М. Шильман
ЖИЗНЬ ВНИЧЬЮ
Жизнь проходит в постоянных заботах, но – при всей ее повседневности – нет-нет, да вызывает у человека непрактичные мысли. Понять откуда берутся вечные вопросы – о смысле жизни, о добре и зле, об истине, о красоте… всех не перечислишь – непросто, и исчерпывающего ответа на них нет. Ясно лишь одно: изредка людей интересует их жизнь. Но как определить – чья же она, эта «человеческая жизнь»?
Антураж нелепого вопроса
Заданный в лоб вопрос о том, кому принадлежит жизнь, рискует угодить в разряд абсолютно идиотских. Ведь моя жизнь – независимо от чьих-либо посягательств извне – исключительно моя. Несмотря на то, что кто-то или что-то ее может испортить, усложнить или поломать, она неотделима от меня, во что бы то ни стало. В первом приближении кажется очевидным, что сознание собственного «я» равносильно утверждению «я живой». А игривое «я мертв» относится к тому же типу заведомо неистинных утверждений, что и «я сплю» или «я молчу». Все бы хорошо, но эту логику здравого смысла подрывают известные всем фигуры речи, бытующие в юридическом или политическом жаргоне. Что, например, означает «отнять жизнь» или «лишить жизни»? У кого отнять и кого лишить? Что имеет в виду призыв «отдать жизнь» за какое-то правое дело или «положить жизнь» на достижение какого-то результата? Конечно, в любом случае речь идет о смерти, на которую прямо не принято указывать и всуе условлено не поминать. Но как непротиворечиво увязать смиренное «бог дал – бог взял» и пафосное «жизнь – высшая ценность»? Мы оперируем жизнью – строим ее, налаживаем, изменяем – но можно ли увериться в том, что жизнь нам принадлежит, или необходимо признать, что жизнь дам дается?
Хроники Харона
Древним грекам, нашим культурным прародителям, жизнь представлялась смачной и устроенной весьма демократично. В огромном мире, который просто чудом не впадал в хаос, жили и люди, и боги. Общение между ними не шло на равных, но в некоторых вопросах смертные и бессмертные, не задумываясь, переходили на «ты». Герои появлялись на свет от вольных или невольных союзов небожителей с земными женщинами. В дни войн человеческих боги тоже не сидели как болельщики на трибунах, но ввязывались в драку, обманывали друг друга, строили козни и подуськивали бойцов по обе стороны фронта. Этим они окончательно сбивали с толку вдохновенных жрецов, а те, в свою очередь, без всякого злого умысла морочили голову прекраснодушным эллинам. В конце концов, все простолюдины и цари, воины и философы покидали мир живых и гуськом направлялись в царство мертвых. Там, впрочем, имелись свои правила и своя жизнь по своим понятиям. Почившие не исчезали бесследно, но становились хорошо различимыми тенями, помнящими о своем прежнем существовании. Оттуда, как говорят легенды, можно было и выбраться. Туда – в случае крайней необходимости – можно было спуститься, навести шороху, разжиться трофеем и вернуться в сиянии земной славы. А на случай форс-мажорных обстоятельств предусматривалась опция вызова из Аида некоего крутого провидца, который, поломавшись для порядку, обрисовывал в деталях неумолимое будущее.
При этом на вопрос «что есть человек?» вдохновленные Сократом греки, не задумываясь, отвечали: «Душа». И выходило так, что не умирающая и совершенная душа обеспечивала жизнь, протекающую в теле… и не в теле. Смерть на душу не распространялась, но жизнь связывалась с одушевленностью – богов, людей, животных и растений. И выходило, что обязанный «своей» жизнью гипотетической душе, человек по разумению греков мыслился довольно несуразной конструкцией, в которой тело играло роль надоедливого придатка. А где начиналась и заканчивалась та самая жизнь, которой в меру дорожили и в меру пренебрегали, было не совсем ясно. Приходилось либо возводить очи к небесам в поисках прядущих мойр, либо пускаться в филигранные логические рассуждения.
Вдувание шестого дня
В отличие от древних греков, не менее древние евреи в своем совершенно Ветхом Завете к вопросу жизни подходили намного строже. Демократизму многобожия они не доверяли. И потому постановили, рассудив здраво, что за все в мире ответственен один Бог. Его возвеличили как Создателя, произвели в Управителя и обязали функциями Подателя Жизни. Эта схема подразумевала однозначную субординацию: Всевышний создавал человека из праха и одаривал его жизнью, одушевляя посредством сакрального вдувания. Богу – как автору проекта и его продюсеру, принадлежали отныне все права и дивиденды. А сотворенный человек терял даже повод мыслить себя независимым, автономным или самостоятельным существом. Ибо всем, что у него есть, он был априори обязан Патрону.
Итак, жизнь – как временное и легко устранимое свойство тела – всецело от бога зависела. Как, скажем, мобильный телефон – от действующего оператора мобильной связи. Тем магическим чипом, благодаря которому провайдер небесный (он же – системный администратор) обеспечивал адекватную своим настройкам работу разветвленной сети земных пользователей, по-прежнему считалась душа. Тот, чьим уделом была вечность и господство, скрупулезно отмеривал рабам своим их время. Понятное дело, разбазаривание божественного дара не приветствовалось, но важнее в этой схеме совсем другое. Поскольку между человеком и богом устанавливались отношения «начальник – подчиненный», приказы сверху подлежали безукоснительному исполнению. А в качестве поощрения заведомо нерадивых исполнителей была внедрена универсальная приманка, которую безнадежные оптимисты назвали «жизнь вечная» – видимо, в отличие от обыденной, земной, временной жизни. Вот тут-то понятие жизни раздвоилось окончательно и бесповоротно.
Из жизни в жизнь переходя
Вскоре по миру, который боготворил библейский текст и с гордостью называл себя «христианским», поползли упорные слухи о том, что всякий человек от рождения получает не только эту жизнь во временное пользование, но и шанс заработать ту жизнь навсегда. Правда, теорию сию была непросто проверить на деле, но уже сама мысль о том, что после смерти будет даже лучше, чем при жизни, захватывала дух. Теперь картина мира рисовалась контрастно в две краски: за полной страданий недолгой жизнью здесь мерещилась жизнь без конца где-то там. В лучшем для раба божьего случае грядущая жизнь была исполнена наслаждений; в худшем его, напротив, ожидали вечные муки. Никто всерьез не объяснял внятно как можно – не обладая органами чувств, оставленными в похороненном теле – испытать нечто приятное или неприятное. Но в целом идея была принята «на ура». А текущая жизнь – как прелюдия к настоящей жизни – девальвировалась. Ведь, воистину, невелика цена того, что вскоре пройдет, по-сравнению с тем, что длится вечно.
Так человек начал жить впрок, с оглядкой на посмертное далеко, во имя светлого будущего. Данную ему жизнь он счел бренной. А жизнь, которая его исподволь манила, он всячески пытался заслужить. Дабы обменять то, что ему не принадлежало, на то, что уже никто не в силах отобрать. Весь этот плохо скрываемый торг облекался в рассуждения о благочестии, был завуалирован коллекционированием добродетелей и рождал дискуссии о технологиях наиболее эффективного попадания в ранг блаженных. Время шло, человечество менялось… Но почитающая бессмертие души мода приносить свою жизнь в жертву ради чего-то большего, чем просто жизнь, оказалась исключительно живучей. Мало-помалу она перекочевала в светскую мораль, прижилась в обществе и окрасила собой политику. Наконец, именно она стала причиной расщепления человеческой жизни на бесчисленное множество более или менее значимых аспектов, сторон, моментов и форм.
Размножение ничьих жизней
Долгое время загадочная «жизнь» виделась человечеству цельной, относительно понятной снаружи и закономерной. Люди не умирали, но уходили в мир иной. Дети рождались, если Господь благословлял чрево свыше, а не планировались врачом, производящим манипуляции снизу. Даже число выживших отпрысков регулировалось сугубо божьей волей. Люди жили ровно столько, сколько им было отпущено: изрядно поживших относили к пожилым, но все – так или иначе – умирали «вовремя». Продлить свои дни на земле не считалось зазорным, но и старение не превращалось в трагедию. Что отмерено, того не нарастишь. Одним словом, люди видели жизнь как кредит, судьбу и задачу. Они ее использовали по мере сил, но заранее знали о неизбежной убыли и растрате. В общем, они жили, а не вели жизнь: молили небо «продлить годы» и не «прибрать до срока».
Когда же трезвая въедливая наука приступила к поиску рецепта долгой жизни не между строк сакральных текстов, а в цепочках ДНК, широкоформатное таинство поблекло и распалось на множество частностей. Появились перемежающиеся друг с другом жизни-короткометражки – семейная, общественная, личная, в науке, в труде, в спорте, в детях… А их растерянный «обладатель» попал в далекую от комфортной ситуацию постоянного пребывания на распутье. Человек здесь и сейчас столкнулся с необходимостью жертвовать одной своей жизнью в пользу другой или вести одну из многих в ущерб другим. Ширящийся выбор стилей и форм на любой вкус и цвет сделал свое дело: меняя жизни как перчатки, примеряя их как маски, перелицовывая свое естество под стандарт того или иного существования, человек превратился в ненасытного пользователя самых разнообразных, но унифицированных и, по сути, ничьих жизней.
А о смерти и вовсе все почти забыли. По крайней мере, о своей, такой неминуемой, маячащей на горизонте и требующей думать о смысле той, что нисколько не меняется при переодевании. Забыли о смерти ради славы в веках, высокой жертвенной смерти или смерти как последнего аргумента в пользу своей свободы. Действительно, жизнь ныне ведут не реальные люди, а номинальные формы, которыми может обладать кто угодно. Кто это – «бизнесмен», «домохозяйка», «политик», «супруг» или «наемный работник»? Верным ответом тут будет корректировка вопроса: не «кто?», а «что?». И всякий раз, примеряя на себя эти бездушные роли, мы тщимся обменять по текущему курсу жизнь, которая нам не принадлежит, на жизнь, которой мы хотим принадлежать.
Стоит, смеху ради, упомянуть и некий позитив. Никакое «что» не может умереть, всякая роль бессмертна, а значит «ролевая жизнь» никак не может завершиться реальным событием смерти. Если бы каждого Гамлета предавали земле, то цивилизация уже давно ютилась бы на окраине кладбища.
"События", июнь 2008