Введение
Простое перемещение факта из одной линии связей в другую может сделать традиционное индивидуальным.
Ю. Лотман
Попытка осветить основные аспекты всемирной истории в объеме краткого очерка достаточно полно, заранее обречена на неудачу. Грандиозная мозаика событий, дат и исторических нюансов теряет штрихи своеобразия при масштабировании. Самые общие обзоры достигают объема многих томов, отдельные эпохи и события становятся материалом пространных монографий и полем многолетних исследований. История по определению несовместима с методом моментальной фотографии. Многослойность, преемственность, взаимосвязь, дискретная тенденциозность процессов, протекающих на протяжении тысячелетий, сводит на нет любые попытки зафиксировать постоянно изменяющуюся картину мира. История большой длительности напоминает некую систему, длительность действия отдельных механизмов которой различна. Смена алгоритмов развития одних регионов или сохранение алгоритма развития протяженных историко-географических территорий в такой системе совершенно равноправны. Для распознавания скелета структуры исторического процесса необходима тщательная работа по анализу отдельных групп событий, времен и фактов, цель которой – отделить нюансы фабулы от событий-индикаторов глубинных, системных процессов. Статистические методы анализа массива исторических фактов в подобных случаях неприемлемы, т.к. плотность событий растет со временем. Причиной тому служит ряд факторов, в числе которых, прежде всего, трудности выявления и датировки событий, относящихся к древнейшему периоду развития человечества. Появление письменных источников облегчает восстановление картины прошлого. Археологические исследования конкретизируют и дополняют ее, растущие возможности интерпретаций размывают сами понятия абсолютной достоверности.
Выявление определенных тенденций развития территорий, государств и народов привело к практике деления мировой истории на периоды. Условность подобного деления налицо, однако, положительной стороной является облегчение ориентации в океане фактов. Эры, эпохи, периоды и времена раздробили единый исторический поток на части. Отдельные факты стали неукоснительно поверяться временем, а условные границы – бич периодизации – зачастую воспринимаются как некие реальные области пороговых или межсистемных переходов. Классическая наука довела анализ истории до пределов возможного – до пошагового восстановления конкретных исторических перипетий. В то же время политические и социальные запросы каждого конкретного времени или общества стали все сильнее определять не только тенденции развития исторической аналитики, но и установки подхода к трактовке отдельных событий, в большинстве случаев уводящие от интернациональной, планетарной точки зрения на всемирную историю.
Все более детальный анализ позволил, однако, систематично описывать мировую историю. Тщательная деталировка к определенному моменту была проделана и – по закону маятника – усилия науки стали направляться на трансвременной исторический синтез. Историческая география, языковедение, этнография, культурология, климатология, религиоведение и другие науки совместно с историей стали давать результаты общего характера, восстанавливать единый и неразрывный ход истории. Анализ достаточно длительных процессов начал превалировать над анализом конкретных событий. В результате, наряду с системами повременной периодизации, исторических формаций и просто веков, стали появляться системы, ведущие учет сходных тенденций развития, исторических параллелей, аналогичности протекавших и протекающих процессов, сходности базисных условий в различные времена в различных регионах.
Современная история, пожалуй, немыслима без внутренней оси – философии истории. Общие философские проблемы решаются с опорой на конкретный исторический материал, исторические расследования своими корнями уходят в определенную систему философских взглядов. История, выступающая и как хроника появления, развития и модификации философских взглядов, включила в себя историю философии. Философия, неразрывно связанная с процессом исторического развития человечества, стала в определенной мере поверяться соответствием данным истории.
Охватить общий ход истории системно было соблазнительно во все времена. Отказ от архаичной периодизации по крупнейшим монархиям был сделан Августином, который ввел шестичленную систему, свободную от простого циклизма и содержащую идею неуклонного исторического прогресса. Идея бесконечности процесса творения миров, базирующаяся на многократности божественных актов создания, высказанная Оригеном, совместила идеи примитивного циклизма с идеями глобальной исторической бесконечности. Цель движения человечества, трактовавшаяся с позиций традиционной теологии, довлела над всеми разрабатывающимися системами всемирной истории. Склонения к фатализму или хаотичности дополняли и демпфировали друг друга. Введение в зону рассмотрения понятия свободы человеческой воли наряду с существованием природных законов, фиксированности условий и внутренней динамичности социума, общей направленности процесса и его пошаговой целенаправленности изменили сам ракурс обозрения всемирной истории.
Уже у Гердера появляются мысли о человечестве как о постоянной естественной системе живых сил наряду с констатацией наличия связей между целями народов и обстоятельствами их существования. Кант столкнулся со своеобразной невозможностью однозначно сопрягать детерминизм исторического процесса со свободой воли индивидуумов и свободой воли в событиях истории. Ф.Бэкон разрабатывал идею всеобщности исторического развития на основе сходности и аналогичности ряда процессов в различных странах в разные времена. Гегелевское видение истории грешило недостатком знаний истории Востока, но предлагало традиционно циклопическое общее построение. Шопенгауэр предлагал рассматривать историю как знание, но отказать ей как науке ввиду отсутствия в ней некоей субординации познанного и отвести лишь координирующую роль, полагая достоверным лишь самое общее.
Киркегор, исключая мысль о законченности истории, бытовавшую в гегелевской философии, начинает ввод новых понятий, связанных непосредственно со свободой человеческой воли, но утверждает, что история не создается исключительно свободными действиями свободных людей.
Новая философия, не отвергая необходимость в историческом процессе, пошла по пути интеграции общего и особенного одновременно. Гуссерль уже говорит о постепенно прогрессирующей реализации единой цели человечества, Хайдеггер оперирует понятием основных процессов в судьбе народов, Ортега-и-Гассет фокусирует внимание на поиске постоянных ингредиентов исторической реальности, Ясперс ищет самобытное и универсальное, сильное и великое в историческом потоке. Материалистический рационализм Рассела приводит его к мысли о том, что общее число фактов географии, необходимое для расчета мировой истории, не слишком велико.
Появление направления истории большой длительности стало естественным продолжением развития современных исторических взглядов. Попытки отрыва от привычной сюжетности, фабульности и скрупулезной хронологии в историческом повествовании, так или иначе, уподобляет исторический процесс процессу геологическому, скорее действующему на людей, чем видоизменяющемуся в функции от человеческих действий.
По-видимому, создание системы или схемы, базирующейся на единственной доминанте, не представляется возможным по определению. В случае наличия любого жесткого закона деформации будут подвергаться пласты, лишь отчасти подпадающие под его действие. Любая закономерность, претендующая на оформление в качестве закона, автоматически должна пройти проверку на повторяемость. В то же время сама повторяемость снимает вопрос об уникальности того или иного явления, выхолащивая тем самым до формы рабочего действования. Совмещение обоих полюсов, однако, видится возможным в случае допущения и закономерности, и даже регулярности уникального, однако без конструирования жесткой системы, а лишь с фиксацией основных особенностей достаточно гибкого алгоритма протекания исторических процессов.
Работа над алгоритмом отличения существенного от случайного в общей массе фактического материала облегчается двумя основными данностями. Первое, и основное – это развитие истории во времени или по стреле времени, из прошлого в настоящее, что определяет саму историю как необратимый процесс и форму прошедшего времени. Второе, непосредственно следующее из первого – ретроспективный характер рассмотрения происходившего, а с учетом местонахождения историка-наблюдателя не только ретроспективный, но и фактически обратный, противовременной взгляд, отчасти облегчающий указанную сортировку ввиду знаний результатов рассматриваемых явлений или процессов.
В этом случае регулярность становления зон пороговых переходов или – другими словами – гармоническая регулярность появления зон бифуркаций входит в тело алгоритма развития, не исключая ни детерминизма с одной стороны, ни свободы человеческой воли, случайности, флуктуаций вблизи разумной субстанции – с другой. Рассмотрение всех возможных в конкретный момент времени частных альтернатив развития подсистем становится не столь актуальным, ввиду определяющего действия на более высоком, системном уровне алгоритма развития всемирной истории на всем ее протяжении статично с одной стороны и в потоке, динамически, с другой.
Аналогии и допущения
…мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться правдоподобным миром, не требуя большего.
Платон
Предуведомлением к дальнейшему изложению с необходимостью становится вопрос о приемлемости общих аналогий между искомыми законами исторического развития и законами, являющимися результатами развития других, более точных в нынешнем понимании наук – физики, математики, биологии и др.
Вне всякого сомнения, механическое привнесение выводов из одной сферы человеческих знаний в другую влечет за собой привязанность к заранее заданным схемам или низведение всего имеющегося массива фактов до абстрагированных от временно-пространственных перспектив матриц событий, потворствующих лишь желанию машинного просчета. Без учета смыслового наполнения событий, становление которых и является областью рассмотрения, при игнорировании доминантного спектра условий, в которых эти события произошли, формальное структурирование и попытка анализа предпосылок и результатов действия неких законов такого плана как алгоритмов высокого уровня заранее обречено на неудачу.
Достаточно полной иллюстрацией пределов механических аналогий может служить ретроспективный обзор попыток моделирования миропорядка, в котором новейшие достижения механики наряду с философскими спекуляциями и теологическими догмами, эволюционирующими параллельно, играли роль и определителя, и – в большинстве случаев – общего знаменателя. Статичность небесного устройства уступила место математически правильным кругам орбит небесных тел; те в свою очередь были сменены эллиптическими орбитами планет Кеплера. Иерархия небесных сфер уступила место астрономии. Красота как истинность в понятиях эллинизма, логичность аристотелевских категорий, симметричность раннехристианской триады и вырастающая из нее упорядоченность гегелевского Духа, все порожденное привычными для человека естественными ощущениями подверглось массированной атаке идей, степень абсурдности которых при привычном рассмотрении казалась наивысшей. Человечество отказалось от физиологичности Ламетри и от рассмотрения биологических организмов как рационально функционирующих с природной точки зрения машин. Процесс мышления перестал представлять “выработку мыслей” по образу и подобию производства предметов материальной культуры или выработки химических веществ. Бог перестал отвечать на все вопросы одинаково складно и его повсеместный патронаж все больше отличался от того унифицированного руководства, которым полнилось давнее прошлое человечества.
В то же время неоспоримым фактом стало и то, что именно на стыке с виду совершенно несоединимых наук нащупываются некоторые общие закономерности, идентичности, видимые лишь в общих ракурсах, принципы, хоть в различной степени, но приемлемые при анализе казалось бы совершенно отвлеченных от непосредственной области их применения процессов. Биология и математика открыли друг другу генетику и оптимизацию. Учение об эволюции давно стало не только достоянием отдельных наук, но и понятием транснаучным. Физика, постулирующая общую теорию относительности, смешала привычные карты философии, а последняя в свою очередь провела принципы относительности в социологию и психологию.
Однако кроме взаимного дополнения существует и другая грань взаимодействия наук. Суть в том, что не только функциональные части законов различных наук применимы в стыкующихся науках. Сама форма весьма специфичных и с виду узкоспециальных законов или выводов о неких закономерностях, преобразованная путем ассоциативно – интуитивного анализа и наполненная фактами из совершенно иных областей человеческого знания, порой исполняет роль той идеи, по проверке достоверности которой впоследствии начинает уже работать собственно аппарат конкретной науки.
Подобное комбинирование, спорное и неоднозначное с любой точки зрения, имеющее слабо очерченные границы допустимости, может рассматриваться и как механическая компиляция, и как схоластическое спекулирование, оперирующее пустыми формами и “подгоняющее” конгломерат разнородных частей под заранее выдвинутую модель какого-либо процесса. Твердой и объективной границы между анализом подобности и простым комбинированием, пожалуй, нет, ибо на поверку оказывается, что “все – клубок отношений; физические теории исходят из наиболее простых составных частей, философские теории – из наиболее привычных. Они могут привести к одной и той же цели, но их методы часто несовместимы” (Эддингтон, с.165). При рассмотрении, однако, познания как такового в качестве подобной цели, можно допустить, что она действительно оправдывает средства.
В случае рассмотрения истории как полигона для испытания новых идей касающихся законов исторического развития, встает естественный вопрос о привнесении в анализ общеисторического процесса достижений иных наук в рамках их применимости к задаваемому изначально спектру решаемых проблем. Применение принципов физики (теория расходящихся кругов), химии (диффузионная теория), биологии (теория естественного отбора), географии (историческая география), этнографии, языковедения и т.д. давно стало привычным не только для специалистов, но и для всех хоть немного углубляющихся в историю. Данная работа не претендует в этом смысле на особую оригинальность, привлекая к решению поставленных задач ряд понятий современной физики и используя в своих целях достаточно простые арифметические способы членения обозримого исторического пространства. Учет климатических, географических и др. естественных условий в синтезе с предлагаемым алгоритмом исторического развития рождает ряд простых геометрических построений, которые при соответствующем наложении на карту рассматриваемого региона дают наглядное отражение излагаемого.
Но, даже конвенционально допуская в историю физические и математические выкладки в качестве законодательных аналогий, используя достижения других наук, методы свободных ассоциаций и подобий, вряд ли возможно обойти стороной фактор сознания в вопросе о становлении событий. Событие, факт, являющиеся основной материей истории, в своей достоверности с общефилософской точки зрения всегда могут быть поставлены под сомнение. Историческое исследование лишено возможности непосредственного наблюдения события и фиксации факта. Основная работа заключается в определении источников информации и проверке их подлинности и авторитетности, дабы в дальнейшем получить достаточные основания для интерпретации. Так или иначе, но “историческая реальность попадает в руки исследователя в заведомо деформированной форме” (Лотман, с.310). Естественная достоверность, подкрепляемая различными свидетельствованиями, размывается, прежде всего, тем, что “становление... событий в нашем сознании времени не гарантирует того, что становление обладает статусом независимости от сознания” (Грюнбаум, с.383). А, следовательно, и здесь для возможности дальнейшего анализа необходимо делать определенные допущения, не являющиеся, впрочем, критическими при ограничении области рассмотрения сверху – в нашем случае в пределах сугубо истории. К тому же определенная конкретность в анализе становления событий вырастает из конкретности субъекта, проводящего подобный анализ. Сужение множества вариаций зависимости становления от сознания обуславливается в свою очередь тем, что “сознание никогда не переживается как множественное, а всегда как единичное” (Шредингер, с.124). Кроме того, очередным камнем преткновения остается также и осознание времени.
Не снимая подобной проблемы, но, отчасти смягчая допущение, можно утверждать вслед за релятивистской точкой зрения, разрабатывавшейся еще Августином, реальность времени посредством событий или же, точнее, выводить время из событий, а не наоборот, так как проблема реальности времени не является темой данной работы.
Также аксиоматично должны считаться однонаправленными время, скажем, Древнего Египта и нынешнее, т.е. рассматриваемый период должен принадлежать одному миру или, в крайне абсурдном случае, нескольким мирам, времена которых однонаправлены.
Наряду с принятыми допущениями общего характера, относящимися к вопросам сознания и времени, необходимо также обозначить и естественным образом возникающую проблему, связанную с понятием “закона” будь то закон точных наук или – в нашем случае – закон исторического развития. Закон как компактное описание закономерных связей может рассматриваться в форме некоей наблюдаемой устойчивой фиксации определенных явлений. При условии, что законы выступают в качестве неких определенных правил, по которым происходят изменения, возникает вопрос о возможности видоизменения самих законов с течением времени. С одной стороны не лишено основания утверждение о том, что “мы можем узнать прошлое, только предположив неизменность законов” (Пуанкаре, с.9). С другой – медленное эволюционирование законов, возможность которого нельзя исключить, при котором существенное изменение проявляется на промежутках времени значительно превышающих время существования цивилизации, не накладывает заметного отпечатка на достоверность результатов анализа исторического развития человечества.
Любой динамический процесс, а в частности исторический, совершающийся с участием человека можно рассматривать как полярный в своей основе. С одной стороны, он характеризуется некими изменениями, являющимися следствиями процессов, на которые воля человека не оказывает своего влияния. С другой – он полон изменений, которые суть результаты различных форм человеческой деятельности, совершаемой посредством сознательных усилий.
Допуская изменяемость законов, следует обратить внимание и на то, что они могут рассматриваться как развивающиеся и видоизменяющиеся в соответствии с развитием и изменением объектной среды или же в качестве не первообразных, а “кажущихся” законов, изменяющихся в соответствии с причинами или законами более высокого или более общего порядка.
Тезис Уайтхеда, поставленный им для рассмотрения подобной проблемы, в форме допущения звучит следующим образом: “Законы природы зависят от индивидуального характера объектов, составляющих природу” (Уайтхед, с.509–510). В то же время явственно видна ловушка, сводящая приблизительное знание законов (абсолютное противоречило бы существованию наук) к возможности отыскания некоего очередного закона, не приводящего к противоречиям, но подтверждающего – от противного – безусловную изменяемость законов.
Необходимость определенных допущений в перечисленных случаях налицо, посему в практической области, где отсутствие достаточного допущения может стать камнем преткновения, естественно отрицательное решение об изменяемости законов. Единственной оговоркой может стать то, что законы если и не зависят от характера объектов, то коррелируют с ними в какой-то степени, а возможные, гипотетические изменения законов незаметны или же представляют из себя разнонаправленные флуктуации, не порождающие ощутимых последствий.
И последнее если не допущение, то ограничение общего плана стоит вкратце рассмотреть. Достаточно удовлетворительное объяснение прошлого возможно даже в том случае, когда невозможно предсказание будущего. С определенной степенью вероятности возможно прогнозирование, которое при придирчивом рассмотрении все же сводится к констатации по свершившемуся факту, что свидетельствует о независимости объяснения от предсказания. Даже если считать неопределенность будущего иллюзорной обусловленной ограниченностью наших знаний, не позволяющей видеть строгую причинность и постоянное существование следствий в посылках, истории все же свойственна фундаментальная неопределенность.
Неопределенность системного характера появляется как результат своего рода интерференции случайностных и детерминистических аспектов процесса исторического развития. Безусловно, под случайностью следует понимать отнюдь не беспричинность, а явление из иного причинного пространства или явление, обусловленное законами функционирования макросистемы, в пределах которой любая система, ведущая себя “случайным” образом при взгляде изнутри, зачастую строго закономерна в своем поведении при взгляде “снаружи”. Пропорция обеих тенденций может меняться, т.к. каждая из них может быть обусловлена своими периодами. Отступление на второй план или выдвижение в первый ряд значимости событий, служащих исходной базой исторического анализа, прямо или косвенно зависящее от результирующей обеих сил, составляет тот исторический многовариантный континуум, текущая неопределенность которого чрезвычайно высока, но каждое проявление конкретно.
Условившись относительно взгляда на ряд перечисленных проблем, можно переходить непосредственно к анализу в рамках истории, претендуя на достаточно высокий уровень объективности искомого результата, не забывая, однако, о том, что картину подлинной реальности можно получить лишь скомбинировав проявления, соответствующие всем мыслимым и даже немыслимым точкам зрения.
Общие закономерности
У каждого существования выше определенного ранга имеются свои особые точки;… чем выше ранг, тем их больше.
Дж. Максвелл
Сам факт появления на планете разумных форм, обладающих в отличие от форм предыдущих определенной свободой воли, наложил отпечаток на все процессы, находящиеся в зоне досягаемости разума. Именно с момента появления сознательных действий появляется понятие истории, носящей печать сознательного, рационального или иррационального действия высокоорганизованных организмов, приводящее к конкретным результатам и к отчасти определимым последствиям, отличное от понятия общей истории естественного мира.
Целый ряд факторов различного характера, оказывавший влияние на организацию первоначальных человеческих сообществ, сыграл свою роль и привел к принципиальному структурному изменению – к появлению первых государственных систем, достаточно компактных с точки зрения общего географического пространства. Подобные системы или цивилизации, именуемые дальше очагами цивилизаций, появились в определенном временном и пространственном порядке, что не может не навести на мысль о возможности существования некоего алгоритма их появления. Без сомнения, строжайший принцип подобный безапелляционному закону, лежащий в основе появления очагов, даже если таковой, в самом деле, существует, вряд ли может быть оформлен в абсолютно гармоничную теорию без изъянов. Исчерпывающий и единственно правильный ответ, по-видимому, просто невозможен и максимальным приближением к сути подобной проблемы может быть лишь анализ закономерностей общего характера, скорее внешних, являющимися лишь отголоском действия планетарного алгоритма, его заметными следами на различных планах существования цивилизаций.
Своеобразные “точки кристаллизации” древних культур положили начало процессу зарождения собственно очагов, уплотнению в пространстве, реализации в плане более высокой степени структурной организации, обусловив тем самым в дальнейшем рост четырех первичных исторических структур – “кристаллов” цивилизаций. Существующие закономерности зарождения очагов, свидетельствующие об отнюдь не случайных местах их расположения и последовательности появления этих исторических систем, могут быть рассмотрены в определенной системе, учитывающей несколько типичных для каждого из очагов условий.
1. Опора на ресурсы рек.
Реки как естественная система снабжения пресной водой, необходимой для развития земледелия и как источник пищи (рыболовство) использовались человеком во все времена. Бассейн большой реки мог прокормить достаточно большую популяцию, не требуя изначально приложения экстраординарных усилий. Ирригационные работы могли значительно повысить возможности по сбору урожаев. Так или иначе, но все четыре очага цивилизаций с момента своего появления были привязаны к рекам: Египет опирался на Нил, Двуречье – на Тигр и Евфрат, Индия – на Инд (позже и на Ганг), Китай – на Хуанхэ (позже и на Янцзы).
Стоит рассмотреть и принципиально важный нюанс: место появления очага цивилизации, определенный отрезок русла реки и связанная с ним равнина отнюдь не случайны, а подчиняются общему правилу. Все четыре очага базировались в областях минимального годового стока соответствующих рек, который на сегодняшний день составляет менее 50 мм слоя. Данная закономерность отвечает
на вопрос о том, почему Индийский и Китайский очаги цивилизаций не появились в бассейнах Ганга и Янцзы, а лишь при последующем развитии освоили эти плодородные земли. Годовой сток в миллиметрах слоя для Ганга – 600-1500, для Янцзы – 200-1500. Освоение этих рек стало возможным лишь позднее с развитием технических возможностей человека.2. Тектоника.
Все четыре очага с момента своего появления располагались в зонах наиболее древних тектонических образований, наиболее стабильных, устойчивых, менее всего подверженных процессам молодого горообразования. За исключением Индийского очага, расположенного на самой границе Индийской платформы в зоне древнейшей байкальской складчатости, все остальные цивилизации обосновались на соответствующих платформах: Египет и Двуречье – на Африкано-аравийской, Китай – на Китайско-корейской (Северно-Китайской). Более того, рассматривая дальнейший территориальный рост цивилизаций, заметен тот факт, что на протяжении долгого времени он происходил в пределах “своих” платформ. Расширение территории Египта преимущественно по течению Нила происходило на базе все той же Африкано-аравийской платформы. Аналогичная картина наблюдается и в Двуречьи, где границы платформы проходили в районе политической границы с Эламом, совпадая с районом верховий Тигра и Евфрата (впоследствии район политических границ с хеттами, Урарту, Мидией и т.д.). Индийский очаг, ориентированный в своем раннем развитии почти строго на восток, по течению Ганга, в конечном счете, расположился на Индийской платформе, вплотную к ее северной и западной границам. Китай, начавший свое развитие на базе Северно-Китайской, в дальнейшем базировался также и на Южно – Китайской платформе.
3. Пояс жизни.
Отчетливо выраженная широтная зональность природных явлений относится к одной из основных особенностей земной поверхности. Подобной особенности не избегают и очаги цивилизаций при “выборе” места зарождения. Все четыре очага расположены в узкой полосе, своего рода “поясе жизни”, ограниченной 40-м и 25-м градусами северной широты. Перечисляя основные географические и исторические пункты, получаем следующее широтное расположение:
Египет: дельта Нила-31°, Мемфис-29°, Фаюм-28°, Луксор-26°.
Двуречье: дельта Тигра и Евфрата-31°, Вавилон-32°.
Индия: культура Хараппы-30°, дельта Ганга-26°.
Китай: государство Инь-36° или по другим данным -33° -38°.
О возникновении очагов цивилизаций в полосе между приблизительно 40-м и 20-м градусами северной широты упоминалось неоднократно и ранее. Отмечается повышенная плотность населения этой области с древнейших времен (до возникновения государственных структур) и относительная (историко-географическая) узость означенной полосы субтропических широт (Фигуровский, с.423-424).
Л. И. Мечников приводит общие выкладки Адольфа д’Ассье относительно “полосы жизни” между 40-м градусом северной широты и тропиком Рака (23° 27'), сводящееся к мнению о том, что цивилизации появились в областях, защищенных от действия оледенения (Мечников, с.112)
Аналогичное мнение можно найти и в более поздних исторических обзорах. О древнейших цивилизациях говорится, что “все они расположены в северных субтропиках, где не было ледникового периода” (Чанышев, с.153).
Относительно местонахождения границ рассматриваемой зоны можно сделать несколько замечаний. Во-первых, даже область нахождения самого южного – Индийского времен культуры Хараппы-очага не простиралась южнее дельты Инда, то есть 25-го градуса северной широты. Переход этой границы относится отнюдь не к временам возникновения, а к периоду значительно более позднего роста и территориального расширения очага. С географической и климатической точки зрения жизнь в более низких широтах была сопряжена с чрезмерными трудностями для человека, недостаточно оснащенного технически. На примере древнего Китая, где юг считался местом ссылки, заменяющей
казнь, можно рассматривать приближение к экватору как фактор, исключающий возможность древнейших форм ведения хозяйства. Если же учесть рассматривавшуюся выше связь очагов цивилизаций и низменностей в долинах рек, то стоит обратить внимание на мнение исследователей считавших, что в южных странах между 30-м и 20-м градусами широты низменные места не принимались в расчет как территории, пригодные для жизни ввиду высоких летних температур. Таким образом, сакральность южной границы, определяемой тропиком Рака, перестает быть актуальной.Во-вторых, зависимость северной границы “полосы жизни” от границы оледенения кажется чересчур надуманной. Самый северный китайский – очаг с момента появления не выходил за границу 38-го градуса и лишь впоследствии слегка продвинулся на север – до 40-го градуса северной широты. Максимальное же продвижение самого мощного – рисского – оледенения зафиксировано на территории Русской равнины отметкой 48°40' (БСЭ, т.14, с.576). На других территориях (например – в Западной Европе) подобная граница располагалась значительно северней.
4. Возможность контакта.
В начальных фазах своего развития очаги зарождающихся цивилизаций не имели возможности осуществлять непосредственные контакты друг с другом. Египет и Двуречье были разделены пустынным Синаем, Сирийской пустыней и пустыней Нефуд; Двуречье и долина Инда – Большой соляной пустыней, массивом Иранского нагорья и Сулеймановыми горами; долина Инда и Китай – Гималаями и массивом Тибетского нагорья. Совокупность расстояний и ландшафтов, играющих роль естественных границ, по всей видимости, предохраняли одну цивилизацию от другой, исключая возможность их взаимного уничтожения в самом зародыше. Отсутствие контактов между очагами продолжалось сравнительно недолго, но дало возможность каждому из них
сформироваться в специфическую систему и развиться до государственной структуры.Стройность и лаконичность системы расположения, взаимодействия и развития очагов цивилизаций по мере течения исторического времени затушевывается различными особенностями, нюансами, специфичностью каждого из очагов, растущими флуктуационными возмущениями внутреннего и внешнего плана. Заметный в начальной фазе градиент появления принципиально новых структур, направленный с Запада на Восток (последовательность организации очагов
: Египет – Двуречье – Индия – Китай), теряет со временем свою весомость. Глубинные импульсы, формирующие общее течение происходящего, по мере роста возможностей человека теряют свою первоначальную рельефность и становятся все более соизмеримыми с возможностями цивилизаций.Несмотря на то, что в начальный период исторического развития человек и природа были достаточно жестко взаимосвязаны, а проникновение цивилизации в природу и природы в цивилизацию было соразмерным, свобода человеческой деятельности была определена рядом факторов. Наряду с факторами, значимость которых уменьшалась в ходе развития человечества сообразно увеличению возможностей технического и информационного характера, вневременные факторы общего порядка сохраняли и сохраняют свою актуальность на всем протяжении исторического континуума. Как субъект истории человек не может быть в полной степени свободен по причине участия в функционировании общественных макросистем, влекущего за собой подчинение законам обширных популяций. С другой стороны – приписывать высокую степень свободы существу, функционирование которого определяется условиями времени также невозможно.
Тем не менее, общий ход исторического развития, свидетельствующий о возрастании мощности воздействия человека на окружающую его область мироздания, приводит к некоему паритету между потенциалом целенаправленных, волевых действий и отклонениями естественного характера, при котором каждая из сторон является залогом динамической неустойчивости атакуемой структуры. Суммарный результат таких воздействий есть повышение вероятности изменения тактики развития исторических систем и конгломератов.
Нюансы и частности как форма случайности “разбавляют” детерминизм, базирующийся на общем алгоритме движения. Смесь необходимости и случайности составляет, по сути, историю системы цивилизации. История обретает “прошлое” т.е. начинает изобиловать событиями, несущими признаки или метки предыдущих воздействий. События, не настолько разделенные по регионам и государствам, чтобы между ними не существовали многочисленные связи, помимо конкретизации процессов во времени создают общий фон, анализ особенностей которого помогает точнее считывать каждый отдельный факт.
Можно также сказать, что картина бытия создается в рамках истории кистью, на конце которой – человеческое общество, вооруженное собственной кистью. Самые древние движения истории практически полностью описываются движением “большой” кисти. Все более искусное владение “малой” кистью неминуемо вносит свои коррективы. В результате движение становится все сложнее и действие базисного алгоритма может быть настолько скрадено, что на поверхности человеческого существования почти не остается следа его действия.
Понятие такта
…ум легко мирится с существованием рока в пространстве: 2 глаза на лице, 5 пальцев на руке, столько-то ребер; … но он построен на отрицании рока во времени.
В. Хлебников
Рассматривая историю прежде всего как поиск, включающий в себя создание гипотез по описанию реальности, протяженной во времени и сигнализирующей о себе сквозь толщу массива фактов и дат, мы сталкиваемся с проблемами, имеющими свое основание в той или иной периодизации исторического процесса. Условное разбиение непрерывного потока и следующее вслед за этим задание его смысловой направленности ущербно само по себе, так как единый процесс разрывается на последовательность “периодов” или эпох, каждой из которых приписываются уникальные доминанты. Подобное рассмотрение, годное для конкретизации разного уровня частностей, часто становится бесплодным, если целью анализа ставится общее течение исторических событий, в определенном смысле – трансвременной алгоритм протекания процессов, закономерность длительностью в тысячелетия, отрезок времени, соотносимый со временем существования цивилизации. История с определенной точки зрения членится на периоды, но их рубежи или грани отмечены не столько уникальностью, сколько диалектической регулярностью появления пороговых состояний.
“История может двигаться в разных направлениях, подчиняясь одним и тем же общим законам” (Уайтхед, с.484). Периодизация в виде директивно заданной последовательности, имеющей указанное направление, доступной благодаря заключению от следствия к причине несет в себе некоторую сомнительность. Смыкаясь со своеобразным гранулированием времени, оперируя тем или иным видом детерминизма, расчленяя по выбранным критериям тело истории, подобная периодизация в пределе своего функционирования превращает общий массив оригинальных фактов в череду искусно состыкованных частей, каждая из которых может быть рассмотрена отдельно от других в силу, пусть даже гипотетических, границ, порождаемых попытками методологической фиксации “начала” и “конца”.
Противопоставление специфичного и уникального с одной стороны и повторяющегося и общего с другой приводит с необходимостью к поиску особенностей, характерных черт и прочего “особого” – будь то время, пространство, культура или история. Метафизическая метода оптимизации подобного вопроса зачастую приводит к попыткам упрощения взгляда на процесс исторического развития, подкрепляемым понятиями отсутствия скачков в последовательности каких бы то ни было изменений, кратчайших путей развития и абстрактного единства, подчиненного немногим принципам. Преодолением этого противопоставления, присутствующего a priori в большинстве исследований, является поиск чего-либо и специфического, и повторяющегося одновременно. Некий постоянный и в то же время феноменальный ингредиент, не зависящий от конкретности события или точечного факта, присутствующий на протяжении достаточно долгого времени исторического процесса, стоящий над понятиями эпохи, периода, века, тысячелетия, мыслимых как отрезки времени или части пространства, отчасти проявляющийся в хронологии, но никоим образом не зависящий от нее, не подверженный изменениям и колебаниям флуктуационного характера, и есть предлагаемые к рассмотрению такты истории, некий ритм исторического движения, импульс, проходящий стадии становления с достаточно определенным периодом (своего рода гармоническая пульсация), своеобразная динамическая проекция общего алгоритма исторического развития на плоскость событий, в которой происходит рождение, организация, трансформация, взаимодействие и гибель исторических структур.
Вводимое понятие тактов не имеет прямых аналогий с присущими многим цивилизациям понятиями круговорота, повторяемости и цикличности. Такты также не служат своеобразным отражением неоднократности “актов творения” или повторяемости событий. Рассматриваемые в череде тактов, факты не интерпретируются даже как вариации некоего заранее заданного объема событий. Идея тактов не является переложением в плоскость истории доктрин космических циклов и не призвана решать непосредственно проблемы времени, хотя и несет на себе, без сомнения, отпечатки разнообразных воззрений относительно природы времени. Ритмичность процесса исторического развития, рассматриваемая как одна из форм общего алгоритма развития человечества, не подвергается жесткой проверке на вечность. Достаточно заметить, что к рассмотрению допускается ограниченное географическое пространство, и время возможного начала подобного анализа определяется достаточно условной датой.
Можно сказать, что такты истории, и есть те “постоянные ингредиенты факта или исторической реальности” Ортеги – и – Гассета. В целом регулярные проявления планетарного алгоритма и представляют из себя ту самую “постоянную” обозримой мировой истории, связанную с хронологической последовательностью, которая присутствует постоянно (Долгов, с.113-114).
Вопрос зависимости или независимости подобного закона истории от человеческого сознания может решаться по-разному, причем любое решение не подрывает постулируемого факта существования этого закона. Склонность называть тактом или тактовым импульсом исторического развития ту относительно узкую временную область, которая оказывается максимально наполненной весомыми и определяюще важными фактами истории основных исторических образований или структур и дальнейшие исследования в свете указанного метода связано напрямую с толкованием самого смысла истории. Выделение в виде определяющей объектной среды времен, когда происходили наиболее кардинальные изменения для какой-либо области, страны, континента бросает тень на идею существования как такового смысла всемирной истории. Если же гипотетический смысл не ставится во главу угла, то некоторый субъективизм может проявляться в целевой точке зрения при анализе массива фактов и, связанной с ней, точке зрения ценности (весомости) факта (события). Такты, как временные области с повышенной значимостью событий, определяющих впоследствии направление хода развития микро- и макроструктур (очагов, Метаочагов, отдельных государств и народов, переходных звеньев), приобретают значение неких порогов или рубежей, подводящих итоги развития конкретных исторических структур с точки зрения алгоритма развития более высокого кого порядка.
Однако, учитывая тот момент, что начальная посылка любого исследования всегда достаточно субъективна и наука как искусство включает в себя любую интерпретацию вплоть до абсурда, требование рафинированной объективности вряд ли конструктивно. Известная связанность исторических дисциплин с реальными фактами определяет паритет между хронологией и целевой точкой зрения, при котором последняя “не может распоряжаться (фактом), а связана с фактами для доказательства” (Зиммель, с.93-94).
Трансляция и интерпретация тех или иных фактов, представление событий не только определенным образом, но и в определенной связи между собой сталкивается с рядом трудностей, вытекающих из наличия субъекта-историка, проводящего анализ. Событие может представать, при некоем угле зрения, как неорганизованное или как такое, организация которого находится вне зоны непосредственного анализа. Факт же, особенно с позиции передающего его, “всегда результат выбора из массы окружающих событий события, имеющего … значение” (Лотман, с.304).
Безжизненная математизация процесса в нашем случае невозможна и пифагорейское преклонение перед Числом может привести к абсурду поиск и без того трудно различимых закономерностей. В то же время для удобства ориентирования во временах, логично было бы структурно связать последовательность тактов с порядковыми номерами веков. Соотнося начало рассматриваемого периода с XLII веком до нашей эры, присвоив ему метку нулевого такта и маркируя последующие такты, выдерживая шаг ориентировочно в 700 лет (7 веков), получаем базовую таблицу соответствия, которой будем пользоваться в дальнейшем на протяжении всего повествования.
Переход непосредственно к оперированию тактами, кроме изложения собственно идеи, создает и ракурс, и определенную структуру повествования, в рамках которой и будут даваться необходимые исторические справки.
Эра |
Век |
№ такта |
До нашей эры |
XLII XXXV XXVIII XXI XIV VII |
0 1 2 3 4 5 |
Рубеж эр |
I – I |
6 |
Нашей эры |
VII XIV XXI |
7 8 9 |
Даже сознательная ориентация на объективность не может исключить следующий нюанс: потактовое рассмотрение истории, косвенно пытающееся уйти от ординарной периодизации, исподволь вводит некоторый элемент дискретности исторического времени. Подобная дискретность, в которой правда не преследуется жесткий детерминизм, является системой достаточно гибкой, но оставляющей открытыми ряд вопросов. Налицо определенная ассоциативная аналогия с теорией исторических циклов, в которой рассматривается возвращение одних и тех же состояний в разные времена. Возражением может служить лишь ссылка на то, что подразумеваемое понятие пороговой необратимости рассматриваемых исторических процессов исключает “возвращение” системно, в общем. Более того, некорректно говорить об одних и тех же состояниях исторических структур (или систем), т
.к. подобное отнюдь не постулируется. Напротив, состояния в области времени каждого такта заведомо различны; одним и тем же является лишь алгоритм развития, проявляющийся в периодическом “приходе” времени такта. В каком-то смысле уместна аналогия с представлениями ряда ученых (Джеймс, Уайтхед, Вейс) о дискретности самого временного порядка, из которых вытекает понятие прихода событий шаг за шагом, “пульсационно” (Грюнбаум, с.263). В предлагаемом рассмотрении речь идет не о пульсации событий, а скорее о пульсации их общего потока, при котором дискретность присуща не временному порядку, а порядку пульсаций.Рассматривая череду тактов истории как колебательный процесс, можно отметить допустимость аналогии с таким техническим понятием как несущая частота. Действительно, допуская ввиду наличия практически постоянного периода (около 700 лет) условную аппроксимацию последовательности тактов истории до своеобразного гармонического колебания, можно говорить о том, что “функция” прихода тактов периодическая. Наличие периода “колебаний” определяет наличие частоты, причем в самих “колебаниях” c несущей частотой не содержится информации; они лишь “несут” ее. Сама же информация, под которой подразумевается процесс исторического развития, непосредственно заключена в событиях (при продолжении аналогии – в боковых частотах).
Без сомнения, подобная система как основа анализа фактического материала содержит массу возможностей для тенденциозного подбора дат и событий с целью доказательства основного системного тезиса. Двузначным становится и то, что оценку значимости события можно производить как с точки зрения сегодняшнего дня, так и с точки зрения дня, современного самому событию. Исторические события могут получать различную интерпретацию, сводимую к различным моделям исторического процесса. Это, безусловно, отражает реальную сложность исторического процесса; иными словами, разнообразные объяснения не отрицают, а дополняют друг друга. Оперирование отдельными фактами на уровне частного для прояснения картины общего, разнообразные
толкования, выходящие порой за принятую логику чисел, поиск диалектики процессов порой не без ущерба для гладкости состыковки составных частей с одной стороны могут создавать эффект тенденциозности, с другой – выводят к необходимости развязывания вопросов взаимоотношений частного и общего в общефилософском плане. Принцип рассмотрения частей как отличных и самостоятельных, но в то же время представляющих собой части только в их тождественном отношении друг к другу, поскольку они составляют целое, лежит в основе рассмотрения всего объема данных от единичного факта до понятий Метаочагов и переходных звеньев. Хронология истории и восприятие истории не одно и то же. Чувствование иной наполненности в рамках известного события или применение не столь скрупулезной хронологи, отражающей диалектику процесса, является необходимостью предлагаемого к рассмотрению анализа. Рассмотрение “фактора причинности” как необходимого условия, без которого историческое описание превращается в чересчур упрощенную хронологию, нами мыслится в несколько иной форме. Отличием становится подразумевание знака принадлежности к тому или иному процессу. Не доискиваясь строжайшего детерминизма ввиду откровенной спорности каких бы то ни было утверждений о связи фактов узами причин и следствий, в данной работе классификация событий происходит по принципу определения их нахождения в зоне того или иного потока процесса, который в свою очередь является составляющей процесса общеисторического развития.Первые очаги цивилизаций. 1-2-3 такты
Не существует ли тайного механизма, вследствие которого все в мире не может быть ничем иным, кроме того, что оно есть?
Чжуан-цзы
С середины 4-го тысячелетия до н. э. на карте мира начался активный рост новых исторических образований, отличных от ранее существовавших племенных союзов – городских культур. Заметная направленность на концентрацию основной массы населения в области города и вытекающая из этого система связей между отдельными достаточно автономными точками привела к появлению компактных очагов цивилизаций. Распространение и развитие земледелия, в ряде случаев ирригационного, базирующегося на ресурсах рек дало возможность обеспечения продуктами питания значительной популяции в рамках относительно узкого ареала проживания.
Самая ранняя концентрация подобных поселений привела к образованию двух первых очагов: Египта – в долине Нила и Двуречья – в долине Тигра и Евфрата. Именно с этих двух очагов началось развитие общества по принципиально новому алгоритму с точки зрения решаемых задач. Возникновение письменности как свидетельства высокого уровня организации и почти одновременно с ней – государственных структур положили начало истории цивилизаций древнего мира. С момента этого ароморфоза в плане структурного уровня общественных систем дальнейшее развитие человечества пошло в рамках нового алгоритма, направленного на создание “новой” цивилизации.
К 1-му такту (XXXV в. до н. э.) относится появление на базе городских образований государственных структур в Египте и Двуречьи. Высокая техническая и культурная развитость древнейших поселений долины Нила и Месопотамии, предшествовавшая времени 1-го такта, свидетельством которой могут, в частности, служить памятники культуры Фаюма и Убейда (радиоуглеродные датировки соответственно 4400 и 4000 гг. до н. э.), позволяет в плане некоего нуля вводить 0-такт. О допустимости такого шага говорит хотя бы тот факт, что уже с 4241 г. до н. э. египтяне начали вычисление времени по усовершенствованному календарю (1, 1, с.16). По всей видимости, ко времени первого такта следует отнести и начало организованного использования колеса, первые пиктографические изображения которого, обнаруженные при исследовании Урука, датируются приблизительно 3400 г. до н. э. (2, с.116) и появление быстрого гончарного круга. Практически одновременно с появлением государственных структур появляются памятники древнейшей письменности Двуречья и образцы ранней письменности Египта, относящиеся к весьма архаичной форме египетского языка (3, т.4, с.61-62). Возможное появление начальных форм письменности раньше, во времена реорганизации календарной системы не противоречит принятому факту ее наличия на момент 1-го такта.
Государственная система времени 1-го такта в Египте и Двуречьи еще не носила характера династий и, скорее всего не особо отличалась от племенной иерархии, модифицированной условиями функционирования развивающихся городских культур. Легендарные ранние правители, встречающиеся в хрониках Манефона или Бероса, не имеют реальных историко-археологических подтверждений, а датировка времен их жизни и правления не выдерживает проверки на достоверность.
Так или иначе, но с XXXV в. до н. э. о Двуречьи и Египте можно говорить как о сформировавшихся очагах цивилизации.
Второй такт (XXVIII в. до н. э.) в Египте совпадает с классическим членением фаз развития этой страны – концом Раннего и началом Древнего царства. Существенными признаками второго такта является окончательное объединения государства – установление власти фараона над Верхним и Нижним Египтом, зафиксированное территориально, административно и ритуально. Египет вступил в полосу сакрально-циклопического строительства пирамид, началом которого может по праву считаться возведение так называемой “ступенчатой” пирамиды Джосера, осуществленное под непосредственным руководством легендарного мудреца Имхотепа (Имхотпа). С 2750 г. до н. э. египетский фараон получает пятый титул и начинает именоваться как “Сын Ра” (4, т.1, с.129), а культ Ра начинает постепенно приобретать общеегипетский характер. К этому же периоду времени второго такта относятся упоминания о попытках учета населения на территории Египта, результаты которых до нас не дошли. Развитие египетского письма, идущее параллельно с общегосударственным развитием привело к появлению сокращенного курсивного письма, названного позже греками “иератическим” т.е. жреческим. Календарная система, базирующаяся на основах, заложенных еще во времена амратской и гейзерской культур, продолжала развиваться в направлении все более точного членения годового цикла и к 2800 г. до н. э. основной единицей летоисчисления в Египте уже был год.
Структурно-государственное развитие Двуречья шло не столь быстрыми темпами как в Египте. Большая племенная раздробленность, геополитическая фрагментарность и корневая рознь семитического и шумерского населения являлась причиной, препятствующей быстрому объединению Месопотамии под централизованной властью какой-то одной городской династии. Немалую роль играла отчасти и конфронтация замедленно развивающихся государственных структур Северной Месопотамии с более упорядоченными системами ранних деспотий южных областей или собственно Двуречья. Время второго такта в этом регионе характеризовалось дальнейшим ходом образования мелких государственных структур, к числу которых необходимо отнести и оформление в политическом смысле ближайшего соседа – государства Элам. Множество данных позволяет в дальнейшем рассматривать собственно Элам как составную часть Месопотамского очага цивилизации. Прежде всего, эта территория географически является продолжением южной равнины Месопотамии. Тесные параллели наблюдаются также в культурном отношении. Собственная пиктографическая система (протоэламская) со временем была сменена аккадской клинописью. Несмотря на то, что оба региона, как правило, находились в состоянии ожесточенной конфронтации и осуществляли взаимные агрессии, при рассмотрении непосредственно очага, входящего в дальнейшем в Западный Метаочаг, принципиальное разделение Двуречья и Элама вряд ли конструктивно.
Ко времени второго такта, совпадающего с т. н. раннединастическим периодом, следует отнести также начало строительства в Двуречьи зиккуратов, аналогичных ступенчатым египетским пирамидам начального этапа строительства подобных сооружений. Датировать появление первых зиккуратов со ссылкой на некоторых исследователей (Фрезер, Стингл и др.) можно XXVIII в. до н. э. т.е. временем Гильгамеша. К тому же времени относится упоминание о городах Киш, Эриду, Эшнунна, Ур, Лагаш. Вторым тактом можно также датировать и первые упоминания о древневавилонском календаре (5, т.19, с.404), имевшем общее сходство с календарем египетским.
Что касается Востока, то к началу 3-го тысячелетия до н. э. отмечается развитие интенсивного земледелия в долине Инда, сигнализирующее о повышении вероятности образования государственной организации. В районе будущего китайского очага к рассматриваемому промежутку времени не было еще даже и намека на достаточную развитость, отличную от раннеплеменной.
Время третьего такта (XXI в. до н. э.) отмечено значительно большим количеством событий. Египет после распада Древнего царства начал процесс очередного объединения, закончившегося восстановлением единства страны под властью фиванских царей в середине XXII в. до н. э. Полное оформление Среднего царства можно по праву датировать временем появления более современного среднеегипетского языка – XXI в. до н. э. (3, т.4, с.53-54). С экономической точки зрения Египет, пройдя долгий путь комбинирования, во многом вернулся к формам, преобладавшим в более ранние, начальные периоды его истории. На фоне этой присущей для Египта тяги к архаическим формам стабильности некоторое политическое оживление сказалось в наращивании военной мощи, что привело к постепенном подчинении египетскому влиянию Эфиопии. Тенденция к дальнейшему завоеванию близлежащих территорий отразилась и в религиозной сфере. Если со времени второго такта фараоны включали в свои эпитеты имя богини истины и порядка Маат, то с усилением экспансии одним из главных богов стал считаться бог войны Монту. Продвижение государственной границы вверх по течению Нила и дальнейшее освоение ресурсов Синая (золото, малахит, медь, бирюза) совпало с продолжением поиска новых путей экспорта и импорта, что подтверждается фактом организации экспедиции в восточном направлении – в Кедем (5, т.15, с.439).
Следует отметить, что ряд исследователей относит время третьего такта (начала Среднего царства) в Египте к эпохе максимального развития египетской культуры. В частности Даннеман указывает ориентировочно на 2000 г. до н. э. (1, т.1, с.29). Не вызывает сомнения и то, что в это время развитие Египта оказывало сильнейшее и определяющее влияние на развитие его ближайших соседей. Так, например, т.н. “среднеэлладский” период в Эгеиде, относящийся к времени третьего такта, характеризуется появлением государственной структуры и одновременно – не позднее XXI в. до н. э. – памятников раннего критского письма – иероглифического А (6, с.205). К тому же времени относится начало урбанизации общества минойцев, отмеченное активным строительством на Крите, находившемся под влиянием Египта ориентировочно с 2600 г. до н. э., повлекшим бурное развитие Кносса, Маллии и Феста. XXI в. до н. э., также, как и предыдущие века, отмечен продолжением строительства пирамид, пик которого уже был пройден во времена Хеопса и Хефрена, в котором варьировались лишь размеры сооружений (в сторону уменьшения), тщательность исполнения и длительность возведения. Дальнейшие разработки календарной системы, в частности – появление около 2100 г. до н. э. диагонального календаря (7, с.33), одновременно с развитием геометрии, необходимой при точном строительстве, расширенная практика измерения углов и сечения круга привели с необходимостью к членению промежутков времени длительностью менее года. Результатом стало введение 24-часовой системы разбиения суток.
Двуречье, на территории которого к третьему такту сформировалось несколько городских государственных структур, пережило мощное вторжение извне. После неоднократных реформ и попыток объединения, к которым в первую очередь относится деятельность Урукагины, локальная централизованная власть была установлена царем Аккада Саргоном (XXIV в. до н. э.), позднее – царями III династии Ура ( XXI в. до н. э.), разработавшими ряд законодательных актов, и предводителями гуттеев. С возвышением Ура отмечается падение влияния городов Киш и Эриду при заметном возвышении Лагаша. Вскоре территория Междуречья было разгромлена войсками эламитов и амореев в 2024 г. до н. э. (8, т.1, с.219), что повлекло за собой необходимое для дальнейшего интенсивного развития смешение южного (шумерского) и северного (семитического) населения. Повышение степени открытости новой системы в масштабах всего Двуречья, облегчение взаимообмена информацией вследствие ломки языковых и этнических границ, жизненно необходимое повышение уровня неоднородности достигнутое смешением двух условно замкнутых систем – северной и южной – дало все возможности для дальнейшей структурной организации в направлении повышения сложности системы.
Именно ко времени третьего такта относится очередная ступень развития религиозных и мифологических воззрений в культурной среде Месопотамии, о чем свидетельствует образование единого шумерского пантеона. Фиксация основных богов, относящаяся, по всей видимости, ко времени предыдущего такта и отраженная списком из Фары (XXVI в. до н. э.), сменилась интерпретациями легендарных сюжетов. XXI в. до н. э. отмечен появлением самой ранней редакции поэмы о Гильгамеше, а также созданием цикла “Инанна и Думузи”.
XXI в. до н. э. в Двуречьи отмечен быстрым ростом ирригационной системы, которому не могли воспрепятствовать никакие политические перипетии, а также усилением городских экономических и политических центров, среди которых следует отметить Ашшур, становящийся основной точкой кристаллизации самобытного ассирийского государства, распространяющего свое влияние территории Верхней Месопотамии. В среде древних шумерских городов происходила модификация института власти, о чем свидетельствует завершение “царского списка”, включавшего в себя полулегендарных правителей Гильгамеша и Лугульбанду, к XXI в. до н. э. именем Энмеркара. Развитие государственности привело к появлению одного из древнейших правовых актов - законов Шульги в 2093-2046 гг. до н. э., а шумерский язык как официальный язык государственной канцелярии был постепенно заменен аккадским. Как язык религиозного культа и – отчасти – науки шумерский язык сохранился в своей достаточно архаичной форме. Отмечается также проникновение в писцовую традицию старовавилонского диалекта с 2025 г. до н. э. (9, с.42). Строительство зиккуратов после владычества гуттеев в Месопотамии продолжалось и имело место во времена третьего такта. Зиккураты, выполнявшие в первую очередь роль культовых сооружений использовались также для астрономических наблюдений и утверждения геометрических выкладок. После 2200 г. до н. э. начинается ведение Ниппурских таблиц и оформление на их основе ниппурского календаря (10, с.179). О развитости календарной системы говорит и тот факт, что в Двуречьи была введена практика добавления месяцев к году для компенсации погрешностей лунного календаря. Аналог подобных действий известен по египетской практике добавления года для демпфирования погрешности летоисчисления, связанного с периодом обращения Сириуса.
К третьему такту относится и окончательное оформление городской культуры Хараппы в долине Инда, ознаменовавшее выход на мировую сцену третьего – восточного – Индийского очага цивилизации. Высокий уровень развитости поселений долины Инда во многом был обусловлен наличием связи этой территории с Ближним Востоком. Вопрос о полностью или частично самостоятельном возникновении Индийского очага цивилизации решаем лишь на уровне предположений. Фактом является наличие к 2300 г. до н. э. постоянных торговых контактов поселений долины Инда с Шумером (2, с.91), прекращающихся впоследствии полностью ориентировочно к 2100 г. до н. э. (11, с.348). Существенным отличием городов культуры Хараппы служит высокий уровень организации городского и хозяйственного строительства и практически полное отсутствие технических разработок в сфере производства оружия. С точки зрения степени централизации государственной власти, площади первичного ареала, наличия на ранней стадии развития иероглифической письменности, а также стандартов длины и веса, культура Хараппы котируется достаточно высоко. Однако тип организации этой структуры однозначно не определен, а с точки зрения датировки археологических памятников цивилизация долины Инда, фигурирующая в шумерских эпических поэмах III тысячелетия до н. э., существенно зависит от хронологии памятников Месопотамии (12, с.135).
Четвертый – Китайский – очаг к третьему такту еще не сформировался. Различные источники упоминают о XXI в. до н. э. как о времени правления в Китае т.н. “легендарной династии”, существование которой документально не доказано. Иногда “легендарную династию” относят к периоду 2206-1776 гг. до н. э. (Истрин, Георгиевский), но фактически 1766 год до н. э. является лишь датой установления гегемонии племени шан в Северном Китае и потому время третьего такта не может рассматриваться как момент появления государственных структур в Китае и, – следовательно – как период организации Китайского очага цивилизации.
4 такт. Система Метаочагов
Отныне пространство само по себе и время само по себе становится лишь тенями, и только некоторое соединение их обоих сохраняет независимое существование.
Г. Минковский
Третий такт был, пожалуй, окончанием периода относительно автономного развития как Египетского, так и Месопотамского очагов цивилизаций. Ханаанеи и хетты, проникшие в Левант после 2000 г. до н. э., сыграли роль активных посредников-торговцев, через которых осуществлялись взаимовлияния Египта и Двуречья. Образование же стабильного хеттского государства в XV в. до н. э. закончило строительство своеобразного моста через Северную Сирию, связавшего оба очага торговыми путями, и значительно повысило значение Палестины.
Естественную изоляцию Египта нарушили гиксосы, родственники ханаанеев, вторгшиеся в страну и правившие долиной Нила в 1640-1570 гг. до н. э. Будучи кочевниками, они познакомили египтян с лошадьми и колесницами, а также с принципами ведения наступательных войн. Нарушение условной замкнутости Египта привело к возникновению возможностей дальнейшего, значительно более интенсивного развития. Освободившись от владычества гиксосов, Египет вошел в очередную стадию развития, именуемую Новым царством. Процветание и усиление страны на фоне заметного ослабления традиционного египетского консерватизма шло в русле строительства военной империи. Первыми плодами новой формы развития стало покорение Эфиопии (XVI в. до н. э.) и установление египетской гегемонии в Сирии (около 1500 г. до н. э.). Вступая в политические и торговые связи с окружающими народами, Египет начинал претендовать на господство над ними. Усиление военной мощи приводило, естественно, к тому, что на обитателей стран к востоку и к югу от Нильской долины египтяне, в конце концов, стали смотреть как на своих потенциальных данников.
С наступлением четвертого такта Египет ощутил и другие результаты ослабления архаичной традиционности. Событие, не имевшее ранее прецедента, кардинальная религиозная реформа, ставящая своей целью введение нового, монотеистического культа взамен традиционного, насчитывающего к тому моменту более 2000 лет непрерывной истории, была предложена Аменхетепом IV, пришедшим к власти в первой четверти XIV в. до н. э. Фараон был как творцом, так и куратором нововведений. Культ Атона, получивший распространение при его предшественнике, был введен вместо культа известного с XXI в. до н. э. и ставшего впоследствии всеегипетским Амона-Ра. Аменхетеп IV принял имя Эхнатона, вслед за чем запретил официальное служение в прежних храмах, уничтожил письменные указания на Амона и даже надписи, содержащие понятие “боги”, дабы исключить само допущение множества богов. Не проводя тождества между Атоном и Ра и отличая нового бога от видимого материального Солнца, Эхнатон трактовал новый культ как обожествление коренного качества, коим выступал “жар, находящийся во всех проявлениях жизни” (4, т.2, с.41). Печать индивидуальности фараона лежала на всех аспектах этой реформы, будь то разработка нового ритуала, строительство города Атона или возведения основных храмов. Грандиозность замысла не имела ничего общего с его реализацией. Сразу после смерти основателя нового культа началась “контрреформация”, организованная старым жречеством, поспешившим вернуть себе старые позиции. Функционирование старых храмов было восстановлено, завершена повторная смена имен, имя фараона Эхнатона уничтожено, а наследник верховной власти переименован в соответствии с традицией. К 1350 г. до н. э. старая религия в Египет восторжествовала. Религиозные революции внутри страны затмили опасность усиления Хеттского государства, пик которого приходился на время правления царя Суббилулиума (1380-1346 гг. до н. э.). Около 1340 г. до н. э. пала независимая Арзава. Территория, фактически контролируемая хеттами, расширялась. Египет терял контроль над рудниками Синая, ливанскими лесами и территорией Финикии. Ассирия, попавшая в зависимость от Митаннийского царства и Вавилонии, начиная с XIV в. до н. э. крепла, накапливая военную и экономическую мощь, начинала вести самостоятельную политику, расширяясь территориально. Битва при Кадеше продемонстрировала равенство шансов на владение “мостом” в Месопотамию и египтян, и хеттов, а упорное сопротивление нубийцев не давало возможности продвинуть южную границу египетских завоеваний дальше 5-го порога Нила.
Четвертый такт для Двуречья характеризовался, прежде всего, временным ослаблением Вавилонии, подпавшей под власть касситов около 1400 г. до н. э., и усилением государства Митанни, продлившимся вплоть до 1370 г. до н. э. В Ассирии наступал т.н. “среднеассирийский” период. И Митанни, и Ассирия, и Вавилония благодаря посредничеству кочевников самостоятельно осуществляли сношения с Египтом. Пытаясь заручиться поддержкой Египта перед лицом растущей опасности со стороны стремительно усиливающихся соседей, в 1320 г. касситский царь предпринял попытку заключить брак с внучкой Нефертити, но получил отказ. Вплоть до середины XIV в. до н. э. сохранял свою самостоятельность Элам. Подобный паритет сил, своеобразное состояние неустойчивого равновесия и кажущаяся автономия государственных структур не могли продолжаться долго. Ассирия, правители которой приняли титул царей, постепенно подчиняла своему влиянию Вавилонию, не прекращая прикладывать усилия по неуклонному покорению Северной Месопотамии. Возвышение Ассирии сопровождалось выдвижением на первый план Ашшура как верховного божества, получившего титулы и эпитеты Энлиля – одного из самых древних и почитаемых в Месопотамии богов. В целом, начиная приблизительно с 1400 г. до н. э. максимальным влиянием на окружающий мир становилось влияние Междуречья (13, с.115). Официальный Египет использовал клинопись, авторитет древних городов – торговых и культурных центров, расположенных на стратегически важных путях, рос. Все эти факты указывали на место будущих решений территориально-политических вопросов. После разгрома хеттами государства Митанни и окончательного оформления Ассирии позиционное противостояние предрекало непосредственное военное столкновение.
Развитие наук и – как следствие – повышение технических возможностей привели к переориентации египетского строительства. Четвертый такт отмечен возведением храма в Карнаке и храма Абидоса (XIV – XIII вв. до н. э.), а несколько позднее был возведен комплекс Абу-Симбел. На смену традиционному, ведомому жречеством, преимущественному возведению объектов религиозного назначения пришло строительство, имевшее своей целью решение насущных экономических задач. Работы по модернизации и расширению ирригационной системы, а также по улучшению водных торговых путей вышли на первое место в Египте. Заслуживающим внимания достижением стала прокладка канала, связавшего Нил с озерной системой, явившегося первым шагом на пути создания будущего Суэцкого канала между Средиземным и Красным морем. Район Красного моря рассматривался в качестве перспективных торговых и военных путей, нубийское золото, товары Аравийского полуострова и верховьев Нила играли заметную роль в импорте. Для оценки силы египетского влияния и поиска новых возможностей торговой и военной экспансии была организована целевая экспедиция к Красному морю.
В Двуречьи четвертый такт стал, прежде всего, временем расцвета астрономии. Начиная с 1400 г. до н. э. составляются и упорядочиваются серии различных предзнаменований. Появление солнечных часов около 1300 г. до н. э. или даже раньше, вскоре после 1450 г. до н. э. открыло новые возможности в вопросах интерпретации времени. Изобретение клепсидры овеществило процесс контроля промежутков времени и открыло возможности по созданию новых стандартов времени. Финальный период составления Ниппурских таблиц совпал с кодификацией в Двуречьи астрономической “троицы”: Луна, Солнце, Венера.
В Индии четвертый такт отмечен полным упадком культуры Хараппы (поздней Хараппы) как результатом сокрушения ее, начиная ориентировочно с 1750 г. до н. э. племенами ариев, продвигавшимися с запада на восток и подчинявшими себе всю Индскую долину. Следы непрекращающегося процесса государственной организации в среде коренного населения Индостана заметны лишь отчасти на примере государства Бхаратов, возникшего в верхней части долины Ганга. Разрыв имевшихся связей между Месопотамией и долиной Ганга, произошедший до вторжения арийских племен, повысил степень замкнутости Индийского очага цивилизации. Незначительное движение изолированной культуры на северо-запад и вверх по течению Инда не могло нарушить регрессивной стабильности региона. Уменьшение потенциальных возможностей интенсивного развития привело к эволюционированию этой системы в сторону ослабления, хаотичности и – как результат – завершилось распадом, в котором вторжение извне сыграло решающую, но отнюдь не самую главную роль.
В Китае к четвертому такту уже существовало государство под властью династии Шан. Последняя столица – Аньян – основанная согласно традиционным источникам Пань Гэном в XIV в. до н. э. (2, с.20), просуществовала вплоть до вторжения племен Чжоу. В 1401 г. до н. э. династия Шан сменила свое имя на Инь. Возникновение государственной структуры в долине Хуанхэ – “последнего первичного очага, самобытного и самостоятельного” (14, с.271) – сопровождалось, как и во всех предыдущих процессах организации очагов цивилизации, появлением памятников древней письменности, а также разработками принципов числовой записи (15, с.12). К этому же времени относится фиксированные надписями на гадательных костях ранние мифологические персонажи, а также упорядоченное использование китайцами дня, недели, месяца и года.
Анализируя рассмотренный выше период с момента появления первых очагов цивилизаций в Двуречьи и Египте до момента полного структурного оформления Китайского очага следует отметить как определенные региональные закономерности, так и различия, относящиеся не к общему алгоритму происходившего процесса, но к своеобразию очагов.
Прежде всего, чувствуется некоторая разъединенность, полярность расположения всех четырех очагов, причем точкой геометрического равновесия можно наметить восточную оконечность Иранского нагорья или 65° в.д. Египет и Двуречье относятся к зоне Ближнего Востока; Индия и Китай – к зоне Дальнего Востока. Все очаги расположены в бассейнах рек, но ирригационное земледелие в ранние периоды развития было широко развито лишь в Египте и Двуречьи; в Китае, в долине Хуанхэ оно начало практиковаться значительно позже, а жители долины Инда вовсе не практиковали искусственного орошения (16, с.70). Разница заметна и в характере самих рек. Все четыре реки в зонах функционирования очагов цивилизаций удовлетворяли основным “условиям” расположения и объема стока, рассмотренным выше. Однако умеренные разливы Нила и эпизодические экстраординарные разливы Тигра и Евфрата не были аналогичны разливам Инда и Хуанхэ, зачастую приводившим к затоплению громадных площадей, изменению русла и погребению под иловыми наносами и земледельческих поселений, и плодородных участков долины.
Явно выражена также последовательность организации очагов, при которой раньше оформились западные – Египет и Двуречье и после восточные – Индия и Китай. Возможности связи между очагами также были различны: Египет и Двуречье, начавшие взаимные контакты достаточно рано, были разделены территориями, проходимыми для кочевников, торговых караванов и дипломатических миссий. Образование хеттского государства в XV в. до н. э., что означало освоение территорий, лежащих между соседними очагами цивилизаций, привело к налаживанию устойчивого контакта между ними. Индия и Китай были разделены неприступными Гималаями. Не исключено, что отдельные спорадические контакты были возможны между ними и во времена 4-го такта, однако факт налаживания торговых и дипломатических связей через горные перевалы и территорию Тибетского нагорья достоверно фиксируется в значительно более позднее время.
Нюансы, к которым можно отнести различные направления преимущественного вторжения кочевников (Египет и Двуречье с севера и с востока; Индия и Китай-с севера и с запада), уровень мореплавания (Египет и Двуречье – достаточно развит; Индия и Китай – на зачаточном уровне), взаимное расположение (Египет-30°, Двуречье – 45°, расстояние около 15°; Индия-70°, Китай-105°, расстояние около 35°) и др. в сумме с вышеперечисленными основными различиями и сходствами дают возможность попарного рассмотрения этих очагов цивилизаций (Египет + Двуречье и Индия + Китай) пользуясь понятием Метаочага как макросистемы, включающей в себя оба идентичных образования (Рис. 1).
Оперирование понятиями Метаочагов дает возможность одновременного анализа как общих закономерностей, так и своеобразных особенностей, присущих только тому или иному макрообразованию. Основные принципы, дающие достаточные основания для введения методики рассмотрения исторических процессов по Метаочагам даны выше. Для воссоздания динамической картины функционирования Метаочагов необходимо последовательно рассмотреть все стадии их жизни, а именно: возникновение, созревание переходного звена и гибель. Теории переходных звеньев будет посвящена отдельная глава; анализ же системы Метаочагов стоит начать с их возникновения.
Временем рождения Западного Метаочага (Египет + Двуречье) является время второго такта – XXVIII в. до н. э. Именно с этого момента возможно рассмотрение происходящих процессов не только с точки зрения каждого очага в отдельности, но и комплексно – в масштабе всего Метаочага. Подобное утверждение справедливо также и для Восточного Метаочага (Индия + Китай), временем рождения которого является четвертый такт – XIV в. до н. э. Границы же Метаочагов, ограниченных географически, кроме наглядного изображения требуют краткого описания.
Граница Западного Метаочага, представляющая круг, проходит по точкам, несущим известную смысловую нагрузку в плане исторической географии. Ими являются: юго-восточное побережье Аравии и Баб-эль-Мандеб (впоследствии – полоса прибрежных аравийских стран), верховья Нила (Нубия, Эфиопия), побережье Северной Африки (Карфаген), Апеннинский п-ов (южная граница Этрурии, Рим), северная оконечность Адриатического моря и Хорватия (граница максимального продвижения турок-османов), верхнее течение Днепра (граница Украины и России), северная оконечность Каспия (Хазария), юго-западная оконечность Аральского моря (Хорезм), Иранское нагорье (восточная граница государств Ахеменидов, Селевкидов, Сасанидов, Мидии и т.д.). Меридиональный диаметр около 53° (от 9 до 62 градуса в.д.). Границы Восточного Метаочага определяются: восточное побережье Китая (Шанхай), южная часть Сиамского п-ова (Кхмерская империя), граница Северного и Южного Вьетнама, условная граница Центральной и Южной Индии (южная граница государства Ашоки и Делийского султаната), дельта и долина Инда (культура Хараппы), Запад Тибетского нагорья (Кашгар, Джунгария, западная граница Китая), Алтай (граница влияния ламаизма, граница Китая и Монголии с Россией), нижнее течение Хуанхэ (резиденция Шан, граница Кореи и Китая). Меридиональный диаметр тот же
– около 53° (от 68 до 121 градуса в.д.). Графическое изображение Метаочагов на карте более наглядно: два круга равного диаметра, почти полностью включающие в себя территорию древнего мира.Метаочаги представляют собой также зоны влияния очагов цивилизаций как наиболее мощных образований. Стоит отметить, что Египет и Двуречье располагаются близко к центру Западного Метаочага, тогда как Индия и Китай расположены в пограничных зонах Восточного Метаочага. Так или иначе, но гипотетические центры Метаочагов располагаются между двумя определяющими Метаочаг центрами цивилизаций. Влияние же самих очагов в пределах Метаочага, независимо от взаимного расположения очагов, убывает по мере удаления рассматриваемого района от центра Метаочага и практически сводится на нет
за пределами последних.Что касается границы, разделяющей Метаочаги, то ее суть значительно глубже результата геометрического построения.
У А. Дж. Тойнби встречается ссылка на Ч. Элиота, утверждавшего в одной из работ, что “идеи имеют свои естественные границы”. В качестве подобной границы он указывает на границу между Месопотамским и Индийским очагами цивилизаций – на условную линию меридиана 65-го градуса восточной долготы (17, с.216). Действительно, границей стал не Загрос – горная цепь, отделяющая иранское плато от равнин Месопотамии, не массив Иранского нагорья, а район Сулеймановых гор. На этот факт указывается и в иных источниках, причем в них так же фигурирует 65-й градус в.д. (18, с.153). Сообразно теории Метаочагов, в этом районе проходит граница Восточного Метаочага. Историю же образования этого разделения следует осветить особо в связи с процессом вторжения арийских племен.
К четвертому такту относится процесс системного порядка, заключающийся в движении арийских племен, которое было очередной фазой продвижения индоевропейцев в зону развития первичных исторических образований. Это движение, обусловленное двумя основными противоположно направленными потоками, и определило в дальнейшем границу, разделяющую Метаочаги. Появление племен ариев в северном Иране, получившем свое название как земля ариев, относится к времени второго такта (XXVIII в. до н. э.). Именно оттуда арии начали свое продвижение в двух направлениях: западном и восточном. Поток, устремившийся на запад, проложил себе путь по территории
Ирана и Митанни, достигнув Сирии и Палестины. В восточном направлении арии двигались через территорию Ирана, Афганистана, достигли долины индского Семиречья и были приостановлены пустыней Тар, лежащей к востоку от Инда. Судьба “западных” и “восточных” ариев сложилась по-разному. В Месопотамии арии, преимущественно мужчины, сформировали правящую верхушку ряда государств. Следы этого процесса заметны по митаннийским археологическим материалам и документам времен 4-го такта (16, с.86), а также по некоторым чисто языковым конструкциям того времени, называемым “митаннийским арийским языком” (19, с.429-430). Касситы, временно подчинившие себе Вавилонию приблизительно в то же время, были родственными ариям индоевропейцами. Путем смешанных браков арии достаточно быстро ассимилировали и растворились в общей массе населения Двуречья. Впрочем, традиция возведения своей родословной к ариям как к наиболее благородным сохранилась и позднее, о чем свидетельствует упоминание Дарием в своей родословной того, что он “ариец, сын арийца” (20, с.72).Более поздний – восточный – поток арийских племен достиг долины Инда и завершил историю культуры Хараппы окончательным разгромом последней. Ряд исследователей, опираясь на данные исследований костных останков, считает, что население долины Инда погибло в основном от наследственных недугов, вызванных тропической малярией. Арийцы же, согласно подобному мнению, обладали иммунной защитой от подобного заболевания. В то же время, имеющаяся информация об общении пришельцев с местным населением позволяет утверждать их роль как сокрушителей оставшихся поселений культуры Хараппы. Отличие результата вторжения ариев в Восточный Метаочаг от проникновения в Месопотамию заключалось, прежде всего, в том, что они не ассимилировали. Напротив, арии заложили основы будущей индийской культуры. Авеста и Ригведа, священные книги ариев, имеющие общие корни, послужили основой развития зороастризма в зоне Западного Метаочага и ведической культуры – в зоне Восточного Метаочага. Вслед за арийским завоеванием долины Инда начинается появление новых государственно организованных исторических структур как в долине Инда, так и в верховьях Ганга. Четвертый такт в Индии завершался поступательной колонизацией на восток, по течению Ганга, в сторону наиболее благоприятных условий для ведения хозяйства. Осваивая новые территории, арийцы двигались в пределах Индо-Гангской долины, которая и до сего дня осталась самой населенной областью Индостана.
Подводя итоги четвертого такта в масштабе Метаочагов, следует отметить еще целый ряд фактов, имеющих большое значение для развития рассматриваемых регионов.
XIV в. до н. э. отмечен проникновением в Палестину семитских земледельческих племен, образовавших впоследствии государство Израиль, которые постепенно вытесняли из зоны своих жизненных интересов мореходов-филистимлян. В Южной Аравии возникло Минейское государство, на территории Пелопоннеса расцвета достигло Микенское царство. Культура Крита, как и множество мелких племенных образований расположившихся на островах Эгейского моря (Родос и др.), была сметена ахейскими племенами около 1400 г. до н. э., а дворец в Кноссе разрушен. Северная Месопотамия, в которую начинают проникать вооруженные отряды с территории Ирана, подчиняется Ассирии. В западных пределах зоны Западного Метаочага начинается наступление “народов моря”. Киммерийцы, пришедшие с севера, принесли на Ближний Восток секреты прогрессивной обработки бронзы, а хетты – секреты железоплавильного производства. На территории Западного Метаочага сформировались алфавитные системы письма: финикийское, около 1400 г. до н. э. – критское линейное (6, с.205), к 1350 г. до н. э. – т.н. синайское (21, с.57). К тому же времени, по всей видимости, следует отнести закладку Иерусалима, что по различным оценкам (Даннеман, Брэстед и др.) датируется концом XV – началом XIV в. до н. э.
В зоне Восточного Метаочага Индия и Китай, отстававшие в развитии от Египта и Двуречья, находились в процессе совершенствования и системного усложнения государственных структур. Насчитывавшая более 700 лет истории культура Хараппы не оставила заметного следа в истории Древней Индии. Впоследствии историческую литературу заменила Ригведа и другие книги эпоса. Долина Ганга с деятельностью поселенцев-арийцев только начинала цивилизованное развитие. К неопределенности ранних периодов истории китайского очага следует отнести возможное правление не идентифицированной достоверно династии с 2852 г. до н. э., мифическая эпоха правления пяти совершенномудрых государей древности (
XXIII – XXI вв. до н. э.) и практически не оставившее историко-археологических источников правление династии Ся с 2205 г. до н. э. (22, с.31). Археологически обоснованным фактом может отчасти служить лишь датировка финальной фазы развития культуры расписной керамики – не позднее 2000 г. до н. э. – которой придерживается большинство исследователей ранней истории Китая ( в частности – 23, vol. 4, p. 300). Вплоть до четвертого такта отсутствие сношений между Индией и Китаем вследствие пространственной неразвитости и географических условий расположения остается определяющим в истории Метаочага. Раздробленность и этническая пестрота местных индийских и китайских структур вплоть до сегодняшнего дня не дают возможности для отыскания обширного фактического материала. Конкретную ссылку можно сделать лишь на факт наличия в течение исторически короткого времени связи долины Инда с долиной Двуречья, без которого скрупулезный анализ обоих структур был бы невозможен (24, с.4), но это больше относится к нюансам Западного Метаочага.Заключением может служить акцентирование внимания на том, что основным наполнением времени четвертого такта следует считать окончание формирования Восточного Метаочага, в результате чего построение общей системы Метаочагов было завершено.
5 такт. “Ведийская ночь” и “европейское утро”
Политическая система, как форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающегося навязать себя настоящему.
И. Бродский
К VII в. до н. э. стало реальностью возникновение высокоорганизованных государственных структур на периферии Западного Метаочага – Рима и Греции. Определяющее влияние Метаочага выразилось в постепенном “перетекании” цивилизации из более древних очагов в области, только начинающие свое структурно более прогрессивное развитие. История цивилизации Крита и расцвет Микенского царства (1450 – 1200 гг. до н. э.), вторжение дорийцев и ахейцев, развитие раннего иероглифического письма вплоть до появления линейного и позднее – появление греческого алфавита, засвидетельствованного в надписях наемников Псамметиха (3, т.2, с.742-750) были предтечами наступления времени 5-го такта.
Архаический период развития Греции, совпавший с т.н. Великой колонизацией, был в то же время периодом закладки фундамента новых структур Средиземноморья. Молодые города, среди которых Карфаген, Навкратис, Милет, Афины и др., к VII в. до н. э. достигают того уровня развития, при котором реально оказывают влияние на весь ход исторического развития региона. Основание Рима, по преданию относящееся к 753/4 г. до н. э., на границе Западного Метаочага и широкое строительство у этрусков в том же районе намечало новые перспективы появления высокоорганизованных структур на новых территориях. К пятому такту Рим, вступивший в стадию “царского периода”, оформился как единый город, поселения латинян и сабинян, разбросанные по разным холмам слились воедино (25, с.485), была проведена реформа календарной системы, в Этрурии начался постепенный процесс политической консолидации и оформления союза городов. Общий ход исторического процесса говорил о том, что ареал государственных структур во время пятого такта стремительно расширялся. Принцип государственной организации начинал действовать не только в приграничных районах Западного Метаочага (Карфаген, Рим), но и за пределами границ последнего. Об этом свидетельствует появление таких автономных структур как государство Тартесс в устье Гвадалкивира, уничтоженное в ходе карфагенской колонизации Испании в конце VII в. до н. э., Минейское государство в Южной Аравии окончившее свое существование в 650 г. до н. э., а также Хорезм и Бактрия, находящиеся к пятому такту в самой начальной стадии развития. Греки, совершившие уже в 660 г. до н. э. путешествие к Геркулесовым столбам, реально расширили средиземноморскую ойкумену VII в. до н. э. до крайних западных границ Европы и Африки.
В то же время, пятый такт отмечен рядом принципиальных изменений и весомых событий на территориях первых очагов цивилизации. Качественные изменения произошли в области военного искусства. Если ранние походы египетских фараонов и царей Вавилонии и Аккада были нечастыми и численность войска обычно не превышала 20-25 тысяч человек, то в VII в. до н. э. армии выросли количественно, качественно реорганизовались, внесли изменения в тактику ведения боевых действий, приняли на вооружение новую технику. В частности можно указать на использование всеми армиями стрел скифского образца (26, т.2, с.7). Несколько позднее родилась практика призыва в армию, вплоть до VII в. до н. э. войска были только наемными (27, с.60).
Египет, пройдя процесс распада страны, пережил вторжение эфиопов и воцарения эфиопской династии. Находясь с 674 г. до н. э. в состоянии раздробленности – вся страна и особенно Дельта представляла из себя сеть мелких ливийских и египетских княжеств – Египет не мог дать отпор вторгающимся войскам Ассирии и в 671 г. до н. э. был завоеван. Сокрушение былой мощи страны в военном отношении наложило отпечаток на все стороны жизни. В VII в. до н. э. многовековой культ Амона был настолько профанирован, что функции первосвященника исполняла женщина из числа жриц (4, т.2, с.251). Обеспечение пирамид, длившееся около 2000 лет, было нарушено, твердая централизация сменилась удельным правлением, ирригационная система, работы по поддержанию которой не проводились, теряла производительность. Нестабильное состояние страны приводило к бурному росту числа товарных операций, причем объектом купли и продажи все чаще становилась естественная недвижимость – земля.
К середине VII в. до н. э. в Египте наступил период некоторой стабильности. Основанная в 663 г. до н. э. саиская династия на некоторое время объединила страну. К 661 г. до н. э. ассирийцы вытеснили эфиопов из Египта, вследствие чего независимость страны была восстановлена и начался процесс реставрации, приведший к усилению государства. В культурном отношении саиская эпоха стала временем относительного расцвета (28, с.179). Продолжалось развитие письменности, было выработано демотическое письмо, вслед за чем развивалась демотическая литература. К тому же времени относится последнее редактирование Книги Мертвых. Финикийцы, поддерживавшие тесные отношения с Египтом и осуществлявшие большую часть египетских морских перевозок, по приказу фараона совершили путешествие вокруг африканского материка.
В Двуречьи к пятому такту сложилась ситуация, говорящая о возвышении Ассирии. Ассирийцы подчинили своей власти всю Месопотамию, завоевали сирийские государства и т.н. сирийско-хеттские города, цепочка которых служила основой ближневосточных сухопутных торговых путей, завоевали Израиль, нанесли ряд поражений урартам, положив конец кратковременному могуществу этой страны, и планомерно осуществляли походы в Мидию. Ассирия, приближающаяся к пику своего величия, создавала первую в истории военную империю. Многовековые традиции региона и исторически сложившиеся общественно-культурные формы обусловили лояльное отношение завоевателей к местным культам и статусам отдельных городов. Войска не разрушали города, особенно оберегались храмовые и религиозные центры; цари не пытались посягнуть на привилегии религиозных и культурных структур. Напротив – Ассирия всячески подчеркивала государственный патронаж исторически важных городов. Престиж Вавилонии, даже после потери ею своей независимости, был еще настолько велик, что некоторое время ассирийские владыки короновались в Вавилоне в качестве вавилонского царя (26, т.2, с.33-34).
С наступлением времени пятого такта состояние “военной идиллии” разрушилось. Синаххериб в 689 г. до н. э. взял штурмом Вавилон и подверг беспрецедентному разрушению, сметя до основания все основные постройки и обратив русло реки на развалины города. Учитывая тот факт, что ассирийцы не относили жителей городов к “варварам” (Оппенхейм), такие действия были внове. Подобное кощунство, не имевшее доселе аналогов в истории, ознаменовало начало вступления военных действий в новую фазу – тотального уничтожения городов. Впоследствии этот опыт был основательно развит и подобной участи подверглись Иерусалим, Карфаген, другие города Месопотамии, Ганзак, Ургенч и пр. Стоит отметить, что традиция неприкосновенности древних городов была напрямую связана с культами городских богов. Целостность города приравнивалась к девственности покровительствующего божества (29, с.198). Преемник Синаххериба предпринял все возможное для восстановления Вавилона в 677 г. до н. э. Именно в восстановленном Вавилоне был воздвигнут последний крупный зиккурат, который связывают легенды с “Вавилонской башней”.
В 673 г. до н. э. начинаются восстания мидян и образование Мидийского государства в зоне гегемонии Ассирии. В 671 г. до н. э. ассирийцы завоевывают Египет и вплоть до 639 г. до н. э. – даты сокрушения Элама – длится период их максимального могущества.
Полвека величия Ассирии завершились к концу VII в. до н. э. полным разгромом. В 614 г. до н. э. мидянами был разрушен Ашшур, в 612 г. до н. э. союзные войска Мидии и Вавилонии опустошили Ниневию, а в 605 г. до н. э. нанесли поражение египетским войскам под Каркемишем. Ассирийская держава, стремительно пройдя все стадии развития империи-подъема, расцвета и упадка – ушла в небытие.
С момента разрушения Ассирийской империи, Западный Метаочаг стал в основном определяться четырьмя странами: Лидия, Египет, Вавилония и Мидия, а также молодыми государствами средиземноморья. Из перечисленных стран Лидия была слаба в военном отношении: около 654 г. до н. э. киммерийцы, теснимые с севера скифами, захватили ее столицу Сард, сокрушив ранее фригийское государство (675 г. до н. э.). Греция и Рим не могли оказывать сильного влияния. Мидия представляла из себя достаточно рыхлый и неоднородный этнически и территориально конгломерат. Вавилония и Египет были истощены войнами и грабежами. Минейское государство в Аравии пало. Из государственных структур Западного Метаочага отдельно стоит начать рассмотрение Израиля и Иудеи как первого сформировавшегося переходного звена. Ниже будет развита теория переходных звеньев и их связей с каждым из Метаочагов, а также роль подобных структур в общем потоке исторического процесса. Время пятого такта отмечено появлением первого из подобных образований и на события в Палестине в VII в. до н. э. стоит обратить особое внимание.
Вторжение семитских племен в Палестину, начавшееся в XIV в. до н. э. (4-й такт) привело к созданию здесь государственной структуры и оригинальной религиозной системы. После очередного разрушения в 722 г. до н. э., Израиль восстановился и при Иосии (639-609) провел комплексные реформы. Введение нового законодательства – Второзакония – в 622 г. до н. э. ознаменовало окончательное формирование не только государственного организма, но и религиозного монотеистического культа, что в свою очередь вызвало к жизни широкое движение пророков (Иезекииль и др.) и развитие мистики. Государственное и религиозное оформление свидетельствовало о зрелости Палестинского переходного звена, история которого, по сути, лишь начиналась. Последовавшие разгромы Иерусалима в 597 и 586 гг. до н. э. и завоевания этой территории персами не прервали поступательного развития переходного звена и констатация в связи с варварским уничтожением Иерусалима некоторыми исследователями (в частности – Брэстедом) конца существования самой иудейской нации лишены оснований.
Масштабы процессов, происходящих в самом сердце Западного Метаочага, не могли не оказать влияния на молодых преемников древних цивилизаций. VII в. до н. э. отмечен ростом активности греческих городов. В 658-623 гг. до н. э. Коринф существовал под тиранией Кипсела. В Афинах, известных как укрепленный лагерь с XIV в. до н. э., после попытки Килона захватить власть, в 621 г. до н. э. произошло оформление Драконтовых законов, ставших впоследствии основой реформ Солона. Развитие самостоятельной культурно-философской древнегреческой мысли начиналось с заимствования египетских и халдейских разработок в области как науки, так и теологии. С VII в. до н. э. в Вавилонии началось примененние математических методов к астрономии. Систематические записи придворных звездочетов, на основании которых с 605 г. до н. э. в Двуречьи стало возможным возникновение канона звездного неба с регулярной фиксацией новолуний, а также значительно более ранние достижения в геометрии и математике, опробованная система измерения промежутков времени и календарная система не могли не стать достоянием молодых, стремительно развивающихся обществ. Своеобразным мостом по передаче информации и опыта, соединившим Балканский п-ов с Передней Азией, стал Милет, крупный город в западной, прибрежной части Лидии, важный торговый центр в масштабах западных сатрапий Мидийской державы. Именно в нем с конца VII в. до н. э. Фалес Милетский, один из легендарных греческих мудрецов, заложил основы будущей милетской философской школы, именно там, вместе с Фалесом, родилась наука, которая, в отличие от вавилонской, являвшейся по сути лишь скрупулезной констатацией явлений, пыталась не только наблюдать, но и объяснять сущность природных феноменов (30, с.578-579).
В Индии, где продвижение крупномасштабного земледелия из долины Инда вглубь долины Ганга было практически завершено к 700 г. до н. э. (16, с.61), подвижность населения как следствие освоения новых площадей сменяется состоянием относительной стабильности и сосуществованием ряда мелких государств (26, т.2, с.476). Кодификация текстов Ригведы и оформление самхит завершались, начинался процесс составления брахман и упанишад (31, т.1, с.42). Жизнь и деятельность некоторых риши, упоминаемых в ведической литературе как создателей упанишад, исследователи склонны относить к периоду 670-580 гг. до н. э., хотя подобная датировка весьма приблизительна. В то же время конец времени пятого такта стал началом развития в Индии противостоящих брахманизму идей и деятельности т.н. “еретических учителей” и проповедников – шраманов (32, а, с.62-67), которые в свою очередь явились предтечами буддизма и движения джайнов. К тому же периоду следует отнести возникновение языка брахми, имеющего в своей структуре отдельные аналогии с ивритом, а также политическое оживление государства Магадха, которое, осуществляя широкую экспансию, стремилось к созданию некоего подобия первой всеиндийской империи.
История Китая пятого такта также не изобилует большим количеством фактического материала. Рубеж 771-770 гг. до н. э., трактуемый как конец Западного и начало Восточного Чжоу, отмечен волнениями в различных царствах, локальными реформами в царстве Ци и приходом периода китайской истории, носящего название “Весна и осень”, реальное начало которого относят к 722 г. до н. э. Огромное количество уделов и низведение положения государей до положения князей – ванов нанесло удар по престижу самой императорской власти. Номинальное правление императора, не имеющее должной военной и экономической поддержки, вызывало индифферентное отношение местных правителей к восшествию на престол того или иного кандидата. Пиком подобного отношения к “верховному” правителю стал 676 г. до н. э., отмеченный восшествием на престол очередного вана. Господство в Китае пяти крупных царств – Ци, Чу, Цинь, Цзинь, Сун – и множества более мелких сопровождалось постоянными междоусобицами, грабежами, набегами, захватами соседских земель, временно приостанавливаемыми недолговечными замирениями, происходившими на встречах князей или их послов. Частота созыва подобных “сеймов” –678, 644, 639, 631 гг. до н. э. (22, с.92-103) – свидетельствует и о частоте нарушения взаимных договоров. Приход к власти очередной династии – Мин в 661 г. до н. э. не изменил общей ситуации в стране. С VII в. до н. э. царство Чу постоянно провоцировало военные конфронтации и открытые вооруженные конфликты со всеми чжоускими удельными царствами (33, с.149), являясь едва ли не основным возмутителем спокойствия и претендентом на фактическую гегемонию в Китае. Этнографическое слияние народов и племен Поднебесной происходило медленно, территориальные и исторические различия мешали созданию прочной централизованной административной структуры. Население западных территорий вело жизнь, достаточно обособленную от жизни центра. Тем не менее, развитие наук в Китае, носящее характер явно выраженной автономии исключающей прямое заимствование, отмечено рядом конкретных достижений. Среди них создание первых карт земли, появление астрономических приборов, начало регистрации метеорных дождей с 687 г. до н. э. и появлений кометы Галлея с 611 г. до н. э. (34, с.117). Культурно-философская среда породила движение легистов, оформились различные школы, среди которых – Бин, Мин и др., заканчивалось оформление основного текста “Шу-цзин”.
Нарастание плотности событий по мере развития исторических структур является бесспорным фактом исторического прогресса. Изменения, имевшие место во времена пятого такта, превосходящие по масштабу предыдущие явления жизни цивилизаций, обусловили не только новые формы государственной организации, но и плеяду личностей, которым было суждено внести в историю вклад, глобальность которого трудно переоценить. Своеобразное “эхо” пятого такта стало периодом развития новой системы мышления и началом не только анализа происходящих в мире процессов, но и синтеза философско-социологических, политических, религиозных систем. Опыт создания имперских образований, налаживание транснациональных связей, все более точное определение человечеством своего положения во времени и пространстве выдвигали на первый план новые требования. Вступало в свои права время исторических личностей – реформаторов и революционеров.
Органически связанной с более древними воззрениями Фалеса Милетского, но уже систематически применявшей гипотезы и дедуктивные доказательства, стала новая греческая философия (35, с.7), началом которой по праву считается Пифагор, родившийся около 570 г. до н. э. Конец VII в. до н. э. отмечен деятельностью Заратустры и кодификацией текстов Авесты, после чего мидийская форма зороастризма стала религией Ирана. Центром жречества становится восточная столица Мидии – Рага. Входящее в силу новое вероучение стремилось избавиться от соперничества в лице представителей местных религиозных культов. Естественным стало совершение переворота Гауматой в 522 г. до н. э. после кровавой расправы с мидийскими магами. Конец VII – начало VI в. до н. э. стало временем появления Будды и Вардхамана, в 604 г. до н. э. родился Лао-цзы, 551 г. до н. э. считается традиционной датой рождения Конфуция.
Период истории между временами пятого и шестого такта, начавшийся выходом на историческую сцену множества оригинальных личностей, а также стремительное нарастание количества событий в единицу исторического времени, возрастающая конкретность свидетельств, увеличение числа и объема источников информации, большая точность дат происходивших событий дали основания рассматривать его как некое “осевое время” в истории человеческой цивилизации, феномен в общем потоке развития, своеобразную точку отсчета или центр координат многовековых систем исторического отсчета. Введение Ясперсом понятия “осевое время” с последующей схематикой мировой истории, базирующееся на ряде доводов стоит проанализировать исходя из соответствия базисной информации реальному положению вещей. Неточности заметны в утверждении о наличии у всех древних культур ирригации и регулирования этой системы. Однако анализ культуры долины Инда и культуры долины Хуанхэ не дает сведений о системном искусственном орошении. Если регулирование вод Нила и ирригация в Месопотамии были “источником абсолютной власти царя …, его доходы зависели от строительства каналов и городов вдоль каналов”, то “в Северном Китае непостоянство погоды имеет большее значение, чем ирригационная система” (36, с.120-121). Отмечая в “осевое время” “рост влияния писцов в качестве духовной аристократии” (37, с.71), историк не учитывает тот факт, что, несмотря на наличие пиктографии у культуры Хараппы, письменные источники по истории Индии отсутствовали тысячелетиями. Период времени от падения культуры Хараппы до VI в. до н. э. занят т.н. “ведийской ночью”, не оставившей практически никаких исторических сообщений и вех (19, с.441), а ранняя достоверная хронология Индии обусловлена лишь датами Ашоки (10, с.77). Длительность периода, именуемого “осью мировой истории”, сравним с длительностью истории отдельных первичных государственных структур (около 1/2 истории культуры Хараппы), что вносит сомнение в его функции как “оси”. Указание же на то, что рассматриваемое время характеризуется “исчезновением великих культур древности” (37, с.37) не выдерживает критики по причине неразрывности истории Китая. Главное время всех времен и народов, до которого цивилизация мыслится дремлющей и непробудившейся, а после –лишенной “прежней полноты исконной и подлинной смысловой общности”, уникальность которого основывается в большинстве доводов на техническом уровне развития и организации, слабо вписывается даже в общедиалектическую систему исторического процесса.
Нарастание интенсивности исторического движения, особенно заметное в области времени пятого такта, есть факт. Структурные изменения в масштабе Метаочагов, проявившиеся к следующему – шестому – такту уходят корнями в такт предыдущий. “Эхо” пятого такта стало лишь началом той лавины событий, которую еще предстоит рассмотреть и проанализировать при дальнейшем повествовании.
Движение, пределы и фактор стабильности
Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. … И в такой же неподвижности застигаем мы … неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю.
Б. Пастернак
Алгоритмом функционирования любой исторической структуры является расширение ареала ее действия в пределах реальных возможностей и в соответствии с конкретно складывающимися условиями. Тенденция расширения как необходимого для дальнейшего развития повышения степени сложности системы усматривается в истории любого исторического образования независимо от степени его развитости, месторасположения и времени существования. Перманентные попытки расширения границ, обусловленных рядом факторов самого различного плана, являются, по сути, усилиями по увеличению числа связей с “внешним миром”, что в свою очередь снижает вероятность превращения исторической системы в изолированную, замкнутую деградирующую к хаосу вследствие высокой степени внутренней однородности. Экспансия, торговля, путешествия войны, колонизация переплетаются воедино, имея в своем основании единую глобальную цель. “Узловатая” траектория движения исторических структур, вбирающая в себя весь спектр внутренних потенций, определенным образом создает свое отражение и в историческом, и в географическом пространстве. Тот или иной вид движения приводит к налаживанию новых связей, если речь идет о достаточно стабильных территориально образованиях и к трансформации структур, если рассматривается миграция племен или переселение народов. Рассматривая изначально исторический процесс с точки зрения первых очагов цивилизаций, необходимо, прежде всего, осветить движение более древних и более определенных территориально образований, так как оно является одним из весомых факторов, повлиявших на структурное, позиционное и культурное оформление переходных звеньев – своего рода и связок между очагами, и принципиально новых структур, которым было суждено выполнить специфические функции в процессе развития Метаочагов.
На первичных этапах осваивание новых территорий происходило во всех регионах идентично. Реки, служившие ресурсной базой государств, одновременно были и естественным ориентиром, привязкой на местности, транспортом, защитой и источником еды для войск и экспедиций. Движение по руслам рек и речным долинам в ранней фазе процесса расширения зоны обитания не имело в своей основе идей конкретного военного притязания или острой хозяйственно – экономической необходимости, а потому протекало достаточно спокойно и мирно. Египтяне с древнейших времен начали проникновение в Нубию и Синай, в Месопотамии движение было направлено на северо-запад, согласно руслам Тигра и Евфрата. Индийский очаг, самый обширный по начальному ареалу (32, с.14, 11, с.350), освоив нижнее течение Инда, развивался в направлении верховьев реки, а в дальнейшем – согласно географическим условиям Индо-Гангской равнины почти строго на восток. Китай, осваивая долину Хуанхэ, расширялся территориально в юго-западном направлении, заселяя равнины Янцзы и приближаясь к Тибетскому нагорью. Изначальные географические условия определяли направления движения каждого из очагов цивилизаций. Египет, ограниченный с запада Ливийской пустыней, кроме естественного движения вверх по течению Нила имел единственный выход на Ближний Восток через Синай, Палестину и Сирию. Месопотамский очаг, ограниченный с востока западной окраиной Иранского нагорья и массивом Кавказа с севера неминуемо расширялся в направлении Сирии, Палестины и Лидии. Столкновение интересов Двуречья и Египта в Сирии и Палестине было неизбежно. Последовавшие вслед за этим все формы взаимных контактов на фоне движения кочевников в том же регионе заложили основу образования в Палестине Израиля-первого из переходных звеньев. С образованием Палестинского переходного звена стал ощутим и геометрический центр Западного Метаочага, окружность которого была уже описана нами выше.
Сравнительно более позднее формирование Индийского очага и несоразмерность мощи Двуречья с шаткостью культуры Хараппы определило и возможности связи между этими двумя центрами. Несмотря на наличие довольно ранних торговых связей, принадлежность к разным Метаочагам была определяющей. Слабое движение Месопотамского очага в восточном направлении и столь же незначительное расширение Индийского – в западном как бы подтверждало наличие гипотетической границы 65-го градуса. Образование Мидии, подчинившей себе восточные территории вплоть до Дрангианы, усиление державы Ахеменидов, простиравшей зону своего влияния почти до Инда, возвышение государства Селевкидов, имевшего границу с Индией в том же районе после неудачной попытки Александра Македонского завоевать Индию-все говорило об автономности Метаочагов. Действительно, рассматриваемая территория лишь формально считалась 20-й сатрапией Мидии и была неопределенной границей Персии на востоке. Забегая вперед, можно сказать также, что в том же районе проходила граница Делийского султаната и ныне проходит граница Пакистана и Индии, сохранившая отчасти черты своеобразного раздела (ислам и индуизм).
Так или иначе, но второе переходное звено, обусловленное взаимным влиянием Двуречья и Индии, образовалось на территории Ирана и может быть названо Среднеазиатским переходным звеном. Влияние Индийского очага в восточном и юго-восточном направлении было преимущественным. Географические условия, определившее подобное направление, очевидны. Ограниченная с запада Сулеймановыми горами, с востока – пустыней Тар, с севера – Гималаями, индийская цивилизация развивалась в русле речных долин. Южная часть Тибетского нагорья надолго приостановила движение в восточном направлении и определила освоение центральной части Индостана в направлении на юг – к Цейлону. Китай, остановленный теми же отрогами Тибета, подчинял себе районы озера Хухунор и Джунгарию на северо-западе и территорию Вьетнама на юге. После налаживания связей Индии и Китая через Тибет образовалось третье, последнее Тибетское переходное звено, являющееся геометрическим центром Восточного Метаочага.
Разделенные на ранних этапах развития очаги цивилизаций, избавленные от необходимости жесткого воздействия друг на друга, будучи недостаточно развитыми историческими структурами, сходно проходили начальные фазы структурной организации, усиления и развития. Тенденция к росту и к давлению на соседние государства, которую постулирует ряд ученых (в частности-Тойнби), проявилась в полной мере лишь к моменту достижения достаточной внутренней стабильности. После этого вновь наблюдаются весьма сходные черты: движение осуществляется преимущественно в направлении ближайших соседей вплоть до непосредственного контакта. В местах контакта возникли “вторичные” исторические образования – переходные звенья. Формы же контактов очагов в зонах переходных звеньев, их интенсивность и результаты зависели в первую очередь от степени стабильности самих Метаочагов, на территории которых находились зоны инициации перехода (трансформации).
Просматривающаяся антитеза Западного и Восточного Метаочагов имеет свои основания и может быть прослежена по целому ряду нюансов исторического развития и особенностей каждого из них.
Религиозная мысль Западного Метаочага развивалась в строгой связи с храмовыми комплексами и городами. Фиксированность центров по отправлению культа (Вавилон, Мемфис, Рага, Иерусалим) делало возможным нанесение чувствительных в культурно-религиозном отношении ударов по государственной структуре – разрушение “святых мест”. В противовес храмовым центрам Западного Метаочага Восточный Метаочаг и особенно Индия отличались организацией весьма гибкого и подвижного культа, позволяющего даже при иностранных завоеваниях сохранять собственное традиционное мировоззрение. Если характерной чертой Западного Метаочага является переход от идолов к идее обезличенного божества, то Восточный Метаочаг предусматривал иной процесс. Допущение в Веды неарийского, туземного ритуала и оформление более позднего ведийского ритуала как сложного конгломерата действий по преследованию целой группы целей одновременно, отсутствие необходимости в изображениях и визуальной персонификации, постоянное освящение мест отправления культа (38, с.70-71) создало возможность выполнения религиозных функций вне зависимости от места, времени и сложившейся ситуации. Требовалось лишь наличие профессиональных священников. Традиционность и консерватизм, характерные для Западного Метаочага и усиливающие степень уязвимости, а, следовательно, и структурную нестабильность исторических образований, в Восточном Метаочаге отсутствовали. Развитие религиозных культов было сопряжено, скорее, с упразднением древних ритуалов, чем с их догматической кодификацией. Ведийская религия изначально не знала идолов и их появление – результат ее постепенной деградации (39, с.24). У китайцев, детально разрабатывавших культ предков, понятие идола может рассматриваться лишь условно, так как в системе древней иероглифической письменности “истукан”, “идол” и “труп” обозначались одинаково (40, с.85). Западный Метаочаг исключал понятие “мировоззрение” без связи с религией. Начала философии и науки базировались на том или ином вероисповедании, а развитие практики множества храмов привела к составлению в Риме официального списка богов. Китайцы, видевшие в религии учение и известный образ мыслей, пришли в результате развития своей системы к многобожию, имеющему корни в древнем культе предков, к отсутствию общеобязательной религии и позитивному характеру религиозных воззрений.
С другой стороны, Западный Метаочаг тяготел к заимствованию культов и богов, коллекционированию и импорту религий. В период расцвета Римской империи этот процесс достиг апогея, подтверждением чего может служить в частности проникновение культа Митры в Британию. Не исключено, что именно эта внутренняя склонность к заимствованию отчасти объясняет и парадоксально молниеносный успех ислама в пределах Западного Метаочага, собравшего в короткий срок – около 100 лет – под свои знамена около 200 миллионов человек (41, т.1, с.835) и не менее впечатляющие успехи христианства различных толков. В связи с этим следует отметить тот факт, что подобное массовое принятие привнесенной религии вследствие иноплеменного завоевания есть нечто неизвестное древнему миру (42, с.89)
Восточному Метаочагу подобное заимствование не было свойственно. Арийцы принесли воззрения вед на благодатную, но фактически целинную почву. Есть основания по ряду археологических данных считать, что среди жителей долины Инда были развиты йога и культ Великой Матери, что далеко от развитой религиозной системы. Менее культурные победители стали испытывать сильное влияние побежденных и, видимо потому дальнейшее развитие определялось не заимствованием, а смешением и взаимопроникновением культов. Мусульманство, активно действовавшее на весь Индостан во времена Делийского султаната, так и не достигло преобладающего господства и не сокрушило старой веры (43, т.2, с.163). Проникновение буддизма в Китай и его последующее развитие не составило кардинальной оппозиции местным разработкам конфуцианцев и даосов, в Японии привнесенному буддизму составлял пару национальный организм синто, в Тибете религия бон была вытеснена лишь буддизмом местного толка, модифицированным впоследствии в локальный ламаизм.
Если религия вед, принесенная кочевниками-ариями с северо-запада, в Индии не соответствовала новым условиям жизни, иной природе, наличию отдельных дравидских воззрений и развивающимся социальным отношениям, а потому развивалась путем многогранного видоизменения, то религия Авесты, принесенная ариями с северо-востока в зону Западного Метаочага пошла после деятельности Заратустры путем кодификации, оформления гат создания Младшей Авесты и в результате в форме развитого зороастризма стала государственной религией державы Сасанидов.
С государственной точки зрения также имеются заметные отличия в устройстве Метаочагов. Идея централизации, объединения и – как результат – постоянная захватническая политика в отношении соседних государств, постоянный пересмотр границ путем проверки военной мощи претендентов на те или иные территории, бурная дипломатическая деятельность, династические связи и внутридинастические распри, реформы приводящие к военным и внутренним организационным столкновениям – все это было свойственно, прежде всего, Западному Метаочагу. Восточный Метаочаг, поначалу больше ориентированный на колонизацию новых земель, не отличался столь высокой плотностью военных событий. Меньшие возможности контакта, разнесенность Индийского и Китайского очагов и огромные территории исключали столь бурную политическую жизнь. В самом строении индийского общества изначально монархическая власть не имела особой силы, не было развито рабство как в Египте или Двуречьи к этому моменту, организация времен Хараппы вообще не определена однозначно, хотя городская развитость находилась на очень высоком уровне (12, с.40). Западный Метаочаг отличался сосредоточением всей власти, по крайней мере, номинально, в руках абсолютного владыки и верховного жреца. В Индии до династии Гуптов страна была столь слабо объединена, что отдельные махараджи не обладали той полнотой власти над подчиненными им раджами, какой обладал, например, фараон над князьями номов (44, с.381). В Китае правление множества относительно суверенных ванов практически не зависело от воли формально правящего императора.
Исходя из множества факторов, специфичных для каждого из Метаочагов можно ввести дополнительные характеристики. Учитывая множество сменяющих друг друга государственных структур Западного Метаочага и отсутствие этого в Восточном, анализируя различные для Метаочагов последствия вторжений племен, народов, религий и идей, культурно-религиозную гибкость востока и консерватизм наряду с тенденциями заимствования запада, а также множество других более мелких на первый взгляд нюансов, можно определить Западный и Восточный Метаочаги как соответственно нестабильный и стабильный, и рассматривать направление общего градиента стабильности с запада на восток в соответствии с направлением последовательности становления очагов цивилизаций и структурированием Метаочагов.
Фактор стабильности начинает играть весомую роль при дальнейшем анализе функций и особенностей каждого из переходных звеньев. Нестабильность, удаление от равновесного состояния, присущее Западному Метаочагу стало залогом появления новых форм организации, возникновением определенной дисимметрии Метаочага, увеличением весомости единичных событий и достаточно случайных выборов из ряда имеющихся в конкретной ситуации. Стабильность Восточного Метаочага, тяга к достаточно стационарным состояниям, гибкость и – вследствие этого – высокая культурная живучесть определило более высокую замкнутость исторических систем в его зоне и в результате – государственную слабость, недолговечность форм организации и легкость перехода к хаотическому дроблению.
Теория переходных звеньев
Каждая новая ступень функциональной организации несет в себе зародыш дальнейшей эволюции.
И. Пригожин
Появление Палестинского переходного звена в VII в. до н. э. в пределах Западного Метаочага ознаменовало начало стадии дифференциации внутри исторической макроструктуры со времени пятого такта. Первое из переходных звеньев, становление которых подчинялось общей последовательности появления очагов цивилизаций и было сонаправлено с градиентом стабильности, несло в себе все основные признаки породившего его Метаочага. Основными этапами его предыстории служили сношения Египта и Двуречья и результаты вторжения семитских племен в Палестину. Относящийся к четвертому такту легендарный выход евреев из Египта завершился их приходом в Палестину и организацией на завоеванной территории своего государства. И государственное, и религиозное устройство Израиля с ранних времен стало связываться с Иерусалимом, которому в дальнейшем суждено было стать центром Западного Метаочага. Одной из отличительных особенностей Израиля стало проведение в жизнь строгого монотеистического культа, что разительно отличалось от традиций рядом лежащих стран. Отход от многобожия, не удавшийся в свое время в Египте, закреплялся в теологических разработках, связанных непосредственно с историей образования государства. Реформы царя Иосии, направленные на повышение темпов развития государства совпали по времени с работами по упорядочению текстов Торы и оформлению устных религиозных традиций в виде текстового канона. В результате развития к пятому такту в Палестине было полностью завершен свод Пятикнижия, последняя часть которого – Второзаконие – прошло кодификацию в 622 г. до н. э. Монотеизм в форме иудаизма, чуждый соседним культурам, надежно закрепился на территории, где сталкивались притязания Египта и Междуречья. Наступающее время пророков обусловило начало собственной национально – религиозной мистики и детальную разработку канона классического иудаизма. Известная нетерпимость к чужим богам и – в общем случае – к многобожию и идолопоклонству определила характер развивающегося государства. Религиозная доктрина “избранного народа” приводила к постепенному замыканию внутри себя структур Палестины. Изначальная племенная раздробленность, выраженная в более позднее время принципом деления территории на 12 областей в соответствии с 12 коленами, закладывала основу межплеменной розни, ослабляющей союз территорий в целом. Естественная неприязнь со стороны соседей в значительной степени определялась религиозной нетерпимостью иудеев и пережитками воинственного настроя времен завоевания земель ханаанеев и филистимлян племенами евреев, вторгнувшихся с юга. Религия, ставшая государственной в Иудее была принесена племенами. Согласно Ветхому Завету, корни ее уходили во времена египетского пленения и движения через Синай. Так или иначе, религия завоевателей вытесняла старые культы Палестины и все больше догматизировалась по мере своего развития. Разрушение Иерусалима и Первого Храма в начале VI в. до н. э. специфики переходного звена не изменила и государственной структуры не уничтожило. Город был восстановлен, возведен Второй Храм, и иудаизм продолжил свое развитие параллельно с развитием государственности вплоть до времени шестого такта. Приближение Израиля как переходного звена ко времени своей максимальной функциональной значимости – 6-му такту (рубежу эр)- сопровождался, прежде всего, трансформацией формы правления в теократическую, а также учащением военных столкновений на его территории. С 171 по 160 гг. до н. э. произошли события, связанные с очередным разгромом Иерусалима, взятие его войсками Маккавеев, разгром Иудеи. Теократия повела политику посильного распространения официального иудаизма в пределах контролируемой территории, которая постепенно перерождалась в насаждение, подкрепленное военной силой и политическим давлением. Крупные государства со сформированным религиозным мировоззрением практически не испытывали влияния иерусалимского жречества; под давление с его стороны в основном подпали местные племена, малые народы и остатки коренного населения. Внутренние междоусобицы на территории родственных царств Палестинского переходного звена, длившиеся до середины I в. до н. э., сменились во время шестого такта подчинением территории Ближнего Востока Римской империи. В 63 г. до н. э. Иудея превратилась в римскую провинцию. До 6 г. н. э. местной иудейской власти была дарована римская клиентела, позже Иудея стала входить в состав провинции Сирия и с 70 г. стала самостоятельной римской провинцией (25, с.238).
Иудейская война, начавшаяся в 67 г. была обусловлена рядом причин разного характера. Жречество, теряющее в связи с усилением римской имперской властью полноту власти над Иудеей, трактовало завоевателей как идолопоклонников и призывало к охране Закона. Рим, строивший планы дальнейшего продвижения на восток – в Парфию, был заинтересован в усилении своей абсолютной власти на побережьи, без чего опасность восстаний в тылу экспедиционных корпусов была бы неизбежной. Иудео-христианские секты, ориентированные на разработку основ раннего христианства, находились в оппозиции к теократии и служителям классического культа, препятствовавшим интернациональному пути развития реформированного иудаизма. Разделение общества на зелотов, сикариев и фарисеев приводило к спонтанности политических решений относительно верховной римской власти. Война, начавшись достаточно успешно для иудеев, длилась недолго и завершилась окончательным разрушением Храма и уничтожением Иерусалима в 71 г. Репрессии против иудеев, уничтожение государства и ограничения религиозного характера, в числе которых был запрет на прозелитизм, окончательно расколол религиозно – философскую мысль иудаизма. Христиане, приемля римские правила религиозной деятельности и отказавшись от обязательности ряда постановлений классического иудаизма, выделились в отдельное религиозное направление. Последняя крепость фанатически настроенных иудеев – Масада – пала в 73 г. Государство прекратило свое существование, место отправления культа было уничтожено, население порабощено и рассеяно. Иудаизм как религия остался уделом иудейских общин и дальнейшие теологические разработки, начавшиеся с оформления нового иудейского канона, утвержденного в Ямнии в 90 г., были направлены на поддержание традиций и построение системы скорректированного мировоззрения на основе Пятикнижия. Канонизация традиций и разработка единых правил поведения были призваны если не заменить функции государства по объединению оставшихся без своей территории иудеев, то, по крайней мере, препятствовать ассимиляции и разночтению канона времен существования Храма в различных общинах.
Таким образом, история Палестинского переходного звена, начавшись во время 4-го такта выходом евреев из Египта, закончилась разрушением их государства во время 6-го такта. Возникновение в последний период истории переходного звена иудейско-эллинистических концепций философии, одним из выразителей которых стал Филон Александрийский, развитие гностических учений и рождение христианства как иудаизма без присущей последнему ярко националистической окраски стало наиболее существенным фактом истории Западного Метаочага 6-го такта. Возникновение новых стратегически воззрений и связанная с ними последующая история Европы засвидетельствовали выполнение переходным звеном своих функций, диалектически обоснованное отмирание подобной формы, а также гибель Западного Метаочага как макросистемы древних очагов цивилизаций.
В VII в. до н. э. с деятельностью Заратустры начинается процесс формирования Среднеазиатского переходного звена. Мидия явилась очагом, откуда распространялись определенные религиозно-философские представления, являющиеся наиболее характерным фактором развития региона во время 5-го такта (45, с.374). Гаты, как высоко чтимые религиозные тексты начали создаваться в восточной части Мидии или даже еще восточнее, если учитывать органическую общность Авесты и Ригведы, и первоначально оформились к 700 г. до н. э. К тому же времени уже существовали храмы огня, причем отправляемый в них культ был аналогичен культу Агни в Индии. Параллели между ранними зороастрийцами Ирана и брахманистами Индии, проявляющиеся во многих культовых, языковых и мифологических сходствах подчеркивались аналогичным социальным делением обществ, которое нашло отражение и в культовой сфере. Принципиальным признаком послойного деления общества стала градация видов священного огня и в культе индийского Агни, и у мидийских огнепоклонников. Три разновидности огня – родовой, общинный и союзный ведической Индии, соответствующие трем варнам, имели место и в среде авестийцев, разделенных на сословия жрецов, воинов и земледельцев (46, с.6-7, 59). Процесс созидания мидийского варианта зороастризма, изобилующего различными рудиментарными формами зерванизма и религии магов, совпадал с процессом становления Мидии как государства. Население Ирана того времени вело жизнь, обособленную от соседей: и от народов ассирийской империи, и от индийских ариев (47, т.7, с.230). Даже став восточной областью Мидийского государства, Иранское нагорье в силу многих и территориальных, и исторических особенностей существовало достаточно автономно и замкнуто. Впрочем, восточные границы Мидии никогда не были точно определены, а приблизительным ориентиром может условно считаться центр Иранского нагорья (45, с.340). Западная же окраина будущей весьма протяженной державы к 700 г. до н. э. взамен коренного населения была заселена пленными поселенцами из Сирии, Палестины и Вавилонии.
Именно в таких условиях, с учетом начала всеобщего религиозного брожения в этом регионе (Варден), начался процесс объединения земель под главенством Мидии. “Лоскутная империя” с 673 г. до н. э. добивается независимости и, пережив кратковременное скифское господство в 625 г. до н. э., к концу VII в. до н. э. подчиняет себе Скифию, Урарту и другие государства. Разгром Ассирии завершил структурное построение Мидии. Мидийские цари, разрушившие до основания Ниневию в 612 г. до н. э. по всей видимости, уже были зороастрийцами (47, т.7, с.240-241; 45, с.389-392). Определив сатрапии от Египта до Индии, Мидийское государство и Среднеазиатское переходное звено сформировались окончательно.
При Ахеменидах зороастризм продолжил свое развитие и Ахурамазда стал выдвигаться царями в качестве главенствующего бога. Местные культы перестали пользоваться снисхождением и началось усиление монотеистических тенденций. Восстание магов и последовавшее вслед за этим уничтожение их последователей еще больше укрепило позиции зороастризма. Завоевания Александра Македонского, привнесение идей эллинизма на завоеванные территории и смена правящих династий практически не изменили положения в районе переходного звена. Достаточная устойчивость подобной исторической структуры, не выполнившей еще предназначенных процессом развития функций, была залогом дальнейшего поступательного развития. Организация государства Селевкидов не сгладила существенную разницу между различными областями державы. Огромные территории, этнически несходные, были объединены достаточно формально; дуалистические же воззрения (ранний зороастризм) были распространены повсеместно.
Ко времени шестого такта учение Заратустры значительно расширило зону своего влияния, став господствующей религией даже в Хорезме, Согдиане и Фергане. Разновидностей зороастризма было несколько, однако в общем плане религиозная система усиливалась и оформлялась. Последние греко-македонские династы в Средней Азии и Восточном Иране были уничтожены к концу I в. до н. э. Антиэллинская реакция вылилась, прежде всего, в очередное усиление зороастризма, что повлекло за собой первые попытки кодификации священных книг, сбор текстов и создание одной из первых редакций Авесты. Твердыней зороастризма стала недолговечная Парфия, отразившая попытки Рима подчинить себе Месопотамию, а затем, уже при Сасанидах, зороастризм превращается в государственную религию.
7-й такт, время возникновения и стремительного распространения ислама, стал временем реализации для Среднеазиатского переходного звена и финальным одновременно. Династия Сасанидов была сокрушена, ее представители бежали в Индию и Китай вместе с зороастрийцами, не желающими принять ислам. Рассеяние и постоянные преследования зороастрийцев со стороны мусульман практически свели на нет зороастрийскую мировую общину. Парсы в Индии были почти полностью уничтожены во времена Делийского султаната (XIV в. , 8 такт) и остатки некогда мощной купеческой общины бежали дальше на восток – в Китай (48, с.42). Повсеместно основные обряды огнепоклонников были запрещены, башни для погребений закрыты или разрушены, Китай, разрешавший строительство святилищ ввиду своего традиционного лояльного отношения к другим религиям, запрещал прозелитизм (49, т.1, с.80). В итоге, зороастризм сошел с мировой арены, оставив лишь несколько общин в современной Индии.
Совокупность исторических и географических факторов обусловила время и место становления Тибетского переходного звена. Местность одинаково удаленная от Китайского и Индийского очагов цивилизаций, естественным образом изолированная от внешнего мира, через которую не проходили торговые пути и войска, стала местом организации третьей, последней вторичной исторической структуры. Кочевники Тибетского нагорья, верховьев Хуанхэ и окрестностей озера Хухунор заявляли о себе, совершая набеги на караваны, идущие “шелковым путем”, тревожа западные границы Китая и воюя между собой, пытаясь определить шансы на безусловную гегемонию в этом районе каждого союза племен. В 60 г. до н. э. (6-й такт) племена, именуемые у китайцев западными Цянами, были подчинены Китаю путем военного вторжения. Однако, придерживаясь установившейся традиции, китайцы отгораживались от варваров, не признававших законы Поднебесной и говоривших на языке, который оставался для китайцев непонятным вплоть до середины I в. н. э. (50, с.21-22). Тесное общение с Китаем подхлестнуло развитие государственных структур Тибета, идущее путем создания и военного усиления варварских королевств. Первые подобные государства родились в непрекращающихся набегах на западные провинции Китайской империи, перемириях, обменах дарами и представителями. Цянам был присвоен императорский титул, под знаком которого ускорился процесс консолидации племен. Долгий процесс развития института ханства, общение с Китаем и заимствование политических китайских разработок привели к созданию достаточно сильной, молодой, оригинальной государственной структуры. Уже первый император династии Тан (VII в., 7-й такт) заключил мир с тибетцами и подкрепил это династическим браком. Ни первое, ни второе не стало достаточным основанием для спокойствия в западных окраинах империи. Постоянные набеги продолжались, ограбляемые земли не имели возможности нормального развития. Однако, реально оценивая расстановку сил, китайский двор признавал в королевском достоинстве многих хухунорских ханов. В 634 г. образовалась Турфанская империя. Между Китаем и сильном в военном отношении соседом была торжественно освящена граница совершением китайских жертвоприношений и отправлением буддийского культа. Основателем тибетского государства считается Сронцзан-гамбо, умерший около 650 г. при котором были объединены северное кочевое и южное оседлое население Тибета. Ряд завоевательных походов на север и на запад, установление дружеских отношений с княжеством Непал и налаживание связей с Индией, куда в 632 г. было направлено посольство, разработавшее на базе индийской письменности тибетское письмо, стало началом развития и усиления государства. Политический и культурный рост сопровождался бурной деятельностью по переводу буддийских книг – оригиналов и поздних комментариев – на тибетский язык. Как древнейший период в истории тибетской литературы и религиозного развития, VII в. называют началом “периода первоначального распространения буддизма” (3, т.11, с.249-250).
К концу VII в., осуществляя военное давление на западный Китай и Среднюю Азию, тибетцы подчинили себе часть тюркских племен и китайских территорий. Сохранились данные об отсылке “подарков” китайским двором в Тибет (50, с.193), свидетельствующие о реальной силе тибетского государства и боязни Китая крупномасштабной интервенции с запада. Семена буддизма, брошенные на тибетскую почву, дали небывалые всходы. Система местных верований бон, сопротивляясь наступающему буддизму, тем не менее, отступала и теряла своих поклонников. Отдельные части древних религиозных воззрений приживались в местной буддийской среде. Тибет, в отличие от других районов Индокитая, перевел к себе буддизм в самом крайнем его развитии – в мистицизме (51, т.3, с.VII). В конце VII в. был возведен первый монастырь в Тибете – Джокан и началось строительство Будалинского дворца, а также будущей резиденции лам – дворца Потала в Лхасе.
Тесные отношения с Индией и Китаем, крупными и развитыми государствами, подгоняли развитие молодого тибетского государства, подчинившего своей власти тангутов и тогонцев на севере и китайскую провинцию Сычуань на востоке. Религиозно-культурные отношения с Индией разработка основ тантризма, прием послов из Наланды, перевод сутр и канонов составляли основную деятельность более статичного Юга. Подвижный, кочевой в своей основе Север был нацелен на Китай. Возобладавшие военные амбиции империи привели к началу конфликта с Китаем. Последовательное экономическое и политическое развитие сменилось захватнической политикой силы. Прервав мирные отношения, тибетцы нанесли удар по Поднебесной и, разграбив западные провинции, дошли до танской столицы. Военный успех оказался началом государственного ослабления. Спустя некоторое время, мирный договор был возобновлен, но тибетская империя погибла, распавшись на множество удельных земель. Время смуты, сопровождающееся гонениями, которым подвергались, прежде всего, буддийские общины, попытки организовать новое государство, распри между князьями и продолжались до начала XII в. Вслед за временем реакции наступила реставрация. “Красношапочники”, оформившиеся как община еще во времена седьмого такта, возвратились в страну, вновь открылись монастыри, получающие информацию из Индии, буддизм достиг максимального усиления особенно в Южном и Западном Тибете.
По мере своего развития тибетский тантризм все больше оформлялся как ранняя форма ламаизма. В XIV в. (8-й такт) рождение нового течения “желтошапочников”, основанного Цзонхавой (1357-1419), положило последний камень в основу будущего теократического государства. Желтошапочное (галданское) учение с антагонизмом относилось ко всем другим школам, общинам и сектам Тибета (51, т.3, с.XIV), бойкотируя какие-либо взаимоотношения и вытесняя несогласных из монастырей. Одновременно с этим издавалось огромное количество религиозных произведений, что стало характерной чертой восьмого такта этого региона. К подобным изданиям, прежде всего, необходимо отнести литературу по истории буддизма в Индии и Тибете Даранатхи (конец XIV в.), Будона, а также жизнеописание последнего, датируемое 1366 г. Тибетское переходное звено с наступлением восьмого такта входило в момент выполнения своих функций. Церковная иерархия и теократический принцип восторжествовали. Появление двух обширных официальных сборников переводов “Ганджур” и “Данджур”, получивших значение ламаистского канона, составленных Будоном (1290-1364) поставило точку в поступательном развитии Тибетского переходного звена.
Монгольское завоевание Азии не изменило внутренней структуры Тибетского переходного звена. Не представлявший военной угрозы завоевателям Тибет был превращен в вассала империи Юань, названной по имени династии, основанной одним из Чингизидов – Хубилаем после полного завоевания Китая. В 1270 г. симпатизирующий “краношапочникам” Хубилай назначил номинальным правителем Тибета Пакта-ламу, через 70 лет номинальная власть перешла к руководителю секты Гэй-цзюй-пай. Тибет, выполнивший свое историческое предназначение, был “погребен заживо”. Замкнутость и автономность подобного реликта не влияли на политические перипетии региона. Религиозная цитадель, обладающая достаточным авторитетом лишь у ламаистов и буддистов хинаяны, продолжала существование, оторванное от общего потока исторического развития Индокитая.
Кратко описав историю каждого из трех переходных звеньев, целесообразно будет, просуммировав, осветить сходство динамики их раз вития, становления, формирования, реализации и гибели. Общность основных черт, подчеркивающая функциональную общность, настолько очевидна, что, проанализировав каждую черту в отдельности, можно для наглядности завершить теорию переходных звеньев сводной таблицей (Рис. 2).
1. Переходные звенья расположены в “полосе жизни”.
Нетрудно заметить, что вторичные исторические образования, под которыми мы понимаем переходные звенья, расположены в том же поясе между 25-м и 40-м градусами северной широты, что и очаги цивилизаций: Иудея-31-33°, Иранское нагорье-36-38°, Тибет-35-37°.
2. Переходные звенья возникли в местах контакта.
Палестинское переходное звено – результат взаимодействия Египта и Междуречья; Среднеазиатское – Междуречья и Индии; Тибетское – Индии и Китая.
3. Переходные звенья оформились потактово.
Последовательность появления, созревания и отмирания переходных звеньев аналогична последовательности появления очагов цивилизаций, т.е. направлена с запада на восток. Если говорить о времени полного созревания звена, то временная последовательность следующая: Палестинское-5-й такт (VII в. до н. э.); Среднеазиатское-6-й такт (рубеж эр); Тибетское-7-й такт (VII в. н. э.).
4. Переходные звенья государственно и военно слабы.
Слабость с государственной точки зрения присуща всем переходным звеньям в большей или меньшей степени в зависимости от рассматриваемого периода. Палестина, занимавшая малую территорию, отличалась раздробленностью. После завоевания побережья территориальные изменения были незначительны, и основные военные действия были связаны с вторжениями извне или междоусобными войнами, первенство в которых держали Иудея и Израиль. Среднеазиатское переходное звено, в государственном плане ассоциирующееся, прежде всего с Мидией, а после-с Парфией и государством Сасанидов, отличалось большей устойчивостью. Однако Мидия являлась образованием рыхлым, империя – лоскутной, просуществовала она недолго; Парфия, отразив римлян, сменилась государством Сасанидов, которое вело с переменным успехом войны с Византией, но долговечной силой не обладало и было сметено мусульманским вторжением всего за несколько лет. Преемственность в зоне развития Среднеазиатского звена заметна по поздним источникам времен правления Сасанидов. Прокопий Кесарийский называет армию персов мидийской, а Г. Дестунис, комментируя, относит это к своеобразной литературной традиции (52, т.1, с.9), в ходе которой персов именовали и парфами, и мидами. Данный факт следует отнести не только к литературной, но и к зороастрийской традиции, являющейся коренной основой подобных аналогий. Кроме того, мидийцы родственны персам. Историко-функциональному значению Среднеазиатского переходного звена обязан тот факт, что через полторы тысячи лет после величия Мидийской империи и через сотни лет после расцвета Парфянского царства персы именуются как и свои предшественники. Следует заметить, что развитие переходного звена начинается во времена усиления Мидии, структурное созревание происходит при Парфии, а созревание и реализация – при Сасанидах. Тибет отличался наряду со слабой граничной определенностью недолговечностью сильной государственной структуры. Дальнейшее развитие региона изобилует лишь набегами и внутренними стычками, а с момента
становления религиозного правления – почти полным отсутствием реальной военной мощи.5. Переходные звенья развивались к теократии.
И на Ближнем Востоке, и в Тибете конечной формой государства стала теократия. Государство Сасанидов нельзя назвать в полной мере теократическим, но исключительное преобладание в нем духовенства (53, с.21) и царящее “политическое вероисповедание” (36, с.126) могут быть расценены как форма теократии если не юридически, то фактически.
6. Переходные звенья оставили реликтовые формы.
С точки зрения современной истории, иудеи, парсы и ламаисты относятся к одним из рудиментарных историко-этнографических образований. Как реликты (наряду с монофиситами и несторианами) их рассматривает Тойнби (17, с.57). Аналогичное мнение относительно кочевых тибетцев парсов Пенджаба и иудеев Палестины высказывает и Гумилев.
7. Религии переходных звеньев локальны.
Иудаизм, захватывавший территорию Палестины, в дальнейшем отмечается лишь как принятый у хазар, сохранился в еврейских общинах рассеяния и точечно проявился в православной среде. Зороастризм, распространившийся в Мидии, был отчасти распространен в Хорезме (47, т.3, с.545), некоторое время общины функционировали в Индии и сохранились единично в Пенджабе. Ламаизм практически не вышел за пределы Тибета, распространившись в Бурятии, Туве, Западном Китае.
8. Религии переходных звеньев оригинальны.
Иудаизм монотеистического толка разительно отличался от царящего вокруг многобожия; дуалистическая концепция зороастризма не имела аналогов, хотя и выводилась из ведических воззрений; ламаизм, сформировавшийся как направление буддизма, представляет, тем не менее, достаточно обособленное течение. Религии всех трех переходных звеньев отличны от религий их породивших очагов цивилизаций. Древневосточным религиям и
идеологиям вообще были, как правило, чужды догматизм и сознание собственной исключительности. Это качество отнюдь не присутствовало у догматических религий переходных звеньев. Идея богом избранного народа в Иудее, утверждение статуса исключительности зороастрийцев и заведомая высокомерная неприязнь тибетских мистиков к последователям иных учений разительно отличались от “всеядности” традиционных религий их регионов. В качестве дополнения можно привести мнение М. Вебера, считавшего, что индийское учение о карме, дуализм зороастризма и иудаистская доктрина предопределения сокрытым Богом сходны тем, что “…они дали удовлетворительный рациональный ответ на вопрос о причине несоответствия судеб людей их заслугам” (36, с.50).9. Теократическое насаждение
.Жречество времен Второго Храма пыталось насаждать иудаизм на Ближнем Востоке (8, т.2, с.326-327); зороастризм пропагандировался чересчур активно, еще при Аршакидах делались попытки навязать его населению Армении (53, с.55); ламаизм без особого кровопролития вводился у тангутов и тогонцев.
10. Религии переходных звеньев привнесены.
Формирование начального иудаизма началось до прихода евреев в Палестину; первичные воззрения огнепоклонников уже существовали у ариев до их появления на территории Ирана; буддизм был принесен в Тибет из Индии в форме, не популярной на своей родине и конечная трансформация его произошла в Непале и Тибете.
11. Религиозное развитие переходных звеньев ритмично.
Для иудаизма это 5-й и 6-й такт: время Первого Храма, пророков и Второзакония и время Второго Храма, фарисейства, рождения христианства. Для зороастризма-6-й и 7-й такт: раннее огнепоклонничество мидийских магов с сильным оттенком зерванизма и государственная религия времен Сасанидов. Для ламаизма-7-й и 8-й такт: учение “красношапочников
” и “желтошапочников” Цзонхавы.12. История переходных звеньев четырехтактна.
История развития каждого из переходных звеньев занимает промежуток времени протяженностью около 2100 лет, т.е. за время своего существование переходное звено проходит четыре исторических такта. Палестинское переходное звено: с 4-го по 7-й такт, причем последний такт отмечен уже реликтом – книжной мистикой, талмудическим иудаизмом, появлением “Сефер Йецира” и началом окончательного рассеяния евреев ввиду установления гегемонии мусульман на Ближнем Востоке. Среднеазиатское переходное звено: с 5-го по 8-й такт, конечная дата связана, прежде всего, с уничтожением зороастрийских общин Индии мусульманами. Тибетское переходное звено: с 6-го по 9-й такт. Время девятого такта (XXI в.) нельзя трактовать однозначно. Скрупулезный отсчет не позволяет ничего утверждать, ибо время это еще не наступило. Пределом размышления и прогнозов может стать допущение о том, что развитие человечества влияет на происходящие процессы и может ускорять некоторые из них. Если считать начало второй половины XX-го века временем начала девятого такта, то историю тибетского реликта следует завершать вторжением китайских войск в Тибет в 1910 году, бегством далай-ламы XIII, питавшего надежды на самостоятельность, вторичным вторжение в Тибет в 1950 г. в ходе образования Китайской Народной Республики, восстанием 1959 года, подавленным Китаем, и установлением военного контроля над всей территорией Тибета, бегством далай-ламы XIV в Индию и созданием в 1965 г. Тибетского автономного района в составе КНР, чем было фактически завершено правление тибетских лам под протекторатом Китая.
13. Переходные звенья последовательно проходят смену трех временных пристрастий
Временное пристрастие, под которым понимается акцентирование внимания религиозно-философской мысли на будущем, настоящем или прошлом, меняется по ходу развития каждого переходного звена аналогично. Для Палестинского переходного звена: ранняя стадия – ожидание получения страны (страна обетованная) – в будущем; стадия расцвета – создание, восстановление, содержание Храма и Закона – в настоящем; стадия разрушения и реликта – воспоминание о Храме, государстве, власти, попытки замены утерянного прошлого книжным суррогатом – устремленность в прошлое (сохранение традиции). Для Среднеазиатского переходного звена: ранняя стадия – деятельность Заратустры, составление гат, ожидание победы нового вероучения – в будущем; стадия расцвета – создание доктрины, культа, кодификация источников, превращение религии в государственную, политическая борьба – в настоящем; стадия разрушения и реликта –сохранение традиций, борьба за возможность отправления культа по-старому, обособленность, восстановление языковых ключей к Авесте – устремленность в прошлое. Для Тибетского переходного звена: ранняя стадия – государственное определение, перенятие буддизма, направленность на сильную империю в русле хинаяны – в будущем; стадия расцвета – империя, объединение юга и севера, расцвет буддизма, войны, расширение сферы влияния создание письменности – в настоящем
; стадия разрушения и реликта – косность, обособленность, создание архивов древних писаний и переводов, воспоминания о реальной власти, архаичная теократия- устремленность в прошлое. В заключение можно отметить возможность условного деления переходных звеньев по критерию стабильности, вытекающего из рассмотренного выше понятия стабильности Метаочагов. Палестинское переходное звено, будучи центром Западного Метаочага может котироваться как нестабильное; Тибетское – центр Восточного Метаочага – как стабильное. Среднеазиатское переходное звено, принадлежащее, по сути, к границе Метаочагов, но территориально более приближенное к Западному, тяжело определить однозначно ввиду множества нюансов этой территории и функций самого переходного звена. Справедливо будет обозначить его как аморфное, т.е. подвергающееся воздействию как Западного, так и Восточного Метаочага.14. Принцип “золотого сечения
”В основе географического расположения переходных звеньев лежит принцип “золотого сечения”. Анализируя меридиональную координату каждого из переходных звеньев в момент их реализации (условно принимаем звено как точку и опускаем широтное расположение, аппроксимируя “полосу жизни” до линии), нетрудно отметить тот факт, что Иерусалим, Персеполь (современный Шираз) и Лхаса образуют отрезок, длина которого приблизительно равна диаметру Метаочага. С точки зрения соотношений, расстояние от Иерусалима до Лхасы делится средней точкой – Персеполем – таким образом, что отношения длин трех образованных отрезком удовлетворяют соотношению “золотого сечения”. Длина отрезка Иерусалим-Лхаса относится к длине отрезка Персеполь – Лхаса также, как и длина отрезка Персеполь-Лхаса к длине отрезка Иерусалим – Персеполь.
6 такт. Гибель Западного Метаочага
История может двигаться в разных направлениях, подчиняясь одним и тем же общим законам.
П. Уайтхед
Время шестого такта характеризуется в первую очередь полной функциональной деградацией Западного Метаочага, обусловленной разрушением древних структур первых очагов цивилизаций, и реализацией функций Палестинского переходного звена. В фокусе исторического развития на рубеже эр оказались процессы, направленных на создание новых исторических организмов на территории будущей Европы. Характерной чертой рубежа эр становится также установление непосредственных трансконтинентальных контактов между “Востоком” и “Западом”, противопоставление которых возникло в то же время – около I в. н. э. в Римской империи (47, т.6, с.143).
К рубежу эр Египет и Междуречье столкнулись со сходными проблемами, вызванными изменениями природных условий в земледельческих районах, базировавшихся на системе искусственного орошения. Засаливание земель, заболачивание речных долин и приход в упадок старой системы ирригации не давали возможности одновременно прокормить растущее население и сохранить объем экспорта. Население, численность которого в Двуречьи превышало 5 млн. человек, а в Египте достигало 7-9 млн., было вынуждено переходить к новым формам хозяйствования, реорганизовать техническую сторону и сменить саму структуру государственно-экономического механизма. Глубинных, коренных изменений требовала и складывающаяся в зоне Западного Метаочага ситуация, обусловленная конкретными политическими событиями.
С началом эллинизации средиземноморья Египет потерял свою былую мощь и индивидуальность, а, лишившись к 200 г. до н. э. владений в Эгеиде и Малой Азии был обречен на постепенное, но неуклонное ослабление. Превращение страны в 30 г. до н. э. в римскую провинцию и потеря ею какой-либо самостоятельности стало логическим завершением истории египетского очага цивилизации как первичного исторического образования.
Завершением обзора истории Египетского очага цивилизации может служить наблюдение за потактовым порядком смен египетских правящих династий. Ниже дается хронология с указанием века и такта для сменяющихся династий, а также их порядковый номер. Нетрудно заметить также еще одну особенность размеренного династического движения в Египте: согласно порядковому номеру сменяющейся или сменяемой династии, в промежутке времени между любыми двумя тактами правление осуществляло постоянное число династий – семь.
Таблица 3
Двуречье, ставшее частью территории Парфянского царства, с переменой основной религии утратило традиционный авторитет Вавилона и было в значительной степени эллинизировано. Местная специфика размывалась, уступая место общему для всего средиземноморья культурно-политическому статусу государства с давней историей и самостоятельной религиозно-культовой системой. Разрушение былых форм Месопотамского очага цивилизации заключалось в полном территориальном и культурном смешении районов Среднеазиатского переходного звена и собственно древнего очага. Вавилоняне смешались с арамеями, шумерский язык, долгое время остававшийся языком религиозного культа и науки, изучавшийся в школах и сохранявший определенную ценность, исчез в I в. н. э. (13, с.92). Месопотамская астрономия, долгое время определявшее развитие астрономии в пределах всего Западного Метаочага, сошла на нет к началу нашей эры, оставив массу результатов наблюдений и текстов, самый поздний из которых датируется 75 г. (54, с.106).
Парфяне, подчинив себе обширные территории, часть которых входила раньше в состав государства Селевкидов, не прекращали попыток расширения существующих границ. Во второй половине I в. до н. э. они временно оккупировали Сирию, а авангарды дошли до Иерусалима в 40 г. до н. э. (26, т.2, с.467). Несмотря на определенные трудности сообщения, парфянское правительство поддерживало контакт с далеким Китаем и даже отсылало туда дипломатические подарки (34, с.41). Парфия, являясь основной силой, сдерживавшей продвижение римлян на восток, унаследовала сдержанную антиримскую политику от эллинистических структур Средней Азии, существовавших с момента образования ряда стран под властью греко-македонских династов. Одно из первых вооруженных столкновений Рима и Парфии относится к 65 г. до н. э. В 54 г. до н. э. римляне начали массированное вторжение в Месопотамию, но уже в 53 г. до н. э. потерпели столь серьезное поражение, что надолго отказались от попыток захвата плодородных земель долин Евфрата и Тигра. Позднее, проникнув в Вавилонию, одержав ряд побед и захватив Селевкию, римляне создали чисто номинальные провинции Месопотамия и Ассирия, но продвинуться дальше на восток к Ирану не смогли.
Общая расстановка сил в регионе осталась прежней и граница собственно Римской империи не могла быть продвинута восточнее верховьев Тигра и Евфрата. Расширение империи, обусловленное границами Западного Метаочага, не могло затронуть район Среднеазиатского переходного звена. Наследники Древнеперсидского царства Ахеменидов контролировали караванные пути, связывавшие Восток с Западом и приносящие крупные доходы. В обеспечении функционирования торговых артерий были заинтересованы и римляне, и парфяне. Кроме того, торговля влияла на благосостояние пограничных территорий, в частности – Сирии. Перечисленные факторы, к которым добавлялись конфликты внутри правящей верхушки Парфянского царства, обусловили необходимость заключения союза между Парфией и Римом. Государственный переворот 12 г. в Парфии, в результате которого к власти пришли антиримски настроенные политики, окончательно похоронил планы Рима по усилению своего военного давления в восточном направлении. Стремясь сохранить достигнутое, Империя развернула широкую дипломатическую кампанию, направленную на обеспечение жизнедеятельности своих торгово-политических форпостов. Превращение Армении, которая во времена правления Тиграна II (95-56 гг. до н. э.) представляла собой большое сильное государство, открыто выступавшее против Рима, в государство фактически от Рима зависимое, укрепило позиции империи на востоке: парфянские, индийские и скифские посольства приходили в Рим (55, т.1,с.77). Борьба Боспорского царства против Рима близилась к концу после предпринятой римлянами морской блокады северочерноморского побережья, что парализовало торговую деятельность прибрежных городов. В 63 г. до н. э. Фанагория поднимает восстание против Митридата, в результате заговора во главе государства оказывается его сын Фарнак, не поддерживающий идеи войны с Римом. Фракийские племена были оттеснены до областей Нижнего Дуная, объединение геттов с трудом удерживало продвижение римлян. Дунайская граница была вскоре восстановлена, однако возможностей продвижения римских легионов на восток уже не было: пограничные государства были
ненадежны и слабы.Последовавший позднее распад Парфянского царства не повлиял на доминанты развития Ирана. Государство Сасанидов, будучи поначалу формой военной диктатуры, реанимировало идею величия Персии, назвав державу Новоперсидской. Жесткое проведение в жизнь национальных идей развития зороастризма и сдерживания во что бы то ни стало вторжений с запада на территорию Центральной Азии превратила парфян в злейших врагов Римской Империи.
В самом Риме время шестого такта отмечено кардинальными изменениями, сопряженными как с поступательным развитием империи, так и с наступлением фазы максимального усиления ее государственного организма. Период усиления, начавшийся с прецедента гражданских войн, не имел аналога ни ранней римской истории, ни в истории предыдущих империй. В отличие от междоусобиц, порожденных раздробленностью страны и удельным правлением, локальными восстаниями и внутрисемейными столкновениями отдельных династий, внутренние римские войны отличались тем, что выступили друг против друга регулярные войска. В централизованном государстве их предводители ставили задачи по захвату столицы, преследуя цели установления собственных фамильных династий. Начальной датой гражданских войн можно считать 83 г. до н. э. По окончании диктатуры Суллы и восстаний рабов началось крупномасштабное завоевания Галлии Цезарем, что положило первый камень в основание будущей Европы. Используя межплеменные распри галльских князей, Рим создал в своем лице посредника в территориальных и организационных спорах, а созыв своеобразной конференции племен дал возможность вмешиваться во внутренние дела княжеств, вербуя сторонников римского пути развития. К 52 г. до н. э. подобная политика привела к полному подчинению галльских племен Римской империи и одна из богатейших областей Западной Европы была присоединена к римским владениям. Пятидесятые годы I в. до н. э., начавшись победами над европейскими варварами, завершались новой гражданской войной и введением диктатуры Цезаря. Политическое развитие привело к падению республиканского правления в 30 г. до н. э. и с 27 г. до н. э. в Риме установилась новая форма власти – принципат Августа, с которого начала отсчет времени ранняя империя.
Гигантское территориальное расширение создало необходимость проведения стратегической реформы военной и хозяйственной политики Потеря легионов Красса в Междуречьи, германских легионов в Тевтобургском лесу (9 г.), удержание Египта, Иудеи, Северной Африки, Испании, Галлии, Британии, Греции и Передней Азии обусловили усилия империи по стабилизации огромного государственного организма. Границы были определены, провинции обложены налогами, смуты методично подавлялись. Некое равновесное состояние было достигнуто и целью власти стало создание своеобразного Pax Romana, внутри которого не исключалась возможность борьбы за императорскую власть. Необходимость достижения слаженной работы всех частей империи как основы дальнейшего развития определила политику отказа от широкомасштабных завоеваний. Усилия администрации сосредотачивались на решении внутренних проблем. Проникновение на северо-восток – в Германию, как и на юго-восток – в Междуречье и Аравию не удалось; северная граница определялась географической границей континента, южная – пригодной для хозяйствования прибрежной полосой Северной Африки; на западе римские легионы дошли до Атлантики и Гибралтара. Империя была создана и расширена до предела, ее правителями начала проповедоваться “эра мира”. С I в. до н. э. римляне начали практиковать вывод колоний за пределы Италии, используя в качестве мест закладки новых городов исторически известные территории и разрушенные в войнах зоны бывших городов (колонии образовались на месте разрушенных Карфагена и Иерусалима). На рубеже эр Август Октавиан начал сокращение численности римских войск, доведя количество легионов до 25 против 70 бывших до того (8, т.2, с.602), и одновременно с этим провел реорганизацию самих легионов качественно и количественно (25, с.310-311). Со времени начала гражданских войн правительство начало проводить политику создания постоянной армии, не имевшей уже прежнего национального характера, но точнее отвечающей требованию времени и внутренней обстановке в столице.
К I в. н. э. относится факт начала непосредственного торгового контакта Рима с Китаем, подкрепленного позднее отправкой посольства Рима ко двору китайского императора, а также резкое увеличение объемов торговли с Индией (56, с.91). Торговые успехи Рима на Востоке сопровождались политическим ослаблением центра. В 66 г. император был вынужден пойти на компромисс, короновав в Риме армянского царя, который был ставленником Парфии. Армения, став по существу вассалом Парфии, вышла из-под римского контроля. Ослабление империи на периферии в значительной степени было обусловлено необходимостью внутренней реорганизации страны, затрагивающей все стороны жизни. При помощи консультантов из Египта была проведена календарная реформа и полноправно введен юлианский календарь. Развивались искусства, творили Овидий, Гораций, Сенека, Вергилий. Масштабы империи ускоряли развитие картографии, что было отмечено появлением географии Страбона, повлияли на изменение системы цензов, причем перепись населения проводилась трижды на рубеже эр. Алгоритмом общественного существования становится римский стандарт и унификация всех составных частей государства по общему принципу. Противопоставление Италии и провинций угасало с дальнейшим развитием идеи всеобщности империи, хотя еще в I в. до н. э. существовало разделение на “италиков” и “римлян”. На смену эллинскому понятию Ойкумены пришло понятие Империи с населением, численность которого близилась к 100 млн. человек, граничащей с варварскими землями, не считающимися впрочем, исключенными из общеполитического расклада.
Последовавший в 68-69 гг. государственный кризис, связанный отчасти со смертью Нерона, приостановил римскую экспансию в районе Черного моря, ослабил позиции на Дунае и вызвал восстание в Иудее. Кавказское побережье оказалось вне досягаемости для римских войск, Боспор, будучи союзником Рима в борьбе с даками и сарматами, фактически располагал независимостью, Иудейская война, закончившаяся разрушением Иерусалима, не смогла окончательно разрешить восточный вопрос.
Империя, включавшая в себя как западную часть древнего Западного Метаочага, так и земли, развитие которых еще только начиналось, стала символом гибели самого Метаочага. Разрушение центра Метаочага и фактическая ликвидация Палестинского переходного звена сопровождались открытием широчайших возможностей и огромных территорий для христианства. Включение в состав империи половины Метаочага, вторая половина которого уже
представляла из себя часть Среднеазиатского переходного звена, стало последними фактом, свидетельствующим о гибели Западного Метаочага. Египет, лишившийся независимости, политическую и независимость своего пути развития, потерял связующую нить с традицией и древностью еще во времена эллинизации страны. Вавилония сохранилась лишь как территория с историческим именем, население Двуречья смешалось, местные культы практически исчезли. Твердая организация внутри Метаочага ушла в небытие, территории, не подвластные Риму, получили возможности развития в ином, новом русле, определяемом уже не номинальными древними традициями очагов цивилизаций, а конкретными национально-политическими интересами молодых государственных структур.Гибель Западного Метаочага на рубеже эр сопряжена с рядом символов, которые в контексте исторического развития Метаочага можно трактовать как символы грядущего упадка. К ним мы склонны отнести канон “чудес света” или достопримечательностей цивилизованного мира, составленный греками и сохранившийся как традиция до сего дня. Самый древний перечень (II в. до н. э.) включает в себя стены Вавилона, статую Зевса в Олимпии, египетские пирамиды, мавзолей в Галикарнасе, храм Артемиды в Эфесе, “висячие сады” в Вавилоне, Колосса Родосского (25, с.517-518
). Другие варианты делают меньший акцент на Вавилонию и больший – на Грецию: пирамиды, храм Артемиды, Галикарнас, Колосс Родосский, статуя Зевса, “висячие сады”, маяк в Александрии (СЭС, с.1205). Следует отметить, что в канон не входили памятники Восточного Метаочага, а входящие определены временем 2-8 такта (до 1326 г. – даты разрушения александрийского маяка). Само по себе чудо света, по всей видимости, указывает на внутреннюю нестабильность исторической структуры, к которой этот памятник относится. Расположение памятников также определенно: все они располагаются в “поясе жизни”, что свидетельствует об органической связи с древними очагами цивилизаций. Включение в различные, более поздние каноны иных памятников, все также связанных с зоной Западного Метаочага, обусловлено, по всей видимости, их ролью как символов упадка более поздних исторических структур. Среди них: дворец Кира (конечность Персии), Колизей и Капитолий (гибель Римской империи), Храм Соломона (исчезновение Палестинского переходного звена). Что касается Восточного Метаочага, то подобная традиция в нем не появилась, памятников с подобным наименованием зафиксировано не было, да и вообще символы упадка не были свойственны Восточному Метаочагу. Прерывистость развития Египта и Междуречья (древняя – новая история) не наблюдалась ни в Индии, ни в Китае, что обусловливалось стабильным характером самого Метаочага.В зоне развития Индийского очага к шестому такту отмечается ослабление влияния государства Магадхи. Между 73 и 68 гг. до н. э. советник царя Васудева захватывает престол, нарушая законы варн, и основывает династию Канва. В 28 г. до н. э. андхры, отделившиеся от державы Маурьев после смерти Ашоки, завоевывают Магадху. Вообще, по мнению многих исследователей, физико-географическое деление Индии, находящееся в непосредственной связи с весомостью происходящих исторических событий, становится особенно заметным со времени рубежа эр. Индо-Гангская равнина, наиболее важная в историческом смысле территория, отделенная Деканским плоскогорьем, исторические
процессы, в пределах которого не столь явны, от Дальнего Юга, который вследствие своей недостижимости имел совершенно особую историю, перестает единственно определять процессы внутри Индии (57, с.73-77). К концу I в. до н. э. государство южан-андхров осуществляло контроль над многими мелкими княжествами Южной и Центральной Индии, распространяя зону своего влияния все дальше на север.Северо-индийские области, до определенного времени бывшие формальными сатрапиями Парфии, объединились в недолговечную империю Кушан при Кадфизе II (47-78), наследником которого стал Канишка, покровительствовавший буддизму столь же активно, как и ранее – Ашока. Несмотря на то, что центр империи Кушан находился в Северной Индии, в ее состав вошли также Согд и Хорезм, находящиеся в зоне постоянного давления со стороны кочевников, разрушивших позднее Греко-бактрийское царство и продолжавших давление на персов и индусов. Начало возникновения единого государственного организма, развившегося в империю, датируется неоднозначно и в качестве наиболее реальной даты можно принять 25 г. (26, т.3, с.148). Возникновение этой исторической структуры сопровождалось заметными экономическими переменами, чеканкой своеобразных монет и сооружением ирригационных систем. В общем, рубеж эр в Северной и Северо-западной Индии был отмечен развитием ремесел и торговли, подъемом урбанизма и отмечается археологами как наиболее богатое монетами время. Территории, считавшиеся “индийской сатрапией” и выплачивавшие державе Сасанидов еще в
I в. до н. э. ежегодную дань золотом, выходили из зоны безусловного влияния персов.Ко времени шестого такта следует также отнести развитие неарийских культур, территориально тяготеющих к югу (56, с.94-95). К другим значительным событиям в пределах рассматриваемого региона следует отнести изгнание вторгшихся в
I в. до н. э. саков (57 г. до н. э.), падение Шунгов (I в. до н. э.) и возвышение с 73 г. до н. э. династии Сатаваханов в Северном Декане. Кроме того, рубеж эр отмечен началом индийской колонизации, которая была в значительной степени обусловлена изменением доминирующих религиозных акцентов.Запись текста Типитаки в I в. н. э. и общее течение развития буддизма, породившего течение махаяны – варианта буддизма для мирян, наложили определенный отпечаток на время шестого такта в Индии. Традиционные боги индусов были включены во всеобъемлющую систему и сопряжены с определенными функциями для конкретизации задач ритуала. Подобная система на основе буддизма, значительно более приемлемая для варварских племен, напоминала политеистическую
религию с огромным количеством святых, архангелов и бодхисаттв (58, т.1, с.512). Ее характер был далек от первоначального буддизма, но отличался всеобщим характером, тая в себе возможности вариаций в функции от места проповедования. В отличие от древнего, а после и реформированного ведаизма, который не распространялся на другие народы и практически не влиял на другие религии, будучи в основе своей религией пришельцев и высших каст, буддизм активно распространялся по всему Восточному Метаочагу. Начиная с I в. он проникает в Китай, к кочевникам Тибета, в Непал, на Цейлон, вглубь Индокитая и на острова (Ява и др.) согласно маршрутам колонистов и миссионеров. Направлением движения буддизма в Китай стал не старый путь в обход Тибетского нагорья, которым пользовались торговые караваны и войска, а дороги из Восточных Гималаев, ведущие непосредственно в Тибет и затем в Китай. Не исключено, что отдельные прямые контакты возникали спорадически и в весьма древний период истории Индии и Китая, однако налаживанию подобных связей должен был предшествовать достаточно длительный процесс территориального становления (59, с.101). Преодоление Восточных Гималаев, долгое время служивших естественной преградой для контактов Китая и Индии, привело к установлению непосредственной прямой связи между очагами, проходящей через территорию Тибетского переходного звена. Явная связь между возникновением подобного канала и буддийским миссионерством очевидна. Официальная императорская санкция буддизма, относящаяся к 60-м годам I в. (60, с.515), была закреплена отправкой китайского посольства в Индию в 63 г., “что означало всенародное введение буддизма” (49, т.1, с.74).Будучи по месту рождения индийским вероучением, буддизм по своему характеру был экспансивен. Письменное закрепление Типитаки происходило уже на Цейлоне, а наиболее серьезных успехов буддистские миссионеры достигли за пределами Индии. На рубеже эр новая фаза развития буддизма, отмеченная началом строительства наземных храмов, совпала с формированием новой силы, претендующей на национальное будущее Индостана – религиозной системы индуизма. В частности, отмечается широкое распространение вишнуизма в Декане (32, с.321). Уже Кадфиз II поклонялся богам, которых можно отнести к раннеиндуистскому пантеону (57, с.90). Анализ кушанских монет свидетельствует о достаточно широком спектре божеств, почитаемых в империи, среди которых среднеазиатские, общеиранские, эллинистические, индийские и восходящие к месопотамским культам (61, с.80-81). К тому же времени относится возникновение санскрита и оформление двух графических систем индийского письма – брахми и деванагари (3, т.4, с.531-532). В политическом и экономическом отношении шестой такт продолжал индийскую традицию кратковременности возникающих государственных структур и союзов, что в совокупности с непрерывным накоплением трансформирующегося религиозно-духовного опыта создавало основную специфику Индийского очага как в области оригинального мировоззрения, так и в области общеисторического развития.
Китай в период с I в. до н. э. до I в. н. э. пережил множество катаклизмов. Временные усиления сменялись упадком, периодами междоусобиц и тотальных войн. Серия переписей населения с 155 до 2 гг. до н. э., учитывающих различные категории населения, дает ориентировочную численность Империи-63,5 млн. человек (60, с.61). Другие источники указывают на 50 млн. к середине II в. до н. э., что не меняет общего порядка величин и свидетельствует о масштабе государства. Уездная система, введение которой относится еще ко времени предыдущего такта (688 г. до н. э.
), свидетельствующая о косвенном усилении царской или ванской власти (62, с.22), продолжала развиваться. В результате долгого правления Старшей (Западной) династии Хань к I в. до н. э. Китай вырастает в мощное военное государство и становится опасным соседом. Отстаивая свою гегемонию над “шелковым путем”, китайские войска дошли до Ферганы, осуществляя карательные акции против кочевников на тех участках торгового пути, которые не были защищены Великой стеной, а, следовательно, подвергались постоянным грабежам. В 36 г. до н. э. китайцы предприняли поход в далекую Согдиану, предварительно подчинив себе западных Цянов. Все большее территориальное расширение требовало все более точных методов ориентации в пространстве. Развитое искусство составления карт дополнилось составлением звездных каталогов, изобретением компаса и бумаги. Время шестого такта в Китае отмечено также развитием математики, труды по которой были изданы в объеме девяти томов, а также истории, главным образом в лице Сыма Цяня. Претерпевали изменения и традиционные религиозные практики. Во 2 г. до н. э. человеческие жертвоприношения, вопрос о которых дебатировался сотни лет, были официально запрещены. После столь значительного усиления Империя вступила в полосу внутреннего ослабления, закончившегося дворцовым переворотом 8 г. Ван Ман, “похитивший” императорский престол, в 9 г. провозгласил себя императором новой династии. Начав правление с серии принципиальных хозяйственно-экономических реформ, Ван Ман был вынужден отменить часть нововведений уже в 12 г., ввиду ярко выраженного неудовольствия определенных слоев населения. Назревающую смуту подхлестнула катастрофа 11 г., когда в результате прорыва плотин на Хуанхэ русло реки изменилось, огромные площади были затоплены, люди и большая часть урожая погибли, начался голод. Народные волнения переросли в междоусобицу, развившуюся в гражданскую войну. Чудовищное по своим масштабам кровопролитие, поголовная резня по всей территории страны, возникновение движения “Красных бровей” и им подобных формирований привело к полной дезорганизации страны. Начиная с 18 г. борьба за власть и сведение счетов между отдельными ванами, вооруженными отрядами, группировками восставших и недовольных захлестнула империю. В 23 г. Ван Ман был убит. Время усобицы и междуцарствия, заканчивавшееся с падением династии Старшая Хань, коренным образом изменило взгляд самих китайцев на понятия “империя” и “государство”. Воцарение династии Младшая Хань, первым представителем которой стал возведенный на престол Гуан У-ди, открыло новые перспективы развития державы. Последствия внутренней войны для Китая были весьма ощутимыми: столичная область была разгромлена гидротехнические сооружения и каналы разрушены, оросительная система выведена из строя, торговые артерии подпали под власть кочевников, убыль населения исчислялась десятками миллионов. По разным источникам за почти что десятилетнее кровопролитие численность населения Китая упала с 52,88 до 16,9 млн. человек (49, т.1, с.59) или с 60 млн. в 2 г. н. э. до 21 млн. в 27 г. (26, т.3, с.136). В общем, численный порядок потерь можно оценить как 8/10 от прежнего населения китайской равнины (62, с.47).Однако достаточно быстро Китай оправился от последствий смуты. Население страны росло, к концу I в. оно составляло уже 40-50 млн. человек, императорская власть усиливалась, боеспособность армии росла. Китай восстановил свой контроль над торговыми путями, укрепил границы и повел успешные боевые действия против тюрок. К 48 г. китайцы одержали победу над сюнну (63, с.5) и, начиная с середины I в. можно констатировать тот факт, что Ханьская империя покончила с внутренними неурядицами (64, с.43). Уже к концу этого же века восстановленная империя заявила о себе как о достаточно сильном государстве, начался процесс кодификации конфуцианства и проникновения буддизма, сношения с Индией окрепли, посольства отправлялись во многие страны и принимались при императорском дворе.
Параллели
Если же отдельное явление иной раз и осмысливают спокойно, то все равно не достигают его границ, где оно связано с другими однородными явлениями, границы достигают чаще всего в отношении политики…
Ф. Кафка
Ряд фиксированных фактов всемирной истории при рассмотрении их в свете локальных тенденций развития тех или иных регионов наводит на мысль о явном параллелизме некоторых явлений. Нюансы личной истории на уровне очага цивилизации, отдельного государства, района или Метаочага причудливо резонируют при фронтальном рассмотрении ряда стран в конкретный промежуток исторического времени. Сходность явлений по времени появления и по функциональному содержанию не может не обратить на себя внимания; само же наличие подобных сходств очередной раз подтверждает органическую целостность истории большой длительности и внутреннюю взаимосвязь регионов как субъектов исторического процесса.
1. Между 3-м и 4-м тактами
При рассмотрении вторжения гиксосов в Египет, касситов в Вавилонию и ариев в Индию можно отметить ряд сходных черт.
Кочевые племена гиксосов, вторгшиеся около 1700 г. до н. э. в Египет, завоевали страну и положили начало правления своих династий. Максимального усиления гиксосы достигли к концу XVII в. до н. э. Около 1590 г. до н. э. они уже были вытеснены из Среднего Египта, а не позднее 1559 г. до н. э. их власть в Египте была ликвидирована.
Касситы, группа племен северо-восточной части Двуречья, вторглись в Вавилонию в 1741 г. до н. э. и к началу XVI в. до н. э. полностью подчинили себе страну. Касситские династии формально просуществовали до 1165 г. до н. э., причем принятие касситами языка и культуры Вавилонии свело на нет эффект инородности завоевателей.
Первые вторжения ариев в зону существования культуры Хараппы могут быть соотнесены со временем резкого ослабления последней, т.е. ориентировочно с 1750 г. до н. э. Дальнейшее формирование Индийского очага обуславливалось процессом заселения ариями новых территорий и колонизацией всей Индо-Гангской равнины.
В Китае 1766 г. до н. э. – традиционная дата победы племени шан над племенем ся – считается началом процесса установления гегемонии шан в Северном Китае. В дальнейшем последовало усиление власти династии Шан, закладка Аньяна и смена династического имени на Инь в конце XV- начале XIV в. до н. э.
Подобные вторжения извне радикально изменили военно-политические воззрения коренного населения завоеванных территорий. Практика наступательных боев и использование необходимой для этого техники из привнесенных становились перенятыми. Действенность стремительных передвижений, подкрепленная высокой боеспособностью малых мобильных отрядов, использование конного войска и колесниц были по достоинству оценены и взяты на вооружение. Результаты практического применения перенятого опыта особенно заметны в зоне Западного Метаочага. К ним относятся успешные завоевательные походы египетских фараонов и месопотамских царей в преддверии времени 4-го такта.
Последующие вторжения племен на территории очагов цивилизаций играли скорее роль информационно-хозяйственную, чем военную. Начавшись во времена 4-го такта, подобные вторжения не приводили уже к радикальному захвату власти и изменению тактики ведения военно-политической деятельности. Тем не менее, привнесение новых элементов как материальной, так и духовной культуры следует отметить кратким анализом последствий движения чжоусцев, ариев, хеттов и малоазийских племен.
2. Между 4-м и 5-м тактами
С 1122 г. до н. э. после битвы при Муе и разрушения государства Шан (Инь) на территории Китая с началом периода Чжоу начала формироваться система религиозно-философских взглядов, вошедшая впоследствии в историю религии и философии как система Чжоуских воззрений.
Время массированного вторжения ариев в Индию совпадает со временем создания основного корпуса гимнов Ригведы и может быть определено как 1200-1000 гг. до н. э. В свою очередь ведийское мировоззрение стало основной базой индийского духовного развития.
Вторжение арийских племен в пределы государства Митанни, оставившее языковые следы в текстах середины II тыс. до н. э., также повлекло за собой проникновение ранних текстов Авесты на территорию Ирана. Датировка Авесты, ставшей основной книгой зороастризма, может быть принята (при максимальном отодвижении возможных дат вглубь) как ориентировочно 1100 г. до н. э. (Елизаренкова, с.440), а время завоевания Восточного Ирана – не позднее XIV в. до н. э.
В Переднюю Азию киммерийцы принесли прогрессивную технологию обработки бронзы, а хетты – секреты железоплавильного производства. Учитывая тот факт, что хетты хранили свои секреты вплоть до разрушения своей державы, широкое распространение информации о железной металлургии следует связывать со временем сокрушения Хеттского государства “народами моря” около 1200 г. до н. э.
Вторжение малоазийских племен и племен Эгеиды (XIII-XII вв. до н. э.) привело к разрушению Хаттусы, Микен, Трои и завоеванию Крита. Халдейские племена начали проникновение в Вавилонию, принципиально новым религиозно-историческим явлением стало оформление семитских племен в государственном аспекте, повлекшее за собой возникновение и усиление государства Израиль (с XI в. до н. э.) под знаком разработки комплексных идей монотеизма.
К параллелям этого времени стоит также отнести и факт схожести воззрений египетского реформатора Аменхетепа IV (Эхнатона) относительно бога Атона и – с другой стороны – индийских религиозных деятелей на Брахму. В обоих случаях определяющей характеристикой был жар, лежащий в основе всего сущего. Факты наличия параллелей между ивритом и брахми, а позднее – между ивритом и письменностью Согда лишь укрепляют основания анализировать аналогичность двух систем религиозно-философских воззрений.
3. Перевороты 6-го такта
Ряд государственных переворотов в разных странах отмечает время 6-го такта. Наличие параллелей становится заметным при последовательном, хронологическом перечислении указанных событий, носящих очень близкие по форме черты.
В 88 г. до н. э. в Риме произошел т.н. сулланский переворот, приведший к установлению диктатуры Суллы. В 63 г. до н. э. заговор Катилины был направлен на организацию государственного переворота, который не удался. В 44 г. до н. э. заговор Брута и Кассия привел к свержению диктатуры Цезаря в Риме и убийству диктатора.
В 73 г. до н. э. в Индии произошло свержение Васудевой династии Шунга и основание династии Канва, вопреки законам варн.
В 8 г. в Китае произошел дворцовый переворот Ван Мана, похитившего престол и провозгласившего приход к власти я “новой” династии Синь.
В 12 г. в Парфии произошел государственный переворот Артабана, вследствие чего к власти пришла династия младших Аршакидов.
Таким образом, за сравнительно короткий срок произошли перевороты в крупнейших государствах, что говорит о некоторой общей тенденции. Определенная идентичность прослеживается также и в основных направлениях внешней политики Римской империи, преследующей цель создания Pax Romana, и Ханьской империи, строившей планы создания единого политического пространства на Дальнем Востоке, при условии безоговорочной гегемонии Китая.
Поиск исторических параллелей для детального анализа впоследствии может занять объем, приличествующий отдельной работе. В завершение беглого рассмотрения некоторых подобных аналогий можно указать еще на несколько нюансов. Явно прослеживается схожесть систем рекрутирования, связанных с обновленным территориально-административным делением в Китае и Византии времен 7-го такта. Фемная система и система военных округов, введенные из соображений военной необходимости, оптимально решали проблемы поставки новобранцев в армию.
Достаточно синхронное появление новых религиозно-философских систем также можно отнести к историческим параллелям. Неявная одновременность египетских религиозных реформ, формирования монотеизма, раннего зороастризма и ведических воззрений сменяется позднее почти одновременным бурным развитием еврейской мистики, буддизма, джайнизма, учения Заратустры, даосизма, греческой философии и конфуцианства (времена 5-го такта и позже). Следующий, 6-й такт отмечен одновременностью развития раннего христианства, манихейства, индуизма и митраизма. 7-й такт связан, прежде всего, с появлением ислама, разделением западной (папской) и восточной (православной) ветвей христианства и становлением мистического направления буддизма в Тибете.
7
такт. Возникновение Арабского халифатаПоступательное движение, ясно выраженное в пространстве, является лишь приближением к цели во времени.
А. Камю
Вне всякого сомнения, самым ярким событием седьмого такта стало появление ислама, успех нового вероучения, завоевания, связанные с его распространением и принципиальное изменение расстановки сил в мире, обусловленное агрессивной политикой первых мусульманских лидеров. Откровения Муххамеда за короткий срок с 610 по 632 гг. легли в основу религиозной и национальной арабской идеи, проведением в жизнь которой непосредственно занялись последователи, друзья и родственники основателя ислама. Формирование основ Корана, происходившее в Аравии в районе Мекки и Медины, сопровождалось подготовкой к вооруженной борьбе. Основой нового мировоззрения стали многослойные верования аравийских племен, прежде всего курейшитов, территориально связанные с храмовым комплексом Мекки. Мекка, незначительный городок западной Аравии, население которого не превышало и 10000 человек (Большаков, с.49), выделялась среди других подобных поселений расположенным здесь храмом Каабы. Бывшее языческое капище, место поклонения племен, где, как и в Иерусалиме до времени пятого такта находились идолы (Бартольд, т.6, с.87), число которых соответствовало числу представленных племен и по некоторым данным достигало 360-ти, стало центром консолидации приверженцев нового учения. Монотеистическая идея ислама, не игнорируя традиционные культовые святыни, выдвинула не первый план решение вопросов национальной общности арабов. Подобная идея в своем развитии оказалась настолько своевременной и действенной, что за четверть века кочевая Северная Аравия, долгое время жившая обособленно, приобрела исключительное политическое и историческое значение, а военные успехи первых халифов превзошли триумфы Римской империи. Столетия, прошедшие после гибели Западного Метаочага, создали определенный вакуум государственных структур в огромном ближневосточном регионе. Византия, в значительной степени использовавшая наследство Римской империи, постепенно становящаяся символом последнего образования, имеющего непосредственную связь с древней историей, территориально сокращалась. Возможности по сдерживанию активности молодых народов, осуществлявших постоянное давление по всей границе, были ограничены и все чаще принимали форму уплаты дани. Пышная архаичность державы Сасанидов, говорившая скорее о недолговечности страны, чем о ее мощи, была преддверием кризиса и упадка. Безликость Египта, слабость Армении, отсутствие претендентов на безоговорочную военную гегемонию предоставляло широкие возможности для создания новых структур на старых “исторических” территориях. Блестящие победы арабов не были обусловлены исключительной религиозной сплоченностью или фанатизмом первых мусульман. Теократическая форма правления, имевшая место при жизни Пророка, исчезла вскоре после его смерти и новая, достаточно светская форма организации, носила скорее черты варварства направленного в русло единой идеи. Современники первых арабских походов склонны были именовать мусульман язычниками (Гевонд, с.5, 129); что же касается основного источника идеи – Корана – то его вообще не знала основная масса завоевателей (Крымский, а, с.10).Более того, рассеянные по отдаленным провинциям военные формирования пополнялись воинами, не относящимися к религиозным кругам Медины, а потому не имевшими представления даже об обрядности ислама (Гольдцигер, с.63). Идея джихада появилась значительно позже, самыми сильными побуждениями арабов времен первых завоеваний служили материальная нужда и подогреваемая ею алчность.
Первоначальные завоевания времен седьмого такта характерны тем, что они практически ограничивались границами бывшего Западного Метаочага: территориями Египта, Двуречья, Палестинского переходного звена и Среднеазиатского переходного звена, для которого 7-й такт стал временем функциональной реализации и, следовательно, гибели. Египет, население которого по сравнению с временами расцвета уменьшилось почти втрое и составляло около 3 млн. человек (Козлов, таб.12), представлял из себя в начале VII в. конгломерат сельскохозяйственных населенных пунктов, число которых доходило до 20000 (Лависс, т.1, с.497). Исключительная слабость страны обусловила легкость ее завоевания и для персов в 616 г., и – позднее – для арабов. Западную границу зарождающегося халифата определили берберы, временно остановившие арабское продвижение к Карфагену.
В Междуречьи небывалый разлив Тигра и Евфрата в 628 г. и последовавший за катастрофой мор спровоцировали смуту, длившуюся около десяти лет. Развал оросительной системы служил одной из основных причин гибели Месопотамской цивилизации, под которой следует понимать совокупность территорий долины, традиций и исторического прошлого (Косамби, с.80). Ослабление государства Сасанидов как по естественным причинам, так и вследствие религиозных гонений, организованных зороастрийским жречеством, стало поводом для арабов начать военные действия против персов. Уже в 633 г. отряд завоевателей, численностью не более 18000 человек двинулся в Месопотамию. Ослабленное войнами с Византией и внутренней нестабильностью, персидское государство не смогло дать достойный отпор захватчикам. Потеряв Вавилонию, имевшую с экономической точки зрения стратегическое значение и приносившую персидскому царю 1/3 доходов (Бартольд, т.7, с.246-247), персы отступали, проигрывая арабам одну битву за другой. Все новые отряды завоевателей вторгались на территорию державы Сасанидов. Разгром некогда сильной страны стал неизбежен. В 648-650 гг. арабы взяли приступом Персеполь – укрепленный религиозный центр Сасанидов, чем завершили свою восточную кампанию. Члены правящей династии бежали через Мерв на восток, зороастрийцы рассеивались или принимали ислам. Арабский халифат утвердил свои границы в восточной части Иранского нагорья и получил возможность развить завоевания на востоке вплоть до долины Инда, Согдианы и Ферганы.
Если в начале VII в. первые завоевания мусульман не внушали крупным державам особого опасения ввиду малочисленности вооруженных сил арабов, то к середине века стало ясно, что ислам способен не только “встряхнуть” старый мир, но и дать некое новое направление в истории. В 637 г. войска Омара вступили в Иерусалим. Не удовлетворившись подчинением себе юга Палестины, арабы продолжали движение на север, пока не столкнулись с зоной жизненных интересов Византии. Продолжительные военные действия между византийцами и арабами, среди которых даже были попытки захватить Константинополь с моря (одна из них датируется 672 г.), завершились тридцатилетним миром, заключенных на весьма выгодных для Византии условиях.
Наряду с победоносным движением арабов-завоевателей и успехами ислама, в который обращались миллионы жителей покоренных территорий, кризис зрел в самой структуре халифата, который по духу был скорее старо-арабским, чем муххамеданским. Пророк, не оставивший после себя никаких указаний относительно правил наследования власти, подготовил почву для будущих междоусобиц. Омар – реальный основатель халифата – был убит в 644 г., Осман – в 656 г., после чего вспыхнула первая междоусобная война с отпавшей Аравией, которая оказалась кровопролитнее войн с Персией и Византией. Факты разгрома Медины мекканцами и Мекки – мединцами, повторение междоусобицы в 680-699 гг., в которых мятеж и безначалие как доминанты арабского духа взяли верх над “общей” идеей. Реакция принципа старо-языческого против принципа мусульманского (Крымский, а, с.142) оказалась ужасна и неумолима. Постоянные споры относительного устной части Корана между разношерстными войсками, смещение первоначальной доктрины ислама как “отрицания мира” в сторону доктрины завоевания и подчинения мира (Гольдцигер, с.26) подточили недолговременное единство мусульман. Появление еретиков – буидов в вечно смутной Мидии и развитие сектантского движения, обусловленного привнесением по ходу обширных завоеваний элементов иных религий и культов, раскололи единый лагерь завоевателей. Внутренний раскол завершился, в конечном счете, религиозным переворотом аббасидов.
Многое говорило о примитивизме арабов в вопросах организации государственных структур и об отсутствии должного опыта в управлении обширными территориями. Экономическое невежество и неумение стратегически решать хозяйственные проблемы привели к неуклонному падению благосостояния Месопотамии. Отсутствие практики закладки новых городов, ввиду неумения их политической и хозяйственной организации, ибо собственно арабских городов не существовало до развития мусульманства (Бартольд, т.7, с.250-251), приводило к упадку ремесел преимущественно сельскохозяйственной ориентации завоеванных территорий.
Закон 700 г. об ограничении возможностей перехода в ислам, преследующий в первую очередь решение чисто экономических и финансовых проблем, стал точкой окончательного разрыва арабов с теоретическими основами учения Муххамеда. Желание утвердить законодательно границу между “верными” и “неверными”, что давало стабильный доход и удобный повод для начала военных действий без всякой на то политической причины, возобладало над идеями раннего ислама. Арабский халифат, пройдя фазу создания первоначальной структуры во время седьмого такта, продолжал развитие, обосновывая доктрину джихада. Культура халифата представляла собой фантастическую смесь частей персидской иудейской, старо-арабской, египетской и византийской культур. Варварское сегментное заимствование создавало постепенно раннюю синтетическую форму арабской культуры. Вообще, в VII в. синтез еще не был свойственен мусульманству-силе только разрушительной, но обладающей огромной жизненной энергией (Щербатской, с.255).
Византийская империя вступала в седьмой такт, избавившись от довлевшего над ней призрака Римской империи. Иллюзии, связанные с возможностями реставрации мирового господства, умерли по окончанию правления Юстиниана (527-565). Военные походы в Италию, Испанию и Северную Африку поставленных задач возврата римских территорий не решили. Опустошив казну, обострив вражду между Византией и Италией, ослабив государство, Юстиниан в то же время проигнорировал решение восточных проблем. Усиление государства Сасанидов грозило потерей Палестины, Сирии и Египта, а также угрожало самой столице – Константинополю. Новое положение требовало от империи разработки новых принципов хозяйствования, не копирующего старые образцы. В культурном отношении Византия, чей государственный язык был греческий, а религия – христианство православного толка порвала все нити, связывавшие ее с языческим и раннехристианским Римом. Традиция, будучи более живучей, чем государства, продолжала именовать византийцев римлянами. Однако того страха, который вызывала у рядом живущих народов Римская империя времен своего величия, Византия не вызывала. Славяне почти полностью захватили Балканы, Сасаниды, получавшие дань от Византии в обеспечение мира, прилагали усилия к поддержке оппозиционных движений внутри империи, делая ставку на несториан. Границы, незыблемость которых оспаривалась соседями, менялись и отдельные территории, формально входящие в империю, могли игнорировать мнение Константинополя. Общий кризис достиг предела со вступлением на престол Фоки, увеличившего выплаты потенциальным агрессорам-соседям и организовавшего усобицу в столице. Воцарение вслед за этим Ираклия, вознамерившегося проводить политику сохранения имеющегося без попыток каких-либо завоеваний, затормозило сползание страны к краху, но не отвело ударов извне.
В 614 г. без долгой борьбы персы захватили Иерусалим, ограбили христианские храмы и позволили иудеям, озлобленным репрессиями против них и несториан, начавшимися при Фоке и продолжившимися при Ираклии устроить резню христиан, что стало своеобразным ответом на принудительное обращение в христианство иудеев Сирии. Рознь в стенах Святого города продолжалась и после: византийцы, восстановив свои права на Иерусалим, выселили иудеев за пределы города. В 616 г. персы захватили Египет. Территория империи катастрофически уменьшалась. Внешнеполитическое состояние, осложненное внутренним кризисом, четко описано современником – Исидором Севильским в начале VII в. “...славяне отняли у римлян Грецию, персы Сирию, Египет и многие другие области” (Успенский, т.1, с.659). Действительно, успехи персов в войне с Византией были угрожающими: войска дошли до Халкидона и угрожали Константинополю. Император Ираклий был вынужден думать даже о переносе столицы в Карфаген. Однако город не пострадал, Византия входила в полосу относительного усиления. Введение в Восточной империи фемной системы как особой организации провинций, приспособленной под военные нужды и изменившей порядок отбывания воинской повинности, дало возможность правительству сформировать боеспособную армию, усиленную союзниками из числа малых племен. Последовавшие вслед за этим войны Византии с Персией 619-628 гг. закончились миром в пользу Византии, хотя военные действия велись с переменным успехом. Стремясь отвоевать у зороастрийцев главную христианскую святыню, представляющую из себя кусок дерева “в локоть длинной, часть того креста, на котором Христос добровольно принял смерть” (Прокопий, т.2, с.82), византийцы овладели Ганзаком – одним из главных святилищ и святынь Ирана и, мстя за Иерусалим, разрушили тамошний храм (Крымский, с.129), вслед за чем последовало истребление святилищ огнепоклонников в Фиварме (Успенский, т.1, с.687). В то же время, в 626 г. войска аварского кагана с Балкан и персы из Азии осадили Константинополь, но взять крепость не смогли. Уже в следующем, 627 г., византийцы нанесли поражение войскам Сасанидов в битве под бывшей Ниневией. Седьмой такт заканчивался для Византии достаточно благополучно. Перемирие с арабами было подписано, а угроза со стороны персов исчезла с падением персидского государства. Усилия власти направлялись на подавление внутренней анархии, грозившей неустойчивой стабильности империи.
Государство Сасанидов, история которого во время седьмого такта была достаточно освещена при рассмотрении событий, связанных с историей арабских завоеваний и войн Византии, было уничтожено. Среднеазиатское переходное звено выполнило свою задачу, пространство для ислама было расчищено. Зороастризм как государственная религия в своей финальной стадии развился до изощренного церемониала, громоздкой догматики и сложной системы сохранения чистого священного огня, для чего были изобретены походные подвижные алтари, которыми снабжались армии (Прокопий, т.2, с.171). Поздний зороастризм терял связи со своими корнями, среднеперсидский язык постепенно сменялся новоперсидским – фарси, что значило отмирание сакрального языка Авесты (Дорошенко, с.37-38). Ряд нововведений под влиянием маздакизма, в частности – об общности жен, и мелочные предписания жречества вызвал неоднозначные реакции в стране и усилил состояние латентной смуты. Исключительная пышность и блеск двора в последние годы существования государства Сасанидов сменились разгромом, изгнанием, развалом многоступенчатой системы культовых отправлений и религиозными гонениями. Основное население страны массово переходило в ислам.
VII в. в Европе был полон смут, распрей, становлений и разрушений различных государственных систем, характерных для молодых, в недалеком прошлом варварских образований. Период, который условно можно назвать “многоцарствием”, был обусловлен формированием варварских королевств и завершается с возникновением последнего из них – королевства лангобардов. Завершившееся переселение народов исключило динамическую стабильность Европы, свойственную ее структурам в прежние времена. На смену динамике племен приходила статика молодых государств, определяющихся территориально и организационно. Славяне осели на Балканах, лангобарды нашли способы сожительства с итальянцами. Многолетняя рознь остготов, вестготов и вандалов, определяемая родовыми конфликтами и религиозными воззрениями, среди которых выделялись арианство и ортодоксия, к концу VII века практически затихла. Наследие Рима сходило на нет с исчезновением муниципального режима в Италии. Вырождение понятия сената провоцировало рождение практики именования императором герцогов Рима, Неаполя и Венеции. Насилия, ставшие символом века, наложили свой отпечаток на весь процесс образования и развития королевств. Исчезали остатки общественного римского устройства – система государственных налогов и денежное хозяйство. Национальное сознание европейских народов развивалось среди смут и династических потасовок, что стало в дальнейшем корнем подспудных процессов, приведших через много сотен лет к проявлениям местных форм “нового варварства”. Характерной чертой становления европейского исторического организма стали усобицы второй половины VII в., когда рода воевали между собой, разоряя центральные богатые районы и утрачивая власть над пограничными.
В 613 г. Клотарь II выделился как властитель всего франкского королевства. Появлением лангобардского законодательства был отмечен 643 г. Папа Григорий Великий, правивший до 604 г., стал впоследствии символом начала нового папского Рима (Лависс, т.1, с.260), характер которого можно оценивать как тяготеющий к созданию теократического государства. Распад франкского государства, пришелся на время седьмого такта. Политически он был связан как с упадком линии Меровингов и выдвижением на первый план династии Каролингов, а экономически – с исчезновением последних следов римского денежного хозяйства. Беззаконная практика местной чеканки серебряной монеты (Лампрехт, т.1, ч.2, с.369) внесла свой весомый вклад в хозяйственный хаос 638-687 гг. Церковь также не избежала разброда. С одной стороны, сформировавшаяся папская власть обладала всеми задатками главенства в западном христианском мире, с другой – епископальное устройство Европы приходило в упадок, о чем свидетельствует отход от практики созыва синодов. Выплачивание папами дани остготским королям, прикладывающим усилия к упрочению папства, длившееся до 680 г., выплаты лангобардам, политика отделения от Константинополя и неуклонный рост папских земель и доходов (Лозинский, с.46-47) – все говорило о создании новой государственной структуры, возглавляемой папским престолом.
7-й такт в Индии определялся, прежде всего, появлением и усилением государства Харши, почти полностью повторившего границы государства Гуптов. Завоевав различные по своему историческому статусу территории и искусственно объединив разномастные народы, руководители державы продолжали успешную завоевательную политику вплоть до ощутимого военного поражения произошедшего в 634 году. Могущество государства постепенно сходило на нет и оно просуществовало до 647 года, теряя и политическое влияние, и территории. По мнению некоторых исследователей это время стало переходным и для истории Индии (Кравцова, с.489), и – в целом – для истории отношений Индии с Китаем. В 641 г. Харша отправил официальное посольство ко двору китайского императора, не придававшего, впрочем, особенного значения связям с недолговечными индийскими государствами. К VII в. относится также максимальное усиление государства Чалукья в Средней Индии (609-642 гг.) и империи Паллавов в Южной Индии (625-645 гг.) (Синха, с.107, 110-111). Государство Магадха, о котором часто упоминают как о владениях поздних Гуптов, просуществовав до конца VII в. практически исчезло с политической карты Индии. Только с VII в. появляется возможность реальной датировки индийских династий, прежде всего – Чалукья и Паллавов. Ранние династии, среди которых Маурья, Гупта, Пупьябхути, Пала и др. не поддавались достоверной исторической датировке (Синха, с.426-428). В общем,7-й такт в Индии отмечен упадком торговли, сокращением использования металлических денег, почти полным отсутствием реального эквивалента в виде золотых монет (Шарма, с.437). Буддизм, проникающий все дальше на восток и на север, на территории Индии стал подвергаться активным гонениям, вызванным стремительным развитием и пропагандой системы индуизма. Гонения, перерастающие в репрессии, своего рода “великая реакция против буддизма” (Барт, с.103-104), отмечена на всей территории Индостана разгоном буддийских общин, разрушением или осквернением храмов, уничтожением святынь (Косамби, с.185). Несмотря на религиозные распри, широкое развитие получили точные науки и, прежде всего математика. Формирование позиционной системы счисления и введение ноля как знака, которому придавался чуть ли не мистический смысл, произвело революцию в счете. Дальнейшее развития получила индийская медицинская анатомия. Развитие астрономии и связанной с ней мистики привело к появлению первого фундаментального труда по астрологии собственно индийского происхождения (Шарма, с.336).
В середине VII в. Индия ощутила все возрастающее влияние арабов и постоянное давление на западные границы. Организовав морские походы, арабы начали методичное ограбление западных берегов полуострова, однако не могли прорваться по суше на территории, лежащие к востоку от Инда, что отсрочило мусульманское вторжение в Индостан более чем на 200 лет.
Китай вступал в VII в., будучи на подъеме как политически, так и экономически. Единство страны было восстановлено еще при династии Суй, после свержения которой в 617 г. на престол была возведена династия Тан. Подлинный расцвет страны сопровождался стратегическими замыслами правителей. О нарастающей мощи Китая говорило увеличение сельскохозяйственных площадей и строительство новых каналов, среди которых был и т.н. Великий канал, а также склонность к политике тотальной экспансии. Правительство употребило войска для скорейшего осушения болот и ввело официальную единую денежную единицу (ИК, с.70). Процесс политического укрепления отразился на оживлении внешнеполитической деятельности. В 607 г. при дворе было принято посольство от всей Японии, в 641 г. – из Индии. Внутренняя стабильность позволила организованно преодолеть последствия очередного бедствия, связанного с разливом Хуанхэ в 612 г. Пятидесятимиллионный Китай становился самой сильной восточной державой. Политика империи Тан, нацеленная на установление абсолютной китайской гегемонии в пределах Восточного Метаочага, неизбежно приводила к необходимости ведения обширных военных действий, захвату новых территорий и подчинению своему влиянию ближайших соседей. В 629 г. китайцы сокрушили Восточно-тюркский каганат, а в 657 г. та же участь постигла Западно-тюркский. Часть территорий отошло к Китаю, часть некоторое время удерживалось вторым Восточно-тюркским каганатом. Области к северу и к югу от Тянь-Шаня подчинились Китаю, тангуты и тогонцы были сломлены. Граница Империи достигала Тибета, с которым как с сильным и опасным противником было заключено соглашение о мире. За исключением западных границ, постоянно тревожимых тибетцами, окрестности Поднебесной развивались спокойно. Даже прорыв тибетских войск, нарушивших договор о мире, к столице Китая не мог остановить стремительного развития страны. Разгром японского флота у побережья Южной Кореи в 663 г. сделал Китай полновластным хозяином Восточно-Китайского моря. Осуществляя развернутое наступление одновременно на юге и на севере, Китай организовал поход в независимую Корею, мобилизовав для этой цели около 1 млн. человек, и в 668 г. присоединил к своим владениям северно-корейское государство Когуре.
Подобная военная активность требовала четкой системы рекрутирования, для чего страна была поделена на военные округа, число которых к середине VII в. доходило до шестисот. Государственные нововведения нашли свое отражение в законодательстве, названном позднее “Танским кодексом”. Кодекс стал отражением времен национально-политического единства и комплексного расцвета страны. Внутренние и внешние потребности государства привели к расширению старых производств и развитию новых. Началось производство бумаги в промышленных объемах и печатание с досок ксилографическим способом, что резко увеличило тиражи изданий, в частности – классических трудов по математике.
Несмотря на широкое распространение буддизма и даосизма, конфуцианский канон, ставший основой развитого культа предков, накладывал заметный отпечаток на другие религии, философские воззрения социальные теории. Конфуцианцы, которых упрекали в тайном атеизме (Мюллер, ч.1, с.68), оказывали реальное административное давление на религии, которые считали оттенком суеверия. Попеременная близость ко двору даосских, буддийских и конфуцианских учителей вызывало различное официальное отношение к этим учениям. Так, например, с 631 г. даже даосам было предписано почитать родителей (Иакинф, т.1, с.68). В масштабах страны, почувствовавшей преимущества единства, начинался процесс нивелировки общества по “общекитайскому” образцу, в создание которого все больше и больше вносили усилия конфуцианцы. Уже с 701 г. в Китае устраивались ежегодные торжества в честь Конфуция (Штейн, с.24). Наряду с религиозным, политическим и экономическим подъемом в Китае начинают бурно развиваться искусства, особенно живопись и поэзия. Увеличение объемов торговли и оживление как старых сухопутных караванных путей, так и новых, проложенных преимущественно по рекам и по морю, шло не только за счет сношений с ближайшими соседями, но и вследствие налаживания прочных торговых связей с дальними партнерами, из которых основным, несомненно, была Византия.
Значительно позднее, к середине VIII в., когда у границы Восточного Метаочага китайцы столкнулись с арабами, остановив мусульманское продвижение на восток, торговля Поднебесной значительно расширилась, благодаря появлению нового партнера в лице Арабского халифата и стран Центральной Азии, для которых арабы служили посредниками в получении китайских товаров.
“Новое варварство”
Напрасно властитель десяти тысяч колесниц, занятый собой, так легкомысленно смотрит на мир. Легкомыслие разрушает его основу, а его торопливость приводит к потере опоры.
Лао-цзы
Седьмой такт, закончившийся относительной стабилизацией Византии, расцветом Китая, разработкой первоначальной доктрины джихада в среде мусульман, религиозными гонениями в Индии и оформлением папской власти в Европе, изменил не только пространственное осознание исторических процессов, но и временные масштабы. Обширные завоевания, совершаемые не только развитыми странами, но и достаточно примитивными народами, показали тактическую действенность стремительной агрессии. Древний дух кочевничества, поиск пропитания охотой и, позднее, разбоем и грабежом овладевал народами, не имеющими многовекового опыта городской государственной жизни. Обширные территории, подчиняющиеся единому центры, были развиты неравномерно, в военном отношении по-разному сильны, что давало возможности осуществлять набеги на отдаленные провинции, не опасаясь быстрого отпора. Успехи арабов, которые малыми силами сокрушили персов и подчинили Египет, кочевых тибетцев, регулярно опустошавших западные пределы Китая и славянских отрядов, грабивших европейские области Византии, сыграли свою роль в формировании более позднего, “нового варварства”, время которого совпала с промежутком между 7-м и 8-м тактами.
Варварство, живущее динамичным грабежом, при отсутствии корневой культуры характеризовалось чрезвычайным избытком жизненной энергии. Военные же успехи в значительной степени были обусловлены системой рекрутирования, при которой процент воинов от общего числа людей был значительно выше, чем у стран, ведущих стационарное хозяйство. Началом движения новых варваров можно считать перерождение идеи арабского завоевания, Великое переселение народов и повышение активности народов, сходных с викингами, относящееся к первой половине VIII в.
В 751 г. арабы, расширяя зону своих завоеваний, столкнулись с китайцами в районе Кашгара – на границе Восточного Метаочага. Разграбив Сирию, захватив Дамаск, получая с VII в. выкупные суммы от Византии (Успенский, т.1,с.861), захватчики были уверены в своем превосходстве. Привыкши обирать население захваченных территорий, мусульмане, окрыленные успехом, предъявили ультиматум Китаю, потребовав уплаты дани женщинами (Гевонд, с.25-26). Подобная практика, относящаяся к древнейшим временам, была известна со времен завоевания Палестины и была бы естественной для древнего Китая (Георгиевский, б, с.24). Однако в VIII в. подобное требование говорило о варварстве завоевателей. Ориентация на примитивные формы грабежа, практиковавшиеся арабами в Средней Азии, приводила к отсутствию возможностей для военного противостояния. Тактика наступательных войн и дерзких рейдов по незащищенным тылам отходила в прошлое. Одолеть китайцев арабы не смогли и, будучи остановлены, прекратили расширение халифата в восточном направлении, довольствуясь торговыми отношениями. Поставив военную добычу во главу угла своей внешней политики и закрепив форму ее раздела в Коране (Климович, с.47), мусульмане принялись за фронтальное ограбление всех соседствующих с ними территорий. Грабежи участились в Средиземноморьи. Так как Византия закрывала собой проход в Европу, исламиты принялись за покорение Северной Африки. В короткий срок сопротивление берберов было сломлено, после чего орды искателей наживы устремились через Гибралтар в Испанию. Подчинив себе всю территорию до Пиренеев, ставшую впоследствии Кордовским халифатом, арабы произвели попытку захвата территории франков, двинувшись на Париж, однако в битве при Пуатье были остановлены и отброшены назад на юг.
На севере, в Скандинавии, набеги викингов терроризировали население прибрежной зоны Западной Европы. Эффективность флота способствовало совершению дальних походов норвежцами и датчанами, проникавшими в Черное море, к берегам Византии и в бассейн Средиземного моря. Викинги, колонизируя шотландские острова, заняли частично побережье Ирландии и в 793 г. начали атаковать Англию, нанеся удар по Линдисфарну – центру кельтской церкви с 635 г. и своеобразному центру культурного возрождения в Нортумбрии. Позже началось завоевание Исландии и Гренландии, корабли викингов достигли побережья Северной Америки, базовые военные лагеря выросли в устье Луары, отдельные отряды проходили через Гибралтарский пролив. К концу IX в. походы ради грабежа начинали уступать место заселению и подчиненных территорий. Колонизация сменяла регулярное ограбление. Движение викингов стало затихать к концу XI-началу XII вв. отчасти в связи с началом европейского движения крестовых походов, отчасти в связи с христианизацией скандинавов.
Хазары, полукочевой тюркский народ, обособившийся в 651 г. после падения Тюркского каганатами под ударами Китая образовали к концу VII в. Хазарский каганат, объединивший тюркоязычных кочевников и болгарские племена, кочевавшие в Приазовье. Позднее, отступая под натиском арабов, хазары объединились с племенами аланов. Потеряв контроль над областями, примыкающими к Кавказу, хазары были вынуждены переселиться в Подонье. Сменив варварский характер существования, чему способствовало принятие правящей верхушкой иудаизма, на государственную организацию, хазары подверглись натиску печенегов, вытеснивших венгров из заволжских степей и к X в. до предела ослабивших Хазарский каганат. В 965 г. каганат пал под ударами Руси, которая в свою очередь до 1036 г. вела войны с печенегами, пока не заставила откочевать их на Дунай.
К общемировому процессу развития нового варварства следует отнести и серию грабительских крестовых походов. Достаточность аналогий между “цивилизованным” рыцарством и “примитивным” разбоем позволили отнести к одному и тому же процессу “набеги норманнов, сарацин и венгров, крестовое движение” (Барг, с.168). Войны, имеющие в основании своем интересы папства, стали нередки в Европе с тех пор, как под предлогом сохранения неприкосновенности папских владений франки вторглись на территорию Италии и в 754 г. разгромили войска лангобардов. Лангобардский король после недолгого сопротивления был вынужден отдать папе не только города, бывшие ранее византийскими владениями, но завоеванные лангобардами – Равенну, Римини, Урбино и др. Так создалась Папская область, государство пап. Новая идея освобождения Гроба Господня была подобна мусульманской идее борьбы с “неверными”. Вторжение крестоносцев в Палестину и организация военных государств на территории, контролировавшейся арабами, обусловило дальнейшее обострение розни христиан и мусульман. Нежизнеспособные герцогства крестоносцев пали под ударами арабов. Только в Палестине потери европейского рыцарства составили около 1 млн. человек. По ходу движения на восток армии крестоносцев опустошили и ослабили Европу, прокатилась волна погромов еврейских общин в Германии и Франции, активизировались венгерские разбойничьи отряды. Своеобразная европейская “привычка к войне” (Успенский, а, с.3, 47), выросшая из многолетнего права частной войны, установившегося повсеместно, а также опыт постоянного выяснения отношений между сеньориями, явилась весомым фактором обусловившим разгром Византии христианскими войсками Европы. Образование Латинской империи вместо Византийской осуществилось при полном поощрении папской власти. Подобное решение имело под собой все основания, будучи обусловлено историей развития отношений между Константинополем и Римом. Неприязнь, которую питали друг к другу византийцы и европейцы, выплеснулась наружу в эпоху крестовых походов, а желание Рима не только сокрушить религиозный авторитет православия и греко-язычной культуры, но и завладеть христианскими святынями, хранящимися в храмах Константинополя, привело к оправданию идеи “святого грабежа”. Византийцы называли латинян грубыми нахалами, крестоносцы именовали греков не иначе как трусами и лжецами (Лависс, т.2, с.281). В результате разграбления огромного города, христианские святыни были переправлены в Рим, а разоренная Византия смогла восстановиться в прежнем статусе только после 1261 г. Восточная кампания европейского христианства завершалась бесславно. Салах ад-Дин нанес поражение крестоносцам, отвоевав Иерусалим, в 1291 г. мусульманам была сдана крепость в Акко. Крестовое движение за веру было перенесено в саму Европу. Борьба с катарами, завершившаяся лишь к XIV в. и походы против Лангедока, участники которых приравнивались к освободителям “гроба Господня” (Лозинский, с.127) завершала наиболее яркий период европейского нового варварства.
Руссы, начав обширные военные походы с целью грабежа и установления зон влияния с вторжений в закавказские владения персидского царя Хосрова, еще в середине VII в., продолжили подобную политику относительно Византии. В 860 г. поход на Византию едва не завершился взятием Константинополя, подвергшегося осаде русского войска. В 907 г. русское войско вновь достигло стен столицы Византии, в 941 и 944 гг. князь Игорь вновь угрожал византийцам, вынудив империю на новый договор с Русью. В 971 г. византийцы нанесли поражение славянам, но уже в 1043-1051 гг. Русь расторгла дружеские отношения с Византией и порвала церковную связь с константинопольским патриархом. Образование Ливонского (1202 г.) и Тевтонского (1226 г.) орденов в Прибалтике обострило столкновения на северо-востоке Европы, однако разгром шведских войск в 1240-1242 гг. русской армией прекратил западноевропейскую экспансию на восток.
Пожалуй, наиболее впечатляющих успехов новое варварство добилось в лице монголов. Гигантские территории Евразии были подчинены им и платили дань. Завоевание, начатое Чингиз-ханом, продолжили многочисленные Чингизиды. Территории Киевской Руси подчинились монголам, образовавшим структуру Золотой Орды, Китай и Тибет под властью Хубилая именовался империей Юань, в Передней Азии монголы контролировали Румский султанат, отряды, действующие организованно и разрозненно проникали в Индокитай, пытались ворваться на территорию Индии, проникали в Европу, на Балканы, в Египет. Под фактической или номинальной властью монголов оказались территории практически всех азиатских стран (исключение составляли Индия и Аравия). Европа стояла перед угрозой дальнейшего продвижения монголов, сравнимого лишь с движением Аттилы. Византия удерживала Босфор и Дарданеллы, прикрывая Балканы от вторжения, арабы сдерживали монгольское продвижение в Палестине, не давая им продвинуться к Суэцу и Египту. Монгольское господство в Азии, начавшееся в 1243 г., было, по сути, непрерывным ограблением. Даже арабские грабежи и хищническая податная система не нанесли в свое время такого вреда, как правление монголов и погромы, организованные сельджуками, начиная с момента их усиления- с 1036 г. (А.Мюллер, с.245). С наступлением XIV в. новое варварство пошло на спад. В 1307 г. монголы уничтожили последнего сельджукского сутана, в 1299 г. попытки монголов взять приступом Дели не увенчались успехом, в 1350 г. монголы потеряли контроль над Китаем, в 1381 г. русские войска прервали безмятежное правление Золотой Орды. Время восьмого такта стало временем последних варварских походов, к числу которых следует отнести грабительские завоевания Тимура.
Тимур, который считал себя наследником монгольских ханов и главным представителем монгольских традиций (Бартольд, т.6, с.47-51), превзошел в жестокости своих предшественников. Основной зоной деятельности его войск стала Средняя Азия. В 1379 г. был взят и разорен Хорезм, в 1388 г. Хорезм вновь подвергся завоеванию, кроме того войска Тимура сравняли с землей Ургенч. В 1398 г. азиаты вторглись в Индию и захватили Дели, окончательно подорвав жизнедеятельность Делийского султаната. Тимур, породнившийся с Чингизидами и принявший мусульманство, рассматривал родственные и религиозные вопросы с точки зрения военной стратегии. В конце XIV в. его армия разгромила Золотую Орду, а в 1402 г. в ходе азиатского похода, Тимур нанес поражение турецкому султану, ненадолго восстановив эмираты по образу Румского правления. Лишь смерть Тимура в 1405 г. отвратила готовящийся им поход в Китай.
Новые варвары в отличие от своих ранних предшественников уже имели флот и широко его применяли. Уничтожение арабского флота под Константинополем, благодаря чему Византия отразила массированное наступление мусульман, в значительной степени определило серьезное отношение воюющих к новейшим военно-техническим достижениям. Для осады городов применялась современная техника, позаимствованная у завоеванных государств. Кроме того, искусно совмещая приемы дипломатии с чисто варварским коварством, захватчики умели разжигать рознь между своими будущими жертвами для ослабления и бдительности правителей, и боеспособности армий. Характерной особенностью стал рост численности войск, участвующих в военных операциях. Если, например, Чингиз-хан в начале своего правления располагал не более чем 100 тыс. бойцов, то позднее численность только одного монгольского войска, подошедшего к Дели, оценивалась в 200 тыс. человек (Синха, с.167). В процесс активизации нового варварства вкладывали свою лепту все: крестоносцы, заключившие договор с турками для сокрушения Византии и Византия, договаривавшаяся с турками для успешного отражения христианских орд; сельджуки, распространившие зону своих грабежей от Византии до Индии и монголы, разграбившие эмират сельджуков. Мусульмане, ведущие войну с неверными и не пренебрегающими внутренними войнами, европейские князья, воюющие между собой, и правительственные коалиции в Константинополе подтачивали силу государств. Золотая Орда, грабящая Русь и русские князья, пользующиеся услугами монголов для решения своих династических и территориальных споров опустошали территорию Среднерусской равнины и черноморские владения византийских императоров. Хазары, стимулировавшие своим спросом поставку рабов – добычу русских князей, осуществлявшие давление одновременно и на Русь, и на печенегов. Арабы Кордовского халифата, тревожили набегами южную границу франков, Чингизиды воевали между собой за сферы влияния в Азии, скандинавы выясняли на поле боя свои права на завоеванные территории. Государственная политика зачастую не отличалась от алгоритма поведения, присущего “новому варварству”. Французские короли рассматривали возможности союза с монголами для овладения землями духовных орденов, а монголы, желающие сломить сопротивление египетских мамелюков, искали возможности прибегнуть к помощи европейских войск. Массовая резня, уничтожение и угон мирного населения, разрушение городов, ограбление караванов и торговых флотилий стали обычным явлением, не выходящим за рамки нормы поведения. Образование варварских правительств, прорывы на еще не завоеванные территории, дерзкие налеты, рейды по тылам соседей и союзников, сколачивание недолговечных военных блоков, предательства, нарушение перемирий – все подобные факты составляли основную массу событий во времена расцвета нового варварства. Дикая энергия искала выхода и находила его только в постоянной войне. Консолидация отсутствовала, каждым рассматривалась не более чем собственная возможность решения конкретной тактической задачи. С наступление времени восьмого такта размах варварства пошел на убыль, сменившись в Европе активным национальным самоопределением стран, а на Востоке – процессами, сопутствующими гибели Восточного Метаочага. Что же касается Средней Азии, последнего оплота варварства, то лишь при потомках Чингизидов, Тимура и первых сельджукских султанов созидательная деятельность получила перевес над разрушительной (Бартольд, т.6, с.195).
8 такт. Гибель Восточного Метаочага
Воспоминание связано с новизной, отрицающей доктрину и неуклонно усиливающейся с ходом времени, вплоть до того далекого цикла, когда индивидуум предвидит свою судьбу и решает действовать иначе.
Х. Л. Борхес
По мере приближения рассматриваемых событий к настоящему времени нарастает лавина фактов и анализ всех частностей становится невозможен. Развитие каждой исторической ситуации во времена, когда неизмеримо выросло количество источников информации – от археологических данных до письменных свидетельств – может стать темой отдельного повествования. В отличие от древних времен, когда датировка событий была затруднена различными формами счисления времени и невозможностью проверить достоверность конкретного факта, используя косвенную информацию, новые времена отличаются и точностью дат, и обилием событий. Естественная погрешность, уменьшающаяся по мере приближения события к наблюдателю, начиная с V в. до н. э. практически сводится к нулю, а резкое увеличение количества высокоорганизованных исторических структур обуславливает объем информации, пригодной для анализа. Начальные этапы истории, подвергнутые рассмотрению, анализировались с точки зрения основных качественных изменений внутри исторических систем разного уровня сложности, что исключало превалирование достаточно ярких, но кратковременных процессов, над функционально значимой канвой происходящего. Растущее количество событий вуалирует основные тенденции исторического развития и требует учета эффекта аберрации близости взамен учета ранее эффекта аберрации дальности как необоснованного завышения или занижения значимости события в функции от удаленности (приближенности) его по времени от наблюдателя. Сортировка же фактического материала, которая может быть оспорена в любом случае, в условиях лавинообразного нарастания объемов информации до предела усложнена. Учитывая тот факт, что сортировка сама по себе имеет всегда субъективные предпосылки, даже когда изложение уплощается до сухого перечисления череды фактов или общего обзора последовательности происходящего, стоит признать, что статус весомости или важности того или иного события зависит от видимого или постулируемого смысла, лежащего в основе рассмотрения (Зиммель, с.117).
Осветить события восьмого такта (XIV в.) в рамках этой работы возможно лишь в общем. Разрушение Восточного Метаочага, а с ним и суммарно системы действующих Метаочагов, национальное становление Европы и начало бурного процесса образования государств в Азии – наиболее характерные черты этого времени. Падение мощности “новых варваров” и подъем европейской культуры происходили одновременно. Первые университеты Европы сигнализировали о нарастании общекультурных тенденций, развитии наук и трансформации европейского сообщества в стабильную структуру христианских стран в пределах границ, сохранившихся в основном до сегодняшнего дня. Центрами науки, философии и теологии становились университеты Берна (1191 г.), Парижа (1215 г.), Стокгольма (1252 г.), Роттердама (1282 г.), Лиссабона (1290 г.). Уничтожение арабами библиотек Александрии и Кордовы ориентировало Европу на организацию новых библиотек, сохранению античных книг и созданию копий. Конец XIII в. знаменовал завершение “великой эпохи переводов с арабского на латынь” (Уотт, с.86). Результатом процветания учености в Испании и на юге Франции стало появление оригинальных трудов на древнееврейском языке, значительная часть которых была создана мистиками.
Фантом крестовых походов и тяга к завоеваниям умирающего рыцарства не могли исчезнуть мгновенно. Анализируя ситуацию в Европе, было бы слишком скучно перечислять все проекты крестовых походов XIV века. Разговоры о них велись постоянно европейскими государями, преимущественно французами (Лависс, т.3, с.28). Отдельные военные акции, тем не менее, имели место: завоевание Смирны (1343 г.), Александрии в Египте (1365 г.), война у берегов Византии (1366 г.), высадка войск в Тунисе (1390 г.), крестовый поход венгерского короля Сигизмунда I против турок (1396 г.). Однако удачными подобные действия назвать было нельзя. Достижения локальные и незначительные не имели ни продолжений, ни весомых последствий. Общеполитическая активность с периферии перемещалась в центр Европы и разрешение всех накопившихся противоречий, связанных с зонами влияния, границами, церковными и светскими вотчинами, составляло фон происходящего во всех европейских странах.
1300-й год был объявлен святым. Век начинался с паломничества в Рим и существенно определялся в дальнейшем перипетиями борьбы как внутри церкви, так и церкви с европейскими монархиями. Шестилетний процесс по делу тамплиеров, завершившийся к 1312 году разгромом ордена, укрепил позиции французских королей и положил первый камень в основание процесса косвенной дискредитации рыцарей – участников крестовых походов. Со второй трети XIV в. началось “болезненное состояние” Европы, обусловленное созреванием государств как национальных образований – Столетняя война. Во Франции с прекращением старшей линии Капетингов (1328 г.) на престоле утверждалась династия Валуа. Процесс быстрого усиления Франции привел к сведению счетов между светской и церковной властью. Умаление папства выразилась в т.н. Авиньонском пленении пап 1309-1377 годов. Формальное основание резиденции пап в Авиньоне (папа Климент VI купил его в 1348 г.) для принижения международного значения “вечного города” и фактическое подпадение папской власти под власть французской короны привело впоследствии к расколу в 1378 г., вызвавшему, ввиду различных церковных симпатий, рознь романского и германского лагеря.
Вхождение Европы в новый период сопровождалось одновременно протекающими процессами разъединения как национального самоопределения, дробления и розни и, с другой стороны, – консолидации перед лицом серьезной угрозы с востока – турок-османов, перешедших в ходе своих завоеваний Босфор и разворачивающих кампанию планомерного завоевания Балкан. Несмотря на наличие практики межгосударственных договоров (союз Польши и Литвы 1386 г., Кальмарская уния 1397 г. и т.п.), объединяющих европейские силы, Европа не была настолько сплочена и сильна, чтобы без опаски наблюдать продвижение мусульман. Отдельные законодательные акты (в частности – Золотая булла 1356 г.) приводили к прямому или косвенному ослаблению и дроблению европейского организма, ослабляя его структуру в целом. Память о набегах монголов с покоренных ими территорий славян не вселяла оптимизма в души европейских монархов, а Балканский полуостров становился своеобразной линией фронта и буфером, способным задержать продвижение войск султана. Страны, примыкающие к зоне турецкого влияния (Венгрия и др.) становились с одной стороны заложниками успехов турецкого воинства и с другой – ненадежными гарантами европейской безопасности.
В то же время созревание стран происходило стремительно. Множились университеты, XIV в. стал временем расцвета Оксфорда и Кембриджа, ряд новых учебных и научных центров дополнял плеяду первых университетов XII-XIII вв.: Прага (1348 г.), Краков (1364 г.), Гейдельберг (1386 г.), Кельн (1388 г.). Именно XIV в. по мнению исследователей истории культуры заложил основы того процесса, который стали именовать европейским возрождением. Ренессанс, реальность которого полностью проявилась лишь по окончанию времени восьмого такта, как процесс аналитического возврата к достоянию античности и развития на базе всех достижений человечества новых наук, искусств и направлений движения мысли начинался во второй половине XIV в. (того же мнения относительно датировки Возрождения придерживается Буркхардт) с оформления государств и языков. Кардинальная несхожесть XIV-XV вв. и XI-XIII вв. отмечается Фруассаром, тот же период как “кризис европейского общества” (Гуревич, с.157) рассматривается и другими историками. Отмечается “поворот XIV века” (Дюби, с.205) в Европе; Гумилев фиксирует внимание на своеобразном “водоразделе” между древней, Киевской Русью и ее северо-восточной окраиной в тот же отрезок времени (Гумилев, а, с.29). События континентального масштаба очерчивали пороговый характер времени 8-го такта. Столетняя война теряла свою напряженность, серия перемирий с Англией -1388, 1389, 1394, 1396 гг. – говорила скорее о чисто позиционном ведении боевых действий. Экономические и политические интересы сталкивали страны между собой, формы ведения хозяйства, не отвечающие требованию времени вызывали волнения, церковные споры приводили к расширению антиеретического движения. Европа бурлила. Генуя воевала с Венецией, но была сокрушена в 1380 г.; в 1347 г. в Риме образовалась республика; в 1357 г. во Франции были созваны Генеральные штаты; в 1358 г. началось восстание в Бретани, в 1381 г. – движение Тайлера в Англии. Время восьмого такта стало временем последнего расцвета рыцарства и апогеем борьбы городов и территорий в Германии. Союз городов 1377 г. и дальнейший расцвет бюргерства определили направления дальнейшего развития германского лагеря, а тот факт, что с 1325 г. германские настроения были в основном антипапские, заложил фундамент будущего процесса Реформации (Лампрехт, т.2, с.591). Восьмой такт отмечен также бедствием европейского масштаба – эпидемией чумы. Свирепствовавшая в 1348-1350 гг. “черная смерть”, вспышки которой фиксировались и позже – в 1353-1373 гг., по различным подсчетам уничтожила от 1/3 до 1/2 населения Европы. “Наказание Божие” вызвало к жизни движение бичевания, обострило эсхатологические настроения и привело к вспышкам насилия в русле христианского национализма.
Западное и восточное христианство, находящееся в положении острой конфронтации после разграбления крестоносцами Византийской империи, фактически создали границу между территориями своего непосредственного влияния, прошедшую, как и граница христианства и ислама, по Балканам. Создание подобной неестественной конструкции, в которую входили исторические образования различной силы, предрекало как специфику дальнейшего развития этого региона, так и окончание существования Византии – реликта с древними традициями, убывание территории которого под натиском турков было неумолимым. От прежней обширной империи остались лишь клочки, Константинополь из миллионного города превратился в полупустой памятник прошлого величия – число его жителей не превышало 100 тыс. человек. Будучи вассалом турецкого султана, с 1362 г., Византия постоянно подвергалась опустошениям. В 1400 г. турки разорили окрестности столицы, но не смогли овладеть городом из-за отсутствия флота. Аналогичная ситуация повторилась и в 1422 г. (Новичев, т.1, с.36, 41). Исключительность Константинополя как первоклассной крепости продлила агонию еще на много лет. В 1453 г. (год окончания Столетней войны в Европе) после полуторамесячного штурма столица Византии пала и впоследствии превратилась в столицу Османской империи.
Азия входила во время 8-го такта, постепенно освобождаясь от монгольского господства. К 1301 г. “гражданская война” в Улусе закончилась. Подобно тому, как распад Арабского халифата не оказал особого влияния на единство мусульманского мира (Бартольд, т.6, с.149-150), распад Румского султаната со смертью последнего правителя в 1307 г. не стал критическим событием для ислама Азии. Как переходная (от кочевой к оседлой) форма организации “новых варваров” султанат предопределил появление турецкого государства, которое сохранило определенную связь с варварством кочевников, но впитало опыт близлежащей Византии. Принципиальное изменение целей при условии продолжения всех видов экспансии, исламская религиозная направленность, варварская наследственность, удачное месторасположение и стратегическая военная политика определили основные черты растущего государства – Османской империи.
Поздний ислам, способствовавший консолидации турецкого населения, ставил во главу угла мусульманской внешней политики концепцию джихада как непрерывной войны высокоидейных борцов за всемирное торжество учения Пророка, в ходе которой неверные должны быть обращены в истинную веру или умереть. Экономические интересы позволили варьировать беспощадность обращения с неверными и эксплуатировать их сообразно нуждам правоверных. Ставка делалась на военную силу, дипломатию, шантаж и религиозную нетерпимость. Османы, выделившиеся как государство с 1300 г. и получившие свое название по имени легендарного Османа I (1288-1326), совершили переход от политики варварских завоеваний, носящих вид прямого разбоя, к действиям, когда, выступая единой силой, они начали стремительно расширять территорию первоначального бейлика. Последовавшие завоевания Бурсы (1326 г.), Изника (1331 г.), Измита (1337 г.), Анкары (1356 г.) говорили о преимущественно западном направлении территориального роста, что логично стыковалось с разрабатывающейся доктриной наступления на христианство. В 1352-1354 гг. началось массированное наступление на Балканах. Подчинив себе Византию как вассала в 1362 г. и овладев переправами через проливы, турки начали покорение европейской территории и колонизацию основного плацдарма – Балканского полуострова. С 1389 г. после сражения на Косовом поле вассалом султана стала Сербия, а с 1393 г. – Болгария. Разгромив в 1396 г. войска под предводительством Сигизмунда I, турки обеспечили себе власть над Валашским княжеством и вплотную приблизились к территориям германцев и итальянцев. Переход от первоначального конного племенного ополчения к созданию регулярной армии, организация “нового войска” янычар в 1361-1363 гг. стало точкой полного разрыва с предшествующим “новым варварством” (Новичев, т.1, с.35-36). Рост уровня технической оснащенности за счет заимствования новейших технических достижений (в частности – византийских) и создание мощного флота определялись далеко идущими планами султанов и необходимостью, связанной с географической и политической ситуацией. Общая милитаризация османского государства, облегчаемая быстрым приростом населения – результатом полигамии – определяла дальнейшие действия в Европе и в Азии (А.Мюллер, с.256).
Азиатский поход Тимура опустошил Азию, войска турецкого султана потерпели поражения под Анкарой, развитие Османской империи было приостановлено, на короткое время восстановилась власть эмиратов наподобие сельджукских. Остановка в развитии 1402-1405 гг. повлекла за собой еще более быстрое территориальное расширение турецкого государства после смерти Тимура. Войска султана прорывались в Боснию, Молдавию, Грецию, Крым. Логическим завершением времени восьмого такта стало взятие турками Константинополя. Ядро будущей огромной империи было создано. Дальнейшее развитие уже шло за счет присоединения к нему новых областей на правах провинций и вассальных государств.
Развитие Индии в XIV в. преимущественно определялось событиями внутри Делийского султаната. Не смотря на то, что столкновения индусов с арабами начались значительно раньше – в 1193 г. взятие Дели, в 1202 г. – покорение северо-западных провинций (Минаев, т.2, с.163) – начало истории Делийского султаната следует отнести к 1305 г. когда Ала-ад-дин стал правителем почти всей Северной Индии. Последовавшие вслед за этим военные походы Кафура на юг 1306-1307,1308-1310,1310-1311,1313 гг. решили проблему подчинения юга новой власти и включения территорий южан в состав султаната на крайне короткий срок (Синха, с.164-166). Становление в 1327 г. императорской власти Муххамеда Туглака также не решило задач по удержанию южных и восточных территорий. В 1336 г. от султаната отошла Бенгалия, в 1338 г. вокруг Виджаянагара сплотились индусы юга, организовав своеобразную малую империю. Изгнание мусульман из Южной Индии в 1312 г., освобождение западной части Андхры (1331 г.) и постепенный отход других территорий и областей создали все условия для усиления к 1340 г. государства Виджаянагар. В 1346 г. правители этого государства, объединив силы индийского юга, приняли титул императора Южной Индии (Панникар, с.190-191). Сближение Индии с Египтом как врагов монголов и отправка посольства от индийского султана к мамелюкам в 1330-1331 гг., а также поиски различных способов нарушения создавшейся изоляции султаната не могли отвратить неуклонное ослабление былой мощи обширной страны. Последний удар Делийскому султанату нанесли “новые варвары”. В 1299 г. монголы разграбили окрестности Дели, с 1304 по 1308 отдельные отряды устраивали набеги на северные территории султаната, а в 1398 г. войска Тимура, взяв приступом столицу, сокрушили окончательно мощь Делийского султаната.
Несмотря на агрессивный характер исламского вероучения, оно не уничтожило местной системы воззрений и традиций. Сама по себе идея монотеизма, заложенная в основание ислама, была слишком чужда индуизму. Яркая индивидуализация богов индуистского пантеона потребовала бы – при попытке перехода к монотеизму – начала насильственной борьбы и репрессий. Кроме того, индийские философско-религиозные системы не переживали состояния кризиса, а наоборот – развивались в русле традиционных культурных и мировоззренческих особенностей. К XIV в. относится появление одного из самых объемных и авторитетных комментариев к Ведам – комментария Саяны, а период, начало которого относят к домусульманской Индии и конец – к XV в., историки культуры именуют Раджпутским возрождением.
С 1413 г. Делийский султанат перестает существовать как сильное государство. Северная Индия распадается на ряд мелких княжеств. В Декане, помимо Виджаянагара, образовывается государство Бахмани (ВИ, т.3, с.561), по прошествии короткого времени распадающееся на несколько мелких удельных княжеств.
Китай, находящийся к началу восьмого такта под властью монголов, как и все завоеванные ими территории, нищал и переживал экономический кризис. Хотя на первых парах монголы активно стимулировали караванную торговлю и всемерно содействовали купечеству, не имея опыта ведения стратегической экономической политики, они подорвали благосостояние страны. Угон людей, необходимых для ведения осадных работ, ограбление страны, беззаконие, грабительские подати привели к тому, что отдельные области Китая практически обезлюдели. Полную дезорганизацию торговли и остановку хозяйствования вызвал выпуск бумажных денег в неконтролируемых и не лимитируемых количествах, не обеспеченных реальными государственными активами. Быстрое обесценивание чисто номинальных денег привело к еще большему обнищанию населения и создало атмосферу назревающего бунта. Как обычно, толчком к началу массовых волнений послужил очередной катастрофический разлив Хуанхэ в 1350-1351 гг. В ответ на усилия правительства согнать народ для ремонта дамб вспыхнули восстания по всей стране. Вооруженная борьба завершилась свержением монгольского правительства и возведением на императорский престол представителя новой династии Мин, по имени которой и стала именоваться вся империя, никогда не имевшая постоянного названия (Иакинф, т.1, с.XXX). Вытеснение монголов из Китая в 1369-88 гг. и наращивание империей военной мощи приводило к ведению многочисленных военных действий. В 1374 г. был разгромлен японский флот, в 1388 г. произошел очередной конфликт с Кореей. В ряду значительных военно-политических акций следует отметить ввод войск во Вьетнам (1406 г.), походы в Монголию (1410-24 гг.), очередной разгром японского флота (1419 г.), а также морские экспедиции 1405-33 гг. (ИК, с.133). В 1393 г. утвердившимся правительством была проведена земельная перепись и выработан курс “возвращения” к порядкам времен империи Тан, приведший к наступлению в начале XV в. периода “Юнлэ” – времени расцвета и могущества империи.
Восточный Метаочаг закончил свое существование. Стабильное Тибетское переходное звено сыграло свою роль. Над Тибетом застыла догма ламаизма, Индия распалась на княжества и султанаты, скорее национальные, чем общеиндийские, Китай оформлялся как империя, все более согласуясь с понятием государства. Индия, развив идеи индуизма, продолжала свой специфический культурно-исторический путь, Китай, где конфуцианство становилось неотъемлемой частью государственности, создавал многоплановую систему национальных воззрений, в которую вливались местные и древние культы китайцев. Исчезновение системы Метаочагов с гибелью Восточного Метаочага создало условия национальной организации народов региона и определения границ между молодыми государствами. В 1350 г. на территории современного Таиланда образовалось государство Аютия (Сиам); на территории современной Бирмы усиливались государства Ава, Пегу и Таупгу; на территории современного Лаоса – государство Лансанг; во Вьетнаме – государство Дайвьет, в XIV в. получившее независимость. Корея, находящаяся непосредственно в зоне постоянных военных притязаний Китая, развивалась самостоятельно. Политическое усиление и упрочнение государственной организации шло преимущественно на юге полуострова. Сеул в статусе столицы существует с 1392 г., также с конца века известен центр Японии – Киото (Токио). Закрепившийся в Индокитае буддизм организовывал центры, активно влиявшие на процессы национального определения стран. К восьмому такту следует отнести повышение авторитета буддийского центра Рангуна, совпавшее по времени с первыми упоминаниями о столице Камбоджи. Исторические структуры, прочнее связанные с древностью, уступали место новым формам и странам. Кхмерская империя пала в 1400 г., Ангкор был заброшен и позабыт. Последствиями индийской колонизации островов и китайского проникновения на Филиппины и в Индонезию стало ускорение формирования на этих землях государственных структур национального характера.
Конец личной истории
Кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать.
Екклесиаст
Рост государственных структур явно доминирующих в том или ином регионе приводящий к образованию колоссальных имперских объединений происходил и политически, и территориально. Постепенное увеличение числа подчиненных и поставленных в зависимость от центра территорий создавало зону влияния государства, соизмеримую по площади с размерами Метаочага. Своеобразной критической точкой подобного движения становилось положение, при котором развитие определялось не тенденциями личной истории государства, а было обусловлено широким спектром геоисторических факторов функционирования Метаочага. Чрезмерные усилия, прилагаемые той или иной государственной машиной для завоевания новых земель в определенных направлениях, а также недолговечность и эфемерность подобных завоеваний выступали внешними признаками принадлежности этих процессов к историческому движению более высокого уровня, чем государственный.
Внутренняя “подсознательная” тяга империи к территориям, определяющим или определявшим Метаочаг, рождается в фазе максимального военно-политического усиления, расцвета, экономического подъема. Даже после гибели Метаочага и превращения его территорий в однородное историческое пространство с точки зрения подсистемного алгоритма влияние отдельных регионов на происходящее внутри них и за их пределами продолжает ощущаться. Влияние гипотетических границ Метаочагов имеет место и на сегодняшний день, однако, носит форму геополитических и историко-традиционных привязанностей. Вплоть до времени 8-го такта влечение к химерам древности явно просматривалось сквозь своего рода иррационализм внешней наступательной политики в зонах, диалектически связанных со структурой того или иного Метаочага.
К ярким примерам движения, выходящего за рамки личной истории следует отнести следующие:
1. Завоевания Римской империи позднего периода (до смерти Траяна).
2. Завоевания империи Хань конца I тыс. до н. э. и империи Тан в VII в.
3. Индийская колонизация на рубеже эр и расширение сфер влияния государства Ашоки, империи Кушан и Делийского султаната.
4. Завоевания арабов вплоть до середины VIII в.
5. Европейское крестовое движение XII-XIII вв.
6. Завоевания Османской империи XIV в.
Детальное рассмотрение каждого из перечисленных процессов выявляют коррелят между тактикой происходивших событий и историческими привязанностями, определявшими стратегию движения.
После стремительного завоевания Галлии и дальнейшего продвижения границ империи в северо-западном направлении стратегия завоевательных походов начала видоизменяться. Географические условия, в силу которых дальнейшее расширение в западном направлении было невозможно, обусловили последний “ход” на север: к концу времени 6-го такта империи была подчинена Британия. Однако основным направлением завоевательной политики Рима стало восточное. Еще до смерти Цезаря образовалась граница империи с варварами по Рейну. Тогда же Риму были подчинены прибрежные земли в Северной Африке от Нумидии до Киренаики, большинство территорий Передней Азии, Сирия, Боспорское царство и центральная Испания. Переломными для военно-политической стратегии стали последние годы правления Августа. Была проведена военная реформа, изменены составы легионов, количество самих легионов сократилось. Проповедование “эры мира” и стабилизации стомиллионного имперского организма диссонировало с явным стремлением Рима продвинуть свои границы до границ уже погибающего Западного Метаочага. Мелкие военные операции завершили завоевания всей северо-западной части континента: империи подчинился север Испании, батавы и гельветы. До 14 г. была образована граница по Дунаю. Иллирия, Паннония, Мезия, Реция и Далмация, войдя в состав империи, еще на шаг приблизили государственную границу к северной границе Западного Метаочага. Если исключить завоевание Мавритании (40 г.) и Британии (78 г.) последующие усилия Рима были направлены на достижение северной границы Западного Метаочага и территорий, сформировавших в свое время сам Метаочаг. Незначительно продвинув на юг границу в Триполитании и овладев Египтом (30 г. до н. э.), римские войска были сориентированы на завоевание верховьев Тигра и Евфрата, чтобы впоследствии развернуть наступление в Месопотамии. Если поражение в Тевтобургском лесу (9 г.) раз и навсегда закрыло римлянам путь в Германию, то потеря легионов Красса в Парфии не оказала подобного влияния на параноидальную идею овладения выходами к устью Тигра и Евфрата и к Каспию. Хронология подчинения Риму восточных территорий наглядно иллюстрирует динамику процесса. Опираясь на прежде захваченные территории в Передней Азии, римские легионы двинулись дальше на восток. В 25 г. до н. э. была подчинена Галатия, потом пришел черед Фракии, Каппадокии, Ликии, Тираса, Самосаты. По окончании Иудейской войны во власти Рима оказалось все восточное побережье Средиземного моря, а сирийская граница проходила по верховьям Евфрата. Последней попыткой продвинуть дальше свои северные границы стало подчинение Дакии (107 г.) и совершение провокационных военных рейдом против германцев в надежде закрепится на восточном берегу Рейна. Однако германцы держали рейнскую границу, маркоманы – дунайскую, Сарматия ограничила успехи Рима территориями северного побережья Эвксинского Понта. Центр Метаочага, территория Палестинского переходного звена был в руках у Рима, один из очагов цивилизации – Египет – стал крупнейшим в империи поставщиком пшеницы. Неся большие потери, римские войска начали борьбу за Месопотамию. Завоевание Пальмиры (100 г.), Дамаска (106 г.) и образование провинции Аравия (105 г.) открыло все пути к Вавилонии. В 115-117 гг. образовались провинции Месопотамия, Ассирия и Вавилония, что формально продвинуло границы империи до Персидского залива. В 114-117 гг. римской провинцией стала Армения, имевшая выход к Каспию в районе впадения в него рек Кир и Арас. Фактически новые провинции просуществовали под властью Рима недолго, власть эта была чисто номинальной, реальная же власть распространялась не далее северо-западных районов Междуречья, верховьев Тигра и Евфрата и восточной части побережья Эвксинского Понта. В кратчайшее время Парфия восстановила контроль над Месопотамией и Арменией. Римские завоевания оказались призрачными, не принесшими ни экономического, ни политического результата. Затраты никак не могли оправдать себя, а военное удержание территорий обходилось недешево. Через несколько лет новые провинции были утеряны, позже началось восстание Бар-Кохбы в Иудее. Однако при Септимии Севере в 199 г. римские войска вновь на кратчайший срок овладевают Месопотамией. Упорство, с которым Рим пытался подчинить себе Междуречье, граничило с безрассудством. Преданность химере исчерпала силы завоевателей, своего рода “поклонение прародителям” свершилось, заменить же собой погибший Метаочаг империя никак не могла.
Завоевательная политика Китая обуславливалась местной географической и политической спецификой. Если Западный Метаочаг образовали очаги цивилизации, территориально тяготеющие к центру – зоне переходного звена, то расположение составных элементов Восточного Метаочага было принципиально иным. Находясь у самой границы Метаочага, индийский и китайский очаги цивилизации осуществляли движение преимущественно “по краю”, придерживаясь в процессе территориального роста пограничных регионов. Косвенным подтверждением тому служит и тот факт, что непосредственная связь между Китаем и Индией через Гималаи и Тибетское нагорье была налажена лишь через 1500 лет после образования Восточного Метаочага. Сумма факторов определила два основных направления военного давления Китая: западное и южное. Движение на запад по краю северной границы Метаочага объяснялось необходимостью контролировать Шелковый путь и проводить карательные акции против кочевников, грабивших караваны. Движение на юг, по-видимому, не было обусловлено торговой необходимостью и происходило в рамках ординарного территориального расширения с захватом новых земель. Войска империи Хань предприняли поход на восток, который должен был ликвидировать неприятности на торговом тракте. Результатом осуществления этого замысла стало установление границ империи чуть западнее городов Хотан, Яркенд и Кашгар, т.е. у северо-западной границы Метаочага. Окрыленные успехом, китайцы двинулись дальше, нанеся последовательно удары по Согдиане и Маргиане. Отдельные отряды, по мнению некоторых исследователей даже достигли побережья Каспия в районе Гиркании. Однако, территории, лежащие за пределами Восточного Метаочага были недостижимы. Маргиана, лежащая на границе Западного Метаочага, стала последним районом, которого до которого продвинулись китайские войска. Граница пролегла у края Восточного Метаочага. Стратегической точкой, контроль над которой был необходим, являлся Кашгар – город, где сходились торговые пути, идущие через Турфан и Хотан. На юге ханьские войска захватили прибрежные районы современного Вьетнама, установив границу в районе разделения границей Метаочага территорий Северного и Южного Вьетнама. В дальнейшем ослабление империи привело к потере контроля над завоеванными территориями. Границы приблизились к центральным областям Китая.
Смута на рубеже эр до предела ослабила Китай. Возвращение к завоевательной политике произошло значительно позже – с усилением империи Тан. Направления завоевательных походов остались прежними: империя вновь подчинила себе территории Северного Вьетнама до границы Метаочага и принялась за наведение порядка на Шелковом пути. Тюрки, кидане и уйгуры сдерживали попытки войск продвинуться в северном направлении, тангуты поставили заслон китайской агрессии в верховьях Хуанхэ. Границы империи были установлены значительно восточнее района Кашгара – вблизи г. Яньци. Сокрушение мощи тюркских каганатов не принесло успеха в дальнейшем продвижении на запад. Китайская армия, достигнув Таласа, столкнулась с арабами, стоявшими у самой границы Восточного Метаочага. Китайцы потерпели поражение на западе, в Манчжурии, в районах озера Хухунор и озера Сиэр. Имперские границы не были расширены более. С другой стороны, арабы были остановлены и не смогли продвинуться вглубь территории Метаочага. В юго-западном направлении границы танского Китая продвинулись вплотную к Восточным Гималаям, империя смогла контролировать торговые пути из Чэнду до Дали.
Лишь во времена 8-го такта, с гибелью Восточного Метаочага Китай получил возможность уверенно подчинить себе территории, на которые претендовал почти 1500 лет. Северная оконечность гибнущего Метаочага стала зоной регулярных походов китайцев против монголов, подчинилась Северная Корея, на правах вассалов империи существовали Тибет и Вьетнам. Китай достиг зоны Тибетского переходного звена, подчинил себе Джунгарию, установив государственную границу по северо-западной границе Метаочага, и занял активную оборонительную позицию по отношению к Японии и государствам Индокитая. Территориальное расширение индийских государственных образований было отчасти похоже по форме на процессы расширения территории Китая. Принадлежа к одному Метаочагу, индийские и китайские исторические структуры имели ряд сходств. Движение “по краю” Метаочага было присуще Индии не в меньшей степени, чем Китаю. Завоевания Ашоки завершились установлением границ его государства по границе Метаочага – на юге и по территории, разделяющей Метаочаги – на западе. Центром в Индии являлась территория Индо-Гангской равнины, подобно тому как центром Китая была Великая Китайская равнина. На северо-западе и влияние власти Ашоки, и – позднее – власти Кушан было обусловлено в первую очередь границами Метаочага за пределами которых местное подчинение центру было, скорее, номинальным. Лесные царства, позднее – андхры, Чола, Пандья и др. до предела осложняли продвижение завоевателей на юг. Экспедиции времен расцвета Делийского султаната, снаряжение которых ослабляло центральные и северные районы, так и не смогли достичь южной оконечности Индостана, лежащей за пределами Метаочага. Постоянные попытки удержать и по возможности продвинуть дальше на юг границы султаната привели к тому, что двинувшиеся с севера монголы, а после войска Тимура разграбили столичную область и разгромили Дели.
Индийская колонизация, начавшаяся на рубеже эр, стала своего рода виртуальным решением вопроса выхода к южным и юго-восточным границам Метаочага. Ее результатом кроме освоения островов стало и освоение западной части Индокитая, т.е. выход к границам Метаочага в районе современных Камбоджи и Таиланда, которых был осуществлен преимущественно буддийскими миссионерами.
Арабы, стремительно завоевывавшие новые земли, сокрушив государство Сасанидов уже к 661 г. вышли к восточной границе бывшего Западного Метаочага и вступили на территорию “водораздела” Метаочагов. К 750 г. границы их владений на востоке совпали с границами Восточного Метаочага и на этом наступление прекратилось. Битва при Таласе поставила предел как китайской агрессии на запад, так и арабской – на восток. Через более чем 700 лет ситуация отобразилась зеркально. Во времена 6-го такта ханьские войска вторглись в Фергану, нанесли удар по Самарканду и вышли к границам Парфии (т.е. к границе Западного Метаочага), но повернули обратно не по причине военного поражения. Во времена 7-го такта арабы, вторгшиеся в Согдиану и долину Инда (т.е. овладевшие границей Восточного Метаочага), столкнувшись с китайскими войсками, дальше не продвинулись, также не по причине поражения.
Крестовые походы стали последним проявлением европейской ностальгии по “прародине” христианского мира. Потери, понесенные рыцарством для достижения эфемерных целей, были огромны. Затраченные средства и бесчисленные человеческие жизни канули в бездонную бочку идеи овладения территорией Палестинского переходного звена. Не принеся стратегически плодов, идея завоевания Ближнего Востока разбилась об сопротивление арабского мира, в полной мере являвшегося наследником этих территорий.
Создание Османской империи явилось очередной попыткой охватить территорию давно разрушившегося Западного Метаочага, проследив былые границы последнего как границы турецкого государства. Уже во времена 8-го такта, приступив к колонизации Балкан, турецкие войска были сориентированы на достижение северо-западных и северных границ Метаочага. В XIV веке войска султана нанесли удар по Сербии, Герцеговине и Боснии, в вассальной зависимости оказались Молдавия, Валахия и Крым. В пору наибольшего расширения империи ее границы достигли границ Метаочага на юго-востоке (территория Йемена), на северо-западе (территория Боснии, юго-западные районы Венгрии) и в Северной Африке (территория Туниса и часть территории современного Алжира, лежащая уже за пределами Метаочага). Продолжительные русско-турецкие войны остановили продвижение мусульманских войск на север, Грузия и Армения закрыли выход к Каспийскому морю. В пределах империи оказались территории Египта и Месопотамии; недоступным остался лишь Иран. Стремительное сокращение империи завершило попытку создания “Османского Метаочага”.
Длительные военные конфликты не могли изменить общих истори-ческих тенденций. За Китаем остались районы Кашгара и Тибет, что в сово-купности с центральной частью составило северо-восточную часть Восточ-ного Метаочага. Корея, Монголия, Япония, Филиппины, Тайвань и государ-ства Индокитая – молодые государственные структуры, находившиеся за границей Метаочага и в приграничной зоне реализовали свою независимость. Индия, объединив Индостан и подчинив Ассам и Сикким, заняла юго-западную часть Метаочага, смирившись с независимостью Пакистана, Непала, Бутана и Цейлона. Бывшая единая территория Западного Метаочага оказалась разделенной новыми национальными образованиями. Влияние гипотетических границ разрушившихся Метаочагов, выражающееся в спе-цифике тех или иных событий новейшей истории, относится уже скорее к проблемам территориально-исторической наследственности, чем к процессам, лежащим вне плоскости личной истории.
Предельно сложные системы.
Структура Европы и поиск 9-го такта
Всякая историческая наука вычисляет грядущее из своих определенных настоящим образов прошедшего.
М. Хайдеггер
Попытки рассмотрения исторических образований как систем разной степени сложности подразумевает как множество необходимых допущений, так и высокую степень абстрагирования. Проведение аналогий между историческими и физическими системами при анализе таких критериев как устойчивость, открытость и направление эволюции затруднено тем, что социальные системы, к которым следует отнести государства, империи, союзы племен, религиозные сообщества и пр., относятся к классу предельно сложных систем. Математически точное описание подобных образований возможно, прежде всего, при ретроспективном (историческом) рассмотрении, когда понятия прошлого и будущего системы с точки зрения наблюдателя уже находятся в прошлом. Язык точных наук, в частности физики, применимый при описании общего плана, становится совершенно неприемлемым при попытке вскрыть внутренние нюансы развития той или иной структуры. Тем не менее, возможность логичного объяснения отдельных сторон исторического процесса не может не привлекать исследователя и косвенно свидетельствует о правомочности многих аналогий и трактовок.
Биологические и социальные системы принадлежат к числу открытых систем как обменивающиеся информацией между собой или – в более общем случае – с окружающей средой. Механическая модель подобной системы невозможна в силу и ее открытости, и степени сложности. При введении понятия относительной замкнутости исторической системы, обусловленного интенсивностью ее связей с окружающим миром, отдельные образования становятся подлежащими достаточно исчерпывающему описанию в конкретный промежуток времени. С появлением дискретных промежутков времени, ограниченных пороговыми состояниями (временами тактов), рассмотрение длительно функционирующей сложной системы может быть сведено к последовательности состояний системы и далее – к цепочке более простых систем, каждая из которых отражает движение между следующими один за другим пороговыми состояниями сложной системы. При подобном упрощении знание о направлении эволюции каждой из составных частей макросистемы достаточно для потактового восстановления прошлого и моделирования “будущего”.
Наряду с искусственно создаваемой цепочкой состояний-подсистем необходимо учитывать и реально существующие в рамках макросистемы подсистемы-результаты “ветвления”. Принцип иерархичности позволяет рассматривать системы более низкого уровня сложности как подсистемы, которые, ответвляясь от большой системы (или – в динамике – от основного направления эволюции системы), могут оставаться относительно замкнутыми “в течение ограниченного периода времени и затем вновь сливаются с более общей системой” (Грюнбаум, с.316), т.е. вновь становятся сонаправленными с основным направлением системной эволюции. Высокая степень относительности определения самого факта ветвления не дает возможности предельно упрощать поставленную задачу, базируя на более полном описании отдельных простых объектов исторический анализ, оперирующий – в пределе – макросистемами Метаочагов.
Естественно будет считать, что взаимодействие системы с окружающей средой не описывается рядом констант. Множественность влияющих факторов и постоянно изменяющиеся параметры влияний, эффективность каналов связи между областью функционирования исторической системы и окружением, условия существования (от географических до политических) определяют суммарный результат воздействий на эту структуру, который может определяться как мутация, феномен или спонтанная гармония.
Относительная замкнутость отдельных систем, достигая критического уровня, может создавать условия для роста деструктивных тенденций. Преобладание последних в критическом случае приводит к развалу системы. Ослабление, обусловленное изоляцией, приводящее к гибели соотносится с общим законом, описывающим “изолированные системы, эволюционирующие к хаосу” (Пригожин, с.369). История, основная масса фактов которой так или иначе, связана с возникновением и разрушением различных структур, представляет собой ряд постоянно сменяющих друг друга подсистем, эволюционирующих в различных направлениях и с разной интенсивностью в разные времена в рамках макросистемы. Явный характер процессов, ведущих к разрушению системы, и высокая скорость их протекания в масштабах государства привели к тому, что в древних религиозных доктринах утвердилось воззрение на мир как на систему, периодически скатывающуюся к хаотическому состоянию (Элиаде, с.54). Подобная система взглядов не исключала также представлений о мироздании как о статичном и неизменном, распространенных в Древнем Египте (Франкфорт), что было скорее результатом несколько иного чувства истории у древних людей, чем у наших современников. В дальнейшем, из первоначального осмысления человеком ритма и периодичности, возникла идея всемирной однородности, а возникающие изменения рассматривались как прерывистые и скачкообразные (Уитроу, с.76). Статичность и стабильность уступила место теориям циклического развития, линейное и циклическое время разделили области исторического и сакрального. Идея цикличности (маятниковости) основывалась с одной стороны на необратимости процессов, подразумевающей наличие порогов (в нашем случае – тактов), и на повторяемости состояний (что, как описано выше лежит в основе представления системы как цепочки подсистем-состояний). Несмотря на идеи цикличности, первичные представления людей о мироздании не выходили за пределы мысли о сущем как весьма развитом, но по сути – простом.
Сложность исторических систем обусловлена также наличием внутри системы, в данном случае – очага цивилизации, сосуществующих зон, участков различной степени стабильности и сложности, территорий, ограниченных по-разному климатическими условиями, регионов разной этнической организации. Наличествующая в результате неоднородность на определенных этапах предохраняет систему от достижения критически стационарного состояния, могущего привести к деградации. Отсутствие достаточной степени неоднородности восполнялось вторжениями извне, спонтанной дифференциацией по родовому, религиозному или этническому признаку, войнами или колонизацией. Сменяющие друг друга более или менее равновесные состояния очагов определили характер развития и более сложных образований – Западного и Восточного Метаочагов.
Историческая структура как система с достаточно сложным и слабо прогнозируемым поведением в ходе своего развития функционирует последовательно в различных режимах и формах. Необходимость переходных фаз между режимами выдвигает на первый план точки (периоды времени, такты) своеобразной бифуркации, играющие роль порогов, разделяющих существенно особые режимы сложного поведения системы. Отдельные флуктуации, приводящие к недолговечным изменениям или к переходам без порога между исходным и конечным состоянием системы, имеют место постоянно, однако они не оказывают принципиального воздействия на специфику развития системы. Глобальная необратимость и сложность поведения любых исторических систем, “в которых наблюдаемое поведение в значительной степени связано с эволюцией, т.е. предысторией” (Николис, с.48), проходящих становление от такта к такту, делает невозможным глубокие исторические возвращения, перенесения или реставрации.
Вопрос о пределе сложности систем не решается однозначно. В общем случае правомочными являются лишь вероятностные соображения относительно развития самой системы и колебаний ее степени устойчивости. Спонтанная активность вносит коррективы в любое моделирование, а наличие тактовых зон как достаточно длительных неравновесных условий – своего рода точек формальной, но регулярной бифуркации – определяет постоянство многовариантного выбора при сохранении, однако, базового градиента. Если повышение однородности в системе и упрочение равновесного состояния повышает вероятность разделения, ослабления и развала в пределах данной формы, то, с другой стороны, отход от стационарного состояния вызывает периодические колебания, сменяемые сложными периодическими колебаниями, а также – хаотическое состояние старой формы и новые формы самоорганизации (Пригожин, с.195, 227). Внутренняя дисимметрия и нестабильность или стабильность и однородность, усиление одних возмущений или затихание других, усложнение или деградация – все, так или иначе, приводит в свое время к трансформации, реорганизации, смене алгоритма функционирования системы. Вопрос об устойчивости структуры однозначно не может быть решен. Преобладание тех или иных тенденций в функции от степени сложности демпфируется или усиливается множеством нюансов. В общем случае можно сказать, что сложные системы находятся в метастабильном состоянии (Николис, а, с.477-478).
С разрушением системы Метаочагов и с переходом к национально-территориальному структурированию стран алгоритм исторического развития, без сомнения, претерпел кардинальные изменения. Восьмой такт стал временем начала функционирования европейского алгоритма. Рождение национальных языков и литератур, оформление общеанглийского, итальянского, французского и повсеместный отказ от традиционной латыни – наследия ушедшего в небытие Рима – дали толчок национальному самоопределению и заложили основы будущего развития европейских стран, в котором литература и языковая принадлежность начинала играть роль, более весомую, чем древние традиции, территориальные особенности и родственные связи. К первым представителям европейских национальных литератур следует отнести, прежде всего, Чосера, Данте, Петрарку, Ленгленда, Боккаччо и др. Исчезновение латыни как формы связи между различными государствами и всех государств – с папством, развитие разноязыких литератур в разноязыких государствах, все большее усиление индивидуализации культур обусловили и систему построения новой Европы, и последующие формы ее развития. Начиная с XIV в. развитие каждого государства, нации, пошло своим особым путем. Религиозная жизнь претерпела ряд изменений, отразившихся на отношениях между мирянами и духовенством, в искусстве начинает доминировать не стилизованное, а реалистическое изображение вещей (Гуревич, с.248-250). Появление фигур, подобных Оккаму, Гусу и др. свидетельствовало о рождении нового понятия – “европеец”. Изобретение книгопечатания Гуттенбергом поставило Европу перед фактом дальнейшего развития как преимущественно литературного, книжного и языкового.
Временем рождения Европы можно полагать время шестого такта и связывать начало процесса оформления единого территориально и политически организма с завоеванием римлянами Галлии и Британии. Несмотря на то, что сам процесс завоевания был завершен еще Цезарем, фактически новые территории были втянуты в сферу активного римского влияния лишь в начале I в. н. э. (Лампрехт, т.1, с.163). Специфичность характера европейских завоеваний и обширность территорий, достаточно быстро вошедших в состав империи, позволили делать выводы о войне как о преимущественно односторонней и колониальной (Шпенглер, с.170). Впрочем, изощренная римская дипломатия, использовавшая внутренние распри племен, добилась успехов значительно более впечатляющих, чем вооруженные столкновения. Территория Западной Европы продолжила свое развитие в статусе провинции Римской империи вплоть до упадка центральной власти. Сокрушив метрополию, варварские племена начали развивать местные формы государственной организации. Ко времени седьмого такта процесс образования варварских королевств был завершен, Европа разделена, начальные границы установлены. Однако тенденции к дальнейшему дроблению – одна из основных европейских черт – не ослабевали, стабильность границ была призрачной, рознь и взаимные претензии перерастали в военные конфликты. Преимущественно общая религиозная база – христианство – исключила поначалу приоритет религиозных войн, переместив центр тяжести претензий в область родовых, семейных и династических противоречий. Усиление различных течений христианства, в частности арианского толка, создало прецеденты религиозной розни, а разнонаправленность монарших симпатий сформировала базу папско-арианского и папско-православного конфликта. К восьмому такту, когда Скандинавия была христианизирована, Византия разгромлена, а Русь, объединяющаяся вокруг Московского княжества, стояла на пороге полной независимости, общее построение европейского организма стало зримым фактом. Национальные образования, определившие границы своих стран, гармонично сосуществовали на всей территории Западной Европы. Балканы, являющиеся зоной военного противостояния христианства и ислама, по сути, не являлись территорией Европы. Остальные страны как составные части большой системы со своими столицами представляли собой определенным образом организованный геополитический конгломерат государств и культур. Опорными точками географической и геометрической симметрии континента стали столицы – центры культуры, науки, искусств и административные центры.
Не лишен любопытства тот факт, что исключительное значение городов в Европе не было обусловлено численностью городского населения, определяющего экстраординарную военную и экономическую мощь. По данным исследователей число жителей в крупнейших городах Ганзейского союза не превышало 20 тысяч человек. В столице Англии Лондоне в XIV веке жило около 35 тысяч человек. Если сравнивать численность населения европейских городов времен 8-го такта с численностью жителей Рима на рубеже эр или Константинополя времен расцвета Византийской империи (около 1 миллиона человек), то крупнейшие немецкие, франкские или английские города могут быть удостоены статуса поселка. Тем не менее, именно города являлись основой европейской структуры. Число основываемых городов при приближении к XIV веку стремительно растет. По некоторым подсчетам только в северо-восточной части Германии было основано около 350 городов (Белов, с.6). Роль города, особенно столичного, как центра и национального, и европейского значения была весомей его роли военного плацдарма, крепости и средоточия ремесленного производства.
Европейский алгоритм в своем проявлении – это правильное расположение столичных городов на восьми осях, пересекающихся в Праге. Между осями сохраняется постоянный угол в 22,5° (360/2n,где n=8). Прага как центр Европы лежит одновременно на всех осях; остальные города располагаются следующим образом:
1. Париж (основан Римом на рубеже эр, столица Франции)- Люксембург (столица государства Люксембург) – Прага (центр славянских племенных группировок в V-VII вв., центр пражского архиепископства и столица Чехии с XIV в.) – Краков (старая столица Польши, известная в этом статусе с XI в.) – Киев (до 1300 г. – столица русского митрополита, с XIV в. в составе Литвы, столица Украины).
2. Лондон (с VII в. столица королевства восточных саксов, столица Великобритании) – Прага- Кишинев (столица Молдавии) – Ереван (столица Армении).
3. Эдинбург (бывшая столица Шотландии) – Прага – Будапешт (с 50-х гг. XIV в. столица Венгерского королевства, столица Венгрии) – Стамбул (Константинополь, столица Восточной Римской империи, до середины XV вв. столица Византии, столица Османской империи).
4. Берлин (столица Германии) – Прага – Вена (с I в. римский лагерь, столица герцогства, столица Габсбургов, столица Австрии) – Афины (столица Древней Греции с VII в. до н. э., столица Афинского герцогства в XIV в., столица Греции).
5. Осло (с XIV в. королевская резиденция, столица Норвегии) – Копенгаген (королевская резиденция и столица Дании с 1443 г.) – Прага.
6. Стокгольм (королевская резиденция с конца XIII в., столица Швеции) – Прага – Сан-Марино – Рим (столичный центр с VII в. до н. э., столица Римской империи, столица пап (Ватикан), столица республики 1347, 1354 гг., столица Италии).
7. Монако (столица княжества Монако) – Прага – Рига (столица Латвии) – Санкт-Петербург (столица Российской империи).
8. Мадрид (столица Испании) – Берн (с 1353 г. в швейцарской конфедерации, столица Швейцарии) – Прага – Варшава (столица Польши) – Минск (в XIV в. вассал Литовского княжества, с 1413 г. центр Минского воеводства, столица Беларуси) – Москва (центр Московского княжества, столица России).
Из восьми рассмотренных оси две представляют определенный интерес, так как совпадают с определенными политическими и историческими направлениями. Ось Мадрид – Берн – Прага – Варшава – Минск – Москва можно назвать “политической”, т.к. она является своего рода образующей всей Европы. “Политическая” ось отражает связь максимально стабильного центра с государственными структурами, оформившимися несколько позже основных стран ввиду контроля их территории со стороны “новых варваров” (арабы – на территории Испании и монголы на территории России). В этом смысле статус Мадрида, существующего как европейский город и столица Испании с 1561 г. аналогичен статусу Москвы, ставшей столицей единого Русского государства лишь со второй половины XV века.
Перпендикулярная ей ось Берлин – Прага – Вена – Афины может быть названа “исторической”, т.к. связывает центр Европы через Балканы с древней Эгеидой, при продлении проходит через древнюю столицу Крита, служившего своеобразным “мостом из Египта в Грецию” и отражает в какой-то степени общее направление движения христианства из Передней Азии в Европу и направление мусульманского вторжения на территорию европейского континента. Таким образом, политическая ось отражает внутреннюю структуру европейского сообщества как сосуществования старых и относительно молодых государств по общим принципам; историческая ось отражает преемственность, корневую связь Европы с Римской империей и Древним миром.
Следует упомянуть и те страны, расположение столиц которых не следует общему правилу. Лиссабон, будучи достаточно старым городом, является скорее странным исключением из правила (в то же время “новый” Санкт-Петербург – примером исключительно тонкого чувствования алгоритма расположения столиц). Страны Балканского п-ова (за исключением Греции, имеющей древние корни) не подлежащие правилу лежат в зоне турецкой колонизации, которая изменила европейский характер этой территории, совпав со временем базисной организации Европы – XIV веком (8-м тактом). Прочие столицы,
основанные позднее XIV в.:Тирана – столица Албании, до XVII в. вообще не имела вид города.
София – столица Болгарии с 1879 г., с 1382 г. – под властью осман.
Хельсинки-столица Финляндии, столица княжества с 1812 г.
Бухарест-столица Румынии с 1861 г.
Амстердам-столица Нидерландов с 1795 г.
Брюссель-столица Бельгии с 1830 г.
Столицы малых государств (Андорра, Вадуц), не представляющих ярко выраженных национальных образований, столицы островных государств (Дублин, Рейкьявик, Валетта), неявно относящихся к Европе, и столицы не перечисленных выше балканских государств, относящихся к сфере влияния мусульманства, не подлежат общему алгоритму построения.
Наследственная специфика отдельных регионов и территорий, обусловленная как историей их развития, так и сложившейся несколько позднее политической ситуацией, отчасти сохранилась. К подобным нюансам следует отнести: положение шиитского Ирана, унаследовавшего некоторые качества Среднеазиатского переходного звена, военные столкновения Китая с Индией (район Тибетского переходного звена), подчинение китайцами Тибета и разгром местного института лам, военное давление Китая на Вьетнам и внутривьетнамские разногласия между севером и югом (Северный Вьетнам – пограничная зона бывшего Восточного Метаочага), японско-китайские конфликты (Япония – ближайшая государственная структура, образованная вне досягаемости Восточного Метаочага); западная граница Китая – район г. Кашгар – по сути граница Восточного Метаочага; конфликты Пакистана и Индии (в зоне раздела Метаочагов, 65-70° в.д
.); конфликты Индии и Цейлона (юг Индостана и Цейлон лежат за пределами Восточного Метаочага); арабо-израильские конфликты (Израиль – рудиментарное образование в области Палестинского переходного звена); конфликты в Йемене (пограничная область Западного Метаочага); балканские конфликты (зона турецкой колонизации); конфликты между севером и югом в Италии (граница Западного Метаочага разделяет Северную и Южную Италию); китайские притязания в Приамурье (зона Восточного Метаочага) и др. Гипотетические границы бывших Метаочагов на сегодняшний день совпадают с рядом государственных границ и могут лечь в основу объяснения тех или иных территориально-политических притязаний. Переход к новой системе построения государств Европы, по всей видимости, должен иметь свой аналог на Востоке, однако не без учета доминирования Китая и Индии. Смена алгоритмов вряд ли может происходить мгновенно. Наряду с современными тенденциями развития стран согласно видоизмененным законам их движения и становления сохраняется и влияние старых, возможно даже древних, связей, особенностей и специфических форм.Наступление времени девятого такта, согласно общему порядку, представленному в таблице соответствия веков и тактов, следует отнести к XXI в. Но возможности человеческого сообщества растут не в арифметической прогрессии. Взлет наук и рост технического оснащения человека сдвигает не только пределы возможностей, но и корректирует временные ориентиры. Время такта, условно ограниченное веком, не подлежит строгому математическому постулированию. Границы же временного промежутка должны определяться скорее по граничным состояниям процессов, совокупность которых и определяет тот или иной такт. Степень развитости человеческой свободы воли обуславливает “точность” совпадения событий с нумерацией тактов
и веков. Так, например, если еще время 5-го такта, ограниченное с начала окончанием колонизации Ганга и формированием Гат (около 700 г. до н. э.), а с конца – завершением правления саиской династии и битвой под Каркемишем (610-605 гг. до н. э.) практически точно соответствует цифровым границам VII в. до н. э. (предыдущие промежутки принимаются как соответствующие по определению), то, начиная с 6-го такта ситуация меняется. Шестой такт, ограниченный завоеванием Галлии, вторжением в Месопотамию римлянами, началом индийской колонизации и последним усилением Китая перед переворотом Ван Мана (58-54 гг. до н. э.) и – по окончанию – завершением Иудейской войны, гражданскими войнами в Риме, введением буддизма в Китай, исчезновением вавилонян, последним усилением Кушан (69-73 гг.), по своей длительности несколько превышает протяженность “века” и занимает промежуток времени около 130 лет. Седьмой такт укладывается во время VII в. Время “новых варваров” захватывает отчасти XIV в., т.е. пересекается со временем восьмого такта. Длительность 8-го такта с 1305-1309 гг. (основание Делийского султаната, Авиньонское пленение пап, распад сельджукского султаната) по 1453 г. (окончание Столетней войны, взятие Константинополя турками) составляет около 150 лет и выходит за рамки XIV века. Колебания длительности времени такта (85-150 лет) обусловлены отсутствием механического, скрупулезно точного движения истории и участия в каждом событии реальных людей, наделенных свободой воли. Границы каждого из тактов во времени, проявляющиеся посредством определенных событий, в то же время не обусловлены самими событиями, а суть собственно такта восходит к понятиям пороговых изменений, при наличии которых возврат к формам, лежащим за гранью порога (такта) невозможен.Любой исторический организм избегает быстрого перехода в состояние инертное – то есть он функционирует. В случае закрытых или условно закрытых систем по мере их развития хаотические тенденции, становящиеся причиной разрушения изнутри, или ослабление, обуславливающее разрушение извне,
начинают преобладать. Достижение некоего критического уровня слабости или нестабильности системы повышает вероятность ее разрушения до предела. При отсутствии дополнительных каналов связи с внешним миром, мощность которых не выше уровня устойчивости системы, структура деградирует до исчезновения. Примером подобного процесса могут служить следующие исторические системы: цивилизация Крита – территориально ограниченное образование, не имевшее возможностей расширения и мощности для колонизации соседних островов, уничтоженная в результате вторжения племен, т.е. разрушенная извне; государство Тартесс – условно замкнутая система, разрушенная извне в ходе завоеваний Карфагена; культура Хараппы – географически замкнутая структура, потеря канала связи с Месопотамией увеличила степень замкнутости, вступила в процесс разрушения изнутри, который завершился вторжением арийских племен и полным уничтожением; Минейское государство – ограниченное прибрежной зоной юга Аравии образование, разрушившееся изнутри. При возникновении дополнительных возможностей ухода от сверхстационарного состояния система избегает грозящего разрушения. Примерами в этом случае служат: Египет, переживший вторжение гиксосов; Вавилония, подпадавшая под власть касситов; Китай, подвергающийся постоянным набегам сюнну, тибетцев и др. кочевников; Индия, ощутившая вторжения эфталитов и др. Кардинальное повышение степени открытости сразу нескольких систем видно на примере образования Хеттского государства, сыгравшего роль взаимосвязи структур Западного Метаочага. К вторжениям извне, повышающим степень открытости сразу нескольких систем относятся вторжения скифов и киммерийцев в Азии.Тактовые зоны в теле общего исторического процесса играют роль тех порогов, прохождение которых полностью исключает даже формальный возврат. История как безвозвратное течение в смысле движения во времени не обращаема. Однако конкретные события свидетельствуют о попытках в разные времена вернуться к формам предыдущих правлений или хозяйственных отношений. Реставрации того или иного вида были присущи Египту, политика “возвращения” неоднократно проводилась в Китае, в религиозном аспекте история знает примеры движений ревнителей веры, направленных на поворот к древним традициям. С точки зрения идентификации времени такта по изменениям, исключающим возврат любопытно проанализировать возможное время девятого такта.
XX век, отмеченный двумя мировыми войнами, не имеющими аналога в истории, претендует по косвенным данным на роль века – начала девятого такта. Определенность границ, перипетии в Тибете, характер войн, принципиальнейшие достижения в области мировоззрения и техники – все это может быть свидетельством наступления тактового интервала до его ожидаемой даты – XXI века. Утверждения в данном случае бессмысленны, ход истории приводит нас к
все более точному пониманию алгоритма ее протекания. Тяжелее всего судить о современности. Теоретическое рассмотрение того, что еще не произошло, грешит желанием предсказания.Заключение
Подведение каких-либо итогов всегда связано с рядом трудностей и условностей. Беглое освещение основных положений рассмотренной системы чересчур поверхностно, а излишняя деталировка скрадывает искомый эффект по подведению финальной черты. Не вызывает сомнения тот факт, что анализ всемирной истории как процесса большой протяженности по определению конфликтует с любыми попытками краткого, тезисного освещения. Впрочем, в любом повествовании следует рано или поздно ставить точку.
Теоретическая работа представляет собой вывод из предыдущих результатов наук, которые возникли как следствие многократно проверенных, проанализированных и сопоставленных друг с другом фактов. Подобный вывод может дополнять предыдущие точки зрения, а может находиться в оппозиции, т.е. предлагать системно иной взгляд на традиционную проблему. В любом случае о качестве теории нужно судить по ее внутренней стройности, по тому, насколько убедительно и непротиворечиво она построена.
Равномерность хода времени, являющаяся одним из общих свойств нашего мира, неизменность относительно ритма разных процессов, соответствие фундаментальным естественным законам предопределяет определенную гармоничность и в отдельных случаях симметричность структур, образующихся на планете. Идея наличия периодически проявляющихся тактов истории смыкается в пределе с понятием одинаковой относительной скорости природных процессов и регулярности их ритмов.
Именно высокую степень и пространственной, и временной симметрии, сопряженную с гармоническим “колебанием” тактов истории, следует подчеркнуть при заключительном обзоре схемы мировой истории
(Рис. 3), базирующейся на понятиях первичных и вторичных исторических образований – очагов цивилизаций, Метаочагов и переходных звеньев.Формирование очагов цивилизации происходит в сходных условиях, определяемых рядом общих критериев, среди которых наиболее принципиальными можно считать пространственное широтное определение, опору на определенные участки рек, привязанность к геологическим платформам и географическое расположение, обуславливающее возможности взаимных контактов. К особенностям рождения очагов относится также последовательность их оформления во времени и “направление” этой последовательности с запада – на восток. Та же последовательность при сохранении того же направления наблюдается как при формировании, так и при разрушении обеих исторических макроструктур – Западного и Восточного Метаочагов. Градиент стабильности, присущей в различной степени переходным звеньям и Метаочагам, также направлен с запада на восток.
Возникновение Западного Метаочага на основе Египетского и Месопотамского очагов цивилизаций датируется временем 2-го такта и отделено от времени его гибели (6-й такт) промежутком времени около 2800 лет. Время существования Восточного Метаочага, основой которого стали Индийский и Китайский очаги цивилизаций, от рождения (4-й такт) до разрушения (8-й такт) измеряется тем же промежутком времени около 2800 лет. С точки зрения длительности существования развитие Метаочагов подобно. Происходящие в них процессы располагаются во временных зонах пяти последовательно идущих тактов и в четырех промежутках времени между этими тактами.
Очаги цивилизации определяются как первичные исторические структуры. Их возникновение на базе тех или иных культур, известных преимущественно по археологическим данным, свидетельствует об окончании пространственного однообразия в пределах “пояса жизни” и инициации процесса своеобразного “гранулирования” пространства, который выражается как в ускорении темпов и объемов городского строительства, так и в оригинальном структурном оформлении каждого из очагов.
Отличительные черты очагов цивилизации являются достаточно сходными при совместном рассмотрении пар Египет + Двуречье и Индия + Китай. Географически, функционально, структурно, по степени стабильности и по роду различий вышеперечисленные пары формируют исторические макрообразования, что означает повышение степени их структурной организации. Вслед за рождением Метаочагов происходит последовательное оформление вторичных исторических структур – переходных звеньев.
Переходные звенья каждого из Метаочагов сформировались через 1400 лет после формирования Метаочага и разрушились одновременно с гибелью макроструктуры. Палестинское переходное звено, фиксирующее цент Западного Метаочага, по времени образования принадлежит 4-му такту; Тибетское переходное звено – центр Восточного Метаочага – сформировалось к 6-му такту. Продолжительность существования переходного звена в два раза меньше продолжительности жизни Метаочага и составляет около 1400 лет. Среднеазиатское
переходное звено, не будучи продуктом развития лишь одного Метаочага, занимает промежуточное положение. Оформившись к 5-му такту, оно сохраняет ту же длительность существования, подчиняясь общей для всех переходных звеньев схеме развития: рождение, созревание и реализация. Процессы в переходных звеньях располагаются во временных зонах трех последовательно идущих тактов и в двух промежутках времени между этими тактами. По окончанию времени реализации переходного звена и его гибели наблюдается тенденция к реликтовой форме, выражающаяся в попытках реанимации прежде всего религиозных, культовых и культурных форм, приходящаяся своим максимумом на время следующего такта.Разрушение макросистемы Метаочага происходит одновременно с разрушением очагов и реализацией своих функций переходными звеньями, т.е. с гибелью его основных подсистем. С точки зрения фиксированных длительностей процессов в исторических структурах явственно следующее:
1. Время существования как Западного, так и Восточного Метаочага определяется промежутком времени, длительностью около 2800 лет.
2. Даты образования Метаочага и соответствующего ему переходного звена разделены промежутком времени, длительностью около 1400 лет.
3. Даты образования (гибели) Западного и Восточного Метаочагов разделены промежутком времени, длительностью около 1400 лет.
4. Время существование переходного звена определяется промежутком времени, длительностью около 1400 лет.
5. Даты рождения (созревания, реализации) переходных звеньев разделены промежутком времени, длительностью около 700 лет.
Фактической границей между зонами действия Метаочагов служит территория, расположенная между 65-м и 70-м градусами восточной долготы. Центры Метаочагов – территории переходных звеньев – расположены в пространстве между двумя очагами цивилизаций, обуславливающих этот Метаочаг. Меридиональный диаметр Метаочага – около 53°. Зона воздействия Метаочага после гибели последнего продолжает оказывать некоторое влияние на протекающие процессы, особенно вблизи гипотетических границ Метаочага, что может быть использовано при анализе территориально-политических особенностей того или иного региона вплоть до настоящего времени.
Литература
Араньякапарва
Махабхарата. Книга лесная. Араньякапарва. Перевод и комментарии Б. Л. Смирнова, Ашхабад, 1989Барг
Барг М. А. Эпохи и идеи: становление историзма, М., 1987Барт Барт А. Религии Индии, М., 1897
Бартольд Бартольд В. В. Собрание сочинений, М., 1956-71
Белов Белов Г. Городской строй и городская жизнь средневековой Германии, М., 1912
Березкина Березкина Э. М. Математика древнего Китая, М., 1980
Бикерман Бикерман Э. Хронология древнего мира, М., 1975
Бокщанин Бокщанин А. А. Очерк китайско-индийских связей (с древности до XIV в.). В кн. Китай и соседи, М., 1970
Большаков Большаков О. Т. История халифата, М., 1989
Боннар Боннар А. Греческая цивилизация, М., 1995
Бонгард-Левин Бонгард-Левин Г. М. Древние цивилизации, М., 1989
Бонгард-Левин, а Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация, М., 1980
Брэй Брэй У., Трамп Д. Археологический словарь, М., 1990
Брэстед Брэстед Дж. История Египта, М., 1915
БСЭ Большая Советская энциклопедия, М.,
Бхагавадгита Махабхарата. Бхагавадгита. Перевод, послесловие и примечания Б. Л. Смирнова, СПб., 1994
Варден Ван дер Варден Пробуждающаяся наука, М., 1959
Васильев
История буддизма Даранатхи, перевод и комментарии В. П. Васильева, СПб., 1888Л. Васильев Васильев Л. С. Проблемы генезиса китайской цивилизации, М., 1976
Вебер Вебер М. Избранное. Образ общества, М., 1994
ВИ Всемирная история, М., 1955-1957
Гевонд
Гевонд История халифов, СПб., 1862Георгиевский Георгиевский С. М. Первый период китайской истории, СПб., 1885
Георгиевский, а Георгиевский С. М. Принципы жизни Китая, СПб., 1888
Георгиевский, б Георгиевский С. М. Анализ иероглифической письменности, СПб., 1888
Гольдцигер Гольдцигер И. Лекции об исламе, СПб., 1912
Грюнбаум Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени, М., 1969
Гумилев Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли, М., 1994
Гумилев, а Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь, М., 1989
Гуревич Гуревич П. С. Философия культуры, М., 1995
Гуревич А. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры, М., 1984
Даннеман Даннеман Ф. История естествознания, М., 1932
Дорошенко Дорошенко Е. А. Зороастрийцы в Иране, М., 1982
Думан Думан Л. И. Внешнеполитические связи Китая с сюнну в I-III вв. В кн. Китай и соседи, М., 1970
Дьяконов Дьяконов И. М. История Мидии, М., 1956
Дюби Дюби Ж. Европа в средние века, Смоленск, 1994
Елизаренкова Елизаренкова Т. Я. Ригведа – великое начало. В кн. Ригведа, М., 1989
Жмудь Жмудь Л. Я. Пифагор и его школа, Л., 1990
Зиммель Зиммель Г. Проблемы философии истории, М., 1898
Иакинф Иакинф (Бичурин Н. Я.) Статистическое описание китайской империи, СПб., 1842
Иакинф, а Иакинф (Бичурин Н. Я.) История Тибета и Хухунора, СПб., 1833
ИД История дипломатии, М., 1941
ИДМ История древнего мира, М., 1983
ИК История Китая с древнейших времен до наших дней, М., 1971
Истрин Истрин В. Возникновение и развитие письма, М., 1965
КиС Китай и соседи, М., 1970
Климович Климович Л. И. Книга о Коране, М., 1986
Козлов Козлов В. И. Динамика численности народов, М., 1969
Коростовец Коростовец И. Я. Китайцы и их цивилизация, СПб., 1897
Косамби Косамби Д. Культура и цивилизация древней Индии, М., 1968
Кравцова
Крымский Крымский А. История Сасанидов, М., 1905
Крымский, а Крымский А. История арабов, М., 1903
Лависс Лависс Э., Рамбо А. Всеобщая история с IV столетия до нашего времени, М., 1897
Лампрехт Лампрехт К. История германского народа, М., 1894
ЛИ Литературная энциклопедия, М., 1930
Лозинский Лозинский С. Г. История папства, М., 1986
Лотман Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров, М., 1996
Маккей Маккей Э. Древняя культура долины Инда, М., 1951
Матье Матье М. Э. Искусство древнего Египта, М., 1970
Мечников Мечников Л. И. Цивилизация и великие исторические реки, Харьков, 1899
Миллер Миллер В. Ф. Очерки арийской мифологии в связи с древнейшей культурой, М., 1876
Минаев Минаев Очерки Цейлона и Индии, СПб., 1878
А. Мюллер Мюллер А. История ислама, СПб., 1895
Мюллер Мюллер М. Религии Китая, СПб., 1901
Николис Николис Г., Пригожин И. Познание сложного, М., 1990
Николис, а Николис Г., Пригожин И. Самоорганизация в неравновесных системах, М., 1974
Нейгебауэр Нейгебауэр О. Точные науки в древности, М., 1968
Новичев Новичев А. Д. История Турции, ЛГУ, 1963
Овсянико-Куликовский Овсянико-Куликовский Д. Н. К истории культа огня у индусов в эпоху вед, Одесса, 1887
Оппенхейм Оппенхейм Л. Древняя Месопотамия, М., 1990
Панникар Панникар К. Очерк истории Индии, М., 1961
Пригожин Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса, М., 1986
Прокопий Прокопий Кесарийский История войн римлян с персами, СПб., 1876
Пуанкаре Пуанкаре А. Последние мысли, Петроград, 1923
Рагозина Рагозина История Индии, СПб., 1905
Радхакришнан Радхакришнан С. Индийская философия, М., 1956
Римшнейдер Римшнейдер М. От Олимпии до Ниневии во времена Гомера, М., 1977
СА Словарь античности, М., 1989
Синха Синха Н. Х., Банерджи А. И. История Индии, М., 1954
Ставиский Ставиский Б. Я. Искусство Средней Азии, М., 1974
Струве Струве В. В. Происхождение алфавита, Пг., 1923
Сыркин Упанишады. Перевод, предисловие и комментарий А. Я. Сыркина, М., 1992
СЭС Советский энциклопедический словарь, М., 1982
Тойнби Тойнби Дж. Постижение истории, М., 1991
Уайтхед Уайтхед П. Избранные работы по философии, М., 1990
Уитроу Уитроу Дж. Естественная история времени, М., 1964
Уотт У. Монтгомери Уотт Влияние ислама на средневековую Европу, М., 1976
Успенский Успенский Ф. И. История Византийской империи, СПб., 1914
Успенский, а Успенский Ф. И. История крестовых походов, СПб., 1901
Фигуровский Фигуровский П. А. Ремесленная химическая техника и натурфилософские учения в странах Древнего Востока, “Из истории науки и техники в странах Востока”, вып.1, М., 1960
Шарма Шарма Р. Ш. Древнеиндийское общество, М., 1987
Шпенглер Шпенглер О. Закат Европы, т.1, М., 1993
Шредингер Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики?, М., 1926
Штейн Штейн В. М. Экономические и культурные связи между Китаем и Индией в древности, М., 1960
Щербатской Щербатской Ф. И. Научные достижения древней Индии, Пг., 1926
Эддингтон Эддингтон А. Пространство, время и тяготение, Одесса, 1923
Элиаде Элиаде М. Священное и мирское, МГУ, 1994
Элиаде, а Элиаде М. Мифы. Сновидения. Мистерии, М.-К., 1996
Ясперс Ясперс К. Истоки истории и ее цель, М., 1994