В человеческих обществах шел постоянный процесс их совершенствования, и целые цивилизации подверглись трансформации, (что свидетельствует об универсальности социетальной предрасположенности к изменениям. Хотя антропологическая литература 30-50-х гг. изображает первобытные общества мало расположенными к изменениям вообще и преобразованиям в особенности (т.е. к изменениям, затрагивающим институциональные и символические предпосылки обществ), все же признавалось, что даже эти общества испытывают конфликты и противоречия - конфликты между социальными сегментами и противоречия между принципами социальной организации, особенно системами родства, территориальной принадлежности и власти.

[95]

институциональных комплексов. Вместо того, наиболее характерными для подобных обществ считались три основных типа изменений:

1) изменения в относительном положении различных ячеек данного общества, будь то сегментарная система (составленная из таких лишенных властных структур социальных сегментов, как линиджы и кланы), племенное объединение или ранняя монархия; 2) сегментирование, иначе говоря, установление структурно сходных ячеек за пределами территории материнской ячейки; 3) изменения, означающие переход от сегментарного и относительно эгалитарного общества к более централизованному, хотя еще “первобытному” обществу с некоторыми элементами иерархического устройства.

Изменения подобного типа антропологи в большинстве случаев объясняют действием внешних причин: давление роста населения, война и завоевание. Однако такие причины сами по себе не могут объяснить переход от первобытных обществ к архаической и исторической цивилизации. По крайней мере в тех первобытных обществах, из которых образовались более сложные первобытные общества и особенно ранние цивилизации, должен был существовать потенциал далеко идущих изменений, направленных на достижение более высокого технического уровня, обретение письменности и новых более утонченных концепций, характерных для письменных обществ.

Недавние археологические и антропологические исследования дают более динамическую картину, показывающую, как могла произойти эта трансформация. Источники указывают, что в большинстве первобытных обществ существовал потенциал преобразующих изменений. Этот потенциал складывался в первобытных обществах постольку, поскольку в них возникали трения между различными культурными моделями или кодами, а также трения между подобными кодами и различными структурными принципами (например, достижительные против аскриптивных). К тому же эти принципы сплетались с такими структурными категориями, как возраст, отношения родства или территориальная принадлежность, и с отдельными группами и интересами. Эти трения

[96]

часто вели к расхождению и конфликтам между политическим и социальным статусом, а также к социальной дифференциации и соперничеству между теми группами, которые специализировались на разработке моделей культурного порядка, и теми, у кого сосредоточивались богатство или политическая власть.

Относительное значение этих внутренних и внешних факторов и условий, формирующих различные типы изменений и преобразований, может быть несколько подробнее изучено на примере колыбелей цивилизации — в Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в Центральной Америке, в Индии и Китае, в отношении которых существуют не только археологические источники, но и исторические документы.

Сколь ни ограничены наши сведения о конкретных исторических процессах, приведших к возникновению архаических и исто-

[97]

рических цивилизаций, можно отметить некоторые общие черты. Характер формирования этих цивилизаций предопределили: 1) технические нововведения, сделавшие возможным производство и накопление прибавочного продукта; 2) пространственные и демографические изменения, приводившие к возникновению плотно населенных районов и центров — будь то экономические (города), ритуальные (храмы) или политические; 3) изобретение письменности и 4) возрастание международных контактов. Эти четыре фактора породили особенности, отличающие ранние цивилизации от первобытных обществ. Таковыми особенностями являются:

1. Увеличивающаяся внутренняя структурная дифференциация.

2. Растущая дифференциация и рационализация в символической сфере.

3. Интенсификация взаимоотношений между обществами и усиление дифференциации между ними.

4. Выделенность центров по отношению к периферии.

Тенденция к структурной дифференциации была широко признана в научной литературе. Она проявляется прежде всего в возрастающей вычлененности специфических институциональных функций из исходных аскриптивных — родственных и территориальных — общностей и в утверждении этих функций в качестве отдельных видов деятельности и особых ролей. Это приводит к вычленению политической роли субъекта из его принадлежности к локальной общности и к увеличению числа автономных образований (политических, экономических, религиозных, образовательных), которые осуществляют более специализированные функциональные задачи.

Вторая важнейшая характеристика структурной дифференциации — это рост специализации главных типов институциональных организаторов: политических и экономических элит, идеологов моделей культурного и социального порядка и солидарности различных коллективов (некоторые из них выдвигаются из аскриптивных групп, таких, как общины, племена или даже социальные слои).

Третий важный аспект возрастающей дифференциации связан с развитием социальной иерархии как особой черты социальной организации; значит, с развитием того, что часто называли классовым обществом. Эта тенденция очевидна прежде всего в закреплении различных социальных позиций и ролей за относительно закрытыми слоями и в регулировании через обычаи и/или правовые запреты доступа по крайней мере к некоторым из этих позиций, а также в регулировании символического и реального использования ресурсов различными группами.

[98]

Тесно связана с тремя этими аспектами возрастающей дифференциации тенденция к четкому определению границ коллективов (этнических, региональных, племенных, религиозных, культурных) вместе с объемом и границами институциональных комплексов (в политической, экономической, культурной сферах). Несомненно, эта тенденция была обусловлена ростом дифференциации между обществами и взаимоотношений между ними. Дифференциация в отношениях между обществами проявлялась прежде всего в росте относительно долговременных и устойчивых международных систем, состоявших из структурно обособленных типов общества — например, из больших патримониальных или полуимперских образований вместе с племенными объединениями, городами-храмами и/или городами-государствами (как было на Ближнем и Среднем Востоке или в Юго-Восточной Азии).

Подобные международные отношения играли важную роль в возникновении архаических и исторических обществ, а также в их развитии. В течение всей своей истории эти цивилизации оставались уязвимыми для воздействия международной среды, влияние которой могло сказываться различным способом на разных социетальных компонентах. Особое значение в этом отношении имела относительная автономия культурных кодов и их носителей и экономических систем, ибо отсюда мог последовать решающий толчок к изменениям.

II

И в архаических, и в исторических обществах в тесной связи (но не обязательно в том же направлении или с той же интенсивностью) с ростом структурной дифференциации и выделением центра (что мы рассмотрим дальше) происходят изменения в символической сфере. Наиболее важное значение из них имеют:

1) отделение господствующих символов от их изначальных значений; 2) формирование независимых автономных символических систем (например, религиозных или философских) и их дифференциация, устроение этих систем в соответствии с их символическим содержанием и их методами концептуализации задач и решений и 3) все большее сомнение в исходных предпосылках постановки этих задач заодно с формулированием решений.

III

Кроме уже отмеченных аспектов дифференциации, во всех подобных обществах возникает другое важнейшее разделение. Это растущая символическая и институциональная, а не только пространственная дифференциация между центром (или центрами) и периферией.

[99]

В таких центрах происходит наиболее полная институционализация отношений связи между организационными и символическими характеристиками человеческой деятельности. Мы рассмотрим дальше более подробно, как способ реализации этой функции приводит к возникновению решающих институциональных различий между обществами, для которых характерны сходные уровни дифференциации.

Какими бы ни были различия между архаическими и историческими обществами, для них характерен общий тип легитимизации; он близок к традиционным формам легитимности в первобытных обществах, но выходит за ее рамки. Традиционная легитимизация опирается на принятие некоей фигуры, события или порядка прошлого (реального или символического) в качестве средоточия коллективной идентичности, указателя пределов и характера социального и культурного порядка. Принятый таким об-

[100]

Развитие в символической сфере подрывало основы легитимности социального и политического порядка. Эта тенденция усиливалась благодаря относительной разветвленности и дифференцированности системы символов; сама основа традиционной легитимности (благодать, откровение, миф) могла стать предметом расхождений. Помимо того, как уже отмечалось, центральный символ традиции во многих из этих обществ формировался в результате творческого акта, был серьезным нововведением, которое упраздняло раннюю символику легитимизирующего прошлого. Таким образом, в подобном обществе сам центральный символ предполагал возможность коренных изменений.

В общем, проанализированный процесс дифференциации,

[101]

совершавшийся путем накопления технических и коммуникативных ресурсов и создания относительно автономных институциональных подсистем и компонентов, активно побуждал оспаривать легитимность социального или политического порядка. Создававшийся в ходе этого процесса потенциал изменений усиливался. Происходило это вследствие возникновения, во-первых, различных типов институциональных организаторов, иначе говоря, тех, кто вырабатывал и представлял модели социального и культурного порядка вместе с моделями солидарности первичных коллективов; во вторых, проблематичности положения этих специалистов в области духовной культуры — предшественников современной интеллигенции; в-третьих, напряженности/складывавшейся внутри этой группы, а также между нею и политической властью.

Таким образом, все эти общества сталкивались с резко выраженными, чреватыми самыми серьезными последствиями конфликтами и противоречиями между компонентами социального порядка. Наиболее значительные противоречия существовали между культурными моделями и их носителями, с одной стороны, и политической системой — с другой, а также между различными родственными ячейками и более крупными коллективами; между этими коллективами и их представителями; между важнейшими институциональными комплексами.

Проблематику подобных противоречий и конфликтов, их разнообразие, возможно, легче всего проследить в символике политической власти и авторитета, формировавшейся в цивилизациях, которые мы рассматриваем. Эта символика без всяких исключений образует важнейшую и единственную постоянную тему социального и политического протеста, в ней содержится сфокусированный образ общества-двойника. И в архаических, и в исторических обществах эти темы и символы соединяют характерное для ритуалов восстания перевертывание ролей с такими ориентациями, которые распространялись за пределы оснований существующей системы.

[102]

В этих обществах сложилась тенденция к формированию типа относительно автономных и длительных восстаний и движений протеста. Организаторами таких движений могли выступить носители моделей культурного порядка или выразители солидарности различных коллективов. Первые поддерживали особую культурную ориентацию, вторые — социальный код (иерархию в противовес равенству, принуждение в противовес солидарности или поощрительным мерам и т.п.). В то же время возникали и движения инакомыслия, которые нередко были направлены на переосмысление оснований господствующих культурных моделей и традиций. А в процессе формирования институтов, прежде всего в экономической и образовательной сферах, выдвигались и организаторы нового типа.

Эти радикалистские тенденции часто были связаны с отстаиванием тех характеристик человеческого существования (напри-

[103]

мер, мистические или ритуальные аспекты), которые отрицала данная традиция. Они могли быть связаны с крайними выражениями субъективизма и индивидуализма, могли отстаивать приоритет символов первичной общности, представленных даже в интеллектуальных категориях. Таким образом/политические вопросы и политические конфликты имели тенденцию стать гораздо более выраженными в символическом, идеологическом и организационном планах, чем это было в первобытных обществах.

С другой стороны, существовала тенденция к относительному обособлению различных проявлений протеста, политической борьбы и нововведений. Эта тенденция отражала традиционализм таких обществ и тот факт, что по сравнению с обществами современного типа развитие техники и структурная дифференциация находились в них на низком уровне. Кроме того, эти движения угрожали правителям и элитам, которые стремились усилить тенденцию к обособлению при помощи различных мер, варьируя от прямого насилия до искусной, так сказать, кооптации. (Разумеется, ни одна из этих мер не могла обеспечить постоянный успех.)

Типы изменений, которые действительно происходили в архаических и исторических обществах, отражали, как мы отметили, влияние разнообразного соединения различных тенденций, включая организационную оформленность и символическую четкость движений протеста, политической борьбы и строительства институтов (а также их взаимосвязанность либо обособленность). Кроме того, оказывали влияние внешние факторы — война, торговля и демографические изменения, а толчком к изменениям оказывалась структурная дифференциация.

[104]

В этих обществах сформировалось, кроме того, множество экономических систем: охотничье-собирательские общества, оседлые земледельческие общества, основанные на простой или усовершенствованной агрикультуре и агротехнике, и морские общества. Соответственно, значительно варьировались образцы социальной стратификации. Наконец, там возникали многочисленные культурные модели космического и социального порядков, а также культурно-институциональных систем, и эти модели часто кристаллизовались либо в центральной (“большой”), либо в периферийной (“малой”) традиции.

Социологическая теория всегда стремилась найти объяснение как большой вариативности социальных систем, так и их сходства. Предлагаемые объяснения, разумеется, были очень тесно связаны с анализом процессов изменений. Фактически при объяснении социальных изменений в классической и современной социологической теории большей частью пытаются разрешить две проблемы: 1) причины изменений и 2) возможные направления изменений в существующих обществах.

Большинство классических социологических теорий (отражающих эволюционную парадигму К. Маркса и, в меньшей степени, Э. Дюркгейма и М. Вебера) пытаются совместить эти два направления анализа. Причины социальных изменений в каждом отдельно взятом обществе (дифференциация, рационализация или усилия преодолеть отчуждение на путях войны классов) часто рассматривались как тесно связанные, если не тождественные, с общим направлением развития человеческих обществ. Этому подходу следовали классические эволюционисты, включая К. Маркса и марксистов, и в равной степени неоэволюционисты; и те, и другие

[105]

стремились выявить в развитии человеческих обществ и происходящих в них процессах изменений стадиальную последовательность.

1. Копье, лук и стрелы.

2. Выращивание растений.

3. Выплавка металла.

4. Плуг.

5. Железные орудия и оружие.

6. Новые источники энергии.

Эти нововведения приводят к образованию или способствуют образованию семи основных типов общества.

6
Развитые аграрные общества

7
Индустриальные общества

В качестве главных зависимых переменных в этой типологии обществ Г. и Дж. Ленски указали: численность населения, выраженную в единицах плотности (более крупные сообщества), и об-

[106]

щие размеры общества, постоянность поселения, разделение труда, религиозные верования (структура основных верований), социальное неравенство изменения в характере стратификации.

Т. Парсонс и Р. Белла рассматривали дифференцированность общества в качестве важнейшего критерия его эволюции. По мнению Р. Беллы,

Обычно такая дифференциация трактуется в более широких эволюционных категориях как поступательное развитие, начиная с идеального типа первобытного общества или орды, в которых роли распределены на аскриптивной основе и разделение труда базируется прежде всего на семейных и родственных ячейках. Развитие общества проходит через различные стадии специализации и дифференциации.

В соответствии с этой точкой зрения специализация проявляется, во-первых, в той степени, в какой социальная и культурная деятельность центров, а также основные ресурсы (рабочая сила, экономические ресурсы, приверженность к политическому и культурному порядку) отрываются либо освобождаются от родственных, территориальных или иных аскриптивных ячеек.

Во-вторых, о проявлении структурной дифференциации можно говорить, когда все главные институциональные сферы формируют (благодаря деятельности людей, занимающих ключевые позиции в каждой из этих сфер) свои собственные организационные ячейки и комплексы с присущими им особыми критериями деятельности. Так, возникают возможности для реализации разнообразных потенций: технические нововведения, культурное и религиозное творчество или расширение политической власти и участия.

[107]

лизация примерно одного и того же уровня сложности по совокупности различных характеристик. Такими характеристиками являются: системы религиозной символики, религиозная деятельность, религиозные институты и социальные функции.

Первобытная религия. Радикальным сдвигом является введение символической медиативной системы, которая предполагает определенную дифференциацию между человеком и природой. Символизация имеет важное значение, поскольку посредством ее человек в состоянии выйти за пределы простого пассивного приспосабливания к среде, может обрести благодаря своим знаниям возможность контроля над средой и се осмысления. Тем самым он обретает свободу и подлинно человеческие свойства. Между мифическим и реальным миром существует чрезвычайно детализованная соотнесенность.

Архаическая религия. Ее характерная черта — “возникновение настоящего культа, включающего совокупность божеств, священников, богослужение, жертвоприношения, а в некоторых случаях — теократию или государство священников”. В ней расширяется понимание индивидом своей роли и возрастает проявление индивидуальной воли.

Историческая религия. Религии этого типа являются в определенном смысле трансцендентными; они устанавливают религиозную сферу отдельно от мирской области и над ней.

Раннесовременная религия. Отличительная черта — “разрушение иерархического устроения посюстороннего и потустороннего миров”. В известном смысле дуализм перемещается на индивидуальный уровень и, таким образом, религиозная деятельность "отождествляется со всей жизнью".

Современная религия. "Характеризуется углубленным анализом самой природы символизации как таковой". Дуалистический мир замещается бесконечным множеством миров, центром которых становится отдельный индивид¹².

В марксистских и неомарксистских школах для объяснения социальной трансформации и установления стадий человеческой эволюции так или иначе выделяется значение технологических факторов, с одной стороны, и структурной сложности или дифференциации общества — с другой.

Общими для большинства эволюционистских подходов являются несколько основных положений относительно динамики изменений. Они все предполагают, что решающим аспектом социальных изменений оказывается освобождение деятельности и ресурсов от прежних институциональных ограничений, создание новых (потенциально свободно перемещающихся) производительных ресурсов или сил. Чем более дифференцированными и специализированными становятся институциональные сферы, тем боль-

[108]

ше их взаимозависимость и потенциальная взаимодополнительность при функционировании в данной институциональной системе. Вместе с тем сама взаимодополнительность порождает сложные проблемы интегрирования. Растущая автономность каждой сферы социальной деятельности, соответствующее возрастание взаимозависимости и взаимопроникновения между ними затрудняют поддержание каждой сферой своей целостности и регуляцию своих нормативных и организационных отношений с другими сферами. И на каждом более высоком уровне или стадии дифференциации возрастающая автономность сфер социальной деятельности создает проблемы интегрирования специализированной деятельности в общих институциональных рамках.

Таким образом, эти свободно перемещающиеся ресурсы ставят заново проблемы интеграции общества, и они могут стать базисом для более дифференцированного социального порядка, который будет лучше приспособлен к контакту с более обширным окружением.

Эволюционистские подходы опираются еще на несколько основных теоретических положений. Среди них наиболее важным является положение, согласно которому общество лучше всего трактовать как систему, занятую решением своих внутренних и внешних проблем. Эти проблемы обычно соотносятся с четырьмя фазами, или потребностями, выделенными Т. Парсонсом в его анализе социальной деятельности, или, несколько конкретней — с важнейшими кризисами, которые испытывают современные политические системы". Такой подход был предложен Г. Алмондом, Л. Паем и др.

Второе положение заключается в том, что вместе с внутренними и внешними проблемами развиваются институциональные способности их разрешения. Наиболее важными в этом отношении являются характерные для каждой стадии специализированные институциональные и организационные механизмы, чье развитие обеспечивает адекватное разрешение этих проблем. (Часто также предполагается, что существует лишь один надлежащий институциональный способ решения.)

[109]

В нашем анализе теорий революций мы встречали положение, тесно связанное с предыдущим, а именно — процессы эволюции в экономической, политической, институциональной и культурной сферах имеют тенденцию на каждой стадии сливаться в относительно сходных моделях, и скачок от одной стадии к другой во всех институциональных сферах осуществляется в одном направлении. Эта согласованность часто объясняется в понятиях потребностей системы и/или как предпосылка (предпосылки) для функционирования экономической, политической, культурной систем. С такой точки зрения содержание деятельности каждой системы воспринимается как необходимое условие для возникновения и функционирования любой другой системы.

Рассмотренные нами подходы не предполагают, что каждое общество с неизбежностью проходит через все стадий развития. Они допускают, что многие общества пребывают на известной стадии в состоянии застоя. Но если общество выходит из этого состояния, если формируются новые институциональные ядра, способствующие прорыву к следующей стадии, то потенции к преобразованию будут проявляться в возникновении новой социальной системы, а значит — во всеобъемлющих системных изменениях.

Итак, в рассмотренных подходах признается тесная, почти инвариантная связь между развитием в различных институциональных сферах, а также подчеркивается сходство стадий развития в различных обществах. Различия между обществами объясняются, исходя из универсальной схемы развития, принадлежностью к его различным стадиям. Кроме того, в этих подходах подчеркивается,

[110]

что эволюционные тенденции к появлению новых социальных и культурных форм, которые окажутся более адаптивными в плане отношений между этими обществами и их средой, приведут в конце концов к большему контролю над средой. При этом само развитие способности к адаптации объясняется сочетанием технических нововведений и структурной дифференциации.

Здесь не место для обстоятельного и критического анализирования всех положений эволюционной парадигмы. Позднее, рассмотрев образцы изменений в избранных исторических обществах, мы вернемся к этому вопросу. Но даже поверхностный взгляд на историю человеческих обществ в трактовке эволюционистов показывает, что их подход является упрощенным и что глубокие изменения, происходившие в исторических и даже первобытных обществах, не могут быть объяснены на основании эволюционистских положений.

Необходимо учитывать тот важнейший факт, что на кажущихся сходными уровнях технического развития или структурной дифференциации мы находим среди первобытных, архаических и исторических обществ очень различные по форме социальные структуры; и сами характеристики структурной дифференциации выражены в этих обществах не одинаковым образом. Характерный случай мы уже отмечали на примере первобытных сегментарных обществ. Их социальная структура может быть основана как на простых родственных ячейках, так и на более сложных объединениях, а оба эти типа общества могут отличаться от более централизованных государств. Рассматривая архаические цивилизации древности и оспаривая ранние эволюционистские подходы, Э. Сервис в своей книге показал, что Китаю, Центральной Америке, Индии и Ближнему Востоку было присуще большое разнообразие в сочетании таких элементов эволюции, как развитие городов, гидротехническое строительство, политическая и религиозная централизация. В своих обобщающих выводах он констатировал, что возникшие на заре цивилизации общества значительно различаются по перечисленным выше признакам углубляющей дифференцированности — отличие центра от периферии, структурная дифференциация, границы между компонентами макросоциального порядка, а также разработанность символики.

Особый интерес с точки зрения нашего анализа представляет тот факт, что подобные различия обнаруживаются не только в

[111]

организационных и пространственных аспектах первобытных обществ и ранних цивилизаций, но и в их символических формах, прежде всего в расположении культурных ориентации и кодов, которые относятся к различным уровням структурной дифференциации.

Одним из таких обществ, в котором, как мы подробно проследим дальше, различные характеристики дифференциации выразились в различных сферах по-разному, была Япония. Структурная дифференциация там возрастала, а в то же самое время дифференцированность между центром и периферией оставалась относительно постоянной. Еще важней было то, что структурная дифференциация не сопровождалась разработкой символической сферы. В Японии не было резкого разделения трансцендентного и мирского, или, если следовать классификации по западному шаблону, не было дифференциации между религией, философией и магией. Тем не менее там существовала сильная привязанность к культурным и социальным порядкам, характерная для высоких цивилизаций, в которых это разделение создавало напряженность. Таким образом, японский пример иллюстрирует важнейшее положение, тесно связанное с предыдущим: различные культурные коды и ориентации в обществах могут сочетаться со сходными уровнями дифференциации, и, обратно, одни и те же коды могут сочетаться с очень различными уровнями социальной дифференциации.

Если исходить из того, что на сущностные аспекты институционального устройства общества воздействует расположение культурных кодов, то следует признать, что общества со сходным уровнем структурной дифференциации могут генерировать различные основополагающие нормы социального взаимодействия и их институциональные механизмы. Основополагающие нормы и их институциональные механизмы, в свою очередь, воздействуют, с одной стороны, на развитие движений протеста (восстаний и инакомыслия, например) в обществе или его частях и на степень взаимосвязи этих движений или же их .связи с политической борьбой, которая происходит вокруг центра, а с другой — на процессы формирования институтов в экономической и культурной областях.

Аналогичным образом движения протеста влияют на соединение, темпы и направление изменений в различных частях макросоциального порядка; на степень, в какой силы изменений удерживаются в рамках существующего порядка; на степень и направления, в которых реализуются способности общества к преобразованиям, — иначе говоря, на степень, в какой процессы изменений приводят к появлению культурных моделей и соци-

[112]

альных форм, выходящих за рамки первоначальных институциональных предпосылок общества, а также на степень, в какой системы движутся в направлении роста структурной и/или символической дифференциации.

С предыдущим положением тесно связан подтверждаемый историческими свидетельствами факт, что в каждом данном обществе силы изменений воздействуют не в одинаковой степени на различные основополагающие нормы взаимодействия (признаки коллективной принадлежности, определение социальных целей, правила справедливого распределения, нормы естественной справедливости или принципы распределения власти). Скорее, можно говорить об отсутствии единообразия с изменениями, которым подвергаются в ходе перемен многочисленные характеристики социальной жизни: специфические черты институционального устройства общества в немалой степени обусловливают этот недостаток единообразия. Например, критерии принадлежности к коллективам и их рамки могут изменяться, тогда как правила распределения власти или доступа к власти заодно с правилами справедливого распределения остаются неизменными. Иначе говоря, происходящие изменения могут в крайнем случае ограничиться лишь одним из компонентов социальной регуляции (скажем, политическим режимом).

Вариативность форм изменений зависит также от степени открытости социальных и культурных моделей. Вследствие этой открытости различные компоненты социальной системы могут в сходных, казалось, бы, ситуациях соединяться различным образом. Могут, например, возникать различные типы коалиций, и победа той или иной из них приводит, как показал в своих работах М. Вебер, к утверждению того или иного сочетания важнейших компонентов макросоциологического порядка. Короче говоря, основные черты институционального устройства общества могут сильно варьировать от общества к обществу или между группами обществ (например, структура центров, отношения между центром и периферией, образцы формирования социальных слоев и способы производства).

В 60-х гг. в социологической и антропологической литературе начали оспариваться эволюционистские положения по указанным выше направлениям. Эти дисциплины должны были искать объяснение тому, что различные общества демонстрируют разную предрасположенность к изменениям и различное соотношение изменений в отдельных сферах. Предложенные в конце 50-х гг. (и рассмотренные выше) схемы классификации первобытных обществ, введя соотношение между структурной вариативностью и куль-

[113]

Было высказано предположение, что преобразование обществ требует наличия трех компонентов: а) элитные группы, способствующие созданию или утверждению новых образцов отношений, б) ресурсы и в) образцы социальных отношений или институты, которые стимулируют преобразования. При этом было установлено, что условия, определяющие возникновение элитных групп, степень мобилизации ими ресурсов и уровень, эффективности их роли в институционализации, подразделяются соответственно двум макротипам общества: плюралистический, или освобожденный (disembedded), и монистический, или совмещающийся (coalescent). Монистические общества представляют социальные системы, в которых границы различных секторов (экономического, религиозного, политического и т.д.) совпадают или же один сектор господствует над всеми остальными.

Были сформулированы и обсуждены несколько гипотез:

1. Внутреннее развитие в монистических обществах менее вероятно, чем в плюралистических. Монистические общества могут, однако, выдвигать новые элиты в условиях сдвига, особенно когда он инициирован внешним завоеванием.

2. Монистические общества склонны направлять гораздо большую часть наличных ресурсов на поддержание существующей системы, ограничивая, таким образом, часть, обращаемую на развитие.

3. Монистические общества испытывают больше трудностей, чем плюралистические, в отношениях с новыми разновидностями групп, например с торговцами. Наиболее; вероятно, что в монистических обществах такие группы будут подвергаться дискриминации или оказываться в изоляции, а это ограничивает их возможность мобилизовывать ресурсы.

4. Монистические общества больше расположены к укреплению и закрытию своих границ, ограничивая, таким образом, поток нововведений извне.

[114]

5. Монистические общества чаще демонстрируют циклическое перемещение неспециализированных группировок, чем возникновение новых специализированных элит.

В плюралистических обществах вероятность возникновения подобных элит усиливалась при условии, если: 1) существует соперничество между правящими группами и отчуждение между правителями и управляемыми; 2) новые элиты выступают за автономию секторов при сохранении одновременно отношений симбиоза между ними; 3) существует множественность культурных моделей; 4) новые элиты формируют идеологию, которая сама по себе является плюралистической и открытой, предлагающей возможность выбора; такая идеология скорее всего будет содержать концепцию необратимого времени, а не циклического.

На следующих страницах мы попытаемся развить эти идеи более систематическим образом. Не отрицая наличия некоторых обоснованных пунктов в эволюционной парадигме, особенно важных для объяснения значения присущих человеческим обществам тенденций к своему распространению, а также сходства стадий дифференциации в различных обществах, мы тем не менее выступаем за пересмотр многих эволюционистских положений.

Подобные размышления, разумеется, не являются отрицанием или умалением двух фундаментальных принципов социологического анализа вообще и анализа революций в частности. Во-первых, как очевидно, мы не подвергаем сомнению то простое положение, что социальные изменения, особенно далеко идущие изменения (революции, например), представляют собой результат комбинированного воздействия многочисленных социальных сил и что изменения, происходящие в одной части системы, затрагивают все остальные части. Во-вторых, мы признаем необходимость различать обычные изменения в кадровом составе или представительстве отдельных групп и глубокие структурные изменения в институциональных сферах (в частности, в политической сфере).

Напротив, эти принципы соответствуют основным позициям нашего подхода, которые были изложены в главе 1. Соединение видов социальной деятельности и процессов, которые происходят под знаком чистой революции и которые имплицитно и эксплицитно выражают ее фазы, следует рассматривать как особый тип процесса среди других, вследствие которых имеют место соци-

[115]

альные изменения и преобразования. Как мы говорили выше, хотя социальный конфликт, инакомыслие, восстание, структурные изменения и преобразования свойственны всем человеческим обществам, тем не менее специфическое сочетание этих элементов, объединяемое образом подлинной революции, который сложился в эволюционной парадигме в ее классическом или неоэволюционном варианте, представляет лишь один из возможных путей изменений.

Следовательно, высказанные в этой главе сомнения требуют более широкого подхода к изучению социальных изменений. Разработка такого подхода представляет одну из главных задач социологического анализа. В последующих главах мы предложим набросок такого более широкого подхода.

Исходя из нашего первоначального интереса к проблематике революций, которые по определению являются в первую очередь политическим феноменом, мы сосредоточимся на проблеме установления того, в какой степени глубокие изменения в политических режимах связаны с изменениями в других сферах макросоциального порядка. Вслед за общими теоретическими соображениями, представленными выше, мы попытаемся проанализировать, как различные сочетания культурных ориентации, внешних условий и институциональных положений влияют на типы изменений.

ПРИМЕЧАНИЯ

² Эта аргументация наиболее полно представлена в кн.: Eisenstadt S.N. Essays in Comparative Institutions. P. 77-107.

³ См.: Gluckman M. Order and Rebellion in Tribal Africa. N.Y.: Free Press, 1963. P. 110-137.

⁴ С целью последующего анализа этих типов см.: Eisenstadt S.N. Primitive Political Systems: A Preliminary Comparative Analysis // American Anthropologist.

[116]

⁵ Gluckman M. The Rise of a Zulu Kingdom // Scientific American N Y I960. №4. P. 157-168.

⁶ Service E.R. Origins of the State and Civilization: The Process of Cultural Evolution. N.Y.: Norton, 1975.