В наиболее обобщенном виде основные проблемы теории, предмета и методов современной буржуазной исторической науки представлены в новейшей концепции "квантитативной", или "серийной", истории.
Сначала об этимологии этих терминов. Слово "квантитативный" (количественный) широко используется во французской буржуазной историографии по крайней мере со времени Ф.Симиана. Но вначале им определялись лишь способы обработки количественных исторических данных или же соответствующий тип источников. Примерно с начала 60-х годов в некоторых трудах по экономической истории определение "квантитативный" употребляется уже применительно к истории. "Квантитативная
[181]
история, цели и методы" – так назвал Ж. Марчевский* введение к коллективной работе по истории экономики Франции, состоящей из 12 томов
47. Определение "квантитативный" приобрело теперь уже иное содержание; квантитативная история -это нечто похожее на ретроспективную эконометрики*; на основе современной модели баланса национальной экономики воссоздаются статистические данные, относящиеся к состоянию и функционированию всех отраслей экономики в определенный исторический период по схеме "затраты–выпуск"***. Квантитативной история может стать лишь при условии заполнения всех матриц модели баланса национальной экономики. Квантитативная история, по мнению ее сторонников, ограничивает до минимума субъективные суждения историка в процессе исследования исторической реальности; делает предметом исследования не отдельные, изолированные во времени и в пространстве факты и события, а ряды однородных единиц, позволяющие реконструировать связное целое экономической действительности из одинаковых или сравнимых явлений на протяжении длительного периода; и наконец, это не история героев, а история масс. "Квантитативная история, – пишет Ж.Марчевский, – может быть определена как метод экономической истории, который интегрирует все изучаемые факты в систему взаимозависимых расчетов и делает из них выводы в виде квантитативных совокупностей, определяемых полностью и исключительно данными этой системы расчетов"49. По мнению таких видных сторонников квантитативной истории, как П.Шоню и Ф.Фюре, экономическая история не может быть в подлинном смысле этого слова квантитативной, поскольку вся историческая реальность не сводится к экономике; возможности основанной на статистических данных истории ограничены хронологически XIX-XX вв., а географически – лишь Европой и Северной Америкой, поскольку до этого времени и в других районах статистики в национальном[182]
масштабе не существовало. Вместе с тем они отмечают, что значение экономической квантитативной истории не ограничивается возможностями исследования определенной сферы исторической реальности; она в то же время представляет собой совокупность методов, свойственный ей подход к изучению прошлого
50.В более широком смысле определение "квантитативный" применяется к исследованию всей совокупности явлений экономической, социальной и духовной жизни на любом историческом отрезке времени. В этом случае, разумеется, уже не может быть речи об абсолютной квантификации в соответствии с требованиями Ж. Марчевского к исследованию национальной экономики, поскольку историк не располагает необходимыми данными для количественного выражения действительности во всех ее проявлениях. Однако и при историческом анализе оказывается возможным
и необходимым отдавать предпочтение не изолированным фактам, а однородным элементам, поддающимся интеграции во временные серии. Отсюда – "серийная история", претендующая на определенную концептуализацию прошлого, при которой учитывается и такой специфический объект исторического исследования, каковым является время, т.е. диахроническое измерение явлений. Эта концептуализация "предполагает определение значимости любого исторического факта лишь во временных сериях однородных и сравнимых единиц и измерение его эволюции равными, как правило ежегодными, промежутками времени"51. В настоящее время во французской исторической литературе термины "квантитативный" и "серийный" употребляются во всех трех рассмотренных значениях, но применительно к историографии в целом, как правило, в третьем значении.Сами сторонники квантитативной или серийной, истории весьма категоричны в оценках ее значимости, возможностей и перспектив. "Это революция историографического сознания", – говорит Ф. Фюре. По мнению П. Шоню, история "сегодня по существу не может быть достойной этого названия, если она не является серийной"
53. "Квантитативная революция в нашей стране, – пишет Э. Ле Руа Ладюри, – полностью преобразовала профессию историка, а в будущем он или будет программистом или не будет историком"54.Главным исходным принципом серийной историографии провозглашается отказ от философии истории в пользу конкретного анализа однородных, сопоставимых на протяжении периода большой длительности серий исторических данных. (Заметим,
[183]
что этот отказ, являющийся своеобразной данью позитивизму, носит скорее декларативный характер, нежели выражает истинные намерения теоретиков серийной истории, поскольку, анализируя проблемы объективности исторического знания, возможностей и границ применения исходных научных принципов своих собственных и других теорий, они занимаются не чем иным, как философией.) По мнению сторонников серийной истории, истинно научными могут быть признаны только такие рабочая гипотеза и исходный принцип, которые основаны на чистой логике и предусматривают необходимость и возможность с математическй точностью естественных наук через количественные характеристики, через квантифицированные индикаторы выразить состояние того или иного явления и определить его место в истории.
Аргументация этого сциентистского по своему существу тезиса такова. "Событийная" история определяется не тем, что она отдает предпочтение фактам политического порядка; ее нельзя рассматривать как простой рассказ о некоторых отобранных и нанизанных на ось времени "событиях"; эта история основана прежде всего на идее, что каждое из событий, о которых она повествует, является единственным в своем роде, что его невозможно интегрировать в статистическую раскладку и что именно эти единственные в своем роде события являются
совершенным материалом истории. Этой основополагающей идеей "событийной" истории объясняется сосуществование в ней двух таких противоречивых моментов, как кратковременность и финалистская идеология. Поскольку событие как внезапное вторжение в цепь времени чего-то совершенно нового и единственного в своем роде не может быть сравнено с чем-либо подобным в прошлом, то единственный способ как-то его интегрировать в историю – это придать ему теологический смысл: если у события нет прошлого, у него должна быть будущность, В силу того, что начиная с XIX в. историческая наука развивалась на основе осознания и концептуализации идеи прогресса, "событие" чаще всего означало пришествие чего-то нового, этапного в политическом или философском плане. Идеологическое сознание историка, по мнению сторонников квантитативной истории, с неизбежностью вело к тому, что отсутствие научности компенсировалось философствованием: чтобы стать доступным пониманию, событие нуждается в некоей общей идее, в глобальной истории, которой дается определение помимо события и независимо от него. Отсюда и вытекает классическая концепция исторического времени как серии проявлений прерывностей в системе[184]
непрерывного. Такая история совершенно естественно оказывается повествованием "Серийная" же история, напротив, занимается проявлениями непрерывностей в системе прерывистого; это "проблемная" история в противоположность истории "повествовательной".
Широкое применение на практике методов квантитативной, или серийной, истории действительно могло бы стать более солидной основой исторического познания. Воссоздание целых серий однородных исторических данных, сопоставление этих серий на отрезках времени, исчисляемых веками, попытки с помощью выраженных количественно колебаний этих серий объяснить целые совокупности исторических движений имеют большие преимущества по сравнению с "импрессионистским мурлыканьем"* традиционной буржуазной историографии. Кроме того, обосновывая как одну из главных задач исторического исследования необходимость воссоздания экономических, социальных, психологических структур, квантитативная история предусматривает серьезные гарантии против исключительности, изолированности исторических фактов. Ограничение субъективного момента в процессе познания с помощью построения математических моделей и более жестких логических конструкций открывает дополнительные возможности для получения объективных знаний о прошлом.
Однако реальное значение всех этих возможностей квантитативной истории во многом сводится на нет довлеющим над ней огромным грузом позитивистской, структуралистской философии и идеологии. Исходный принцип серийной истории по своему характеру является всецело негативным. Он направлен прежде всего против идеи глобального общества, как идеи якобы донаучной, не вытекающей логически из конкретно-исторического анализа. Серийная история, пишет Ф. Фюре "расчленяет любую предварительную концепцию глобальней истории, подвергая сомнению именно сам постулат об однородной и идентичной эволюции всех элементов общества"
56. По схеме серийной истории задача историка должна ограничиваться абстрактной, основанной на предварительной концептуализации, реконструкцией рассматриваемых объектов "Современный анализ, – поясняет этот принцип М. де Серто, – вновь приобретает веру в абстракцию, что было характерно для классической эпохи, но в абстракцию, которая является формальным комплексом отношений,[185]
или структурой. Практическое применение этой абстракции заключается в конструировании "моделей", задуманных в разрешающем ключе, в замене исследования конкретного феномена исследованием объекта (серии данных.–Ю.А.), установленного определением историка, – отношение к реальности становится отношением между двумя членами операции"
57.Выше уже говорилось, что для сторонников серийной истории "традиционными" являются как все существовавшие до них исторические концепции, так и любая современная, противоречащая их установкам. В этом смысле серийная история противопоставляется в какой-то мере и концепции глобальной истории Ф.Бродель. Однако главное направление борьбы серийной истории – это марксистское материалистическое понимание истории, и в первую очередь понятие социально-экономической формации
, позволяющее рассматривать общество на каждой ступени его развития как целостную систему со всеми специфическими противоречиями, выяснять роль социального человека как объекта и субъекта истории. Практика исторических исследований, пишет, в частности, П.Шоню, вынуждает усомниться в экономическом монизме; это положение плохо применяется как к ранним, так и к более поздним обществам. "По мере того как удаляешься в глубь веков, различные секторы интеллектуальной деятельности, будучи, разумеется, связанными с условиями существования, которые несложно очертить, подчиняются тем не менее своей внутренней логике. Они составляют то, что мы предлагаем называть образованиями автономных структур"58. На эти "образования автономных структур" следует обратить особое внимание, поскольку в интерпретации этого понятия сфокусирована едва ли не вся философия серийной истории.Еще более откровенно противопоставляет серийную историю марксизму Ф. Фюре в статье "О некоторых проблемах, поставленных развитием квантитативной истории"
59. Заявляя, что история не может избежать проблемы, как ее определил К.Леви-Стросс, "мыслимого общества" и "общества переживаемого", Ф.Фюре отвергает как ненаучный такой способ решения этой проблемы, когда "постулируется наличие целостной структуры "глобального общества" и причинных взаимодействий между различными уровнями". "Начатая Марксом дискуссия, – пишет он, – относительно того, какой уровень социальных явлений определяет в конечном счете развитие общества в целом, дискуссия, можно сказать, о "системе систем" не может быть плодотворной до тех пор, пока историки не дадут исчерпывающего[186]
перечня и описания частного вида систем по отношению к культурным или социокультурным измерениям исторического целого"
60. По мнению Ф.Фюре, именно серийная история призвана "дополнить", "развить" марксизм при условии, что она "атоми-зирует историческую реальность на различные фрагменты"; что же касается "классического притязания" марксистской историографии – охватить весь исторический процесс, то оно, заявляет Фюре, представляет собой "теологическую иллюзию, предписанную сверху", и не должно поэтому приниматься за отправную точку исследования61*.Сторонники серийной истории, обосновывая ее преимущества по сравнению с историей "традиционной" порой настолько увлекаются, что уже не замечают, когда они переступают грань между рациональным – "подвергай все сомнению" – и вандалистским – "все рациональное начинается только с нас". Отказ от идеи всеобщего, на чем особенно настаивают поклонники серийной истории, с неизбежностью
свел бы историческую науку на уровень примитивного эмпиризма времен Эпикура, об особенностях[187]
философии которого К. Маркс писал "Точно так же как принципом является для нею атом, так и способ познания у него атомистичен Каждый момент развития тотчас же превращается у него в устойчивую действительность, как бы отделенную пустым пространством от связи с целым. Всякое определение принимает форму изолированной единичности"
63.Отметая с порога таких идолов "традиционной" историографии, как "факт", "событие" и т.д., лишь на том основании, что они локализованы во времени и в пространстве и якобы не могут в силу этого быть объектом исторического изучения и объяснения, Ф.Фюре, П.Шоню и другие "обновленцы" из современных "Анналов" вместе со своей серийной историей снова оказываются в ловушке позитивизма, который всегда смешивал технику исторического исследования, установление факта с предметом истории. Долговременные серии, которым они курят фимиам, – это те же изолированные единичности, атомистическая сущность которых не меняется с увеличением их габаритов по сравнению с атомом-фактом.
К.Маркс и Ф.Энгельс научно доказали, что общество – не механическое, произвольное образование, а объективно существующая совокупность взаимосвязанных социальных феноменов. Этот вывод является результатом их конкретно-исторического анализа становления капиталистического общества, законов его функционирования и развития и критического переосмысления ими предшествующих теорий общественного развития.
Поборники серийной истории, отвергая научные достижения марксизма и, следовательно, объективные знания об обществе, полученные на их основе, оказываются в позиции такого естествоиспытателя, который, например, в наши дни решил бы отвергнуть теорию физики атомного ядра на том лишь основании. что ее разрабатывал член ФКП, и начал бы поиск искусственной радиоактивности с того же, с чего его начинали Фредерик и Мария Жолио-Кюри. Кроме того, объявляя достойным исторической науки лишь анализ и доказывая, что синтез на современном этапе ее развития сродни религиозной догме, Ф. Фюре ставит под сомнение не столько марксизм, сколько рационализм вообще.
Ф. Фюре, П. Шоню и другие теоретики серийной, квантитативной истории не случайно избрали для себя в качестве эвристической гипотезы отрицание идеи всеобщего. Расчленение исторической реальности на серии, уровни, подсистемы и обоснование ненужности для историка согласования, упорядочения отдельных элементов общества в целостную систему нацелены на то
,[188]
чтобы избавить историю от "религии прогресса". Последовательное применение научного метода с неизбежностью приводит историческое исследование к выводу, что общество – это динамичная, развивающаяся система с внутренне присущими ей источниками развития, что качественные изменения в обществе имеют прогрессивную направленность. Напротив, расчлененная историческая реальность как идеал и как высший смысл серийной истории открывает возможности для любых произвольных комбинаций отдельных общественных элементов и для различных спекуляций на этой основе в отношении идеи прогресса.
Наконец, говоря об исходных принципах серийной истории, следует отметить, что, выступая против "события" как предмета исторического исследования под предлогом, что научное исследование не может основываться на изолированном, эпизодическом, серийная история фактически сводит любое событие в истории до уровня случайного и даже мифического. Если учесть, что при обосновании исходных принципов серийной истории ее сторонники, как правило, уходят от сущностной характеристики исторического события, не трудно представить, что к разряду событий-эпизодов, событий-мифов, по их теории, вполне могут быть отнесены и такие, как войны, восстания, революции. На это обращают особое внимание французские историки-марксисты, подчеркивающие, что серийная история, сосредоточиваясь целиком на методологических абстракциях исторического исследования, по существу игнорирует именно то, что является главным в предмете исторической науки, – социальные отношения. Статистические методы в принципе необходимы для того, чтобы историческое исследование было гарантировано от случайностей и в большей мере основывалось на точных цифрах и сопоставимых данных продолжительных хронологических отрезков. Важно, однако, чтобы историк, имея перед собой кривые различных показателей, не забывал, что люди почти всегда испытывают на себе в гораздо большей степени внезапные пароксизмы событий, нежели воздействие столетних циклов
64. "Хорошо известная кривая национального дохода Франции после 1900 г., – пишет в этой связи П. Вилар уже давно доказала французам моего поколения, что их история, даже если это и экономическая история, была для них историей войн и кризисов, а не историей "самоподдерживающегося развития". Проблема заключается в хронологическом, количественном и качественном исследовании тех подлежащих воспроизведению механизмов, которые объединяли рост экономики, кризисы, войны, этапы эволюционного развития и революции"65.[189]
В соответствии с основными исходными принципами квантитативной, или серийной, истории предметом для нее становятся "образования автономных структур", а не общество в целом и как целое на каждом данном этапе его развития. "Прежде чем, связать различные участки человеческой деятельности в каждый данный период в упрощенческие и мнимые конструкции, прежде чем установить то, что мы привыкли называть межструктурными взаимодействиями, очень важно, пишет П. Шоню, рассчигать глубокую независимость каждого участка и попытаться понять внутреннюю логику его эволюции. История, таким образом, состоит из рядом расположенных пучков всевозможных наличии, из очень автономных эволюции, степень автономности которых увеличивается по мере углубления в прошлое и по мере того, как в поле зрения историка оказываются все более многочисленные и сложные общества"
66.Исходя из основополагающих установок и предмета серийной истории были сформулированы и ее главные исследовательские задачи. Ф.Фюре сводит их к тому, чтобы, во-первых, ревизовать "традиционную" глобальную периодизацию истории, представляющую собой, по его словам, идеологическое наследие XIX в. Эта "традиционная" периодизация, считает Фюре, основана на предположении, которое как раз и требуется еще доказать. в рамках рассматриваемого периода эволюция самых различных элементов определенной совокупности является совпадающей. Вместо того чтобы исходить из этого предположения при установлении периодизации, следует сначала поставить вопросы в отношении каждого из исследуемых элементов. Во-вторых, задача исторической науки, согласно Ф. Фюре, заключается в том, чтобы установить, каким элементам определенной совокупности свойственна ускоренная эволюция, какие из них оказывают воздействие на решающие трансформации и какие остаются наиболее инертными в пределах средней и большой продолжительности. Вовсе не является очевидным пишет, например, Ф.Фюре, что в основе динамизма истории Франции в XI-XII вв. лежала экономика; развитие школьного образования, культуры в широком смысле этого слова играло в то время значительно большую роль по сравнению с увеличением национального продукта
67*.[190]
Таковы основополагающие принципы серийной истории и трактовка ее сторонниками вопроса о предмете исторической науки.
Посмотрим теперь, как эти "новые" теоретические постулаты реализуются в конкретно-исторических исследованиях современных представителей "Анналов". Отметим, что для подавляющего большинства этих исследований типичен отказ от единой теории познания, вместе с тем им присущ общий "исторический инструментарий" в духе рекомендаций теоретиков квантитативно-серийной истории. В большинстве из них на первом плане фигурируют "измерения", "синхрония", "проблемы", "цивилизации".
Формула "история без людей" нашла свое выражение в двух типах исторических исследований. К первому издих относятся работы, в центре внимания которых находится не конкретно-историческая действительность, а структурно-количественные методы. Люди здесь если и оказываются в поле зрения историка, то рассматриваются лишь как множества, как некие количества. В этих работах не учитывается, что объект исторической науки - это прежде всего сознательная, активная и целенаправленная деятельность людей, что историческая действительность есть "не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека"
69. Второй тип исследований представлен работами, в которых формула "история без людей" воплощена в буквальном смысле. В этих работах объектами исторического анализа являются климат, биологические и физиологические факторы, технология, отдельные предметы материальной культуры.Первый тип исторических исследований наглядно представлен, в частности, работами П. Шоню, занимающего видное место в современной французской буржуазной исторической науке. С 1964 г. он возглавляет в университете г.Кана Исследовательский центр квантитативной истории, который занимается историей сельскохозяйственного производства, городского строительства, проблемами исторической демографии. В настоящее время П. Шоню – профессор Сорбонны, сотрудник Школы высших исследований в области социальных наук. Он опубликовал несколько объемистых трудов, а также около 150 статей в научных журналах. Одна из первых работ П. Шоню (написанная в соавторстве с женой) – "Севилья и Атлантика"
70 состоит из 12 томов (около 7,5 тыс. страниц). Предметом исследования[191]
в этой работе является торговля между Севильей и Америкой за период с 1504 по 1650 г Шесть ее томов из 12 – это те самые непрерывные серии цифровых данных, которые и дали имя соответствующему типу исследований. На основе портовых бухгалтерских счетов П.Шоню воспроизводит отдельно по каждому году и в целом за весь период объем торговли в стоимостном, валовом и натуральном выражении. Главная задача этой работы” как ее определил автор, сделать измеримым испанское могущество XVI в. П
.Шоню, ученик Ф. Броделя, и в книге "Севилья и Атлантика", и в других своих публикациях подчеркивает” что его воодушевил пример броделевского "Средиземноморья" и что он хотел на материале другого региона продемонстрировать столь же глобальный охват исторической действительности, как это имеет место в работе Ф. Броделя. Однако учитель Пьера Шоню, не дождавшись выхода в свет последнего, двенадцатого тома его работы, предпочел решительно отмежеваться от своего ученика. "Несмотря на очевидные сходства и преемственность, которые Пьер Шоню со свойственной ему слишком большой любезностью подчеркивает, я не считаю, – заявил Ф. Бродель, – что севильская Атлантика, которую он нам представляет, может быть чем-то вроде возобновления или продолжения моей книги "Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II""71. Работа П.Шоню, пояснял свою мысль Ф. Бродель, "это, может быть, и полезный рассказ, но в нем нет ни той глобальной истории, которую я пытался представить и изложить в "Средиземноморье", ни того воодушевления, о котором я мечтал. Атлантика П.Шоню, ее европейские и американские берега, бахрома ее прибрежных островов, острова, расположенные в глубине океана, водные магистрали, соединяющие их, – это пустые пространства: человек здесь отсутствует или если изредка и присутствует, то бесполезно"72.Ф. Бродель очень точно указал на главный пробел в работе П Шоню "Севилья и Атлантика". В последующих публикациях П.Шоню основным кредо для него стала формула "люди-количества", Наиболее характерными в этом отношении являются его книги "История – социальная наука. Продолжительность, пространство и человек в эпоху нового времени"
73 и "От истории к взгляду на будущее"74.Эти работы П.Шоню представляют собой нечто вроде ретроспективной социометрии. Его исследования не связаны ни определенными хронологическими рамками, ни какими бы то ни было пространственными границами. В поле зрения П.Шоню находится вся ойкумена со времени появления человека и до
[192]
наших дней. Его цель – представить глобальную структуру земной цивилизации и окинуть взором весь путь, пройденный человечеством, на таком срезе, как взаимодействие человека и природы. В соответствии с этим грандиозным замыслом П.Шоню предпринимает попытку разработать принципиально новые подходы к периодизации всемирной истории. В потоках человеческого времени, считает он, нужно отыскивать главные течения на уровне обширных географических пространств, таких, как христианский мир, Европа, Китай, Атлантика; на уровне наиболее важных сфер человеческой деятельности – экономика, познание и, конечно же, на уровне количества людей и последовательной смены поколений – на всех этих уровнях необходимо находить поворотные моменты, перерывы, наиболее важные модификации. "Традиционные" подходы, по мнению П.Шоню, являются слишком куцыми для решения подобных проблем. Стоит ли, например, следуя укоренившимся среди историков предрассудкам, оперировать таким понятием, как "старый режим", когда речь идет об истории нового времени? "Мы решительно отбрасываем это понятие, – говорит П.Шоню. – Привязанное к такому событию, как французская революция, представляющая собой всего лишь второстепенный эпизод в сравнении с теми ориентирами, которые мы предлагаем, понятие "старый режим" неприемлемо для истории цивилизации, если ее рассматривать в потоке большой
продолжительности"75.Что же это за поворотные моменты в истории, в сравнении с которыми Великая французская революция, знаменовавшая собой переход от феодализма к капитализму, всего лишь "второстепенный эпизод"? П.Шоню выделяет четыре момента, поворотное значение которых он считает неоспоримым.
Первый из них П.Шоню связывает с плотностью населения и относит к XIV в., когда эта плотность достигла такого уровня (дословно: "когда мир стал полным" - monde plein), при котором только и возможен "горизонтальный рост", или развитие, характеризующееся главным образом расширением осваиваемого человечеством географического пространства. Этот "горизонтальный рост", по мнению П.Шоню, продолжался до 30-х годов XX в.
Второй поворотный момент в истории человечества приходится, согласно П.Шоню, на 1482-1565 гг. и связан с разрывом замкнутости в мировом масштабе (desenclavement planetaire) отдельных систем, т.е. мира западного христианства и превосходящего его во много раз мира Азии, Африки и Америки.
[193]
Третий поворотный момент (1620-1650 гг.) – это математизация познания природы, или, как говорит П Шоню, "революция структуры знания". Он связан с такими именами, как Декарт, Виет, Ферма, Кеплер, Ньютон.
Четвертый поворотный момент (конец XVIII – начало XIX в.) – это "взлет" (decollage) экономики и культуры. Он определяется таким уровнем формирования капитала, который обеспечивает ежегодное увеличение валового национального продукта на 10%. Взлет предшествует фазе непрерывного экономического роста. Глубинным фундаментом этого роста, который через одно или несколько опосредований влияет на все сферы деятельности, является увеличение населения
76.Для П. Шоню выделить повороты в истории человечества – значит определить тот момент, когда во всей совокупности различных сфер человеческой деятельности одновременно происходят наиболее глубокие и существенные модификации. Основным критерием определения поворотных моментов в истории он считает соотношение таких факторов, как численность населения, количество пищи, орудий труда, предметов потребления, коммуникаций, объем информации.
Из всех поворотных моментов, по мнению П. Шоню, самыми важными для всего человечества были первый и четвертый.
Для того чтобы дать читателю более полное представление о научном уровне работ П. Шоню, рассмотрим в качестве примера обоснование им первого "поворотного момента" всемирной истории
77. Этот поворот, по мнению П. Шоню, не только положил начало всей доиндустриальной современности, но и определил собой "структурные характеристики системы цивилизации" XIV-XVIII вв. Основные феномены этого поворота таковы. К началу XIV в. на территории западного (католического) христианского мира (немногим более 1 млн. кв. км) плотность населения впервые достигла более 40 человек на 1 кв. км. Правда, начиная с 1320 г., после нескольких эпидемий чумы, и в особенности "великой чумы" 1348 г., население значительно сократилось, и к 1400 г. в центре Западной Европы оно составляло всего лишь 60% от уровня 1320 г. Несмотря на то что этот уровень был превзойден лишь в XVIII в., поворотным моментом для всего человечества остается начало XIV в., ибо именно в это время началось "моделирование на многие века" всей системы цивилизации. Самая важная из всей совокупности модификаций, связанных с достижением высокого уровня плотности населения, – это значительное сокращение средних размеров семьи, что объясняется отделением женатых сыновей и более поздними[194]
браками – примерно в 25 лет. Окончательным результатом сокращения размеров семьи явился переход от одной системы большая патриархальная семья (la famille lignagere polynucleaire) к другой системе – семья, состоящая из одной супружеской пары (la famille mononucleaire). Это изменение, считает П. Шоню, в очень большой степени определило развитие современной цивилизации. Увеличение плотности
населения повлекло за собой и другие модификации, в частности становление торгового капитализма, распространение грамотности. Основной формой связей между людьми стала церковно-приходская община, охватывающая примерно 500 жителей (100-120 дворов). "Границы" наивысшей плотности населения в XV в. расширились, достигнув юга Испании, Африканского континента, ряда островов Атлантики. С увеличением плотности населения становилась более эффективной система "коммуникации – информация", что в свою очередь стимулировало ряд микромодификаций: развитие техники судостроения, массовое использование компаса, усовершенствование рулевого устройства судна, увеличение количества мачт, типов парусов и т.п. Все это способствовало исследованию берегов Африки, открытию морского пути в Азию, открытию Америки. Вызванная к жизни "поворотным моментом" начала XIV в. структура цивилизации, которая оставалась господствующей до начала XIX в., характеризуется, согласно П. Шоню, следующими основными элементами: плотность сельского населения от 30 до 40 человек на 1 кв. км; постепенное увеличение уровня грамотности до 40%, что сделало возможным начало промышленной революции; обрабатываемые земли составляют около 50% от всей земельной площади; два основных типа социальных отношений: семья, состоящая из одной супружеской пары, и церковно-приходская община примерно из 500 душ; 80-95% всего населения – это крестьяне, 25-40% дохода которых поступает в пользу церкви, на "коллективные цели государства" и в пользу "классов, располагающих свободным временем" (des classes de loisirs – такое "нейтральное" определение П. Шоню подобрал для дворянства и представителей буржуазных слоев.–Ю.А.); постепенное увеличение национального дохода, темпы роста которого достигают к концу периода 10% в год. Все эти элементы являются устойчивыми, они существенно преобладают над преходящими элементами и обеспечивают стабильность всей цивилизации вплоть до начала XIX в.Все эти рассуждения не стоило бы приводить, если бы, во-первых, не претензии самого автора дать ли не на "последнее
[195]
слово" в исторической науке. Ничтоже сумняшеся, он утверждает, например, что до сих пор единство всех модификаций, являющихся главными в плане отношений человека с землей и с другими людьми, странным образом ускользало от историков
78. Во-вторых, социометрические выкладки П. Шоню являются сами по себе красноречивым свидетельством несостоятельности исходных теоретических и методологических посылок, ставших в последнее время особенно характерными для всей буржуазной историографии, выступающей все более активно против марк-сйстско-ленинской теории исторического процесса.Смысл этих теоретических посылок сводится к идее, что основа всемирной истории – это не внутренние закономерности развития, присущие человеческому обществу, а естественно-природные факторы, и прежде всего такие, как биологический и демографический- "бремя количества", сбросить которое с себя человечество было не в состоянии и которым в конечном счете определялись технологические возможности освоения природы.
Вторая часть книги П.
Шоню "История – социальная наука" и многие разделы его книги "От истории к взгляду на будущее" посвящены описанию последовательности освоения человечеством земного пространства. Древнейшая из всех существующих на Земле цивилизаций, которая достигла наивысшей плотности населения, пишет П. Шоню, – это район Средиземноморья. Затем район наивысшей плотности населения расширялся концентрическими кругами по оси северо-запад-юго-восток. Территория Европы заселялась быстрее остальных районов мира, потому что здесь сочетание климата, рельефа, естественных коммуникаций оказалось наиболее благоприятным. Очаги всех древнейших цивилизаций и последовательность освоения географического пространства точно совпадают с данными ботаники о местах с наилучшими условиями произрастания продовольственных культур."В истории пшеницы – история цивилизаций" – это образное выражение Ф.
Броделя стало основополагающей идеей для П. Шоню.Таким образом, если освоение человеком природы "вглубь" объясняется комбинациями количеств, то факторы ее освоения "вширь" это, по П.
Шоню, сочетание количеств с биологическими явлениями. Общества как такового со специфическими, только ему присущими качественными особенностями функционирования и развития и в том и в другом случае для П. Шоню не существует.[196]