ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
TОPOS №2-3, 2015

 

(Э)МИССИЯ УНИВЕРСИТЕТА

 

Михаил Шильман, Олег Перепелица1

 

Abstract
The development of capitalism, the formation of a mass so­ciety, professionalization and specialization of knowledge have led to an increase in the number of universities, specialties and students. The consequence of this emission (proliferation) of the University has been renunciation of universal cultural mission of the University Nowadays, the value of partial knowledge, profes­sional education, commercial feasibility and pragmatism of ap­plied science are dominating. The University has to respond to the challenges of the market with knowledge and education mar­keting. But the problems of the university have arisen from its essence - the idea of universitas (the totality, the unity of knowl­edge/reason/culture). Nowadays, it is necessary to rethink and to enlarge the notional scope of universitas, as well as to open new opportunities for conjugation of “education” and “science'; taking into account the crisis of nation-states and the growth of the world market. New opportunities should be thought over from within university institutions. We need a reconfiguration of professional education and basic researches to successfully pro­mote the product on the labor market and to preserve the aca­demic science. This suggests a new politics of the University and the retraining of the concept of ‘elitism! The modern university is not obliged to start from the universality and unity, but must take responsibility for keeping the possibility to finish with the singu­larity and uniqueness.
Keywords: university, mission of the university, emission of the university, universitas, education.
Постановка проблемы: от миссии к эмиссии университета
Замысел, в соответствии с которым учреждался клас­сический университет, отвечал высокой претензии Про­свещения/модерна на организацию принципиально нового производства культурной/политической элиты общества. Таковой виделась миссия университета, которую наперебой излагали первейшие умы модерной мысли. Речь, разумеется, не о том, чтобы университет поставлял государству государ-

 

Михаил Шильман, кандидат философских наук, Олег Перепе­лица, доктор философских наук, - доценты кафедры теоретиче­ской и практической философии Харьковского национального университета имени В.Н. Каразина (Харьков, Украина).

 

163

 

 

ственных мужей, правителей или чиновников и уж тем более не неких профессионалов своего дела. Речь о формировании опреде­ленного типа человека. Пожалуй, классическое утверждение этой идеи мы находим у Дж. С. Милля: «Люди, посвящающие себя из­вестной профессии, должны выносить из университета не профес­сиональное знание, но то знание, которое бы управляло употребле­нием их профессионального знания и которое бы светом общего образования освещало технические частности специального пред­мета занятий. Люди могут быть компетентными юристами без общего образования, но только общее образование может сделать их юристами-философами - которые хотят и которые способны уразумевать принципы, вместо того чтобы только загромождать свою память подробностями. И точно так же бывает во всех других полезных занятиях, включая и механические. Воспитание делает человека более умным сапожником, если он занимается сапожным ремеслом, но оно делает это не тем, что учит его шить сапоги; оно делает это тем умственным упражнением, которое оно дает, и при­вычками, какие оно сообщает»2. Университет, таким образом, по­зволяет освоить искусство самоуправления в целом и, что прин­ципиально, в соответствии с разумом. Но вследствие этого он ста­новится и необходимой ступенью в иерархическом продвижении. Как отмечал X. Ортега-и-Гассет, «чтобы продвигаться в чащах жизни, необходимо быть образованным», необходимо знать то­пографию жизни, способы/методы жизни, т.е. необходимо иметь некое четкое представление о времени и пространстве, в которых человек живет, и, таким образом, входить в некую новую культуру3. Такая идеологема, в сущности, полагает университет как простран­ство трансляции и сотворения культуры. В этом смысле именно он становится тем институтом, который совершает прогрессивное продвижение разума, следствием которого является увеличение заданного Просвещением разрыва между культурой/цивилизацией и природой/варварством.
Безусловно, университет должен распространять эту культуру на все окружающее его пространство, и в этом смысле его миссия всеобщая. Однако нельзя сказать, что это предполагает поме­щение всех поголовно в его внутреннее пространство. Напротив, «царство разума» и «храм науки» возможны лишь в режиме обо­собления, подразумевающем соответствующую систему допуска. Отсюда - университет предполагает отбор тех немногих, которые становятся его питомцами. Так, В. Гумбольдт в своем программном тексте об отношениях государства и высших учебных заведений

 

Дж. С. Милль: Речь об университетском воспитании, Пер. с англ. М.А. Антоновича // Новейшее образование, его истинные цели и тре­бования, Санкт-Петербург: Русская книжная торговля 1867, 7. X. Ортега-и-Гассет: Миссия университета, Пер. с йен. М.Н. Голубе-вой, Минск: БГУ 2005, 32-34.

164

 

 

 

говорит о «немногих», склонных к познанию, и о «выборе людей, привлекаемых к научной деятельности»4.
С точки зрения разумной умеренности, такая логика выглядит вполне адекватной, но она, пожалуй, не (с)могла с упреждением учесть характер формирующегося в то время нового общества. Развитие капитализма, демографический рост, формирование мас­сового общества, разделение труда и профессионализация (и, как следствие, рост престижа знания вообще) предрешили увеличение численности университетов, факультетов, специальностей. Самая элементарная статистика покажет прогрессирующий рост числа университетов и численности обучающихся в них студентов, что на поверхности выглядит как осуществление просвещенческой программы всеобщего знания. С другой стороны, обратно-про­порциональными кажутся неизменные сетования интеллектуалов на якобы постоянно наблюдаемое снижение «качества» знания и забвение миссии университета, который оказывается то ли в состо­янии системного кризиса, то ли «в руинах» самой университетской системы.
Весь этот процесс по своему существу вполне может быть охарактеризован и проанализирован как эмиссия университета -эмиссия миссии университета. Эта эмиссия - прямое следствие вызовов капитализма - отодвигает на второй план окультурива­ющую и познавательную миссию университета, исходящую из ло­гики всеобщего. Над университетом начинает преобладать логика частичного знания, профессионального образования, вместе с этим коммерческая целесообразность и прагматика начинают преобла­дать над академической, прикладные исследования - над фунда­ментальными и т.д. Университет, по сути, вынужден стать игроком на рынке, и первоочередной задачей его «самоутверждения» ста­новится маркетинг. От университета требуется предлагать и про­двигать на рынке свой продукт, которым все в меньшей степени становятся знания, в лучшем случае - новые (в соответствии с разделением труда) специальности, в худшем - просто дипломы. На задний план отступает та модерная «устойчивая тенденция ви­деть в Университете образец рационального, справедливого или национального сообщества, которое олицетворяет собой чистые узы социальности, основанные на бескорыстном служении идее»5. На переднем крае видятся университеты, модерирующие себя со­гласно настояниям настоящего времени рыночного рыска, т.е. на­ходящиеся в бесконечном поиске не столько знания, сколько эф­фективных ресурсов для своего воспроизводства.

 

К.В. фон Гумбольдт: О внутренней и внешней организации высших на­учных заведений в Берлине, Пер. с нем. С. Шамхаловой // Неприкосно­венный запас, 2 (22) (2002), URL: http://magazines.russ.ru/nz/2002/22/ gumb.html.
Б. Ридингс: Университет в руинах, Пер. с англ. A.M. Корбута, Москва: Изд. дом Гос. ун-та - Высшей школы экономики 2010, 282.

 

165

 

 

Нам бы не хотелось ставить вопрос в классическом старческом духе: как спасти доброе вечное? Мы также оставим в стороне оче­видные факты давнего союзничества национального государства и университета - и не будем уповать на прямую зависимость благо­получия государства от поддержки им университета. Вряд ли это что-то изменит в сложившейся ситуации. Наш интерес не пресле­дует цели умножить статистические данные или дать оценку стро­ящихся на их основании моделей, задаться вопросами о показа­телях или формах наблюдаемого явления. Куда важнее (а потому и реальнее) попытаться поставить вопрос о поиске пустот в совре­менной системе мира, которые мог бы освоить университет, если он все еще способен отвечать утверждаемым им идеалам разума, научного познания, свободы и того, что Милль назвал философией. Наш вопрос скромней: возможна ли, так сказать, ремиссия охва­тившей миссию университета болезни эмиссии?
Разрывы universitas: от универсального/целого к специализированному/частичному
Идея и миссия классического университета укоренены в самом его названии - в universitas; университет олицетворяет целост­ность, единство, общность знания, разума, культуры, истины. В том или ином виде он подразумевает «удержание некоторой формы универсальности» (В. Куренной) и исповедует «принципы универсальной дисциплины», которые «наследуются через струк­туру университета вплоть до кантовского периода»6. И проблемы университета укоренены именно в этой его изначальной сущности. Они определяются целым набором разрывов заветного universitas, которые становятся следствием рыночного разделения труда, про­фессиональной спецификации знания, культурной индустрии, ха­рактера развития так называемой «галилеевской» науки.
В самом начале XX века Э. Гуссерль безапелляционно констати­рует произошедшее «с установлением сверхвременной universitas точных наук» строгое разграничение - «отныне и во все времена» -практических идей образования и науки. Идея образования, ко­торая должна «по самому своему принципу быть постепенно осу­ществленной в отдельной жизни» и «меняется вместе со временем», отделяется от идеи науки, которая «не ограничена никаким отноше­нием к духу времени»7. В то же время обе эти идеи остаются связан­ными, т.е. продолжают предполагаться в некотором изначальном согласии, наследуемом из арсенала классической философии и во­площаемом, стало быть, посредством классического университета, в структуре которого философия отвечает за «вечное» и «универ-
6      А. Бикбов: Философское достоинство как объект исследования // Ло­гос, 3-4 (43) (2004), 45.
7      Э. Гуссерль: Философия как строгая наука // Избранные работы, Сост. В.А. Куренной, Москва: Издательский дом «Территория будущего» 2005, 231.

166

 

 

сальное». Однако такого рода «согласованность в противоречии выражает силу некоего желания»8, в данном случае - желания со­хранить то искомое единство науки и образования, без которого миссия университета рискует стать пустым звуком.
В то же время для теоретиков образования проблематичность такого «патриархального» единства стала слишком очевидной. Уже в 1921 году М. Шелер обратил внимание на «фундаментальное про­тиворечие» современного университета, состоящее в том, что «под давлением обстоятельств он фактически перестал быть “universitas”, превратившись в сумму специальных высших школ». Это означало, что тезис Гуссерля о «сверхвременности» обнаруживает свою шат­кость, однако университет при этом «не хочет быть специальной высшей школой, желая оставаться учреждением, где исследователи воспитывают исследователей»9. Предлагая свою реформу инсти­туций образования, отвечающую запросам времени, Шелер заяв­ляет о необходимости преобразовать университет, избавившись от «нечистой совести», принимающей этот парадокс: «Прежний университет постепенно, со все большим сознанием дела преоб­разуется в институт преимущественно профессионального и специ­ального образования»10, которое, будучи «практически ориентиро­ванным», «должно стать делом, намного более серьезным, диффе­ренцированным и эксклюзивным, чем было до сих пор»11.
В своем основании и посыле реформа Шелера уповает на все ту же миссию университета - нового производителя новой элиты -и с гумбольдтовской убедительностью обосновывает не только не­обходимость такого проекта, но и опасности его неосуществления. «Более или менее демократическому государству в центральном управленческом аппарате и структурах самоуправления требуются совершенно новые типы чиновников, они должны иметь высокую, практически ориентированную, отвечающую современным нуждам профессиональную квалификацию. Бюрократизация предпри­нимательства, банковского дела, промышленного производства, а также коммерческих предприятий, число которых, хотим мы того или нет, будет значительно возрастать, также требуют и более ши­рокого профессионального образования, и его специализации»12. Таково новое требование «социальной демократизации», оставля­ющее не у дел «созидателей духовных синтезов большого стиля» с их «образовательной задачей» университета. Если же это требо­вание не будет удовлетворено - настаивает Шелер, - то пострадает прежде всего сам университет. Во-первых, востребованное «спе­циальное и профессиональное обучение» «в обход и помимо уни-
8      Ж. Деррида: Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук, Пер. с фр. Д. Ю. Кралечкина // Письмо и различие, Москва: Академи­ческий проект 2000, 446.
9      М. Шелер: Университет и народный университет, Пер. с нем. А. Ма-линкина // Логос, 6 (51) (2005), 66.
10     Там же, 74.
11     Там же, 72.
12     Там же.

167

 

 

верситета будет вынуждено прокладывать себе другие пути и ис­кать другие места». Во-вторых, это приведет к «частичному исто­щению университета» «постоянно возникающими новыми видами и разновидностями, а также растущим числом этих заведений вне университета»13.
Нельзя не заметить, что предложение Шелера далеко от край­него радикализма. С одной стороны, он никоим образом не по­сягает на традиционный статус университета как единого и бес­спорного центра знания (то есть не предвосхищает той ситуации «децентрации знаний», которая, как отмечает Ж. Деррида, отли­чает современный университет от университета классического)14. С другой стороны, предлагаемое им качественное преобразование университета становится возможным в том случае, когда сама «универсальность» перестает мыслиться исключительно как нечто, предшествующее множественной специализации, и начинает пони­маться как то, что удерживает дифференцированные профессии в институциональном единстве.
Отчасти вторя Шелеру, но куда как больше апеллируя к духу, несущему научность, и к универсальному характеру фундамен­тальных наук, К. Ясперс активирует universitas в сходном ключе. Для него «изначальный смысл universitas как сообщества препо­давателей и студентов так же важен, как и смысл единства всех наук»15, однако последнее приобретает особую значимость в свете тех изменений, которые в XX веке претерпевает университет. Со­ответствие своему сущностному названию Ясперс видит в том, что «познание и исследование существуют, даже если они развиваются только в профессиональной деятельности, но все же только как целое». Косвенно отсылающая к кантовской идее «всего существу­ющего в настоящем поле учености» апология «целого» доводится Ясперсом до исчерпывающей формулировки: «Научная жизнен­ность заключается в отношении к целому. Каждая отдельная наука существует в отношении к целому научного познания вообще», -именно поэтому «университет приходит в упадок, если становится агрегатом профессиональных школ»16.
Экспансия массового образования
Сегодня - когда «кризис», «истощение» и «упадок» универ­ситета давно стали былью, а пролонгации его «бытия к смерти» обсуждаются с особой интенсивностью, - можно отметить один общий момент дискуссий первой половины прошлого века. Уже в «модельном для последующих реформ университете Гумбольдта»

М. Шелер: Университет и народный университет, 72-73.
J. Derrick: Eyes of the university: Right to philosophy 2, Translated by Jan
Plug and others. Stanford University Press 2004, 93.
К. Ясперс: Идея университета, Пер. с нем. Т. В. Тягуновой, Минск:
БГУ 2006, 84.
Там же, 71.

168

 

 

(А. Бикбов) общее/философское образование противопоставля­ется образованию специальному; эта линия продлевается, тем не менее, поиском различных форм сохранения их единства - посред­ством «научной целостности», «согласованного разграничения», «централизованной дифференциации» и т.п. Подобный поиск, так или иначе, требует переосмысления universitas и расширения его смыслового объема; последнее означает как потребность в новых концептах «универсальности» в приложении к университету, так и в изобретении для него новых возможностей сопряжения «об­разования» и «науки». Разумеется, ни первое, ни второе не пред­ставляется возможным без учета актуальных обстоятельств в виду современного Университета - кризиса национального Государства и расцвета мирового Рынка.
Как показывает Деррида, «...в настоящем ни один опыт не может быть адекватен настоящей и преподаваемой в настоящем "учености", цельности (курсив наш. - О.П., М.Ш.) всего изучае­мого, всей преподаваемой теории...»17. Кроме того, свободное и практически неконтролируемое умножение самых разнообразных центров знания уверенно хоронит идею единства в сфере науки и образования. По свидетельству Ж. Бодрийяра, вот уже пол­века как «власть (или то, что подменяет ее) больше не верит в Университет»18. Вследствие «износа определенного образа госу­дарства и нации» (Ж.-Л. Нанси) - над поддержанием чего трудился классический университет - в ходе глобализации экономики и культуры, дискуссии об идентичности университета и его будущем и участились, и обострились, и приобрели дополнительные ра­курсы. Так, например, Б. Ридингс признает, что «...часть массового недовольства Университетом и модернистским договором между ним и национальным государством, которое в 1968 г. вылилось в революцию, сегодня приняло форму студенческой апатии...»19. И хотя «никогда не было борьбы против общества потребления» (Ж. Делез), не вызывает никакого сомнения тот факт, что сегодня университет уже перестал быть, по словам М. Квека, «партнером национального государства, поскольку это противоречит перспек­тиве глобального потребления»20. Однако при этом - на фоне даль­нейшего сокращения бюджетов и сворачивания государственной поддержки- «на почве все большей неудовлетворенности общества публичной сферой в области высшего образования будут усили­ваться тенденции к массовости и экспансии»21. Сам Квек полагает,

Ж. Деррида: Университет глазами его питомцев, Пер. с франц. С. Фо­кина // Отечественные записки, 6 (2003). URL: http://www.strana-oz. ru/2003/6/universitet-glazami-ego-pitomcev.
Ж. Бодрийяр: Симулякры и симуляции, Пер. с франц. А. Качалова, Мо­сква: Издательский дом «ПОСТУМ» 2015, 198. Ридингс, указ.соч., 216.
М. Квек: Нацюнальна держава, глобамзащя та Ушверситет як модер-ний заклад, Пер. з. англ. Р. Дубасевича 11 Вея ушверситету: Антолопя, В1дп. ред. М. Зубрицька, Льв1в: Лггопис 2002, 275. Там же, 277.

169

 

 

что, возможно, для сохранения университета необходимы новые идеи или, точнее, новая идея университета, которая - с оглядкой на прошлое - не была бы укоренена ни в нации (И.Г. Фихте), ни в государстве (В. Гумбольдт), ни в маршевом движении охваченных национальным духом адептов (М. Хайдеггер). В то же время тре­буется такая идея, которая не была бы и простым маркетинговым ходом - искусным неймингом, открывающей еще один сегмент рынка уловкой или трюком, позволяющим занять комфортную эко­номическую нишу.
Наиболее проблемным в данном случае представляется треу­гольник, в который замыкаются три элемента: «образование» -«массовость» - «экспансия». Его первая вершина (в терминологии Гуссерля) отвечает за структурное отношение к духу времени во­обще; вторая (с оглядкой на Ортегу-и-Гассета и Ясперса) - марки­рует явление, с которым сталкивался университет век тому назад; третья - указывает на «экономическую» специфику системы обра­зования новейшего времени. Соответственно, сторонами в таком раскладе становятся «массовое образование» и «образовательная экспансия» - новообразования политического толка, противоре­чащие и модели университета как места рождения элиты, и тра­диционному смыслу университетского образования, и первона­чальным интенциям просвещенческого проекта.
Как неопровержимый факт «период послевоенной экспансии высшего образования на Западе» фиксируется Ридингсом22; у Ю. Хабермаса «экспансия образования после Второй мировой войны» котируется как «всемирное явление», с которого «начина­ется тенденция к расширению формального образования»23. «Со временем, - отмечает Хабермас, - в фазе наибольшего ускорения, образовательная экспансия произвела на свет соответствующие идеологии»24, которые придали совершенно иную форму спорам об идее университета, а точнее деформировали их и редуцировали до проблематики технократических реформ и технологических инно­ваций. В результате, как констатирует Деррида, на текущий день вследствие изменения самой структуры знания стало «совершенно невозможно провести в науке строгое различие между исследова­телями и техниками, равно как разграничить знание и власть...»25. Место прежней ориентации на знания, которая полагала, говоря словами Ясперса, смысл университетского образования «...в том, что оно направлено на отбор (курсив наш. - О.П., М.Ш.) людей, обладающих необычными духовными способностями...»26, по большей мере занимает всеядная образовательная политика, опе-

 

Ридингс, указ. соч., 18.
Ю. Габермас: 1дея Ушверситету - навчальш процеси, Пер. з шм.
Л. Нор // Веяушверситету: Антолопя, В1дп. ред. М. Зубрицька, Льв1в:
Лггопис 2002, 190-191.
Там же, 192.
Derrick, op. cit, 93.
Ясперс, указ. соч., 83.

170

 

 

кающая всех без разбора. Вкупе с гарантированным (пусть даже су­губо номинально) всеобщим правом на получение образования, эта по-новому практикуемая политика эгалитаризма служит, в самом широком смысле, одной из составляющих «биополитики». В не­сколько более узком смысле - с оглядкой на используемую ею со­циальную риторику и опору на массовость - она питает рынок об­разовательных услуг.
Как наглядно показывает Р. Коллинз, расхожее мнение о том, что образование дает возможность стать каждому обладателю оного частью элиты общества, выглядит сегодня чересчур наивно. (Иными словами, былая уверенность Ясперса в том, что «в той мере... в какой образование и наука несут с собой привилегии, к ним устремляется остальная масса людей»27, себя более не оправ­дывает.) Современная система массового образования подразуме­вает прогрессирующую квалификационную инфляцию (она «по­добна денежной инфляции» и «аналогична сектору финансовых спекуляций»), пределы которой «...становятся ощутимы, когда сто­имость образования превышает отдачу от него для студентов или для общества...»28. В условиях конкуренции и с оглядкой на рен­табельность подобное массовое образование воспроизводит про­стую производственную логику, сталкиваясь с необходимостью расширения и/или перевооружения ради удешевления себестои­мости «единицы продукции». В противном случае - при росте за­трат, не дающих прямой экономической отдачи, - обнаруживается предел этой системы с неизбежным смещением ее задач в направ­лении различного рода социального субсидирования. Что, говоря словами Ж.-Ф. Лиотара, приводит к появлению в университете «не­учтенных статистикой занятости безработных», то есть учащихся, чье число «избыточно по отношению к возможностям занятости по получаемой специальности»29. Но, так или иначе, университет вынужден отвечать рынку: и посредством эмиссии специалистов, состязающихся на ниве трудоустройства, и комиссуя до поры тех, кто в ближайшем будущем окажется невостребованным.
При этом внутри самого университета, для тех, кто рискнул связать свою судьбу с наукой, возникает незавидная перспектива, которую А. Афонсо сравнил с судьбой дилера в наркокартеле, пер­спектива которого взобраться на вершину иерархии и стабильной успешной жизни весьма туманна. Современное академическое пространство, отмечает он, множит число «аутсайдеров», сужая круг инсайдеров. Вместе с этим «академические системы более или менее зависят от притока аутсайдеров”, готовых отказаться от зарплат и стабильного трудоустройства в обмен на неопреде-

Ясперс, указ.соч., 127.
Р. Коллинз: Массовое образование как жертва технологического раз­вития II URL: http://polit.ru/article/2010/10/08/rk/. Ж.-Ф. Лиотар: Состояние постмодерна, Пер. с франц. Н. А. Шматко, Москва: Институт экспериментальной социологии, Санкт-Петербург: Издательство «АЛЕТЕЙЯ» 1998, 120.

171

 

 

ленные перспективы защищенности, престижа, свободы и доста­точно высокой оплаты, которую предполагает позиция в штате университета»30. В такой ситуации ученый все больше напоминает не элитарную фигуру, а пролетария или подрядчика, который за­ключает договор и берется за временную работу, не получая ни­каких гарантий на вечность пребывания в сонме питомцев alma mater. Ни либеральный рынок, ни либерально-рыночное государ­ство никак не нуждаются в подобных гарантиях, обеспечивающих знаменитую автономию университета.
Мембрана уникальности/единичности
А представляет ли сегодня пресловутая «автономия» на самом деле ту самую ценность über alles - с учетом рынка, на кредитно-финансовых принципах которого в отношении ис­следовательского университета осуществляется теперь «новая цензура» (Ж. Деррида)? Не продолжает ли служить соблазни­тельная борьба за «свободу университета» испытанным сред­ством редукции любого недовольства до неудавшейся революции? Ведь, как утверждает А. Магун, в 1968 году «студенты не смогли предложить по-настоящему альтернативной политической про­граммы... поскольку автономия университетов оставалась для них ценностью»31. Не пора ли (с предельной осторожностью, акку­ратно, но конструктивно) передернуть М. Хайдеггера в вопросе об «академической свободе» и предложить новую интерпретацию его максимы «дать закон самому себе есть высшая свобода»32 - не в понятиях связанности и службы, но в терминах «единичности» и «жертвы»? Наконец, не пришло ли время смириться с тем, что уни­верситет, который, по словам Хабермаса, от рождения был наделен «...такой силой всеохватности, которая уже заведомо была для этой институции очевидно завышенным требованием»33, сегодня сталкивается с действительно всеохватывающей и все превосхо­дящей силой рынка? В таком случае представляется необходимым продумывать внутри самой университетской институции новые возможности universitas, подразумевающей реконфигурацию про­фессионального образования и фундаментальных исследований -как для успешного продвижения своего продукта на рынке труда, так и для сохранения академического градуса на ниве науки. Это
30     А. Афонсо: Чим акаделия нагадуе наркокартель? Пер. з англ. М. Слуквша // СтльнеСоттот: Журнал социально! критики, 2014, URL: http://commons.com.ua/chim-akademiya-nagaduye-narkokartel/.
31     А. Магун: Не университеты должны стать корпорациями, а корпо­рации - частично превратиться в университеты II URL: http://slon. ru/russia/ne_universitety_dolzhny_stat_korporaciyami_a_korp-348756. xhtm.1
32     M. Хайдеггер: Самоутверждение немецкого университета, Пер. с нем. В. Бибихина, примеч. Ф. Федье // Историко-философский ежегодник. 1994, Москва: Наука 1995, 302.
33     Габермас, указ. соч., 194.

172

 

 

означает решимость повести новую политику университета с неиз­бежной переквалификацией понятия «элитарности».
Подобно тому как на волне секуляризации культура заменила религию, а впоследствии сама приобрела признаки религии, об­разованность в ходе своей экспансии конвертировалась в «эли­тарность». Однако массовое образование, усиленное массовой публичностью, - венец эгалитарной политики - стерло границу между невежественным народом и ученой публикой; «элитарное образование» в этом формате становится без малого оксюмо­роном. На языке рынка «элитный» становится синонимом «доро­гостоящего» - не суть важно, какого именно товара. В случае уни­верситета торгуемым и на рынке труда, и на рынке услуг товаром служит образование. Собственно, расширяющиеся поставки на рынок дипломированных специалистов и образовательных услуг -социальная очевидность настоящего времени, которая и вскры­вает, и вуалирует значительно более существенную проблему. Речь идет о концептуальной «эмиссии университета», несущей угрозу и той научно-исследовательской элите, которая сама по себе непо­средственно в торги не вступает, и тому разумному учреждению, которое отличает классический научно-исследовательский Уни­верситет от адаптированных к «духу времени» профессионально-образовательных университетов. Следовательно, перед Универси­тетом, который не хочет окончательно испустить дух, вновь стоит задача отбора потенциальных ученых и отделения наукоучения от трудоустройства - но теперь уже не «на входе», а «на выходе». В нем должно возникнуть нечто наподобие мембраны, предохраня­ющей возможность собственно научного сообщества от данности потребительского общества.
Искомая «политика Университета» сегодня оказывается зажата между «политикой рынка» (маркетингом) и «политикой государ­ства» (менеджментом). Положение осложняется тем, что мы, по существу, имеем дело с менеджментом маркетинга = маркетингом менеджмента, т.е. продвижением на рынке товара под названием «эффективное управление» = эффективное управление «продви­жением товара». Звучащее гордо «университетское образование» как управление учебным процессом, поставляющим ученых управ­ленцев, потребляется и торгуется, имеет цену и себестоимость, у него есть степень рентабельности и оно влияет на шанс трудо­устройства. Подобное образование - это дозволенное образование «без жертв»: его получает любой финансируемый или кредиту­емый, и оно не требует от своего «субъекта» никакой особенности, исключительности, избранности или уникальности. А настоящая наука требует жертв. И их надо приносить - тем, кто претендует на истину в силу своей единичности, а не на работу согласно своей квалификации. Истинная жертва - это, безусловно, свободный акт, жертвование своей жизнью, точнее - временем своей жизни и си­лами ради негарантированного. Собственно, свобода выбирать -получение профессионального образования в оптимальные сроки

 

173

 

 

или бессрочная растрата на науку - и должна быть предоставлена тому кто переступает порог университета.
Предлагать готовые рецепты - дело неблагодарное; однако не исключено, что новая политика университета может использовать отчасти и его старую средневековую модель, поставленную «с го­ловы на ноги». В качестве современных artes liberales могут высту­пать частные специальности, нормированные и приспособленные к массе студентов соответствующими курсами; они обеспечат про­фессиональную подготовку будущих дипломированных специали­стов, отвечающих требованиям рынка труда. В своем «утилитарном единстве» они будут представлять уже не подготовительное, как ранее, а ординарное отделение университета, гарантирующее «за­конченное высшее образование» и не требующее образования общего. Достичь этого можно за счет включения в учебные планы (которые, как известно, «противоречат университетской идее» (Ясперс)) лишь специальных дисциплин и оставляя за бортом обя­зательного изучения «университетские излишки» - исследователь­скую деятельность, философию, гуманитарные науки и т.п. Для тех же немногих студентов, которые вознамерятся посвятить себя науке, вступает в силу классическое, или экстраординарное, обра­зование, имеющее своей целью выращивание ученых. Разумеется, подобное высшее образование «сверх законченного» не подразуме­вает социальных привилегий, не дает конкурентных преимуществ на общем рынке труда и не может гарантировать успешной научной карьеры. Конечно, финансирование подобного предприятия пред­полагает некий скрытый «налог на науку», закладываемый в стои­мость массового университетского обучения. Но подобная вольная дифференциация студентов, распоряжающихся собственными ре­сурсами сообразно своим претензиям, амбициям, индивидуальным склонностям и планам на жизнь, должна, по нашему разумению, способствовать (вос)созданию научной элиты, чем и сдерживать эмиссию университета - хотя бы в области фундаментальных наук. Нельзя закрыть глаза на очевидности: капитализму нужны специа­листы, государству - идентичности, науке - уникумы. А потому со­временный университет не обязан, как встарь, всякий раз начинать с всеобщности и универсальности, - но должен раз за разом брать на себя ответственность за сохранение самой возможности закан­чивать единичностью и уникальностью.

 

174