РОМАН
ЯКОБСОН
ЯЗЫК И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
© Серия
«Пирамида» — издательство «Гнозис».
© Переводы
— указанных переводчиков.
© Тексты —
указанных издательств.
©
Художественное оформление серии — А.Бондаренко
СОДЕРЖАНИЕ
СКАЧАТЬ АРХИВ ПОЛНОГО ТЕКСТА СБОРНИКА
Предлагаемый
сборник не просто дань памяти. Наоборот, теперь,
когда самопонятность и самоочевидность
(естественность) «формального» подхода не
вызывают сомнений — не столько потому, что на
него уже нечего возразить, а скорее потому что
слишком уж большая область завоевана им, слишком
уж он утвердил себя среди существующего как
своего рода metodos universalis, определяющий, что же на самом деле
есть, — именно теперь, когда этот подход стал уже
не столько исследовать реальное, сколько
воспроизводить его, именно теперь нам надо
вернуться в ту взрывную точку, когда впервые
проговорили себя его понятия. Ведь
самоестественные термины, понятия, разборы,
анализы, систематизации именно потому, что они естественны перестали уже
открывать нам новое — т. е. они по выражению В.
Шкловского перестают «переживаться
непосредственно», поскольку, как писал еще в 1939 г.
сам Р. Якобсон <... кроме непосредственного
сознания тождественности знака и объекта (А=А),
есть необходимость непосредственного сознания
неадекватности этого тождества (А не есть А).
Причиной, по которой существенна эта антиномия,
является то, что без противоречия не существует
подвижности представлений, подвижности знаков, а
связь между представлением и знаком становится
автоматической. Активность прекращается и
чувство реальности умирает» (см. данное издание
стр. 118, «Что такое поэзия?»).
Наука не
говорит о своем первейшем, «наивном» основании,
она сразу начинает употреблять
добытые ею рабочие понятия (представления).
Именно поэтому ученых, занимающихся творчеством
Якобсона, мало интересуют такие факты как работа
Якобсона над произведениями логика нового типа
Чарльза Сандерса Пирса, или, еще раньше, встречи
Якобсона и Гуссерля в Праге, чтение Логических исследований
(особенно Третьего
логического исследования Гуссерля,
посвященного вопросам феноменологической
грамматики), а также то, что статья «О русском
фольклоре» (часть из которой напечатана в данном
сборнике: см. с. 97—104), написанная непосредственно
после этой встречи, посвящается Гуссерлю.
Скрытый и явный спор с непосредственным учеником
Гуссерля М.Хайдеггером и наоборот спор
Хайдеггера с «семиотическим» представлением
языка, встречи с Жаком Лаканом, совершенно
по-новому осмыслившем.
5
наследие
Фрейда, проштудировавшем и Хайдеггера и
Якобсона, — все это тот новый круг, внутри
которого вновь и вновь можно переосмыслять дело
Якобсона.
Из-за
многолетнего молчания с трудом удается
восстанавливать всю «картину» связей,
неожиданных пересечений, дающих возможности
новой интерпретации «старых» формалистских
понятий.
В этом
сборнике мы попытались дать некоторое
представление не о научном труде, но собственно о
творчестве Якобсона, об
истоке его техники, его поэсиса. Понятия Якобсона
должны сдвинуться с мертвой точки (с объекта) и
вновь отправиться в путешествие. Как гласит один
из постулатов формалистов, который они
заимствовали у Крученых (опыты современной
Якобсону поэзии и живописи самим им признавались
исходным материалом, началами,
его исследований): «Мысль и речь не успевают за
переживаниями Вдохновенного ... Художник увидел
мир заново и как Адам дает свои имена. Лилия
прекрасна, но безобразно слово лилия,
захватанное, изнасилованное... Слова умирают, мир
вечно юн».
II
Заслуга
Якобсона состоит в оттеснении на задний план
интерпретации языка как синхронической
диахронической ценностей и выявление его
универсальной сущности. Структура не
психологична, она релятивна и категориальна по
существу. Структура не равна отдельному
субъекту. Она есть принадлежность
интерсубъективного сообщества. Универсальность
языковой системы Якобсона дает по новому оценить
границы различных языковых пространств.
Оказывается, что границы, отделяющие друг от
друга поэтическую речь, речь психотика и ребенка,
не столь отчетливы как принято считать. И это
касается даже разницы между языками. Язык с
семиотической точки зрения суть универсальная
структура. Любой язык подвергается
инвариантизации, если он воплотился на
синхроническом и диахроническом уровнях.
Семиозис языка есть трансцендентальная сфера, и,
чтобы попасть в нее, каждый из языков
подвергается уподоблению общей структурной
модели, (т.е. тотальной интерсубъективации).
«На
интерсубъективном горизонте вещей основывается
их способность быть знаками. Звуковые изменения
характерные для языка существу ют только
благодаря тому обстоятельству, что они приняты
языковым коллективом.» — пишет Холленштайн,
видный
6
исследователь
и, в разное время, ассистент Гуссерля и Якобсона.
Языковые
структуры не нуждаются в дополнительной
классификации. Они уже есть a priori в
интерсубъективном пространстве сообщества. И
если в сознании субъекта не существует языковой
классификации как таковой, то порядок
способствующий априорной структурализации
языка осуществляется на этнологическом уровне.
Структура есть — уже, везде и всегда, там где есть
язык и речь. Поэтому стерты грани между поэзией,
потоком сознания и бессознательным. Поэтому
стихотворная строка — это такое же языковое
явление имманентное языковой структуре, как и
высказывание афатика или любого другого
адресанта. Иначе, стихотворение отличается от
любого другого сообщения лишь тем, что оно по-иному задействует
сегменты структуры, отлично от того, как это
происходит в высказывании афатика, или при
бессознательном лепете ребенка. Итак, даже
бессознательное — язык? Языковое явление
выявляет структуру как таковую. Оно есть
функционально ценностное воплощение структуры.
Якобсон видит стихотворение как
аутосемантическую поверхность, не отличающуюся
в функциональном плане от любой другой
разновидности языка in praesentia.
Слово как семантическая единица в стихотворении
не работает. Слово функционально только тогда,
когда в нем выступают свойства языковой
структуры, моделируя его в нужный категориальный
тип, грамматический или фонетический. Грамматика
не фигурирует в поэзии как добавочный смысл, это
тот смысл, который вообще возможен. Поэзия — не
антиречь (необычная речь), а топос особого
функционального воплощения языковых единиц.
Поэзия — это теллеологическое воплощение всех
категорий. Это самая тотальная из всех функций
языка. Поэтому между разными жанрами языка
различия количественны, а не качественны.
Соссюр объявил, что соотношение
означаемого и означающего произвольны. Якобсон
показывает, что нет того неперемещающегося
топоса, где означающее находит навсегда
собственное означаемое. Между ними нет априорной
связи. Поэтому о произвольности или
непроизвольности не может быть и речи. Слово не
всегда является означающей единицей. Ведь даже
его механический перенос от одного означаемого к
другому (например, переназывание кошки собакой)
уже является актом —трансактом. Отсыл
означающего к означаемому локален, топологичен,
феноменален, — это языковое явление. Согласно
Чарльзу Сандерсу Пирсу, на которого Якобсон
ссылается как на «пионера, первопроходца, науки о
языке», предмет
7
можно
классифицировать по принципу материала или по
принципу структуры. Второе гораздо важнее.
Структурный принцип объединяет предмет и
называющее его слово. Именно в следствие этого
принципа предмет может быть воспринятым, иметь
форму, а слово обозначать. Яснее всего это видно
тогда, когда язык теряет свою референтную
функцию — т. е. перестает быть средством передачи
информации о внешнем мире в нашей каждодневной
практике, когда он выступает в поэтической и
металингвистической функциях или когда наоборот
выявляются некие дисфункции языка — в случае
топологичен афатических нарушений. В поэзии
произведение смысла обеспечивается не
высказыванием о чем-то, но собственно самим
сегментом смысла, который поэтому не находится в
распоряжении нашего сознания, но всегда уже
заранее присутствует в любой нашей сознательной
попытке смыслообразования. Таким же образом в
металингвистической практике происходит
концентрация на разобранных элементах
смыслообразования, а при афатических
расстройствах речь пациента в которой
сказывается невозможность артикуляции и
восприятия определенных языковых моментов,
обнажает именно внутриструктурное нарушение, а
тем самым функциональный, телеологический,
смыслонесущий характер элементов языка. Эти
сегменты смысла можно назвать бессознательными
и вслед за Лаканом сказать, что «Бессознательное
организовано как язык», а потому отказаться от
выделения бессознательного во внеязыковую или
праязыковую область и тем самым отказаться от
вульгарного противопоставления «сознание» —
«бессознательное».
III
Данный
сборник имеет целью представить узловые моменты
мышления Якобсона, найти единую мотивацию его
весьма разносторонних изысканий. Структура
сборника по возможности отражает это намерение.
Статьи расположены в следующем порядке: от
постановки общей проблемы бессознательного
через статьи по проблемам афатических
расстройств, речи ребенка, поэтической речи, к
проблемам семиотики, структуры языка как
таковой. Все статьи сборника составляют как бы
единый АНАЛИЗ, разбивающийся на несколько
уровней.
Этот
анализ есть по сути дела анализ не только языка,
но и субъекта языка, таким как его мыслил Р.
Якобсон, по выражению Э.Холленштайна —
расширенным трансцендентальным субъектом Канта.
По мысли Романа Якобсона, которую он отстаивает в
беседе с тремя оппонентами (см. «Жить и
говорить»), не язык
8