М. Шильман
ФИЛОСОФ ВО/ВНЕ ВЛАСТИ: ТАКТИКА УСКОЛЬЗАНИЯ
Усматривая причину демократического порядка вещей в
“кровосмесительстве господ и рабов” [3, С.385], влекущем упразднение “господина” и отказ от права господства в пользу опасного равенства, Ф. Ницше заключает, что это “отравление крови”, “интоксикация” рождает враждебный всему властному “кочевой вид человека”. Не аллергия на власть, но “демократическая идиосинкразия” как смешение разнородного, поиск сообщения между идеей равенства, требующей стирания различий, и властью, живущей различением, разрушает аристократическое общество, которое приветствует “…разноценность людей и которому в некотором смысле нужно рабство” [там же, С.379]. Так “демократическое смешение” демонтирует социальный организм, где философу по праву принадлежит место создающего ценности “повелителя и законодателя”.Однако там, где
“ослабела фигура господина” (Бадью) и фигурируют работники и идеи равенства, демократии как “…осуществления власти населением, которое не разделено на классы и не упорядочено иерархически…” [5, С.119] просто не существует. Эта точка зрения, отстаиваемая М. Фуко, на фоне рассуждений Ницше, заставляет нас вести речь не о “демократии”, а о спектре демократических состояний вещей, понимая – вслед за Ж. Делез и Ф. Гваттари – состояния вещей как “…разного рода упорядоченные смеси” [2, С.157]. Любое упорядочение смеси “раба” и “господина” – результат их взаимного отравления, по ходу которого обе кочевые составляющие перенимают признаки друг друга, отыскивая необходимый, по мнению Т. Парсонса, всем демократическим формам власти “…какой-то функциональный эквивалент аристократии” [4, С.137].С отречением от диалектики отношений с властью, ведущей – путем подчинения, либо через господство – к обслуживанию власти, философия должна избирать эклектический путь перенимающей имитации, исподволь заставляя власть прибегать к той же технологии. Как уверяет Делез, философия
“…не может разговаривать с… формами Власти, поскольку ей нечего им сказать… и она только ведет с ними переговоры” [1, С.12], не прекращая партизанской войны. Так, не устанавливая мир с властью, философ использует преимущества точечных перемирий с ней, и тем способен избегнуть уготованного ему “по праву” места, кочуя по местам, выпадающим из поля зрения власти. Именно в демократической среде, которая в наименьшей степени склонна подавлять самостоятельное мышление, чуждый всякой власти философ и вынужден, и способен настолько симулировать свое растворение, чтобы, не становясь невидимым, избегать обнаружения в ней.Очевидно, что такая тактика требует искусной мимикрии, непрестанного изменения облика в зависимости от того, с кем и какими средствами ведутся переговоры. Статичная фигура философа, позиционирующего себя по отношению к властному центру, оказывается раздробленной на множество точек его фигурации в поле
“рассеянной совокупности” (Делез) точек приложения власти. Невозможность соприкосновения точек обеих множеств вызывает у философа жизненную потребность ускользать оттуда, где осуществление власти не оставляет место философии. Для этого философия перенимает у всякой власти ее повадки, приемы, формальные признаки, чтобы под их прикрытием дезавуировать функции власти при помощи концептов, паразитирующих на этих функциях.Выглядя подвластной, философия
стремится обезопасить себя от какой-либо
функциональной иерархии, оставляя, впрочем,
власти все возможности перенимать философские
приемы и стили, чтобы выглядеть по-философски, –
т.е. соскальзывать в те места, которые оставлены
философией, и преследовать свои функции с опорой
на философские концепты.