Шильман М. Е., Перепелица О. Н.

ГОСУДАРСТВО И УНИВЕРСИТЕТ: УСЛУГА ЗА УСЛУГУ?

(«Общественная миссия классического университета: история, современность, перспективы.

20 февраля 2015 г. ХНУ им. В. Н. Каразина)

Развертывание логики либерального государства, сопряженной с трансформациями капиталистической экономики, заводит Классический Университет в дискомфорт свободного рынка и открывает перед ним двуглавую пугающую перспективу. С одной стороны это соблазн дальнейшей эмансипации (означающей, в пределе, выход из-под власти Государства, т.е., формально, «полную автономию»). С другой – нужда во все большей коммерциализации (означающей, в конце концов, риск предпочесть чертоги Науки предбанникам полезного «знания»). С учетом нынешнего «износа определенного образа государства и нации» [3] Университет теряет содействие надежного патрона, заинтересованного как в упрочении и единообразной репрезентации себя, так и поставкам квалифицированных кадров для собственных нужд, т.е. – говоря словами Гумбольдта – остается, по сути, без своей (привычной) внешней организации. Современное же торжество потребительской стоимости над научной ценностью чревато внутренней дезорганизацией Университета – по причине слабой мотивации поддерживать «непринужденное и не преследующее заранее заданной цели» научное взаимодействие [2], плохо стыкующееся с духом конкуренции. Наконец, в общественном плане Университет уверенно смещается из сферы образования и культурного производства в сферу услуг и социальной политики. На этих новых пажитях он выступает не столько законодателем и куратором пространства свободного общения просвещенной публики (как того хотелось бы Канту), сколько службой быстрого реагирования на ходы власти и предприятием по тестированию социальных недовольств.

         В случае с отечественным Университетом нам приходится наблюдать еще более контрастную картину, изображающую традиционный институт в нетрадиционной позиции – в гуще политических перипетий, но на отмели социального консенсуса; он еще обременен уже не актуальной идеей, но уже лишен еще не артикулированной миссии. Какой бы ни оказалась текущая формулировка этой (вероятно, искомой) миссии, она уже заведомо обречена быть не более, чем очередной задачей власти, поставленной для оперативного обслуживания вполне утилитарных целей государственного устроения. В ситуации, когда становящееся национальное устройство испытывает критический дефицит «общего» (не говоря уже о «всеобщем», кое умерло – как поручился Ницше в позапрошлом веке) и должно квалифицироваться (пока что), скорее, как «расстройство», государство превращается в декорацию отсутствия гражданского общества. Собственно, на этой минималистской сцене Университет выглядит учреждением без учредителя (по своему статусу) и поручением без поручителя (по своим функциям). Он сталкивается и работает с потоком возникающих эффектов, но практически лишен возможности отталкиваться от относительно стабильного порядка вещей и вырабатывать иные порядки. В своей внутренней организации он, по большей мере, не преследует общей с наукой вообще цели – познания и исследования, – но решает задачи выживания и финансирования. Что же касается своей внешней организации, то Университет и государство – по отсутствию того «общего», которому они оба служат, – теперь не сотрудничают сообща, но сообщаются друг с другом в не имеющем постоянной топографии поле взаимных услуг. И основная услуга, которую они как «сообщники» оказывают друг другу и которой друг с другом расплачиваются –  это свидетельствование в пользу присутствия визави и тем самым доказательство его (безусловной) необходимости. То есть: взаимовыгодное, отчасти скоординированное оправдание своего проблематического бытия и его обслуживание посредством различного рода ситуативно-обусловленных отсылок к признакам и атрибутам.

         Образно говоря, и государство, и Университет (последний – по преимуществу), будучи некогда твердой валютой Проекта Модерна, превращаются – переходя в услужение друг к другу – в разменную монету нынешнего «модерна», меж технологиями контроля и стратегиями безопасности которого все еще бродит призрак или, точнее, отзвук, долгое эхо той модальности мышления, которую М. Фуко и Ж. Делез именуют «дисциплинарным обществом». Но поскольку подкормка призраков может быть манерой (со)существования, но не в состоянии служить его резоном, государство и Университет – как две стороны (этой) одной монеты – то и дело уходят от прямого ответа на непрямые вопросы об основаниях при помощи уклончивого «смотри на обороте». Однако, «что позволено Юпитеру, непозволительно быку». Ежели Университету (все еще) не претят исследование и поиск, то он не должен довольствоваться (пусть, даже, и с плохо скрываемым недовольством) лишь отводимым ему местом. Напротив, Университет должен изыскивать и подвергать апробации иные, неклассические формы своей «внешней» организации, т.е. искать своей уместности среду, которая в минимальной степени зависит от современных ноу-хау государственного управления.

         Суть этих новшеств сопряжена с (принадлежащей Джорджо Агамбену) квалификацией современного (состояния) государства как «государства безопасности» и состоит в том, что новые режимы власти претендует не на познание причин (происходящего), но лишь на проверяющее управление эффектами, что подразумевает все более широкий и изощренный контроль над ними. «Поскольку управлять причинами сложно и дорого, более безопасно и полезно попытаться управлять последствиями» [1]. Подобный курс на упрощение и удешевление, а главное – неявный отказ от примата познания и крен от истинности к полезности ведет к тому, что Университет – в своей озабоченности познавательными процедурами, и государство – в своей новой фигуре не ставящее на общую ученость, оказываются разнородны по своему существу. Отсюда следует необходимость ревизии \ деконструкции отработанного (ранее) понятия «сдвоенной» (внешней и внутренней) организации Университета. 

Как справедливо отмечает Ж. Деррида, (классический) Университет по замыслу К. Гумбольдта выступает основанием и для организации гражданского общества, и для структур государства: «Университет является аналогом общества, в социальной системе он представляется в качестве одной из его частей…» [5, р. 85]. Недавняя история западного университета подтверждает, что к определенному моменту под эгидой знания как общей цели гражданское общество оказывается упорядоченным, а государство – (об)устроенным. В контексте нынешней децентрации знания Университет перестает занимать (привычное для себя) центральное положение в «общем поле учености» Канта и становится одним из его мест – наряду с другими институциями знания, но в среде, где (уже давно) царит «идея университета». Эта (окружающая его) среда – гражданское общество – есть то самое «непринужденное взаимодействие (принуждение – прерогатива «классического» государства), не подчиненное единой, заранее поставленной цели», которое по определению К. Гумбольдта представляет собой внутреннюю организацию Университета. Другими словами, западный Университет сегодня пребывает в том, что лишь номинально может считаться для него чем-то внешним, а фактически – служит его естественным продолжением.

Разумеется, такое «положение в обществе» не гарантирует сохранности Университета в его «первозданном виде» и не предохраняет Университет от трансформаций, обусловленных рыночной экономикой. По здравому разумению Ридингса сегодня мы становимся свидетелями (а, положа руку на сердце, и соучастниками) превращения апеллировавшего к идее культуры Университета в административно-бюрократический проект, нацеленным на достижение некоего рейтингового «совершенства» [4, с. 27]. Но если для западного Университета гражданское общество остается возможностью основания или, как минимум, опорой и питательной средой даже по отсутствию заботы со стороны государства, заботящегося (лишь) о своей безопасности и эффективности, то для отечественного Университета дело обстоит значительно хуже.

Переменчивая и неустойчивая (и, как следствие, влекущая за собой шлейф социальных напряжений, перегрузок, неурядиц и конфликтов) власть становится причиной постоянных изменений общественного ландшафта, в котором Университету не отводится и не находится соответствующего места. В условиях, когда «непринужденное» гражданское общество (которое долгое время подменялось государством) еще только формируется, а «принуждающее» государство уже давно деформировано Университет – это своего рода «руины без места» в «государстве неопределенного образа» (да простит нам Мирандола столь вольную эксплуатацию его концепта).  

Возможно, «спасти» Университет может рождение общественного запроса, заменяющего практику государственного заказа; вопрошание его о том, о чем дает упреждающие ответы правительство. Но прежде для этого необходимо повторить подвиг барона Мюнхгаузена, найдя для самосохранения спасительную опору в том гражданском обществе, которое отсутствует. И при этом не поддаться соблазну «самоутверждения», пахнущего «делом Хайдеггера», равно, как и не отдаться всецело разнарядке «самоуправления», кадящей фимиам рачительной бухгалтерии.