Можно говорить о двух центрах неокритицизма – Марбурге (Коген, Наторп и Кассирер) и Гейдельберге (Виндельбанд и Риккерт). Наряду с этими, неокритические школы были и в Англии (С. Ходсон, Р. Адамсон, Дж. Хикс), и в Италии (К. Кантони, Ф. Токко, Ф. Фиорентино, Дж. Барцеллони, А. Банфи). Среди французских неокритицистов упомянем Ш. Ренувье, О. Гамелина, Л. Брюнсвика. Последний в книге “Современный идеализм” (1905) показал, что философия не наращивает знание количественно, она занята анализом его качества. Поскольку научный рост дан нам в историческом развитии, история познания есть не что иное, как “философская лаборатория”.
2. МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА 2.1. Герман Коген: критика как методология наукиПризнанный классик марбургской школы – Герман Коген (1842-1918). Среди его работ назовем такие, как "Теория чистого опыта Канта"
(1871), “Влияние Канта на немецкую культуру” (1883), “Обоснование Кантом эстетики” (1889), “Принцип бесконечно малых и его история” (1883), “Система философии” (3 тома). Готлоб Фреге охарактеризовал последнюю работу как не отличающуюся “логической ясностью”.В концепций Когена огромное значение имеет наука, точнее, математическая физика. Он считал, что роль философии – в изучении условий правомерности научных положений. Для позитивиста нет ничего важнее факта как абсолютной ценности: объективны и факт, и ощущение. Коген в духе Канта переворачивает позитивистскую логику: основание объективности науки – априори. Не хаос чувственных наблюдений, а тот или иной способ унификации фактов в рамках определенных гипотез, законов и теорий формирует науку. Законы и теории не извлекаются из фактов. Мы предпосылаем их фактам. Отсюда вывод: всякая теория априорна. Философия поэтому должна исследовать “чистые”, т.е. априорные, элементы научного познания. Другими словами, наиболее важная функция философии – методология науки, – согласен с Кантом Коген. Кант не просто извлек двенадцать категорий из изучения познавательных способностей. Он обосновал их, анализируя ныотонианскую систему. Философия должна сохранить свою подлинность без психологистических и позитивистских редукций.
Необходимо вернуться к Канту, но – без кантианских ошибок. Прежде всего, Коген отказывается от понятия “вещи в себе”, заменяя его принципом самоограничения опыта: мы всегда ищем целое посредством общих законов, а находим лишь частичное. Коген не видит резона различать чувственность и рассудок. Пространство и время суть формы чувственности. Время – лишь условие множественности феноменов, а пространство – лишь условие их внешней рядоположенности. Этику и эстетику Коген делает трансцендентальным методом чистого разума, исследующего условия возможности чувства и морального действия. Таким образом, есть три составляющие “общей теории опыта”: логика, этика и эстетика.
Пауль Наторп (1854-1924), ученый-эрудит, известен такими работами, как “Учение Платона об идеях”
(1903), “Логические основы точных наук” (1910), "Война и мир" (1916), “Мировая миссия немцев” (1918). Как и Коген, Наторп полагает, что философия не занимается природой вещей, ее предметная сфера – теория познания. Философия не изучает субъективное мышление, т.е. познавательную деятельность, развертывающуюся на основе психической деятельности. Она изучает его содержания, которые суть все более полные определения объекта. Познание синтетично, читаем мы в “Логических основах точных наук”. Анализ заключается в контроле за уже произведенным синтезом. Синтез состоит в постоянной переработке и усовершенствовании системы детерминации объекта. Реальность не есть неопределенность, которая ничто без своих определений. Ее нельзя свести и ко всегда временным определениям. Реальное – это процесс определения. Напомнив слова гётевского Фауста “вначале было дело”, Наторп рассматривает факт как сырьевой материал. Если что важно, так это “делаемое” – то, что находится в процессе. Бытие, искомое наукой, должно разрешаться в становление. Активность мысли состоит в суждении, а значит, в продуцировании данных, которые не даны: их ищет и находит мысль. В отличие от Когена, Наторп не ограничивает критическую рефлексию физико-математическим опытом, а включает в нее моральный, эстетический и религиозный опыт.Платоновские идеи Наторп интерпретирует несколько нетрадиционным образом. Идеи Платона – не объект или сверхвещи, как утверждала традиция начиная с Аристотеля. Идея – регулятив в том смысле, в каком к точке в бесконечности направляются пути опыта. Это закон движения науки. Идея есть регулятивный идеал.
3. ЭРНСТ КАССИРЕР И ФИЛОСОФИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ 3.1. Субстанция и функцияКассирер (1874-1945) родился в зажиточной еврейской семье. Он изучал философию в Марбурге как ученик Когена и Наторпа. С 1906-го по 1919 гг. преподает сначала в Берлине, а затем в Гамбурге. Как и многих, в 1933 г. его ждала судьба эмигранта: Англия, Швеция, затем США – Иллинойский и Колумбийский университеты. Среди его самых известных работ – “Проблема
познания в философии и науке в Новейшее время” (1906-1940), "Личность и космос в философии Возрождения" (1927), “Философия Просвещения” (1932), "Понятие субстанции и понятие функции" (1910), "Философия символических форм" (1929), "К критике теории относительности Эйнштейна" (1921), “Детерминизм и индетерминизм в современной физике” (1937).Углубившись в историю науки, Кассирер исследовал динамику связей математики, геометрии, физики и химии и пришел к выводу, что проблема поиска общего основания (субстанции) перед ними не стоит. В этих науках ищут скорее закон, отношение, функцию. Аристотель в “Метафизике” говорил о мире вещей и о субстанции, аккумулирующей общие их черты. Его метод привел к массе стерильных дефиниций, за которыми часто стоит смешение общего с сущностным. Прогресс науки связан с тем, что на определенном этапе ученые прекратили поиски сути вещей и мира, сочтя достаточными функциональные связи между объектами. То, что математические функции ментальны по происхождению,
с вещами напрямую не связаны, не значит, что они субъективны. Единообразие опытного содержания, определенные ограничения и связи делают наше знание зависимым от духовных актов и вместе с тем объективным.3.2. Символические формы
Не только логика науки интересует Кассирера. Культура, по его мнению, основана на символической активности человека. Философия выступает не только как критика познания, но и как критика цивилизации. Сама историография представляется Кассиреру символической активностью второго плана
, которая заключается в индивидуализации духовного содержания символической активности первоначального этапа. В этом смысле исторические документы абсорбируют некий смысл, их одушевляющий. Задача исследователя – обнаружить структурные связи индивида с надличностными культурными формами. С другой стороны, не менее важно указать на специфические черты, делающие событие неповторимым.Миф, искусство, язык и логика как фундаментальные формы “понимания” суть символические формации, типичные формы человеческого способа производства. Философия призвана освоить эту фундаментальную структуру как органическое целое. Символические формы придают феноменам форму и смысл, организуют опыт. Помещенный между системами “рецептивной” и “реактивной” (которые есть и у животных), мир символов коренным образом преобразовал жизнь человека, поместив его в иное измерение. С рождением дескриптивного языка связывает Кассирер рождение цивилизации, или культуры.
Как “animal simbolicum” (символическое животное) человек вышел за пределы органического мира, перевернув его. Человек не может не подчиниться этим новым условиям существования, которые он сам и создал. Язык, миф, искусство и религия образуют символическую ткань универсума. Даже небольшое продвижение в области мышления и опытного освоения мира уплотняет и стягивает эти своеобразные сети. Вне всякого сомнения, человеку все сложнее выйти на встречу с подлинным бытием. Кажется, продолжает Кас-сирер, что физическая реальность сокращается, а символическая – нарастает. Вместо вещей теперь вокруг человека вращаются лингвистические формы, художественные образы, мифические символы, религиозные ритуалы, и ничего уже нельзя увидеть иначе, как через эти искусственные опосредования.
И в практической сфере человек уже не живет в мире чистых фактов. Страхи и надежды, иллюзии и разочарования, фантазии и сны... И разве не прав был Эпиктет, говоривший, что “не вещи, но фантазии и предрассудки терзают человека”?
Язык выражает не столько мысли и идеи, сколько, в первую очередь, настроения и аффекты. Философы, опеределявшие человека как “animal rationale”, не были эмпиристами и не стремились эмпирически объяснять природу человека. В свое определение они вкладывали моральный императив. Определение “animal simbolicum” больше характеризует то направление, которое приняла современная цивилизация.
Научная работа Галилея и Ньютона, Максвелла и Гельмгольца, Планка и Эйнштейна не состояла в простом сборе фактов. Спонтанность и продуктивность лежат в основе теоретического конструирования. В культуре можно наблюдать процесс самоосвобождения человека, но очевидны и глубокие конфликты между его разными способностями. Все функции усложняются, дополняют друг друга и взаимно интегрируются. Каждая открывает и новый горизонт, и обнаруживает иной аспект бытия. Диссонанс, гармония, контрасты не исключают друг друга, они находятся во взаимозависимости, как Гераклитовы плектр и лира.
4. БАДЕНСКАЯ ШКОЛА 4.1. Вильгельм Вивдельбавд. Философия как теория ценностейВ своем обращении к Канту Виндельбанд (1848-1915) преследует несколько иную цель. Он ищет априорные принципы, которые бы гарантировали ценность и надежность познания. Нормативные универсальные ценности нужны Виндельбанду, чтобы освободить формы деятельности, связанные с историей, искусством и моралью. Именно эти три сферы деятельности дают нам человека, поставленного перед самим собой, а не перед внешними предметами, как в других науках. Это способ проверить на прочность объективный материал мысли, воли, эмоций для уточнения их необходимой ценности, чтобы в конце концов отказаться от того, что проверки не выдерживает.
Именно поэтому в философии нет так называемых “истин фактов”, но все ее суждения оценочны, например: “это верно”, “это хорошо”, “это красиво”. Таким образом, ценности, обладающие нормативным значением, отличаются от природных законов – это значимость Mussen (т.е. “иначе не может быть”), значимость норм и ценностей – Sollen (“это должно быть так”). Первые мы принимаем, приспосабливаясь. Вторые мы обязаны доказать делом или развенчать. Норма никогда не будет принципом
объяснения, а природный закон – принципом оценки. Солнце естественной необходимости равно восходит и над праведниками, и над грешниками. Но, говоря о значимости логических, эстетических и этических определений, мы говорим об идеальной необходимости.В заключение отметим, что для Виндельбанда философия – это теория ценностей. Конкретная задача философии заключается в установлении тех ценностей, которые лежат в основании познания, морали и искусства. В отличие от подхода других марбургских неокантинианцев, теория познания, по мнению Виндельбанда, образует лишь некоторую часть теории ценностей.
4.2. Генрих Риккерт: познавать – значит судить на основе истины как ценности
Риккерт взял за основу концепцию ценностей Виндельбанда и рассмотрел ее с методологической точки зрения. Систематизировав результаты органической теории познания, он попытался обосновать автономию исторического познания. В сочинении "Введение в трансцендентальную философию. Предмет и объект познания" (1892) он подверг анализу тройной смысл антитезы субъекта и объекта: 1) как антитезы психофизической индивидуальности и окружающей ее среды; 2) как антитезы сознания и телесной реальности вокруг него; 3) как антитезы чистой деятельности сознания и его содержания. Наиболее существенной считает Риккерт
третью антитезу. С ней он связывает гносеологию реалистического толка, критикуемую им за допущение, что познание можно трактовать как отношение субъекта к трансцендентному; не зависимому от него объекту.Представление и представляемое суть два объекта – содержания сознания: их отношение есть отношение между двумя объектами мышления. Таким образом, гарантия надежности и ценности познания не в бытии, а в долженствовании.
Познавать – значит судить, принимать или отвергать, одобрять или упрекать, что подразумевает наличие ценностей. Именно долженствование – то, чему надлежит быть, – и есть фундамент познания. Отрицание нормы равносильно подтверждению невозможности любого суждения, в том числе суждения, отрицающего данный критерий. Суждение не потому истинно, что выражает то, что есть. Скорее можно утверждать, что нечто есть. Но только силой долженствования в суждении нечто обнаруживается как истинное. Должное (т.е. ценности как нормы) трансцендентно по отношению к отдельно взятому эмпирическому сознанию.
“Суждение, формулируемое мной, – пишет Риккерт, – поднимается над вихрем представлений, обретая некую ценность прочности, ибо не может стать другим. В момент произнесения суждения всегда предполагается нечто непреходящее и вечное”. Если для Дильтея субъект познания историчен, то для Риккерта он – трансцендентальный субъект вне пространства и времени, сознание вообще, “чистая деятельность помимо индивидуальной субъективности и фактических условий процесса исследований”. Заметим, что это “сознание вообще” – не только логика, но этика и эстетика.
Таким образом, ценности трансцендентны по отношению к отдельному сознанию, а субъект познания понимается как трансцендентальный субъект. Понятно отличие позиции Риккерта, с его акцентом на трансцендентности ценностей, от веберовской проблематики эффективности научного поиска и исторических условий. Проблемами условности философия не должна интересоваться, полагает Риккерт. Ее функция – установить, как образуются априорные принципы, гарантирующие всеобщую необходимую ценность обобщающих и индивидуализирующих научных положений.
В 1921 г. Риккерт написал “Систему философии”, где систематизировал теорию ценностей как шесть сфер ценностей: 1) логика как сфера ценности истины; 2) эстетика как сфера высшей ценности прекрасного; 3) мистика и идеал безличностной святости; 4) этика, где доминирует моральность; 5) эротика и идеал счастья; 6) религиозная философия как сфера личностной святости. Каждой из этих сфер соответствует некое благо (наука, искусство, все-единое, свободное сообщество, мир любви, мир божественного), некое отношение к субъекту (суждение, интуиция, обожание, автономное действие, единение и т. п.) и определенная интуиция мира (интеллектуализм, эстетизм, мистицизм, морализм, эвдемонизм, теизм или политеизм).
В работе “Границы естественно-научного образования понятий” (1896-1902) философ развивает установленное Виндельбандом различие между науками номотетическими и идеографическими. Но, не останавливаясь на констатации целевых различий, Риккерт доказывает автономию исторического познания, укорененного в иной логической структуре, что явствует из сравнения двух непохожих способов концептуальной разработки в этих двух формах познания.
Естественные науки устанавливают единообразие реальности и ставят цель перевести лоскутные эмпирические данные на язык общих понятий, формальных связей. Это относится как к миру физическому, так и психическому. Поэтому различие между номотетическими и идеографическими науками есть в данном случае методологическое различие, уточняющее разные концептуальные разработки. Природа не набор предметов и событий, пишет Риккерт, она реальность в отношении к общему, реальность, изучаемая в целях установления единообразия.
Весь мир индивидуального обобщающие науки о природе оставляют за скобками. Но ведь любой процесс, телесный или духовный, всегда уникален: он проистекает однажды в данной точке пространства-времени, что и полагает предел естествознанию с его общими законами.
Как же найти форму познания, способную удержать неповторимо-индивидуальное? Таким необобщающим типом познания уже была названа история. Для Риккерта, как и Виндельбанда, история “представляет реальность не вообще, а только в отношении к частному, поскольку реально случается только частное”. Тем самым мы оказываемся на чисто методологическом уровне. Одна и та же реальность выступает то как “природа, пока мы рассматриваем ее в общем плане, то как история, когда мы берем ее в отношении к частному”. Противопоставление природы и истории, таким образом, теряет свою объективно-метафизическую коннотацию, переходя в противоположность методологического типа.
