», американцы страстно стремились отыскать следы своих великих предшественников.2 Строителями громадных индейских курганов в долинах Огайо и Миссисипи в разное время считали иудеев, греков, персов, римлян, викингов и индусов. Фрагменты метеоритов, ошибочно принимаемые за железное литье, служили «доказательством» того, что «корни многих древних цивилизаций уходят в американскую империю».3 Американцев, согнавших индейцев с их земель, вполне устраивало представление об индейцах как о дикарях-пришельцах, чьи предки сами грубо разрушили раннюю более высокую цивилизацию.4 Рецензент обширного труда Э. Дж. Сквира и Э. X. Дэвиса (Е. G. Squire & Е. Н. Davis) «Древние памятники в долине Миссисипи» ликовал по тому поводу, что американцы теперь могут доказать несправедливость
упрека в чрезвычайной молодости и недавнем происхождении нашей страны... как якобы лишенной старинных ассоциаций, как будто ее создали бродячие бездельники только лишь накануне... У нас здесь есть то, на что не может претендовать ни одна другая нация в известной части мира; совершенное единение прошлого и настояшего, энергия нации, рожденной на священном пепелище расы, чья история слишком древняя, чтобы попасть в летописи.5
Культ древности происхождения также вдохновлял церковь Святых последнего дня.6 Согласно легендарным золотым табличкам, найденным Джозефом Смитом в 1823 г., нефиты (Nephites) (предполагаемые строители курганов) и яредиты (Jaredites) пришли из Старого Света в незапамятной древности, процветали в Америке вплоть до IV в., когда Господь уничтожил их за распущенность. Мормоны до сих пор верят, что Америку населяли выходцы из Ближнего Востока и что гигантские курганы — реликты этой более ранней цивилизации.7
Преувеличенная или придуманная древность также может способствовать росту благосостояния отдельных мест и индивидов. Выведение линии Елизаветы от римлян и троянцев способствовало легитимации семейных притязаний, а августейшие соперники называли среди
1 Ranger. Invention of tradition in colonial Africa. P. 247—251; Cohn B, S. Representing authority in Victorian India. P. 183.
2 Silverberg. Mound Builders. P. 1, 5, 34—35.
3 Priest Josiah. American Antiquities and Discoveries in the West, 1833. Цит. по: Silverberg. Mound Builders. P. 42,
4 Silverberg. Mound Builders. P. 30.
5 The Western mound builders, Literary World. 1848. Цит. по: Stanton. Leopard's Spots. P. 85; см. также мою книгу: George Perkins Marsh. P. 89—91.
6 Самоназвание мормонов. — Примеч. пер.
7 Silverberg. Mound Builders. P. 44—47.
512
своих прямых предков Ноя и Адама ' Ретроактивное замещение предков способствовало росту сплоченности среди современных мормонов. Даже давно разоблаченный в качестве подделки, Кенсингтонский рунный камень (Kensington Runestone)2 в Александрии, шт. Миннесота, продолжает оставаться предметом гордости на местном уровне. 12-кратная реплика этого камня и «самый большой в мире викинг» являются украшением города.3
Страсть к старине может даже привести к тому, что жертвуют более молодыми реликвиями. Некоторые реставраторы фактически сносят до основания здания с целью вернуть их к тому состоянию, которое, как они считают, было изначально Стиль и декор, относящиеся к более ранним временам, замещают то, что пренебрежительно расценивается как более позднее: английские здание с террасами XIX и начала XX вв обрастают имитациями деталей фасадов XVII и XVIII вв., а в американских городах «старят» главные улицы в викторианском стиле для того, чтобы придать им колониальный вид
Помимо того, что мы «старим» прошлое, мы еще делаем его более богатым или приличествующим, подобно ренессансным художникам, которые изображали Рождество в обстановке величественных дворцов В нашей истории преобладают великие победы и славные деяния, наши предки — аристократы, а наши исконные ландшафты украшают замки и соборы. Оставляя в стороне грязь и бренность обыденности, в изобилии доставляемыми нам современностью, мы обращаемся к историческому роману, который до сих пор отвечает целям, сформулированным Арчибальдом Алисоном (Alison) в 1845 г.: «Опускать в человеческих анналах годы скуки и выдвигать на первый план преимущественно времена, представляющие наибольший интерес, давая тем самым правду истории, лишенную свойственного ей однообразия» 4 Предпочитаемое прошлое видится преимущественно с позиции богатых, благородных и могущественных. Подобно путешественникам во времени и реинкарни-рованным душам в главе 1, столь часто представляющих людей влиятельных и значительных, персонал и студенты Гарварда назвали среди тех, кем бы им хотелось быть, будь возможность выбирать, в прошлом: индейского вождя племени туник в XIV в., королеву Елизавету, высокородную леди в Дубровнике XVI в., венского аристократа XVIII в., владельца дома в Сиссинг-Херст XIX в.5 Охрана исторических памят-
1 Fussner English Historical Writing and Thought, 1580—1640 P 15—16, 42—44, Wagner English Genealogy P 305
2 Кенсингтонский рунный камень — предполагаемый реликт XIV в (1362) освоения скандинавами внутренних частей Северной Америки Большинство ученых считает его подделкой по причине множества лингвистических несоответствий — Примеч пер
3 Wahlgren Kensington Stone, Daniel Minnesota petroglyph Barry Fell, America В С Ancient Settlers in the New World (1976) представляет собой типичный пример подобного стремления доказать доколумбово происхождение
4 Alison A Historical romance P 346
5 Century game (1973) Большинство участников «живой истории» «выбирают персонаж из высшего социо-экономического класса», однако настоящие любители предпо-
514
ников даже за «железным занавесом» сконцентрирована в основном на величественных следах феодализма и империализма. При том подобные «классово-враждебные» строения рассчитаны не только на иностранных туристов, местные массы также отвергают народную архитектуру и «реликвии рабочего движения» в пользу наследия капитализма.1
Обычно прошлое преобразовывают, пользуясь критерием графини из романа Генри Джеймса, которая хотела быть уверенной, что «Чтения по истории Англии» подходят для ее маленькой племянницы:
— Там все в порядке?
— Я не знаю... Ведь в истории Англии вообще-то были ужасные вещи.
— Ну, дорогая, м-р Лонгден порекомендует тебе какую-нибудь хорошую историческую работу — мы же ведь любим историю, не правда ли? — в которой не будет никаких ужасов. Нам бы хотелось услышать... о чем-то веселом, счастливом, правильном. Ведь, как бы там ни было, такого очень много.2
Правильное — это то, что заставляет прошлое казаться добродетельным, счастливым и прекрасным. Подобно Рамзесу II, который, прекрасно зная, что хетты не подчиняются Египту, продолжал изобра-
читают ремесленников: «Быть бедным человеком — «не слишком приятно», но большинство людей были именно таковыми, так что испытайте это сами» (Griffiths R. H. 1983. Цит. по: Anderson. Time Machines. P. 187).
В современной истории Сиссинг-херст известен благодаря жившим там членам группы Блумсбери — Гарольду Николсону (Harold Nicolson) и Вите Саквилл-Уэст (Vita Sackville-West). Последняя некоторое время состояла в любовных отношениях с Вирджинией Вулф. — Примеч. пер.
1 Stankicwicz. Conflits de la doctrine de conservation et de la conscience de l'identitй cul-turelle et sociale. P. 30; Czech relics criticized as «class-hostile» // Times Higher Education Suppl. 12 Oct. 1984. P. 10.
2 James H. Awkward Age. 1899. P. 180.
515
жать себя на памятниках их покорителем. Мы возвеличиваем те реликвии и письменные памятники, которые ясно демонстрируют желательные поступки и черты, и игнорируем или вовсе уничтожаем противоположные свидетельства. История становится хроникой прогресса, прерываемого лишь незначительными попятными движениями, а старомодная безмятежность смягчает давление реальности прошлого.1
Современные родители все еще следуют рекомендациям графини из романа Генри Джеймса. «Мы ведем детей в Стоунхендж, — пишет Пенелопа Лайвли, — однако мы, по всей вероятности, не дадим им возможности составить себе неприкрашенное представление о верованиях и практиках Бронзового века. Нам больше нравится препарированное и очищенное прошлое».2 Грязь и вонь ранней городской жизни, пасущиеся на городских улицах свиньи, грохот конных повозок по булыжной мостовой, страх боли до того, как была изобретена современная анестезия, — всего этого никогда не воспроизводят.3 Редкое исключение представляет собой подробный рассказ облаченного в костюм той эпохи гида в аптеке XIX в. в Мистик Сипорт о неприятных последствиях ношения слишком тугих корсетов, использования мышьяка, пиявок. В заключение он говорит: «Неужели вы не рады, что живете сегодня?»
Прошлое проявляет себя в обновленных реликтах повседневной деятельности неизменно наилучшим образом: мельницы всегда мелят зерно, типографии безостановочно выдают град брани и упреков, а средневековые огороды неизменно плодоносят. «Ничего не нужно ремонтировать, скоблить, красить: нет ни навоза, ни коровьих лепешек, ни сорняков». Естественный круговорот природы и привычные бедствия человечества редко отравляют жизнь в прошлом, каким мы его изображаем. Виды раннего Брюгге, например, как правило, не показывают неприглядную сторону вещей, рисуя город купающимся в лучах солнца. Как пояснил нам местный учитель рисования, «картины обычно заказывали состоятельные люди, и им вовсе не хотелось глазеть на сопливых неудачников, мокнущих под дождем».4
В стерильном прошлом Америки даже рабы не выглядят такими уж несчастными: крыльцо с колоннами и дымовые трубы делают отреставрированные хижины рабов похожими на жилища надсмотрщиков.5 Восстановленный Порт Артур, знаменитая тюрьма на о-ве Тасмания,6
1 Seters Van. Search of History P. 177; Bommes and Wright. The public and the past. P. 300, 301. «Мы хотим знать о прекрасных и полезных вещах, которые были построены, и об оригинальных творениях, которые некогда демонстрировались,... о музыкальных мелизмах, которые когда-то звучали (Нуman Empire for liberty. P. 1).
2 Lively. Children and the art of memory. P. 201.
3 Whitehill. Promoted to Glory: the ongin of preservation in the United States. P. 43.
A Leone. Relationship between artifacts and the public in outdoor history museums P. 301; Dycke.Цит. по: Dobson Rona. Through new/old Bruges //IHT. 12, 13 July 1980. P. 9.
s Laver Tina. In the name of preservation. P 21; Christian Ralph. American Association for State and Local History, Nashville. Interview Dec. 1978.
6 Имеется в виду бухта в Тасмановом море на южном берегу Земли Тасмана, о. Тасмания, Австралия. Она известна своим каторжным поселением, основанным в 1830 г сэром Джорджем Артуром, объединившим несколько других каторжным поселений в
516
почти убеждают нас в том, что узникам в XIX в. просто повезло находиться в столь идиллическом окружении.1 В прошлом, как его представляют туристам, все сомнительное уступает место красивой выдумке. Подобно Джонатану Олдбаку в романе Вальтера Скотта, исторические предприниматели в Олд Джером неодобрительно смотрят на человеческую грязь в прошлом. «Единственное, что нас сдерживает, — признается такой обличитель, — это то, что некоторые из тех старинных реликвий, которые еще находятся в городе».2
Столкнувшись с реальностью ранней Новой Англии — «Голая равнина. Продувается насквозь. Деревьев нет, одни пеньки. Коровьи лепешки. Конский навоз. Свиной помет. Закопченные жилища. Немытые, неграмотные люди жмутся друг к другу, чтобы согреться. Натоптанная грязь вокруг домов», — леди-поборницы сохранения наследия прошлого у Джейн Лангтон были
шокированы подобным превращением привычного взгляда на прошлое с его пахтаньем масла, катанием свечей и хватающимися чуть что за мушкеты предками — большие дружные семьи собираются вокруг домашнего очага, где полыхают поленья и булькает похлебка в большом чугуне; женщины снуют по кухне в передниках и кружевных чепцах,... а затем, когда приходит время отправляться ко сну, каждый берет свой маленький оловянный подсвечник — в этой замечательной сувенирной лавке в Конкорде есть такие же —- и поднимается по лестнице наверх к пышным перинам.5
Для того, чтобы поддержать подобный «перинный» образ прошлого, зачастую приходится игнорировать или неверно истолковывать имеющиеся свидетельства. Так, в Лос-Анджелесе в «реконструированном» Хьюго Ридом грубом глинобитном доме пионеров пол искусно украшен кафельной плиткой, черепичная крыша, изысканная мебель и испанский патио. В целом он больше походит на ранчо какого-нибудь богатого дона.4 Исходя из аналогичных соображений «совершенствуют» и исторические анналы. Средние викторианцы превозносили старинное рыцарство и подняли артуровские легенды до уровня факта, проецируя средневековое прошлое на образ собственного Я. Американцы в XIX в. заново переписали историю Революции, придав ей бла-
этом регионе. Образцовое исправительное заведение для мальчиков существовало здесь с 1835 по 1849 г. Даже после того, как сюда перестали отправлять осужденных из Англии, колония существовала здесь еще в течение 24 лет. Ныне тюрьма восстановлена в качестве туристического комплекса — Примеч пер,
1 Linstrum Derek. Whatever is good of its kinde: some thoughts on architectural conservation. Lecture at Art Historians conference. London, 26 Mar. 1983; Robertson. Early Buildings of Southern Tasmania. 2.368—376. Арестантская камера в Колониальном Вильямсбурге «выглядит такой свежей и чистой, что невозможно представить себе, чтобы какой-то пьяница хоть раз ночевал в столь девственном месте» {Parr History and the historical museum. P. 58).
2 Latka George. Цит. по Haas. Secret We of the American tourist P. 24. Страсть Олд-букз к старинным реликтам также отдалила его от подлинных живых традиций и народных верований (Скотт В Антиквар (The Antiquary), см также: Brown David Walter Scott and the Historical Imagination. P. 53, 54)
J Langton. Natural Enemy. P. 61, 62. 4 Schuyler Images of America. P. 30,
517
городный оттенок партизанских действий : Закрывая глаза на тот факт, что христианство стало официальной религией Римской империи, романисты XIX в убеждали своих читателей, что причиной падения Рима была распущенность язычества Для того, чтобы сделать классическое наследие более достойным уважения, ученые объединяли греческий миф и библейскую традицию, не замечая при этом археологические свидетельства из Трои и Микен, которые угрожали бы репутации Гомера у викторианского читателя 2 В конце XIX в американцы превратили «Божественную комедию» Данте в трактат о пользе самоконтроля, при помощи которого средневековых католиков превратили в протестантских апостолов долга и воли 3
В таком преобразованном прошлом реликвии и воспоминания, пользующиеся дурной репутацией изгоняются, а пользующиеся дурной славой события опускаются Организаторы празднований 300-летия Ньюберипорта4 «игнорировали тот или иной трудный период времени, отдельные нелицеприятные события, или же нежелательных индивидов, они оставили без внимания отсталые политические страсти, словом, выбрали лишь немногое из обширного... контекста, чтобы выразить таким образом ценности нынешнего дня» 5 Тэрритаун долгое время отказывался признавать историческую ценность поместья Линд-херст, выстроенного в тюдоровском стиле А Дж Дэвисом6 и принадлежавшего некогда печально известному барону-разбойнику Джею Гул-ду (Jay Gould) 7 О Бенедикте Арнольде8 на праздновании 200-летия в Норвиче, шт. Коннектикут, его родном городе, даже не вспоминали
1 Girouard Return to Camelot, Dellheim Face of the Past, Forgie, Patncide m the House Divided P 210—213, Kammen Season of Youth, Ch 6 The American Revolution as a national rite de passage P 186—220
2 Higher Classical Tradition P 462, 463, Turner Greek Heritage in Victorian Britain P 169—72 Среди наиболее известных романов можно назвать следующие Е G E Bul-werLytion The Last Days of Pompeii 1834, Kingsley Charles Hypatia 1853, Lew Wallace Ben Hur 1880, Генрих Сенкевич Камо грядеши1? 1896
3 bears No Place of Grace P 158, 159
4 Нъюберипорт — расположен на северо-востоке шт Массачусетс, центр кораблестроительства и морской торговли со Старым Светом, в результате катастрофического пожара 1811 г и гражданской войны 1812 г постепенно утратил свое значение —Примеч пер
5 Wai пег Living and the Dead P 110
6 Дэвис Александр Джексон (1803—1892), американский архитектор, дизайнер и рисовальщик, известный прежде всего построенными им живописными сельскими домами Он способствовал установлению в середине XIX в привычного типа американского сельского дома в стиле «плотницкой готики» — Примеч пер
7 Tarrytown urging U S to cancel law for a Gould shrine, Jay Gould mansion wins status as a museum, Thomas W Enms Jay Gould mansion Hudson's Gothic castle //NY Times 16 Sept, p 33, 30,Oct,p 31, 19, Nov,p 41, 1964
Джей Гучд (1836—1892), американский менеджер, финансист и спекулянт, предприниматель в сфере железнодорожных дорог, замешан в целом ряде финансовых скандалов, приведших к крупным банкротствам и массовым разорениям вкладчиков Его имя стало нарицательным для обозначения наиболее неразборчивых в средствах «баронов-разбойников» американского капитализма XIX в — Примеч пер
8 Бенедикт Арнольд (1741—1801), патриотически настроенный офицер, который до 1779 г служил Американской революции, одержал ряд блестящих побед, а затем переметнулся на сторону Британии В США его имя стало синонимом предателя — Примеч пер
518
«Что тут поделаешь, когда все, что у вас есть — это Бенедикт Арнольд? — сокрушался президент местного комитета по организации празднеств. — Вот если бы только его убили, прежде чем он совершил измену. Тогда бы у нас был герой и все было бы гораздо проще».1 Картину с изображением канадской экспедиции Арнольда, которую попросили спонсировать еврейскую общину, пришлось убрать с празднования 300-летия Ньюберипорта, потому что его имя было бы нежелательным напоминанием об Иуде.2 Недовольные представители меньшинств отказались исполнять роли своих предков: потомки рабов с о-ва Св. Иоанна, США, Виргинские о-ва, отказались надевать одежду рабов для программы «живой истории».3
Из-за дурных ассоциаций реликвии могут подвергаться опасности. Античная статуя Венеры, найденная на раскопках в Сиене в XIV в., была разрушена из-за опасений враждебных действий со стороны язычников. Английские священники резко выступали против каменного круга в Эйвбери (Avebury),4 называя его зловещим реликтом черной магии.5 Памятник представительницам «древнейшей профессии» — проституткам, обслуживавшим горняков с золотых приисков в Калифорнии — был уничтожен чиновниками, которых смущало столь постыдное прошлое, выставленное напоказ. Изгнанные памятники впоследствии могут возвращаться назад, как это было со знаменитой статуей Фридриха Великого, убранной коммунистами с бульвара Унтер ден Линден, что знаменовало разрыв с прошлым Германии. Однако спустя 30 лет его восстановили в центре старого Берлина.6
Негативно изображаемое прошлое легко перевернуть с ног на голову. Так, персонажи «Хижины дяди Тома», призванные представить жестокость южного рабства, в конце XIX в. в романах Джоела Чандлера Харриса и Томаса Нельсона Пейджа (J. С. Harris, Т. N. Page)7 превратились в изображение патерналистского общества добросердечных ра-
1 O'Keefe Marian. Цит. по. Knight Michael. Benedict Arnold — a bicentennial nonper-son//IHT. 8 Mar. 1976. P. 3.
2 Warner. Living and the Dead. P. 119, 200—203.
3 Olwig National parks, tourism and the culture of imperialism. P. 255 n. 5. См.. Schle-becker. Social functions of living historical farms in the United States P. 147.
4 Мегалитическое сооружение в графстве Уилтшир, Англия, эпохи неолита. Представляет собой несколько концентрических кругов, составленных из гигантских каменных колонн весом до 50 т каждая. Внутри круга находится Камень Кольца, имеющий круглое отверстие естественного происхождения. Сооружение служило, по-видимому, ритуальным целям — Примеч. пер.
5 Burl Prehistoric Avebury. P 36—40.
6 East Germany to restore statute of Frederick //IHT. 30—31 Aug. 1980; Tanner Henry. East Germany rehabilitates Prussia to bolster its historical legitimacy I! IHT. 23 Mar. 1984. P 6.
7 Харрис Джоэл Чандлер (1848—1908), американский писатель, создатель фольклорного персонажа Дядюшки Римуса, старого и мудрого чернокожего человека, рассказывавшего детям сказки о братце Кролике, братце Лисе и других животных маленькому сыну владельца плантации, вплетая в рассказ некоторые свои философские рассуждения.
Пэпдж Томас Нельсон (1853—1922), американский писатель, в чьих произведениях воспеваются романтические легенды о довоенной жизни на плантациях американского Юга. — Примеч. пер.
519
бовладельцев и довольных жизнью рабов.1 Пребывание Авраама Линкольна на границе, в шт. Иллинойс, прежде рассматриваемое как испытание, которое молодой человек должен был преодолеть, приобрело после 1860-х дополнительную ценность благодаря Фредерику Джексону Тернеру, представившему границу как колыбель демократии. Нью-Салем, который раньше называли не иначе как «застойным гнилым болотом» и «навозным холмом», теперь стал «священным местом», где ковался характер Линкольна.2
На отбор и постановку инсценировок в ходе празднования 200-летия Американской революции в значительной мере повлияла ретроспективная потребность продемонстрировать собственную успешность. В действительности же, в ходе войны за независимость американцы не только выигрывали, но и проиграли сражения. Однако в 1976 г. все инсценировки неизменно заканчивались во славу Америки. Поражения становились «временным перемещением», а беспорядочное бегство именовалось «тактическим отступлением». Инсценируя сражение Ла-файета, высшие лица Коншохокена (Conshohocken) с гордостью говорили, что «не сделают того, что сделали люди Лафайета». «Послушать их, — комментирует события государственный чиновник, — так решение Лафайета перейти через реку, чтобы избежать столкновения с превосходящими силами, было величайшей победой в истории Америки»,3 Некоторых зрителей не устроило бы ничего, кроме победы. Поворачиваясь спиной к врагу во время инсценировки битвы при Пенобскот Бэй (Penobscot Bay), одна женщина ворчала. «И почему это они не сделали ничего, чтобы мы победили?»4 Чтобы сделать приятное французским посетителям, организаторы потешного варианта битвы при Ватерлоо в Брайтоне в 1983 г. позволили в один из дней сражения французам «победить».
Значительному преувеличению могут подвергаться также достоинства героев прошлого. Предки, которыми мы восхищаемся теперь, приобретают черты, ценимые сегодня. При этом их ошибки и неудачи скрываются или преуменьшаются Популярные современные представления о Вашингтоне и Джефферсоне, например, совершенно не согласуются с той жизнью, которую вели в XIX в рабовладельцы-плантаторы. Аналогичная ситуация складывается с Лютером, которого в Восточной Германии объявляли защитником пролетариата.5
1 R'ggi°- Uncle Tom reconstructed
2 Taylor R S How New Salem became an outdoor museum P 2
3 Collins William and Henderson Oran Цит по Shenker Israel U S bicentennial cures history's warts // IHT 5—6 July 1975 P 5
4 Цит по Clark When the paraders meet the button-counters P 44 Эти инсценировки в ходе празднования 200-летия гражданской войны были так популярны, что южане поминали не только свои поражения, но и свои победы (Karl Betts, testimony at House Appropriations Committee, 1961 Цит по Anderson Time Machines P 141)
5 Peterson Jeffersoman Image in the Amencan Mind, рассматривает те потребности, которые сформировали почтительное отношение к Джефферсону, но обходит стороной рассогласование между таким образом и фактами, Luther lauded // Times diary The Times 24 Sept 1982
520
Американцы, для которых история должна быть хроникой национального величия, избегают напоминания о том, что могло бы выглядеть постыдным или унизительным. Единственные негодяи, согласующиеся с исторической добродетелью — это «плохие парни» в вестернах, чье антигероическое поведение отражает послевоенный самоуничижительный стиль Голливуда.1 Однако в «истории Америки столь много героев, что она вполне может позволить себе наблюдать за тем, как кое-кого третируют, пусть даже это и делается неуклюже, с презрением, которого те заслуживают», — отмечает английский рецензент романа Доктороу «Рэгтайм». Напротив, в британском «методе исторических внушений, который ведет к тому, что около половины наших национальных деятелей более известны своими слабостями, нежели своими... достижениями, презрение присутствует с самого начала».2 С другой стороны, британские поклонники старины, считающие линии и круги из камней на полях доказательством существования развитой науки на заре истории и приписывающие доисторическим предкам преувеличенный благоговейным трепет, по-видимому, сами «одержимы романтизацией древних обществ и превращением их в столь же развитые, как и наше собственное, общества».J
Другие «улучшатели» подвергают пересмотру эстетические стандарты прошлого таким образом, чтобы они соответствовали их собственным взглядам. Те, кто отождествляет классическую красоту с «чистотой» белого цвета, пришли в ужас, когда Канова4 стал раскрашивать статуи в соответствии с действительной практикой античности.5 Трип-
1 Эту точку зрения представляет Национальная ассоциация и Центр истории преступников и работников правоохранительных учреждений (The National Association and Center for Outlaw and Lawman History), основанный в 1974 г. в Университете шт. Юта и ныне ассоциированный с Университетом шт Вайоминг.
2 Davis Russell Цит. по: Mingle with mighty // TLS. 23 Jan. 1976. P. 77.
J Patrick John. Цит. по. Ation Douglas. Stonehenge theory challenged in Australia // The Times. 22 Mar. 1980 P. 5 См.: Heggie. Megalithic Science; Williamson and Bellamy. Ley Lines m Question: Burl Science or symbolism: problems of achraeo-astronomy; Burl and Mitchell Living leys or laying the lies9 Культ доисторической науки в значительной степени обязан своим возникновением книге Стьюли (Stukeley) «Стоунхендж» (1740): «наши предки, друиды Британии. . подняли свои исследования, несмотря на все имевшиеся недостатки, на такие высоты, что могут посрамить современных исследователей, заставить их зажмурить глаза перед солнцем учения и религии» (p. vn).
4 Канова Лнтонио (Canova) (1757—1822) —• итальянский скульптор, один из виднейших представителей классицизма. Среди его наиболее популярных работ надгробья (папы Климента XIII, 1792), мифологические статуи («Амур и Психея», 1793), а также идеализированные портреты — «Полина Боргезе в образе Венеры», (1805—1807) и две колоссальные статуи Наполеона (Брера, Милан и Музей Веллингтона, Лондон), выполненные в стиле классической наготы персонажей. Оказал огромное влияние на развитие неоклассического стиля в Европе — Примеч. пер.
5 Greenhalgh. Classical Tradition in Art. P. 217, 218. Не далее как в 1950-х копию портика Аттала (Attalus Stoa), установленную Американской школой классических исследований в Афинах, не стали окрашивать в красный и голубой цвета, считая, что это не соответствует, однако, не оригиналу, а современным стереотипам {Ноте. Great Museum P. 29). При колониальном возрождении в конце XIX в также выбеливали посеревшие голубые и зеленые краски американских деревянных строений {Flaherty. Colonial Revival house. P. 9).
521
тихи, утратившие религиозное значение, утрачивают и боковые панели для того, чтобы они более соответствовали галерейному образу «картины». Современное стремление к контрастам приводит к нарушению декоративного замысла средневековья и Ренессанса при обновлении интерьеров церквей, подчеркивая различия между плоскими поверхностями, скульптурные черты и архитектурные элементы, которые первоначально должны были гармонично сочетаться вместе.1 Австралийские реставраторы добавили белый фасад, зеленые ставни и двери и полированную мебель из кедра для того, чтобы здания соответствовали английскому «поздне-георгианскому» стилю «к которому им хотелось бы, или же как они думали, их творение относилось».2 Современный вкус часто доминирует над исторической правдой и в том, что касается мебельной обстановки определенного периода. Так, спрямленные формы кресла, обычные в салонах XVIII в., ныне отвергают как ходульные и придают им более легкомысленный, «жилой» вид.3 В старинных зданиях, в которых действительно проживают люди, прошлое также идет по пути компромисса: кураторы исторического комплекса (1920-е годы) Кедровый гребень (Cedar Crest), в котором ныне расположена резиденция губернатора шт. Канзас, «постарались вернуть столько истории Канзаса, сколько было возможно, в то же время оставаясь в параметрах хорошего декорирования».4
Принципы вкуса и комфорта влияют на форму прошлого также при реставрациях и инсценировках. «Для того, чтобы предложить посетителям наименьший общий знаменатель между тем, что, по нашему мнению, соответствует истине, и тем, что, по нашему мнению, они хотели бы видеть», кураторы оставляют в стороне все неприятное и ординарное в пользу достойных музейных стен creme de la creme$ и мнимой безмятежности.' Вопрос о том, как праздновали Рождество в 1836 г. в Коннеровском поселении пионеров в прерии (Conner Prairie Pioneer Settlement), иллюстрирует иные формы давления на историческую правду. Вплоть до 1978 г. посетители этой реплики пограничного поселения в Индиане занимались «традиционными» рождественскими занятиями. Однако исследования показали, что в те времена Рождество практически никто, за исключением отдельных жителей, не праздновал. Так что персонал поселения решил относиться к Рождеству как к
1 Philippot Paul. Conservation and art historian. Lecture at the Architectural Association. London. 29 Feb. 1984; Walden. Ravished Image P. 6, 13, 92, 144
2 Lucas Clive. Цит. по: World of Conservation an interview with Clive Lucas. P. 237.
3 Butler J T. Historic rooms at Sleepy Hollow restorations. P. 69. «Обычно позволяют брать верх импульсу декорировать в соответствии со вкусами XX в ... Часто бывает так, что после того как исследования профессионалов вскрывают подлинные бумажные обоими, которые была оклеена комната, члены влиятельных комитетов игнорируют эти результаты, считая, что бумажные обои выглядят слишком уродливо, а потому „не подходят"» {Frangiamore. Wallpapers in Historic Preservation P 2). См.: Parr History and the historical museum. P 58, 59.
4 Richmond Nel. Цит. по: Craig Champions of history. P. 10.
5 Сливки сливок, самое-самое (фр.) — Примеч пер.
6 Stevens Mary Wistful thinking: the effect of nostalgia on interpretation. P. 11.
522
обычному зимнему дню 1836 г., и в этот день «пионеры» вполне реалистично резали борова. Однако эта вновь установленная точность вызвала возмущение посетителей, которые «поверить не могли, что мы действительно отказались от „подлинного", ранне-американского Рождества», которое они пришли отпраздновать. Падение посещаемости заставило пойти на компромисс в 1979 г. каждый день в декабре стал «кануном Рождества» 1836 г., и биографии поселенцев «подправили» таким образом, что они позволяли вести рождественские разговоры и заниматься соответствующими делами Методистскую семью — выходцев из северной части шт. Нью-Йорк — сдвинули по направлению к р. Гудзон для того, чтобы «они приобрели достаточное голландское влияние и могли принять... Св. Николая». Несколько росчерков пера превращают жену доктора из пресвитерианки в сторонницу епископальной церкви, «что отчасти позволяло немного украсить дом рождественской елкой».1 Подобно прототипичным историкам Хекстера, кураторы Коннровского поселения изменили фактам для того, чтобы суметь донести прошлое до аудитории, которая в любом ином случае просто осталась бы в стороне. В большинстве исторических мест именно ностальгия позволяет оплачивать счета Отсюда «даже не слишком отталкивающая непривлекательность, которая, как нам известно, была частью повседневной жизни — нехватка дров для отопления, запахи подгнившей еды, обычный набор болезней — кажутся неприемлемыми для представления в отражающей домашний быт экспозиции».2
Разногласия и вражду прошлого также упрощают или преуменьшают, превращая годы острых раздоров в благоприятные и упорядоченные времена. Маунт Верной3 сохранилось в качестве символа согласия первых американцев, хотя именно последнего потом как раз и не доставало. Во время же исторических инсценировок демонстрируется фальшивое дружелюбие между войсками юнионистов и конфедератов, что позволяет минимизировать нищету и агонию Гражданской войны.'1 Фильм «Рождение нации» (1914) представляет южан и северян как практически одинаковых людей, а саму Гражданскую войну как лишенную каких бы то ни было причин.' Скучные исторические тексты, в которых участники конфликта с обеих сторон изображаются как «вполне разумные люди, без стойких предрассудков», аналогичным образом лишают конфликт естественных человеческих черт. Никто не сможет себе представить по текстам, написанным после 30-х гг., те
1 Ronsheim Christmas at Conner Prairie P 16
2 Stevens Mary Wistful thinking P 10 Аэропарк и Фламбард Виллидж в Кулдроуз, Корнуэлл {Flambard Village Culdrose) также представляют прошлое так, чтобы в большей степени соответствовать ожиданиям публики, нежели историческим фактам (Kava-nagh History and the museum the nostalgia business)
3 Маунт Верной (окр Фэйерфакс, шт Вирджиния) — поместье, принадлежавшее Джорджу Вашингтону, его дом в течение многих лет и место успокоения — Примеч пер
4 Hall David Preserving what is best from the past Bostoma Dec 1971 P 13—\6,Hill, Mahan and Johns The changing view from Mt Vernon, Hosmer Presence of the Past P 41—62, Forgie Patricide P 168—172, Rainey Battlefield preservation P 85.
' Sorlm Film in History P 91—95
523
страсти, которыми была насыщена война», — заключает Франс Фитцджеральд.1
Однако прошлое не всегда представляют в благостном виде. При случае, позор и скандалы тоже преувеличивают. Сочувствующие историки изобретают или преувеличивают порочность и безнравственность врага. Публика злорадствует по поводу рассказов о Джеке-Потрошителе, любуется сценами казней в лондонском Тауэре, комнатой ужасов в музее мадам Тюссо, прощает прошлому пристрастие к кровавым удовольствиям, сама пребывая в благополучной безопасности относительно ушедших времен. Лондонское подземелье рекламируют как «Историю, написанную кровью! — полную ужасов средневековую Англию» как место для семейного отдыха в выходные, и рассказывают о черных табличках, отмечающих места казней, пыток, нищеты, чумных ям и тюрем прошлого. «Было бы смешно оставить без внимания этот аспект британской истории, если он может помочь „раскрутить"... второй по величине денежный мешок Лондона».2 Салем, шт. Массачусетс, где девятнадцать женщин были повешены только за то, что их посчитали ведьмами, теперь эксплуатирует эту давнюю дурную славу, называя себя «городом ведьм» — «Вам бы здесь не слишком понравилось в 1692 году», но «вам непременно стоит побывать здесь сегодня... Загляните за заклинанием».3 Убийство Лизи Борден, некогда наводившее ужас, те-
1 Fitzgerald France. America Revisited. P. 156.
2 Geddes Annabel. Цит. по: Plague and plaque. Times diary // The Times. 20 Oct. 1981. P. 14. См.: Chappell Helen. Horror, degradation, etc. // New Society. 3 Sept. 1981. P. 381, 382.
3 Salem. Witch Museum brochure, 1984. См.: Carlton Michael. New England's witch town // N. Y. Post, 12 Aug. 1980; Kay. Salem: fly beyond the witch image; Wallace. Visiting the past. P. 71.
524
перь стало той тайной, чьи душераздирающие подробности так и просятся, чтобы их в Фолл Ривер (Fall River) превратили в капитал. «Я считаю ее лучшим из маркетинговых инструментов, которым мы когда-либо располагали, — признается один из директоров туристической фирмы. — Мы должны сделать так, чтобы каждый связывал Лизи Борден с Фолл Ривер».1
Покаянная поза способствует «реалистическому» изображению неприглядной стороны прошлого — кварталов рабов, первых фабрик — и таких эпизодов, которые возбуждают, скорее, стыд, нежели гордость. В Андерсонвилле, печально знаменитой тюрьме времен Гражданской войны, посетители видят колодцы, которые несчастные узники вырывали голыми руками, туннели подкопов, и бухту Свитуотер Крик, которая когда-то стала красной от крови.2 У американцев появилась новая склонность к самобичеванию,3 однако и другие нации стали при изображении своего прошлого обращать внимание не только на славу, но и на пролитую кровь. При изображении Брэдфордской текстильной фабрики XIX в. доминирует жуткий грохот ткацких машин, вонь от красильных чанов, а для реконструированного крестьянского дома в Бак-лерз Хард (Buckler's Hard) специально для лорда Монтэгю воспроизвели «запах нищеты».4
Наихудшие ужасы прошлого невоспроизводимы, однако культ насилия и бессердечия, порожденный телевидением, позволяет изображать чудовищные преступления, немыслимые даже лет 15 назад, включая пытки инквизиции, клеймение рабов и газовые камеры Освенцима. Признанный теперь в качестве части всемирного наследия, Освенцим служит памятником страданиям мучеников, а Национальный музей холокоста в Вашингтоне является «заветом морального падения человека».5 Нет ничего слишком ужасного, чтобы о нем нельзя было бы вспоминать. Так, памятные вещи из лагерей смерти выставлялись на встрече жертв холокоста в Иерусалиме в 1981 г. Однако подобные беспощадные напоминания часто не способны вызвать подлинный ужас.
1 Raymond Kenneth. Цит. по. Lizzie Borden: new tourist lure? // Sacramento Bee. 5 Aug. 1982. P. A8.
2 Watkins A heritage preserved Listening. Andersonvtlle. Это место было отмечено в 1970 г. как достопримечательность.
> Kenneth L. Adelman. Stronger voice for U S. // N. Y. Times. 1 Aug. 1980. P. A23. Национальный парк США теперь уделяет такое большое внимание в своих интерпретациях сражений ужасам войны, что некоторые начинают подозревать его в пацифистских склонностях (Ratney Battlefield preservation. P. 77).
4 Bradley Ian. Bradford, gateway to the past // The Times. 13 Mar. 1982. P. 6; Historic smells waft into AIM museums, Quarterly Bulletin of the Association of Independent Museums. 1983. 23:3. Что такое «запах нищеты» специально не разъяснялось, но глава технической службы Больё (Beauheu) в разговоре со мной сказал, что это, по-видимому, смесь запахов вареной капусты, экскрементов и немытого человеческого тела {Willrich John. 25 Jan. 1985).
s World Heritage List, Nomination Form for Auschwitz Concentration Camp, 1978; Fra-dier Georges. Wonders of the world // UNESCO Courier. 1980. 33:8, 34; Vice-President George Bush. Цит. по: Ground broken for Holocaust museum // N. Y Times 1 May 1984. Си.: Home, Great Museum. P. 244—247.
525
Как предполагает Гита Серени, фильм «Холокост» потому имел успех, что «намеренно был сделан терпимым». «Там манипулируют историей и приукрашивают персонажей, предлагая простой выход миллионам людей из тех, кто устал чувствовать смутную вину из-за внутреннего сопротивления этой теме».1
Меняющиеся потребности также заново переформировывают прошлое, подобно тому как это происходило с предыдущими изменениями. Историки и биографы в 1920-х были склонны разоблачать достижения ранних американцев, тогда как в 1930-е ими же восхищались. Прежде возвеличиваемое при помощи воображения, сегодня прошлое зачастую теряет свою значимость.2 Романист Зигфрид Ленд показывает как отношение к музейным реликвиям на выставке в Мазурском поозерье менялось в зависимости от превратностей войны. В свете поочередных завоеваний русскими или немцами то, что местные жители «прежде считали трогательным, теперь считают безвкусным или даже безразличным».3 Некоторые предрассудки уходят в свете новомодных реликвий: обладающий определенной архитектурной ценностью арканзасский бордель, о котором некогда не принято было даже упоминать, теперь приобрел определенную социальную значимость. «Здесь ведь были не одни только проходимцы, — говорит основатель фонда Форт Смит, — некоторые выдающиеся люди также захаживали в дом мисс Лауры».4 Современная тенденция пролетаризировать прошлое привела к тому, что дощатый дом генерала Сэма Хьюстона в стиле греческого возрождения в Техасе превратился в грубо сколоченную хибару, которой сам Хьюстон, наверное, погнушался бы.5
Соперничество между безыскусным и красивым прошлым рассорило историков в Национальном историческом центре Линдона Брайана Джонсона в Техасе. Еще будучи президентом, Джонсон в 1964 г. построил на месте своего рождения небольшой дом, напоминающий тот, в котором он родился, и разместил там различные памятные вещи последних лет — свои и леди Берд. После его смерти некоторые из чиновников Национальной парковой службы решили заменить версию Джонсона на неприукрашенный оригинал. Однако другие, поддержи-
1 ВВС condones distorted history // New Statesman. 29 Aug. 1980. P. 9.
2 Jones A. H. Search for a usable past in the New Deal era. P. 712—714, 720; Strout. Veracious Image. P. 171
3 Lenz Siegfnd Heritage P. 452.
4 Yadon Julia. Цит. по. Brown P L. The problem with Miss Laura's house. P. 19. Сегодняшние терпимые нравы дозволяют жителям Запада гордиться теми аспектами прошло-то, которых еще недавно стыдились как позорного пятна [Grace Lichtenstem. Cities in West are starting to protect architectural relics of a gaudy past // N. Y. Times. 19 Aug. 1975. P. 67).
5 Leccese Michael. Sow's ear from silk purse? Texas landmark endangered, and Epilogue: cabin conversion complete // Preservation News. 1980. 20:12, 1,10, and 1982. 22:6, 12. По поводу тенденции изобретать деревенскую простоту, см.: Gowans. Rural Myth and Urban Fact in the American Heritage. P. 14—16. Carson Gary Living museums of everyman's history (1981), разъясняет — и восхваляет — новый популизм в Колониальном Вильямсбурге и где бы то ни было.
526
ваемые леди Берд, решительно возражали, заявляя, что сентиментальная реальность того, что президент считал своим родным домом, должна значить больше, нежели безжизненное и по большей части гипотетическое факсимиле настоящего дома. В конце концов дому все же был возвращен тот облик, который он имел в период с 1964 по 1972 г., поскольку «место рождения президента может реконструировать, менять обстановку и истолковывать лишь высшее должностное лицо нации».1
Реликвии и письменные памятники этнических групп также появляются, исчезают и заново всплывают на поверхность в ответ на изменение стереотипов. Некогда непримиримые враги, американские индейцы в 1920—1930-е гг. опустились до уровня шутов из табачных магазинов и кино, исчезли из общественного внимания в 1940—1950-е гг. и вновь появились в 1960-е гг. в качестве исконных жертв расистского империализма.2 В Дартмутском колледже, основанном в XVIII в. для обращения индейцев, комитет по изучению индейской символики запретил оскорбительные в расовом отношении карикатуры — в 1930-х фреску в столовой с фривольным изображением индейской скво закрасили; гигантскую голову индейца, украшавшую баскетбольную площадку, содрали; традиционные индейские кличи вроде «оскальпировать», или «ва-ху-ва» смолкли, а рубашки с изображением голов индейцев, были объявлены вне закона.1
В основе изменения прошлого всегда лежат мотивы, отражающие нынешние потребности. Мы переформировываем наше наследие для того, чтобы сделать его более привлекательным с точки зрения современности, мы стараемся сделать его частью самих себя, а себя — частью его; мы подгоняем его под нашу самооценку и наши устремления. Будь она величественной или скромной, возвышенной или позорной, мы постоянно изменяем историю в соответствии с нашими частными интересами или от имени нашего сообщества и страны.
Последствия изменения прошлого
Все эти изменения влияют как на историческое окружение, так и на нас самих. Помимо обретения более выдающегося, добродетельного, древнего или даже более ужасного прошлого, нежели это на самом
1 Bearss Furnishing Study Lyndon B Johnson National Historic Site. P. 3. Согласно заявлению леди Берд Джонсон, президент «ни на минуту не считал эту реконструкцию аутентичной» (3 Маг 1978, quoted on p 4) Приношу благодарности Роберту М Ади и Эдвину С Бирсе из Национальной парковой службы за интервью, 2 августа 1978 и 25 апреля 1984 гг , соответственно
2 Fitzgerald America Revised P 90—3, Batadle and Silet (eds) Pretend Indians, особенно Donald L Kaufmann Indian as media hand-me-down \975 P 11—34, and John A Price The stereotyping of North American Indians in motion pictures 1973 P 75—91
3 Kleiman Dena Dartmouth alumni trying to «Bring back the Indian » // N Y Times 3 Aug. 1980 P 16
527
деле было, подобные переделки отражают также непреднамеренные изменения, реорганизующие пространственный и временной характер прошлого. К таким непреднамеренным изменениям мы теперь и переходим.
Первым очевидным их результатом являются преувеличения. Мы делаем прошлое более ярким и живым, фокусируя внимание на наиболее величественных или наиболее значительных его следах и соединяя их в некое сложное единство.' «И даже в самых достоверных исторических описаниях, — писал Декарт, — где значение событий не преувеличивается и не представляется в ложном свете, чтобы сделать эти описания более заслуживающими чтения, авторы почти всегда опускают низменное и менее достойное славы, и от этого и остальное предстает не таким, как было».2 Спустя более чем триста лет, наблюдения Декарта все еще справедливы. В наши дни, как мы уже отмечали, культ повседневности соперничает со склонностью ко всему величественному и уникальному. Однако селективное сохранение и селективное внимание придает прошлому большую яркость и живость, нежели прежде, как, впрочем, и настоящему.3
Становящееся за счет этого более ярким прошлое более соответствует нашим ожиданиям, поскольку современное восприятие требует таких стимулов, которые редко может дать нам неприкрашенное прошлое. Мы уже привыкли к значительно более широкому диапазону артефактов и памятных мест, нежели наши предки, а потому едва ли сможем заметить (не говоря уже о том, чтобы восхищаться) тусклые и менее разнообразные продукты ранних эпох.
Однако то, что мы знаем о прошлом, все больше входит в конфликт с тем, как, по нашему мнению, оно должно было выглядеть. История сообщает нам, что жизнь в средневековье была тяжелой и бедной — ровно наоборот по сравнению с тем красочным, отважным и мужественным миром замков, соборов и рыцарства, который знаком нам по романам. Современная девушка в романе «Доктор Кто и Воин времени» распекает своих средневековых похитителей за тот запах дикости, который, собственно, только и мог быть им присущ: «Я знала, что в
1 Bate. Burden of the Past P. 67.
2 Descartes. Discours de la methode (1637). P. 7. Цит. по: Декарт P. Рассуждения о методе. II Декарт. Соч. Т. 2. М., 1989. С. 253.
3 Дымка селективности равным образом приближает отдаленное и удаляет близкое прошлое. «Мы прославляем XIII в , как если его итогом были ев Фома Аквинский, Данте, Шартрская Дева, тогда как XX в. Сводится для нас к Гитлеру, Херсту и секс-дивам Голливуда» (Muller H J. Uses of the Past. 1952. P 23)
Шартрская Дева (La Belle Verriere) — знаменитый витраж XII в. в Шартрском соборе.
Херст Уильям Рэндальф (1863—1951), американский издатель, создавший крупнейшую национальную сеть газет. На пике карьеры в 1935 г. он владел 28 крупными газетами и 18 журналами. Однако депрессия 1930-х и собственная экстравагантность привели к тому, что он утратил контроль над собственной империей. Его методы работы оказали значительное воздействие на современную американскую журналистику, способствовав становлению так называемой «желтой прессы». — Примеч пер.
528
средние века все были неряхами, но не до такой же степени! Могли бы оставить туристам хоть немного иллюзий».' Невзирая на становящиеся известными факты, мы продолжаем смотреть на прошлое сквозь розовые очки. Так, например, когда мы слышим о книгах догуттенбергов-ской эпохи, то в воображении всплывает мир роскошных украшенных рисунками манускриптов, хотя понятно, что подобные работы были редки и видеть их могло куда меньшее количество людей, нежели сейчас, когда мы буквально ослеплены мертвенным блеском обложек в книжных магазинах. Однако нас продолжают восхищать средневековые манускрипты как символ древней мудрости, тогда как мишурные триллеры символизируют лишь обнищание современной культуры.
Изменяя прошлое, мы также придаем ему некоторое единство, сообщая разрозненным пестрым сегментам некое подобие. Мы сводим разнообразие предшествующих форм существования либо к нескольким темам в пределах узкого временного промежутка, либо к обобщен-
1 Dicks. Doctor Who and the Time Warrior. P. 64.
529
ному единообразию. Подобное сведение выглядит парадоксально: ведь, как бы то ни было, речь и письмо придают передаваемой с их помощью истории завершенный вид, наука проливает свет на еще более отдаленное и обширное прошлое, волны ностальгии набегают на берега современности, исторические свидетельства — текстуальный анализ, радиоуглеродный метод —- позволяют все точнее определять возраст и стиль. И тем не менее мы минимизируем различимость этих множащихся событий прошлого, объединяя все «великое» в одну категорию тем, что рассматриваем их как «древние» и наделяем большинство реликтов и воспоминаний сходным ароматом старины.1 Сохранившееся и возрожденное прошлое сливаются в одно целое, а прежняя темпоральная уникальность превращается в расплывчатый континуум. Мы все чаще ищем неопределенное прошлое, по выражению Роберта Харбизона «без тривиальной и досягаемой индивидуальности пришпиленного к нему года».2 Для современных почитателей древности времена создания Стоунхенджа и его разрушения не слишком различаются. И то, и другое по большей части передается словом «прошлое», а календарная точность только помешала бы благоговейному поклонению перед древностью.3
Видимая гомогенность прошлого произрастает из нескольких причин. По одной из них, вещи, состоящие из сходного материала, подвергаются и атмосферным воздействиям примерно одинаковым образом. Следы времени на аттическом храме и мемориале Альберта — в целом схожи. Отсутствие употребления также оказывает гомогенизирующее воздействие. Вес реликвии, которые ныне оказываются бесполезны в функциональном отношении, попадают в одну темпоральную категорию: они в равной степени ахронистичны — как десять лет, так и десять веков тому назад.
Придаваемые прошлому изменения и добавления подкрепляют то ощущение, что в сущности это одно и то же. Популярные исторические графические образы — дом в стиле фахверк, окна из узорного стекла в пабах, замки с указательными столбами к ним, дамские шляп-ки-«колокола», паровые двигатели — теперь связаны не с каким-то определенным периодом или эпизодом времени, но с прошлым вообще, приводят в действие генерализованное чувство ушедших дней. В. И. Томсон рассматривает составную среду «прошлого» в Южной Калифорнии — гребное колесо от парового двигателя, средневековые
1 Mairaux Voices of Silence. P. 591; Bate. Burden of the Past. P 70. Роберту Лоувеллу во время приступов безумия «вся история казалась одним нескончаемым событием, где каждый мог встретиться с каждым. . все различия времени исчезли, и мир был населен тиранами и гениями, которые толпились и пихали друг друга» (Jonathan Miller. Interview 1980 // Ian Hamilton, Robert Lowell. P. 314). Елена Уэндлер считает, «что это — обширный театр конкурирующих событий европейского прошлого, таким как его должен был видеть американец» (American poet // N. Y. Review of Books. 2 Dec. 1982 P. 4—6).
2 Harbison Robert Deliberate Regression. P. 161.
3 Mitchell James. Druids at Stonehenge // The Times. 30 June 1978. P. 19. См.: Solstice invasion of Stonehenge, letters // The Times. 28 June 1978. P. 17.
530
замки, ракетные корабли — как ландшафт «осколков»,1 но эти ностальгические образы, которыми мы так долго мерили историю, в действительности сливаются в нечто единое, отправляя воображение назад, к тому времени, которое всеми почитается как «древнее».
Соответствие друг другу реликвий и письменных свидетельств также делает прошлое более гомогенным. Переработанное наследие приобретает искусственный вид согласованного единства, чуждого дряхлой, ветхой и расходящейся природе нетронутого прошлого, за исключением, разве что, валунов, которые нам оставило естественное время. Когда реставраторы нацелены на достижение «чарующего и богатого эффекта, удовлетворяющего ... вкусу современного декоратора, — отмечает Ада Луиза Хакстэбл, — это приводит к тому, что большинство отреставрированных зданий выглядят так, как если бы они вышли из рук одного и того же декоратора. Все они становятся... Вильямсбур-гами».2
Даже реконструкции, при которых намеренно оставляют аккреции, дабы подчеркнуть извечно переменчивую преемственность, часто ведет к обманчивой гомогенности. В доме, где присутствует ряд стилей, реконструкция каждой комнаты тяготеет к какому-то определенному пиковому ее периоду. Это создает впечатление того, что разные эпохи, скорее, сосуществуют, нежели сменяют друг друга. Подобные пики совершенства всегда несут на себе некую печать фамильного сходства: несмотря на очевидные различия между комнатами, посетитель ощущает их сходство как залог успеха.
Адаптации, такие как Жирарделли-Сквер, Куинси-Маркет и Ковент Гарден, так же демонстрируют очевидное сходство. «В конце концов, дело не в том, что определенные места различаются своей историей, — говорит Хаас, — но в том, что они используют историю как оправдание своей все большей и большей схожести, в утешение туристам». Это происходит даже при тех реставрациях, где пытаются избегнуть соблазна трафарета Жирарделли-Куинси, как, например, в Школьном комплексе в Олд Джером, который «по-своему точно воспроизводит облик и рекламные ходы» своих предшественников.3
Переоборудованные исторические здания в итоге проявляют тенденцию к сходству, потому что современные потребности и технологии накладывают униформирующии глянец на их некогда очевидную индивидуальность. К какой бы эпохе ни относилась охраняемая территория первоначально — неолитической, средневековой или эпохе ко-
1 Thompson W. I. At the Edge of History. P. 12.
2 Huxtable Ada Louise. The old lady of 29 East Fourth St. // N.Y. Times. 28 June 1972, sect. 2. P. 22.
3 Haas. Secret life of the American tourist. P. 22,24. Завяжите туристу глаза и доставьте его куда-нибудь на Канал-Сквер в Вашингтоне, Жирарделли-Сквер в Сан-Франциско или Куинси-Маркет в Бостоне, и он ни за что не сможет сказать, чью историю он воспроизводит или вспоминает... все реставрации взаимозаменяемы по своей сути» (Andrew Kopkind. Kitsch for the rich. The Real Paper (Cambridge, Mass.). 19 Feb. 1977. P. 22). См.: Thome. Covenl Garden Market. P. 87—90.
532
роля Эдуарда, — посетитель склонен видеть (а потому ждет этого) сходную планировку и те же самые параферналии. Стандартная экспозиция и практика реставрации накладывает современный лоск на реликты любой эпохи.1
Исходя из знакомых уже оснований, Джордж Даби высказал предположение, что наши далекие предки, описанные в средневековых генеалогиях, на протяжении целых поколений разительно похожи друг на друга. Под рукой у генеалогиста, как правило, не было мемориальных событий, простирающихся далее вековой давности, а потому он «проецировал собственные фантазии на лежащую за пределами памяти тьму», изображая
вымышленных людей, чьи черты и одежда воспроизводили черты и одежду тех, по чьему заказу он работал, тех, кто хотел, чтобы их нравы послужили моделью, — от добродетелей, которые они исповедуют, до недостатков, которыми они гордятся... Эти услужливые построения, оборачиваясь к современной жизни, связывают ее с размышлениями о том, какой должна была бы быть жизнь.
А потому членов семьи на протяжении нескольких столетий изображают «всех в одних и тех же одеждах, одних и тех же позах, совер-
1 Trillin. Thoughts brought on by prolonged exposure to exposed brick. P. 100, 104; Liebs. Remember our not-so-distant past? P. 33.
533
шающих поступки, оцениваемые с позиций, присущих тому времени, когда работа была выполнена, и соответствующих взглядам тех, кто ее заказал».1 Нормативные фигуры настоящего налагают свой отпечаток на всем протяжении прошлого.
Особенно отличались переделками прошлого в соответствии с собственными желаемыми добродетелями, как мы видели в главе 3, викто-рианцы. Модернизируя греков и архаизируя самих себя, викторианцы могли смотреть на деятелей прошлого как на современников.2 Безукоризненные классические персонажи Литона3 в «Последних днях Помпеи» и У. X. Маллока в «Новой республике», идеализированная жизнь представителей высшего класса XIX в. на картинах Альма-Тадема,4 где, по замечанию Дженкинса, «не было ни транспорта, ни припасов».5 Кенельм Дигби6 «очистил»7 образ рыцарства от грубой средневековой действительности; английские радикалы, зараженные средневековым вкусом, считали Большой Зал (Great Hall) символом классового единства;8 американцы периода fin-de-siecle идеализировали средние века как эпоху прямодушия и открытости, наделенную художественной и эмоциональной отзывчивостью, в которой они отказывали интроспективному настоящему.9 Традиционалисты мечтали о том, чтобы заменить настоящее прошлым, однако обычно оказывалось так, что сегодняшний день был связан со вчерашним за счет того, что вчерашний день отвечал сегодняшним устремлениям.10
1 Duby. Memories with no historian. P. 12, 14.
2 Turner. Greek Heritage in Victorian Thought. P. xii, 8, 229, 263, 383.
1 JiummoH лорд Роберт (Эдвард) Булвер-Литтон (1831—1891) — британский дипломат и вице-король Индии (1876—1880). Однако помимо блестящей дипломатической карьеры он известен также своим значительным поэтическим наследием (псевдоним Оуен Мередит). — Примеч. пер.
4 Альма-Тадема сэр Лоуренс (1836—1912), родившийся в Голландии английский художник, изображавший преимущественно сцены из жизни древнего мира. Его работы пользовались при жизни большим успехом. Особого успеха Альма-Тадема добился в изображении античной архитектуры и костюма, точной передаче текстуры мрамора, бронзы и шелка. — Примеч. пер.
5 Jenkyns. Victorians and Ancient Greece. P. 316—17.
6 Дигби Кенельм (1603—1665), английский царедворец, философ, дипломат и ученый, живший во времена Карла I. — Примеч. пер.
7 В тексте стоит bowdlerized —- выбрасывать все нежелательное, одиозное. Термин происходит от имени проф. Т.Боудлера, который выпустил в 1818 году особое издание пьес Шекспира, в котором были опущены «слова и выражения, которые нельзя произносить вслух при детях». -— Примеч. пер.
8 Большой зал — главное помещение в средневековом поместье феодала, замке, монастыре, где обычно происходили общие трапезы. В замках он служил также и другим целям: здесь отправляли правосудие, проводили увеселительные действия, а по ночам здесь на соломе спали слуги. — Примеч. пер.
9 Girouard. Return to Camelot. P. 60, 146, 179, 70, 76; tears. No Place of Grace. P. 149, 163.
10 Blaas. Continuity and Anachronism. P. 141; Burrow, Liberal Descent. P. 224—228. Пып викторианских, историков весьма часто исходит из... перенесения в прошлое энтузиазма чего-то вполне современного, как то, энтузиазма демократии, свободы слова или либеральной традиции (Butterfteld. Whig Interpretation of History. P. 96).
534
Презентистские наклонности приводят к тому, что подобными анахронизмами усеяно все прошлое Америки Героев Революции изображают непременно толерантными, поборниками равноправия и пекущимися исключительно об общем благе — это те черты, которых мы, их потомки, должны быть достойны Если бы только Франклин, Вашингтон или Джефферсон могли представить себе, чем все это обернется, размышляет один ученый, наша регулярная армия, надутая аристократия привели бы их в смятение и озадачили бы «Действительно, даже сама Декларация независимости осуждает нас столь же ясно, как она осуждала короля Георга, поскольку те преступления, которые она вменяла ему в вину — это часть нашей современной жизни» ' Другой ученый заклинает учителей истории предотвратить упадок республики тем, что вновь возжечь «стремление вернуть к спартанским ценностям самопожертвования, которые вели англичан к тому, чтобы строить свою жизнь и новую нацию в Америке» 2 Однако и то, и другое — и преступления и дух самопожертвования — это современные понятия, не имеющие отношения к прежним временам За пределами своего периода внешний вид, лица и поступки персонажей исторических романов, также принадлежат решительно нашему времени «На Западе Луи Лямура3, — с гордостью заявляет издатель самых популярных в Америке романов о жизни на границе, — женщина идет рядом с мужчиной, а не позади него»,4 Лямур изображает прошлое таким, каким, по мнению его читателя, должно быть настоящее
Аналогичные иллюзионистские критерии влияют и на осязаемые реликвии Для того, чтобы считаться заслуживающим доверия, исторические свидетельства должны до некоторой степени соответствовать современным стереотипам Если средневековые строения не похожи на замок, если в колониальных фермерских домах в Новой Англии отсутствуют подсвечники и прялки, а готические церкви построены не из разноцветного кирпича и в них нет кресел под балдахином для духовенства, то они как реликвии не соответствуют современным ожиданиям В действительности же все эти черты являются анахроничными добавлениями 5 Более того, сам процесс соответствия современным
1 Zuckerman Irrelevant Revolutionl P 238
2 Hume Ivor Noel Цит no Gary Carson Living museums of everyman's history P 32
3 Лямур Луи (1908—1988), настоящее имя Луи Диаборн Ламур (Louis Dearborn La-moore) американский путешественник, авантюрист и популярный писатель С 15 лет путешествовал по миру быт старатепем на Западе матросом на шхуне в Восточной Африке, жил с бандитами на Тибете, работал погонщиком слонов профессиональным боксером и сборщиком фруктов Автор бопее 100 книг, большую часть которых составляют вестерны В 1983 г стал первым писателем, получившим Золотую медаль Конгресса, а на следующий год — президентскую Медаль свободы — Примеч пер
4 Bantam Books advertisement 1982
5 Clark Kenneth Gothic Revival Тюдор, который мы видим сегодня — это вовсе не тюдор XVI в но тот тюдор, образ которого создан строителями XX в , которые имели опредеченные представления о том, как дотжен выглядеть тюдор на самом деле (Рппсе Reality stranger than fiction P 14) фрески Артура Эванса в стиле ар-нуво в Кноссе сформировали современный образ того, как должна выглядеть минойская культура {Spars-holt Disappointed art lover P 249)
535
ожиданиям заставляет реставраторов почувствовать, что реконструируемое ими прошлое не только достоверно, но даже более достоверно, нежели то, что послужило стимулом к деятельности, просто потому, что они знают о прошлом гораздо больше, чем те, кто жил в то время.1
Повсеместность таких анахронизмов помогает понять, почему восстановленные реликты так часто кажутся более «правильными», чем оригиналы, поскольку первые в большей степени соответствуют не реликтам прошлого, а современным представлениям по поводу предполагаемых мотивов прошлого, которые лишь отчасти воплотились в сохранившихся строениях. Сторонники восстановления придают гению прошлого конечную форму, но в духе своего собственного времени; их работа больше соответствует восприятию прошлого их собственной эпохой, нежели подлинному прошлому.2 Именно потому, что какой-то из витражей XVII в. выглядел слишком «правильно» готическим, Певз-нер заподозрил, что над ним поработали викторианцы.3
Однако даже заведомо претерпевшее манипуляции и измененное прошлое легко может сосуществовать рядом с неизмененными реликтами. В исторических деревнях старые дома in situ ютятся рядом с другими, привезенными издалека, с репликами несохранившихся строений и с обычными древностями. На указательных знаках и в путеводителях обычно оговаривается что есть что, однако посетители, конечно же, быстро об этом забывают, если вообще обращают внимание на разницу между подлинным предметом и его имитацией, нетронутым реликтом и восстановленным, специфическим и родовым.4 «Большинство посетителей не различают реконструированные и оригинальные здания просто потому, что аутентичность их не очень беспокоит»; «похоже, что строение вовсе не обязательно должно быть оригиналом для того, чтобы вызывать интерес»; «хотя публика выражает некоторое удивление по поводу того, что данные сооружения не являются оригинальными, она ... редко бывает разочарована, если выясняется, что те подверглись реконструкции», — вот примеры типичных суждений кураторов.5 Во всяком случае, ко всем зданиям относятся примерно с одинаковой
1 «Как показали последние выставки в музее Гетти, фрагменты вилл Помпеи можно восстановить с такой тщательностью, которая. . превосходит оригинал» (Jencks Introduction. Post-Modem Classicism P 10).
2 Hitchcock and Scale Temples of Democracy. P 205.
3 Цит. по: Adams Lost Museum. P. 88
4 Utley. Preservation ideal P. 44 Переводчик в Гринфилд говорит: «Не знаю сколько раз в день приходится слышать: „А я и не знал, что Генри Форл, Томас Эдисон, Ной Вебстер и братья Райт все жили в одном городе"» (пит по Phillips Greenfield's changing past. P. 11)
5 Letters to the author from David A Armour, Mackinac Island State Park Commission. Michigan 1 Dec. 1980, Jean С Smith Liberty Village Foundation, Flemington // N J. 25 Nov. 1980, Ronald G Wilson. Appomattox Courthouse National Historical Park Virginia. 25 Nov. 1980. Однако посетители домов великих людей желают видеть именно те предметы, которыми эти знаменитости пользовались {Irwin Visitor response to Interpretation at Selected Historic Sites P 153 — 155).
536
заботой и научным тщанием, дело лишь в размерах затрат, благоприятных возможностях или вкусе к согласованности. Смешение оригиналов и подделок, похоже, смущает владельцев не больше, чем публику.
Подобное смешение в действительности выступает предметом гордости тех, кто демонстрирует собственную изобретательность как нечто равное (если не превосходящее) реальной старинной вещи. «Мастеру всегда льстит, — утверждает реклама репродукции мебели собственными руками, — когда его творение принимают за оригинал».1 Другие предлагают тем, кто «устал» от своей современной мебели: «Мы состарим ее для вас. Закажите иллюстрированный буклет с ценами на мебель в стиле чиппендейл, шератон и т. д.».2 Причем важен здесь не обман — любой эксперт сможет отличить подделку. Значение имеет удовольствие от аутентично реплицированного прошлого. Конечно, в этом смысле аутентичной может быть только реплика.
Многих привлекает именно то, что им об этих ухищрениях известно. Обновленные реликвии кажутся лучше нетронутых старинных вещей именно потому, что они сделаны специально для нас. Мы комфортно чувствуем себя рядом с таким придуманным прошлым, потому что оно является отчасти продуктом современности, его создали такие
1 Colonials Cohasset. Hagerty catalog, 1967.
2 Peterborough. Applied art? // Daily Telegraph. 24 July 1979. P. 14.
537
же люди, как мы — а не давным-давно какие-то неизвестные нам люди с чуждой нам судьбой и непонятным жизненным путем.
Трансформированная таким образом история становится больше, чем жизнь, в ней сливаются намерения и осуществление, идеал и действительность. Осуществляя фантазии, наше собственное время нас отрицает, мы превращаем прошлое в эпоху, похожую на настоящее — за исключением того, что у нас нет перед ней никакой ответственности. Настоящее нельзя отлить по такой форме, поскольку мы делим его с другими людьми; прошлое же податливо и мягко, потому что его обитатели уже не могут противостоять нашим манипуляциям.
Насыщая прошлое интенциями и изобретениями нынешнего дня, мы также отдаляем его, выделяя ему, однако, некий собственный мир — прежде всего, мир музея. Реликвии, лишенные своего функционального контекста, могут быть представлены исключительно для обозрения, а культ поклонения лишь подчеркивает различие между бесполезным ныне, но привлекательным прошлым и будничным настоящим. «На одной стороне пластик, разного рода гаджеты,1 ничто, на другой — красота и культура, мумифицированные в музее».2 С «прекрасным кувшином для сливок, в котором нет сливок, голландской печью, в которой никто не печет хлеб, креслами, перевязанными ленточками так, что никто не мог на них сесть, кроватях с шишечками, на которых никто не спит, и комнатами, в которых никто не живет», музеи с необходимостью лишают прошлое жизни. И подобно музейным реконструкциям, «стойкая назидательная атмосфера» большинства интерьеров музеев «утрачивает чувство жизни и тепла» целых веков «непрерывного пользования и развития».3 Уже сам процесс классификации отдаляет и приглушает прошлое, как это происходит с виньетками Чемберлена, рассортированными для архивных целей. «Кипы бумаги медленно распределяются по классам, и по мере того, как они обретают тусклое бессмертие в Особой коллекции, они утрачивают личностные черты».4
Многие древности, как мы уже отмечали, оказываются в музейных витринах куда более доступными, нежели на своих исконных местах, таких как свод собора, или джунгли Центральной Америки Но если перемещение реликвий в музейные стены позволяет проще их увидеть, оно нарушает при этом темпоральное сознание наблюдателя. В старинном здании или ландшафте, находясь среди подлинных остатков прошлого, можно совершить путешествие во времени, тогда как в музее
1 Термин «гаджеты» (gadgets), который означает разного рода приспособления, безделушки, то, что по-русски можно передать словом «штуковины», широко используется в современной философской и культурологической литературе (см , например, Ж Бод-рийяр Система вещей M, 1995) —Примеч пер
2 Marrey Grands magasins P 246
3 Benson Spirit of 76 P 24, Watkm Rise of Architectural History P 187 «Как долго идти из одного конца музея в другой, и какими исключительно безжизненными кажутся здесь самые прекрасные вещи (Benjeman Antiquarian prejudice 1937 P 69) Многие музеи сегодня кажутся гораздо более живыми, чем прежде, однако никакая живость не может вернуть их реликты в настоящее.
4 Preserving the Past. P 107.
538
все они лишены длительности. И даже самое искусное размещение, самая захватывающая дух близость не может компенсировать ее отсутствие. Мраморы лорда Элгина, изъятые из Парфенона, теперь можно рассмотреть в Британском музее во всех подробностях, но все это вне диахронического контекста. В Акрополе они были интегральной частью бессмертного ландшафта, и можно было ощутить связь прошлого и настоящего.1
Побочные моменты почитания реликвий также могут отдалять их от нас. Указательные знаки, заборы, ограждения, подстриженные загоны отчуждают сохранившиеся следы прошлого от современного окружения. Шум, производимый посетителями, отделяет предметы старины от локального контекста. Затерявшийся посреди торговых киосков и машин посетителей, Стоунхендж с таким же успехом мог бы находиться не на Солисберийской равнине, а посреди Трафальгарской площади.2 Даже без сопутствующей поклонению реликвиям суеты, происходящие вокруг них изменения приводят к тому, что последние выглядят в современном окружении все более и более не на своем месте. Продлевая жизнь чтимых строений, мы подвергаем угрозе сам аромат старины. Сохраняемые памятники древности плывут по воле волн в море современности — изолированный объект выделяется из окружения именно тем, что он один причастен древности.
А потому особая забота о предметах старины часто приводит к поразительным неувязкам. До принятия постановления о воздушных правах в Нью-Йорк Сити в 1971 г. многие достопримечательности были обречены на то, чтобы затеряться среди растущей вверх застройки. Новое постановление допускает перенос прав на свободное пространство над старинными зданиями на смежные местоположения, где новые строения могут превысить установленную высоту, и допускает регрессные требования по компенсации «причиненного ущерба» пространству над историческими достопримечательностями. Это постановление действительно позволило спасти некоторые старинные строения, однако превратило их в карликов на фоне высотных зданий.3 Церковь Св.
1 Я вовсе не собираюсь утверждать, что все древние реликвии должны оставаться in situ, ведь большинство людей предпочитает, чтобы они находились в более доступных местах. Великие произведения искусства могут приобрести дополнительную ценность, избавившись от контекста времени и пространства, как и намеревались их создатели. «Наш век заражен манией демонстрировать вещи только в той среде, которая бы им соответствовала, тем самым подавляя суть вещей», при этом акт ума, который изолировал их от среды» стоит на первом месте. Эта тенденция в такой же мере присуща сегодняшнему дню, как и временам Пруста. Однако шедевр, который «созерцают посреди мебели, орнаментов и драпировки того же периода, затхлых помещениях... не дает нам того бодрящего наслаждения, которое мы можем ожидать только в публичной галерее», где нейтральный лишенный суеты фон гармонирует куда лучше с «теми сокровенными местами, куда художник удалялся в ходе творчества» (Remembrance of Things Past. 1:693, 694. См.: Пруст. Под сенью девушек в цвету).
2 Chippindale. What future for Stonehenge?; idem, Stonehenge Complete; Royal Commission on Ancient Monuments. Stonehenge and Its Environs.
3 Costonis. Space Adrift. P. 54—61; Goldstone and Dalrymple. History Preserved: Guide to New York City Landmarks. P. 25; Huxtable. Kicked a Building Lately? P. 269—272.
539
Троицы на Манхэттене, Старая фондовая биржа и Таможня, которые уже утратили свой прежний масштаб на фоне окружающих их гигантов, могут в результате осуществления этих благих намерений затеряться окончательно, как, например, ценой дисгармоничного соседства с массивной башней отеля были «сохранены» в мидтауне выполненные в итальянском стиле дома Вийяра'.
Уже сами по себе толпы посетителей, устремляющиеся к историческим местам и строениям, обесценивают исторический опыт. Согласно произведенному в 1970 г. исследованию, Вестминстерское аббатство находится ниже «минимального уровня комфортности» (35 человек на квадратный фут) в течение более половины всего времени, причем туристы часто образуют недопустимую сутолоку, шум, а помещение при этом нагревается от тепла их тел и дыхания.2 Во многих музеях ордам посетителей едва удается взглянуть на всемирно известные реликвии живописи. «Я слышал, что Мона Лиза — неплохая картина, — пишет один из критиков, — но за все время, когда я бывал в Лувре, мне так и не удалось ее рассмотреть. Я видел стеклянный футляр, в котором она хранится, и один раз мне почти удалось одним глазком на нее посмотреть, но меня тут же оттеснили назад к заграждению».3
Чрезмерная популярность уже давно в мире мешает восприятию исторических окружений. Еще в 1877 г. в Кенильворте Генри Джеймс возмущался по поводу «гвалта стилизованной под старину тарабарщины бродячих торговцев вдоль крепостной стены, продававших фотографии и памфлеты по 2 пенни», и «полудюжины растянувшихся на траве бродяг, накачавшихся пивом». Как и в других исторических достопримечательностях, «там всегда полно народа, и непременно кто-нибудь напьется». «В самых романтических местах в Англии происходит постоянная „кокнификация", на которую приходится делать поправку... Кажется, что даже эхо в этих прекрасных руинах проглатывает все звуки „х"», — при этом Джеймс имеет в виду именно вульгарность зрелища, а не количество посетителей.4 Рост массовой популярности исторических памятников еще в большей мере осложнил эти проблемы, снижая тем самым историческую значимость большинства наиболее известных реликвий.
Подобно тому, как в ландшафтных парках XIX в. стремились избежать любых напоминаний о мире повседневности, менеджеры многих исторических мест стремятся отделить эти «заплаты» от мира прошло-
1 По всей видимости, имеется в виду Генри Вийяр (1835—1900), американский журналист и финансист, один из крупнейших предпринимателей в сфере железнодорожного транспорта и электромашиностроения.
Midtown — центральная часть города, расположенная между тем, что обычно называется downtown (нижний город, деловая часть) и uptown (верхний город, жилая часть). — Примеч. пер.
1 Наппа. Cathedrals at saturation point? P. 179—81; English Tourist Board, English Cathedrals and Tourism. P. 56-—9.
3 Goldberg. Jostling over Mona Lisa // IHT 5—6 July 1980. P. 8.
4 James Henry English Hours. P. 124, 125.
542
го; незримость настоящего обостряет восприятие ушедших времен посетителями. Если убрать из виду цементные заводы, жилую застройку и даже современное фермерское оборудование, все остальное, что мы видим на поле битвы Стоунз Ривер, относится к 1860-м гг., включая и поля, на которых выращивают только лишь старинные сорта хлопка.
Подчеркивание более раннего в ущерб недавнему — также отдаляет прошлое от настоящего. Акцент на давнем прошлом способствует формированию понятия прошлого как того, что стоит особняком и лишь отдаленно и по касательной связано с сегодняшней жизнью. Переоборудование в Сакраменто пакгаузов начала XX в. в бутики и свечные лавки XIX в. стерло одну из памятных для наблюдателя вех; его детские воспоминания, личные связи с историей были вытеснены изящным и старомодным, но не имеющим отношения к подлинному прошлому антиквариатом.1 Сохранение исторических памятников, фокусирующееся только на отдаленном прошлом «затрагивает людей только на минуту, в точке, удаленной от их житейских забот, — пишет Кевин Линч. — Оно столь же лишено личностных черт, сколь и удалено во времени. Ближайшее всегда эмоционально, более важно, чем отдаленные времена, хотя далекое прошлое представляется нам более благородным, загадочным и интригующим». Наши реальные связи простираются на «ближайшее и не слишком удаленное прошлое».2
Сохранение наследия прошлого, относящегося к отдельному периоду, как это происходит в Вильямсбурге, также приводит к тому, что прошлое кажется решительно отличающимся от настоящего. Если все, что находится на охраняемой территории, относится лишь к одному историческому периоду, это создает эффект статичности, в отличие о современных ландшафтов, где новое и старое сосуществуют вместе. «Ни одно поколение не начинает с пустого места», кроме, разве что, поселений пионеров; «артефакты предшествующих поколений не исчезают в никуда, они переполняют собой пространство».3
Даже там, где прошлое и настоящее смешиваются физически, акт истолкования всегда означает их сегментацию. Использование двух названий у Бостон-стрит означает, что «старое название» лежит под современным, делит внимание между прошлым и настоящим, заставляя посетителей обращать внимание то на исторические компоненты окружающего, то на их современные составляющие, но никогда на то и на другое вместе. Намеренное подчеркивание черт времени в помеще-
1 Frye Thomas. My history is missing // Preservation News. 1977. 17.12, 16.
2 Lynch Kevin. What Time Is This Place' P. 61. «Все более раннее, чем XVIII в., совершенно мне чуждо», признается коллега Андерсона по плантации Плимут (Time Machines. Р 81)
3 Steinberg Has anyone seen the Zeitgeist' p 24. См.: Lowenthal. American way of history. Экономические и технические ограничения также способствуют статичной, единообразной временной концентрации Фермы в американской программе «живой» истории, в основном, группируются вокруг 1850-х гг. на Севере и 1870-х — на Юге, потому что инструменты, относящиеся к более ранним периодам, раздобыть труднее, а тракторы и жатки более ранних периодов требуют больших расходов на обслуживание (Schle-becker. Social functions of living historical farms P 147, 148).
543
нии — мебель, предметы искусства, сувениры, все заключенное в рамки или каким-то иным образом выделенное — аналогичным образом заявляет о своей собственной историчности. Действительно, любое управление реликтами ставит охраняемое прошлое отдельно от окружающего его настоящего.
Более вероятно, что реликвии сознательно выделяют там, где они редки. По сравнению с тем осознанным вниманием, которое оказывают своей старине американцы, англичане кажутся более легкомысленными в своем отношении к куда более значительному историческому наследию.1 Сто лет тому назад Рескин считал, что его соотечественники куда менее одарены [талантами], а потому менее склонны интересоваться реликтами, нежели французы и итальянцы:
за границей руины зданий XI или X вв. стоят прямо на улице; вокруг них играют дети, крестьяне хранят там урожай, а вокруг буквально стена к стене гнездятся здания, построенные только вчера, вибрируют и сотрясаются с ними вместе. И никого это не удивляет, и никто не думает об этом как о чем-то отдельном, относящемся к иному времени. Мы ощущаем древний мир как реальную вещь, существующий наряду и вместе с миром современным.
В противоположность такому неразрывно переплетенному прошлому и настоящему, «у нас в Англии [все по отдельности] — наша новая улица и наша новая гостиница, наша подстриженная лужайка, а наши немного руин — нечто вроде образца, экземпляра средних веков на бархатной подушечке», тогда как «на континенте связи между прошлым и будущем не нарушены».2
Однако эти связи остаются ненарушенными лишь до тех пор, пока осязаемое прошлое остается неопознанным. Представьте себе, что будет, если даже малая часть читателей Рескина отправиться посмотреть на французские руины. Они-то будут обращать на прошлое внимание, будут о нем все время размышлять, зарисовывать и фотографировать. Окрестные крестьяне соорудят поблизости какой-то приют для ночлега, начнут продавать сувениры, и все это вскоре станет живописным подобием кинофильма. Популярность приведет к росту давления посетителей, и в итоге потребуется ограждение вокруг руин, постоянная охрана, а также платный вход, чтобы окупить все эти затраты. Таким образом, осознанное почитание древности неизбежно приводит к тому, что прошлое отдаляется от настоящего, стоит особняком.1 Мы думаем, говорим и действуем в отношении прошлого так, как едва ли это дела-
1 «Мы, развращенные обитатели Старого Света, гораздо более сентиментальны и неточны в отношении старинных памятников; мы жили с ними на протяжении столетий и относимся к ним как к старой мебели, которую надо, по обстоятельствам, подлатать и подремонтировать. Мы по большей части себя воспитали так — что за черт, — что относимся к ним как к своей собственности и можем делать с ними то, что посчитаем нужным» (Banham. Preservation adobe. P. 24).
2 Ruskin. Modern Painters. IV, Pt 5, Ch. I, sects. 3 and 4. P. 3, 4. По поводу различения между живыми реликтами и мертвыми образцами, см.: Вапп. Clothing of Clio. P. 17, 82, 91, 131.
3 Lynch. What Time Is This Place? P. 237; Lowenthal. Age and artifact. P. 124, 125.
544
ли наши предки — мы относимся к нему как к предмету особого внимания со стороны настоящего, но вместе с тем, отстоящего от него существенно в стороне.' Самосознание отделяет прошлое от настоящего, подчеркивая то, что они не тождественны друг другу. Нации пытаются защитить или вновь обрести реликвии как осязаемые символы наследия великого прошлого в настоящем, однако предпринимаемые усилия по восстановлению реликвий одновременно маркируют их как значимое прошлое. Ребенок, расспрашивающий бабушку о минувших временах, может идентифицировать себя с нею в молодости, однако такое действие превращает ее сегодняшнюю в старомодного обитателя давних времен. После подобных расспросов получается, что она в меньшей степени связана с настоящим, нежели прежде.2 Рассортировывание и демонстрация фотографий может освежить нашу память, однако одновременно это занятие отделяет их от сегодняшнего дня, подчеркивая безвозвратность изображенных на них сюжетов по отношению к прошлому — причем эту принадлежность к прошлому еще более подчеркивает старомодность одежды и прически, рамочки и сепийный цвет отпечатков. Когда мы спасаем старинные здания от бульдозера, то тем самым выводим их из круга немаркированного настоящего в сферу нарочитого прошлого. Коль скоро артефакт, идея или воспоминания определяются и оцениваются как исторические, они изымаются из окружения настоящего. Они становятся «произведением искусства, лишенным неуместностей и, — по выражению Биирбома, — не могущим оказаться не у дел... Дураков больше нет... Все установлено. И с этим ничего не поделаешь».3
Управляемое прошлое может в итоге быть не только отделено от настоящего, но и быть непреднамеренно разрушено. Так, например, в Массачусетсе боевой маршрут 1775 г. по линии Конкорд—Лексингтон4 пролегал вне пределов Национального исторического парка народного ополчения. Для того, чтобы сохранить историю, всех обитателей этого района выселили, все относящиеся к послереволюционному периоду дома снесли, а традиционные фермерские занятия запретили. Оставшиеся дома заколотили досками, поля и пастбища заросли кустарником, и через несколько лет вся эта территория утратила малейшее сходство с тем, как она выглядела в эпоху Революции. На месте живого ландшафта, где прошлое и настоящее зримо и функционально сочетались бы, в роскошном туристическом центре теперь выставляют суррогатные реликвии, а о событиях 1775 г. повествует видеозапись. А снаружи, вне
1 Ong. Rhetoric, Romance, and Technology. P. 325, 326.
2 Thorndike. Renaissance or prenaissance? P. 66; Panofsky. Renaissance and Renascences. P. 36, 37; Lowenihal. Tast time, present place. P. 13, 14.
3 Beerbohm Lytton Strachey. P. 345.
4 Сражения при Лексингтоне и Конкорде (19 апреля 1775 г.), первые военные столкновения между регулярными британскими войсками и американскими ополченцами, ознаменовавшие начало Войны за независимость в Америке В ходе этих столкновений американцы успешно применили тактику партизанской войны, что предопределило основной характер военных действий. — Примеч. пер
18 Д Лоуэиттш. 545
здания, где в действительности и происходили военные стычки, развернутые пояснительные таблички вдоль хорошо размеренной и оформленной древесно-стружечной плитой тропинки рассказывают, какие исторические виды могли быть отсюда видны прежде, пока их не уничтожила Национальная парковая служба.1
Даже изучение прошлого может оказаться для него губительным. Археологические раскопки, к несчастью, показывают, что «мы убиваем, чтобы анализировать».2 «Археологи рубят дерево, чтобы определить его возраст, посчитав кольца на срезе, — так комментирует путешественник в XIX в. раскопки на римском Форуме. Они разрушили все, к чему могли бы обратить свои вопросы».3 Мумифицированная голова Отокара II Богемского быстро истлела после того, как в 1977 г. в пражском соборе Св. Витуса была вскрыта его гробница XIII в. для того, чтобы выяснить что там можно было бы узнать.4 Самым трогательным в этом ряду является отчет Герберта Уинлока (Н. Winlock) о вскрытии пространства под разграбленной ранее ворами гробницы Ме-кет-Ре (Meket-Re) в Фивах в 1920 г. Когда он зажег вспышку магния в доселе еще нетронутом помещении, украшенном миниатюрами, исследователю вдруг показалось, что он видит маленьких зеленых человечков, которые проходят мимо в зловещем молчании — и которые мгновенно застыли без движения навеки. «Уинлок, заглянув в полость, увидел прошлое в движении и своей вспышкой заставил его остановиться».5 Причем такой риск вовсе не является только лишь воображаемым: «Зажгите свет, достаточно яркий для того, чтобы получше рассмотреть объект, — предупреждает специалист по консервации, — и тот развалится прямо на ваших глазах».6 Только преднамеренность уничтожения отделяет у Ленца прошлое Мазурского поозерья от его неправильного употребления: для того, чтобы предотвратить его использование в пропагандистских целях, куратор Маруского музея сжег собственной рукой все реликвии, так что когда «ценные находки рассыпались в прах и следы их изгладились», он мог бы донести «собранные свидетельства нашего прошлого в целости, в окончательной, бесповоротной целости,... где их уже никогда не смогут использовать для этих или иных целей».7 Коллекционер антиквариата может считать самого себя охранителем, однако его страсть разрушает тот контекст, в котором почитаемые им реликвии некогда были частью живой тради-
1 Исторической преемственностью можно пожертвовать в интересах будущих переделок в первоначальном облике. Целью Парковой службы было на основе тщательных архивных исследований «в итоге воссоздать ландшафт, существовавший на определенный день» (Malcolm. Scene of the Battle 1775. P. 6).
2 Wordsworth Tables turned. 1798. Line 28. * Hiltard Six Months in Italy 1853. 1:299.
4 Malcolm W Browne Prague protects its medieval architecture // IHT. 25 Jan. 1977. P. 3.
5 Winlock. Diggers luck. 1921. P. 3; цит. по: Eiseley. All the Strange Hours. P. 104.
6 Jonathan Ashley-Smith, Keeper of Conservation, Victoria and Albert Museum Conservation and information, lecture at Art Historians conference. London. 26 Mar. 1983.
7 Lenz. Heritage. P. 458.
546
ции.1 «Там был кто-то, — замечает хранитель музея на месте рождения Шекспира в рассказе Генри Джеймса. — Но они [посетители] убили Его. Он мертв, но они не оставляют его в покое. Они делают это снова и снова. Они убивают Его каждый день».2
Убийство прошлого может предвещать сходную судьбу и самому убийце. Воровство артефактов бронзового века привело тайских крестьян к тому, что они стали изготавливать собственную «старинную» керамику и таким образом несколько поправили материальное положение — однако ценой утраты традиционных отношений в сообществе. «Люди погубили археологические находки, — комментирует наблюдатель, — а находки погубили людей».3 По словам Лорен Эйсли, «подделывать прошлое — даже собственное прошлое — значит привносить в дремлющие, плавно текущие времена неуловимый ужас,... который может притягивать беду из воздуха, или же сделать нас невероятно одинокими».4
Преувеличенное или приниженное, приукрашенное или очищенное, растянутое или сокращенное, прошлое все более и более становится чужой нам страной, но при этом все сильнее принимает цвета настоящего. Однако несмотря на переплетение с современностью, измененное прошлое отступает от настоящего быстрее, чем прошлое нетронутое, и исчезает раньше него. Только непрерывное воссоединение с недавней историей не дает подвергаемому ревизии прошлому затеряться на фоне еще более отдаленных времен.
Подобные изменени и разделяют, и объединяют нас с реликтами: когда мы переформировываем прошлое, подгоняя его под современные представления, наше восприятие прошлого все более походит на представления наших современников. Если нетронутое прошлое требует разнообразных пояснений, прошлое, сформированное по образцу современных представлений, сокращает многообразие исторических перспектив и ограничивает диапазон исторического опыта. Если же относиться к нему с меньшей идиосинкразией, подвергшееся переформировыванию прошлое получает более монолитное толкование: реставраторы и гиды, чьими глазами мы его воспринимаем, снабжают нас одними и теми же кривыми очками.
История, которую постоянно перекраивают согласно современным взглядам, все больше и больше становится похожей на совместное предприятие: мое прошлое напоминает твое не только потому, что мы
1 Arendt. Introduction. Walter Benjamin P 39—45.
2 James Henry. Birthplace, 11.440. «Как может это кому-то нравится, — размышляет протагонист Джеймса об окружающем его прошлом в сонной английской деревушке, — но как же это можно так портить! Смотреть на это слишком пристально определенно означало осознать это, и наоборот, осознать — определенно означало пробудить его. Единственный безопасный выход., это оставить его спать» (Flickerbridge, 11:337).
3 Weiner Debra Treasures from the Thai earth // IHT 26—7 June 1982. P. 6. См.. Levin Alicia. Thai town's specialty: making «antiques» // IHT. 23 Sept. 1981. P. 5.
4 Eisely Loren. All the Strange Hours P. 97.
547
разделяем некое общее наследие, но и потому, что сообща его изменили. Однако подобный сфабрикованный консенсус весьма эфемерен. История устаревает с нарастающей скоростью, так что даже сравнительно недавние представления о прошлом, которые мы усваиваем из многочисленных фильмов, ныне кажется неимоверно странным. Учебники быстро и вполне своевременно доносят «правду» об американской истории, отмечает Фитцджеральд, однако поскольку каждое поколение школьников знакомо только с одной версией прошлого, «эта скоротечная история остается для этих детей историей навсегда».1 Прошлое, отлитое по форме вечно меняющегося настоящего, может, и способствует тому, что все поколение разделяет некие общие взгляды, однако оно закрывает им доступ к историческим перспективам, которые были до них и будут после них.
Беспрестанная ревизия истории делает для нас чувства наших предков все более отдаленными и все менее понятными. Мы утратили представления об истории наших родителей и бабушек и дедушек, не говоря уже о более отдаленных временах, и не потому, что время вобрало в себя новое прошлое и изменило то, что нам было известно о прежних временах, но потому, что каждый новый консенсус трансформирует самую структуру и синтаксис исторического понимания.
1 Fitzgerald. America Revised. P. 17, 47.