Л. Февр Историзирующая история. О чуждой для нас форме истории.
(Февр Л. Бои за историю.М.: "Наука". –1991. –529 с. С. 67-71.)

Я внимательно и, разумеется, с интересом прочел небольшую книжку, которую написал мой старый друг Луи Альфан, пользуясь вынужденным досугом, предоставленным ему правительством Виши,–написал в одиночестве, лишась расхищенной оккупантами библиотеки и уничтоженных ими бумаг, полагаясь лишь на свои навык историка, – ведь начиная с 1900 года он неустанно трудился на историческом поприще, то в одиночку, то организовывая и направляя работу других: тут мне, естественно, вспоминается серия “Народы и цивилизации”, с которой наряду с именем Саньяка связано и его имя. Книжку свою Альфан назвал “Введением в историю”*.

На самом же деле это не столько введение в историю, сколько ее защита. “Польза исторических исследований, – пишет он, – никогда еще не оспаривалась столь ожесточенно, как теперь... Но я не собираюсь защищать дело, которое может само за себя постоять...” Увы, это не так: иначе нападки на историю давно бы уже прекратились. Понимает это и Луи Альфан; вот почему он вопреки своему заявлению тут же принимается защищать и отстаивать давно всем известную и лишенную всякой таинственности точку зрения.

“Из всех форм верности, – пишет в своих “Предлогах” Андре Жид, – наиглупейшей, по сути дела, является та, которую не назовешь непосредственной”. Так вот, нет ничего более непосредственного и, стало быть, более правомерного, нежели верность Луи Альфана своим идеям. Таким он был в годы воинской службы, таким остался по выходе из Шартрской школы: верным паладином той формы истории, которую Анри Берр весьма удачно окрестил историей историзирующей. Ей Луи Альфан посвятил всю свою жизнь. И теперь, знакомясь с “Введением в историю”, не будем забывать, что этот его жертвенный дар предназначен вовсе не вселенской Клио – богине, скрывающей под складками своего пеплума все формы, все многообразие, все разновидности исторических школ, подобно тому как Богоматерь Милосердия осеняет своим покровом всех истинно верующих христиан. Замысел Луи Альфана куда скромней и в то же время куда заносчивей: он помышляет лишь об одной определенной форме истории – той, которой он сам занимается, и делает нам честь, полагая, что мы примем ее как единственно возможную.

“Введение в историю”? “Защита истории”? Нет, Альфан ратует за Историзирующую историю, ту самую, о которой Берр писал в 1911 году: “Есть некая самодовлеющая форма истории, которая, не нуждаясь в посторонней помощи, сама способна оказать

____________________________________________
* Alphen L. Introduction a l'histoire. P., 1946.
[67]

ее историческому познанию”. Фраза эта приводит меня в восторг. Ее одной достаточно для рецензии на книгу Луи Альфана*.

Что же такое – историзирующий историк? Анри Берр отвечает на этот вопрос по существу, пользуясь выражениями из адресованного ему в 1911 году письма самого Альфана: это человек, который, работая над частными, им самим установленными фактами, задается целью увязать их между собой, согласовать, а затем (я цитирую письмо Альфана) “проанализировать политические, социальные и духовные перемены, о которых в данный момент свидетельствуют источники”. Не будем забывать, что автор имеет в виду частные перемены: ведь история для него является наукой о частностях3*.

Итак, откроем это вышедшее в 1946 году “Введение в историю”. В книге три основных раздела: 1. “Установление фактов”; 2. “Согласование фактов”; 3. “Изложение фактов”. Мы видим, что методика не изменилась – это все та же старая методика, состоящая из двух операций, включающих в себя всю историю: сначала установить факты, потом пустить их в дело. Так, уверяют нас, действовали еще Геродот и Фукидид. Так действовали Фюстель и Моммзен. Так действуем по сей день и все мы. Ничего не имею против. И все-таки эта двучленная формула принадлежит к числу тех, которые самой своей ясностью способны встревожить и озадачить любого пытливого человека...

Все факты да факты... Но что вы называете фактами? Что за содержание вкладываете в это коротенькое слово? Неужели вы думаете, что факты даются истории как некие субстанциональные сущности, более или менее глубоко погребенные в толще времен, и вся* трудность состоит лишь в том, чтобы раскопать их, почистить и подать современникам при выгодном освещении? Или же вы готовы принять на свой счет слова Бертло, превозносившего до небес только что одержавшую первые победы химию – свою химию, единственную из всех наук, как он заносчиво выражался, которая сама творит свои объекты. В чем Бертло ошибался. Ибо каждая наука творит свои объекты.

Простительно нашим предшественникам, современникам Олара, Сеньобоса и Ланглуа, всем этим людям, которым “Наука” внушала такое уважение (хотя они ничего не смыслили ни в научной практике, ни в методике),–простительно им было воображать, будто гистолог – это человек, которому достаточно су-

____________________________________________
** Berr H. L'histoire traditionnelle et synthese historique. P., 1921. “Беседа с историзирующим историком”, составляющая основу второй главы, была написана еще в 1911 году.
** Частностях, которые страшно смахивают на общие понятия, если только их рассматривать в рамках определенного круга цивилизации, в определенную эпоху. Так, по крайней мере, утверждает одна знатная дама, столь милая сердцу Пиренна, Марка Блока, да и моему собственному, даму эту зовут Сравнительной историей.
[68]

нуть под микроскоп срез мозга крысы, чтобы тут же получить голые, неоспоримые и, так сказать, “готовые к употреблению” факты, – остается лишь разложить по полочкам эти дары, преподнесенные ему не братьями Мишлен, а самой природой... Мы бы очень удивили этих историков старшего поколения, сказав им, что на самом деле гистолог, пользуясь тончайшими техническими приемами и сложнейшими красителями, заранее создает объект своих исследований и гипотез. Он как бы “проявляет” его в том смысле, в каком это слово употребляется фактографами. После чего приступает к интерпретации. Он “читает” срезы – а это операция не из легких. Ибо в конце концов не так уж сложно описать то, что видишь; куда сложнее увидеть то, что должен описывать. Да, мы повергли бы наших предшественников в немалое изумление, если бы вслед за одним современным философом назвали факты “гвоздями, на которых висят теории”. Гвоздями, которые нужно сначала выковать, а потом уже вколачивать в стену. Если этот образ применить к истории, то именно историку и надлежит их выковывать. И они для него отнюдь не являются “прошлым” или, выражаясь тавтологически, давно прошедшей “историей”.

Вы согласны со мной? Заявите об этом во всеуслышание. Не согласны? Тогда давайте спорить. Но, ради бога, не замалчивайте эту проблему. Эту пустяковую проблему. Эту наиважнейшую из проблем. Такова первая разделяющая нас недомолвка. А сколько она может вызвать последствий!

Вы не раз слышали, как наши предшественники твердят: “Историк не имеет права отбирать факты. Кто дал им это право? Из каких соображений? Отбирать – значит посягать на "реальность", сиречь "истину". Идея неизменна: факты – это кубики, составляющие мозаику,– отдельные, однородные, гладкие. Землетрясение разрушило мозаику; кубики потонули в земле; выкопаем же их, постаравшись ничего не упустить. Соберем их все до единого. Но не будем заниматься отбором...” Вот что повторяли наши наставники, забывая о том, что вся история есть выбор хотя бы потому, что игра случая уничтожает одни остатки прошлого и сохраняет другие (я уж не говорю о намеренном вмешательстве человека). А если эта игра случая идет по крупной? Нет, история есть не что иное, как выбор. Но не произвольный, а заранее намеченный. И это еще больше разделяет нас, дорогой мой друг.

Гипотезы, планы исследований, теории – ничего этого не отыщешь в вашем “Введении”, сколько ни ищи.

А ведь без предварительной, заранее разработанной теории невозможна никакая научная работа. Мысленная конструкция, отвечающая нашей тяге к познанию, теория как раз и является наглядным примером научного опыта. Я говорю о науке, конеч-
[69]

ная цель которой состоит не в открытии законов, а в понимании сути явлений. Всякая теория естественно основывается на постулате, гласящем, что природа объяснима. А человек, предмет истории, составляет часть природы. Он для историка – то же самое, что скала для минералога, животное для биолога, звезда для астрофизика: нечто, подлежащее объяснению. Пониманию, и стало быть, осмыслению. Историк, отказывающийся осмыслить тот или иной человеческий факт, историк, проповедующий слепое и безоговорочное подчинение этим фактам, словно они не были сфабрикованы им самим, не были заранее избраны во всех значениях этого слова (а он не может не избирать их),– такой историк может считаться разве что подмастерьем, пусть даже преаосходным. Но звания историка он не заслуживает **.

Кончаю свою длинную, полную упреков речь. “Введение в историю”, “Исторический метод”, “Защита истории”... Но, в конце концов, что же это такое – история?

Сейчас я вам скажу. Вы собираете факты. С этой целью вы отправляетесь в архивы. В кладовые фактов. Туда, где стоит лишь нагнуться, чтобы набрать их полную охапку. Затем вы хорошенько стряхиваете с них пыль. Кладете к себе на стол, И начинаете заниматься тем, чем занимаются дети, складывающие из рассыпанных кубиков забавную картинку... Вот и все. История написана. Чего вам еще надо? Ничего. Разве что одного: понять, какова цель всей этой игры. Понять, зачем нужно заниматься историей. И стало быть, понять, что такое история.

Вы не хотите ответить на этот вопрос? Что ж, тогда я раскланиваюсь. Вы похожи на тех горемык, которым университетские власти по странному заблуждению поручали задание (кстати сказать, труднейшее) – преподать основы высшей математики юным “гуманитариям”, студентам четвертого, пятого и шестого курсов классического отделения. Эти горе-преподаватели справились со своей задачей преотлично: они навсегда отбили у меня охоту заниматься математикой. А все потому, что сводили ее к мешанине из мелких хитростей, грошовых уловок, мелочных предписаний, позволяющих якобы мигом разрешить все проблемы. Короче говоря, к системе “трюков”, как мы тогда выражались (теперь это словечко в студенческом жаргоне уже не употребляется).

Так вот: “трюки” эти интересовали меня меньше всего. Мне давали “шпаргалку”, с помощью которой я должен был произве-

____________________________________________
В книге Луи Альфана есть указатель авторов. Это тоже своего рода свидетельство. Ну неудивительно ли, что в нем не значатся ни Камилл Жюлиан, ни Анри Пиренн, ни Жорж Лефевр - словом, ни один из тех, кого мы привыкли считать историками в подлинном смысле слова, настоящими современными историками. Я уж не говорю о Видале: в царстве Историзирующей истории география лишена всех гражданских прав.
[70]

сти какое-то действие, но никогда не говорили, стоит ли это действие того, чтобы его совершать. Как и почему оно было придумано? И для чего, в конце концов, служит?.. Для того, чтобы в один прекрасный день поступить в Высшую политехническую школу? Но и она сама по себе не является конечной целью.

Все это показывает, что уже в те юные годы я не был чужд определенных духовных запросов. Но в ту пору все решалось легко. Я просто-напросто повернулся спиной к математике. А те из моих однокашников, что относились к ней менее требовательно, осилили ее...

Иеторизирующая история нетребовательна. Слишком нетребовательна. Так думаю я, так думают многие другие. Это наш единственный упрек, но он достаточно весом. Это упрек тех, кто нуждается в идеях. В тех самых идеях, которых Ницше называл храбрыми маленькими женщинами, что не отдаются мужчинам с лягушачьей кровью в жилах.
[71]