(Цивилизации. Вып. 1. –М.: Наука. –1992. –231 с.)

Одну из глав своей книги по проблемам французской историографии второй половины XX в. Шарль-Оливье Карбонель назвал: "Позитивистская историография: доктрина без практиков"¹. Меткость утверждения, содержащаяся в этом названии, зависит от понимания термина "позитивизм". Если понимать его в узком смысле как "контизм", то нам придется согласиться с мнением французского ученого. Вместе с тем мы будем вынуждены возразить ему, если станем понимать позитивизм в историографии в более широком смысле, а именно как определенный способ понимания исторической действительности в виде структурных и помологических категорий и одновременно в качестве определенного способа их познания в категориях феноменализма. В этом случае — а мы придерживаемся именно этой точки зрения — позитивистская историография предстает перед нами не в виде "доктрины без практиков", но в качестве одного из важных направлений историографии, которое вот уже в течение более чем ста лет оказывает существенное влияние на практику исторической науки во многих странах, в том числе и во Франции.

У сторонников французской школы "Анналов" вызовет возмущение если мы начнем изложение своих соображений с утверждения, что это чрезвычайно интересное течение в Современной историографии представляет позитивистскую модель исторической науки, понимаемую именно таким образом. Естественно, сами "анналисты" считают себя противниками позитивистской историографии, утверждая, что по правилам этой историографии "историей не следует больше заниматься"². Однако при этом они производят своеобразное манипулирование, основывающееся на переворачивании смысла понятия "позитивизм". Дело в том, что позитивистской они считают такую историографию, которая стоит на позиции различия предмета истории и "наук", т.е. связанную с событиями, концентрирующую свое внимание на герменевтической проблематике историографию и пр.³ Иными словами, они считают позитивизмом его антитезу — традиционный индивидуалистический историзм, При таком понимании нас не может удивить точка зрения современного нам "анналиста", будто с начала XIX в. "в интеллектуальной и научной германской традиции укоренился агрессивно настроенный позитивизм"⁴.

Автор работы "Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II" в равной, мере испытывал и острое чувство новизны своей собственной исторической концепции, и ее (и свою собственную) связь с традицией. По отношению к весьма близкой ему тенденции, связанной с именами Люсьена Февр и Марка Блока, можно судить по тому, что он сам назвал себя сотрудником "второго слоя"⁵. В то же время он определил и свое место в уходящей далеко вглубь времени традиции, ратуя за все более широкое вовлечение в операционное поле" истории общественных наук, за "завоевательно ориентированную историю Поля Лакомба, Анри Берра, Люсьена Февра и Марка Блока"⁶. Весьма характерным было здесь упоминание Г. Лакомба, позитивиста вне всякого сомнения, хотя и не "строгого обряда", однако решительного противника сведения истории только к "гуманитарным наукам", которые "образуют лишь частную область в сфере познания", мыслителя, который пытался "приравнять знание фактов прошлого человечества к другим позитивным наукам"⁷. Не мене характерным было также упоминание в этом ряду Анри Берра, создателя теории исторического синтеза, которая должна была "знаменовать собой развитие традиции французской философии от картезианства и через Просвещение к позитивизму и которая должна была быть свободной от немецкой метафизики и априоризма, равно как и от односторонности английского индукционизма и практицизма"⁸. Нет никакого сомнения в том, что решительные возражения Антуана Карно против переоценки значения политической истории, его критика нарративного метода в исторической науке а также его принцип взаимозависимости явлений — все это было весьма близко взглядам Ф. Броделя. Это относится также к полемике Лакомба со сторонниками "событийной истории", а также к его стремлению создать "историю — науку", в которой наряду с установлением "общих фактов" выявлялись бы и существующие между ними связи. Наконец, ему также были близки и идеи Берра об "историческим синтезе". Вместе с тем это не означает, что Ф. Бродель, примыкая к различным концепциям структурного рассмотрения действительности, которые сохранялись во французской позитивистской рефлексии, не выражал никакого критического отношения к этим концепциям.

именно теорию многоступенчатой структуры исторической реальности. В этом отношении он очень многим обязан своему учителю Л. Февру, который не только говорил о том, что историческая наука должна в первую очередь исследовать синхронные и лишь затем диахронные процессы, но также подчеркивал, что изучаемая историком по принципу синхронии действительность означает "сближение, согласование, взаимосвязь и синтез". При этом сам он давал многочисленные примеры синхронистического анализа⁹. Первый шаг, оказавшийся одновременно этапным, на пути разработки теории многоступенчатой исторической структуры действительности был сделан Ф. Броделем в его работе "Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II, где он выделил три слоя этой структуры: структурный, конъюнктурный и событийный¹⁰.

Как известно, меньше всего внимания он уделил этому последнему слою; вопреки событийно-исторической традиции он утверждал, что "события - это лишь пыль и являются в истории лишь краткими вспышками", однако они не могут рассматриваться как ничего не значащие, ибо они порой озаряют другие пласты действительности¹¹. Едва утихли дискуссии по поводу концепции пластов действительности, которые были представлены Броделем в "Средиземноморье", как он вновь сформулировал свои взгляды по этому вопросу в крупной работе о материальной цивилизации, экономике и капитализме (1979). И в этом случае мы имеем дело с трехслойной структурой: инфраэкономикой, рыночной экономикой и со своеобразно понимаемым автором капитализмом¹². И наконец, назовем работу, которую ученый, к сожалению, не смог завершить, - "Индивидуальность Франции". Из четырех частей, намечавшихся по первоначальному замыслу, Ф. Бродель почти полностью завершил две, которые затем были изданы в трех томах¹³. Как и в предшествующих работах, здесь обращает на себя внимание структурный подход; ученый очерчивает контуры всего сооружения, исходя из географических условий, включая в свою конструкцию демографическую, экономическую, политическую и культурную сферы вплоть до социальных аспектов. На коллоквиуме в Шатоваллоне, который проходил за месяц до кончины историка, Ф. Бродель сказал следующее: "Моя концепция истории, которую я применяю в отношении Франции, представляет собой концепцию глобальной истории, т.е. истории, которая наполнена всеми науками о человеке. Речь идет не только о том, чтобы выбрать одну из них и обвенчаться с ней, но главным образом о том, чтобы жить в состоянии конкубината со всеми науками о человеке"¹⁴.

следовательной в вертикальном плане. Является ли общественная действительность структурированной по всему своему объему или же только в каком-то определенном пласте? Во втором случае пришлось бы допустить, что вне пределов жесткой оболочки структур простираются свободные, не организованные сферы общественной реальности. Структурные и неструктурные области - это кости и плоть общественного организма¹⁵.

В свое время Ф. Бродель дал на эти вопросы очень общий ответ, написав следующее: "История творится на различных сценических площадках; сильно упрощая, я бы сказал, что ее действие происходит на трех подмостках. Собственно, следовало бы вести речь о десятке или сотне сценических площадок, о десятке или сотне различных временных измерений"¹⁶.

О себе самом Ф. Бродель говорил, что по "своему темпераменту" он структуралист; сами события и даже конъюнктура не слишком привлекали его. Тем не менее он подчеркивал, что структурализм историка, за который он выступал, отличается от того, с которым нам приходится иметь дело в других общественных науках, он отсылал историка не к математическим абстракциям функционально выраженных отношений м связей, но к источникам жизни, ко всему тому, что в жизни является наиболее конкретным, повседневным, нерушимым и по возможности анонимно человеческим. Во время дискуссии в Шатоваллоне ученый заявил, что для него "феноменом структуры является то, что длится (во времени)", и подчеркнул, что это не имеет ничего общего со структурализмом Клода Леви-Строса и других французских философов и социологов. "По моему мнению, - говорил он, - слово "структура", будь то суперструктура или инфраструктура, соответствует долговременным общественным, экономическим или культурным реальностям". Попутно он также заметил, что его понимание структуры отличается от воззрений К. Маркса, так как последний, по словам французского историка, "недооценивает суперструктуры", придавая большее значение всему тому, что находится "снизу". Сам же он, подчеркивал Ф. Бродель, не делает выбора между тем, что находится сверху, и тем, что лежит снизу; "он принимает и то, и другое"¹⁸.

"Кое-кто интерпретировал мои теории неверно, - заявил Ф. Бродель в 1985 г. в интервью "Эль Паис", - приписав мне определение истории как чего-то неподвижного"¹⁹. Во взглядах французского ученого тесно переплелись между собой теория структурного характера исторической действительности с его теорией дифференцированности и полиритмического характера исторического времени. Что касается этого полиритмического характера, то взгляды, выражавшиеся авто-

ром "Средиземноморья", представляли собой продолжение и новую формулировку идеи, которая уже присутствовала прежде в концепциях основателей школы "Анналов". Здесь мы имеем в виду прежде всего М. Блока, который утверждал, что "человеческое время всегда оказывало сопротивление неизбежной однотонности" и что "человеческое время нуждается в таких измерениях, которые были бы приспособлены к изменчивости его ритма"²⁰. Идеи своего видного предшественника Ф. Бродель развил в теорию, в соответствии с которой всякой сфере (или всякому слою) действительности, вычлененной в процессе исследования, присущ свой собственный ритм изменчивости, свое собственное, иное историческое время. Наиболее ясно эта теория была изложена Ф. Броделем в "Средиземноморье", а затем неоднократно повторена. Таким образом ученый стремился доказать, что уровню структурной действительности отвечает история "длительной продолжительности", характеризующаяся медленным ритмом, которая воспринимается исследователем не в виде последовательности событий и которая допускает не только циклы, но и рецидивы, т.е. история, которая находится "на грани между подвижностью и неизменностью"²¹. Уровню конъюнктурной действительности, напротив, соответствует история, которая в сравнении с вышеописанной характеризуется "относительно короткими волнами", на которые накладываются "многочисленные движения в соответствии с долготой их продолжительности", конъюнктурные циклы и другие.

В этой связи Ф. Бродель говорит следующее: "Диссонанс между медленным ходом истории и его внезапными ускорениями, между структурой и конъюнктурой остается в центре все еще не завершившейся дискуссии. Необходимо оценивать эти движения в их взаимозависимости, не будучи уверенным с самого начала в том, какие из них являются доминирующими и обусловливающими другие. Их идентификация, классификация и сопоставление и являются главной нашей задачей"²².

Наконец, согласно Ф. Броделю, событийной истории соответствует краткость единого времени. Свою теорию дифференцированности и полиритмического характера исторического времени французский ученый развил в последующих работах, в частности в монументальном труде о материальной цивилизации, экономике и капитализме. И в этой книге отдельные, выделенные исследователем пласты исторической реальности относятся к различным временным периодам с различными ритмами. В названном труде Ф. Бродель сформулировал и развил точку зрения о том, что все дифференцированные временные периоды, в течение которых протекает исторический процесс на всех его подмостках, позволяет определить "мировое время", которое, как считает ученый, "правит определенными пространствами и реальностями по территориям и эпохам. Однако этому времени не подвластны иные реальности и иные пространства, чуждые ему"²³.

своей знаменитой статье²⁴, а затем обращался к нему на протяжении всей своей активной научной деятельности. Еще во время уже упоминавшегося здесь коллоквиума в Шатоваллоне он выразил убеждение в том, что подлинно глубокая история - это именно история длительного временного периода²⁵. В интервью журналу "Ринашита" в 1983 г. он, напротив, сказал следующее: "После того как я написал "Средиземное море...", мне стало ясно, что время не образует какой-то прямой линии, как это имеет место в традиционной исторической науке: время представляет собой скорее результат наложения движений. Если я утверждаю, что имеется три движения, то это лишь известная схема, но это вполне пригодная схема; в действительности происходит более медленное движение в основании, более быстрое сверху, а между ними существует еще ряд опосредованных движений. События, которые происходят на поверхности, не обладают одинаковым временным весом; некоторые из них исчезают изо дня в день, другие, напротив, открывают пропасти, позволяя бросить взгляд в бездну, есть события, которые продолжаются, существуют и долговременные события, которые имеют продолжительные последствия" ²⁶.

В 1977 г., выступая с докладом в университете Джона Гопкинса, Ф. Бродель как бы попутно сформулировал мысль, которая, как нам кажется, является чрезвычайно важной для методологической позиции историка. В частности, он сказал тогда следующее: "Историку легче понять "как", чем "почему"; он лучше замечает последствия, чем зарождение крупных проблем"²⁷.

Особенно характерным для методологической позиции Ф. Броделя было то, что он рассматривал исторические объяснения скорее как ответ на вопрос "как?", чем на вопрос "почему?". Особенно большое значение он придавал постижению реальной жизни во всех формах ее проявления со стороны историков, а также наблюдению. В полемике с учеными-экономистами, которые, как он полагал, часто предлагали неадекватные концепции, он подчеркивал, что сам он "предпочитает наблюдение за экономической жизнью. Историк говорит то, что он видит; он пытается анализировать то, что у него перед глазами"²⁸. В другом месте ученый весьма экспрессивно высказывался о том, как он понимает объяснение в истории: "Объяснять... означает открывать, представлять себе соотношения между пульсом материальной жизни и другими столь различными течениями человеческой жизни"²⁹.

рик говорил, что он не хочет давать определения, строить конструкции, "ему не нужна и философия истории"³⁰. Правда, в другом месте он признавал, что всякая философия истории может оказаться полезной для историка, ибо каждая из них содержит в себе какие-то истины³¹, однако сам он отказывался принять какую-либо из них. Он соглашался с тем, что "теории в области общественных наук, в историографии, как и в любой другой науке, необходимы"³². Вместе с тем он оставлял за ними, равно как и за учеными, разрабатывающими проблемы философии истории, только лишь методологический статус, считая эти теории лишь инструментами, своего рода рабочими гипотезами, имеющими ограниченное применение. В отношении Ф. Броделя к проблеме роли философии и теории в истории содержалось, по-видимому, нечто от позитивистской позиции отказа от теории.

Ф. Бродель отвергал всякую "социологию прогресса, социологию порядка", он не принимал "понятия непрерывности общественного движения, которое приведет якобы все к идеальному состоянию", он не верил в "священный принцип последовательности развития"³³. Он отвергал три эпохи развития человечества Джамбаттисты Вико, три эпохи Огюста Конта и так далее вплоть до "цепи развития Карла Маркса"³⁴. Требуя признать роль не только континуитета, но и дисконтинуитета, французский ученый стремился вскрыть характер множественности направлений, а также полиритмический характер исторического движения, которое он, однако, рассматривал как специфически закономерное. Он не соглашался с тем, что источники этого движения надо искать в иском универсальном, постоянно действующем факторе или в каком-то комплексе факторов исторического процесса. Он выводил этот исторический процесс из совокупной структуры действительности. В связи с этим он писал: "Мы больше не верим объяснению истории на основе того или иного доминирующего фактора. Не существует односторонней истории. Она не зависит в полной мере от расового конфликта... или от модных ритмов экономической жизни, от факторов прогресса или упадка, от постоянных социальных конфликтов... от спиритуализма Ранке... от господства техники, от демографического роста..." ³⁵.

И еще одна цитата: "В столь многослойной общественной жизни нет никакого господствующего фактора, и поиск такового - это лишь самообман... Нет, не существует никакой столь всемогущей силы, действующей на протяжении многих веков, будь то мощная и сложная игра экономических факторов или в более узкой области - циркуляция людей и их материальных и нематериальных благ, будь то даже значительные требования производства, технического развития или столь значительное несоответствие между общественной реальностью и экономической жизнью, будь то, наконец, демографические процессы..." ³⁶.

Нет надобности добавлять, что неприятие Броделем всякой теории распространялось и на теорию исторического материализма, которую этот ученый считал односторонней³⁷, несмотря на то, что он не-

однократно выражал "гению Маркса" свое уважение за то, что "тот первым сконструировал общественные модели на основе длительного исторического периода"³⁸. В одном из своих последних интервью Бродель говорил, что он, не являясь марксистом, вместе с тем не считает себя и противником Маркса. Он подчеркивал, что ему импонирует у Маркса то, что "он обладает чувством длительности времени" и что "он является экономистом, который обладает ярко выраженным чувством истории"³⁹.

Протест Ф. Броделя против всякого монокаузального понимания источников динамики общественной реальности был логическим следствием его теории многослойной структуры этой реальности и связанной с ней теории дифференцированности и полиритмического характера исторического времени. Французский ученый в большей степени склонялся к интерпретации источников этой динамики, "учитывающей многие факторы"⁴⁰, причем факторы проистекающие из структур исследуемой реальности, и их взаимосвязи должны иметь исторически изменчивый характер. Ф. Бродель не развил далее свою точку зрения на динамику истории. Остается впечатление, что выдающийся ученый, который хотел избежать всякого рода априорности и односторонности в решении этой проблемы, оказался тем не менее не в состоянии защитить себя от специфической эклектичности.

И все-таки Ф. Бродель сохранял глубокую веру в прогресс человечества, несмотря на то что он отрицал любые философские теории прогресса, понимая его на свой собственный лад. В одном из своих последних интервью он говорил: "Я глубокого верю в прогресс людей, интеллекта и морали, однако история ведет себя, как испанская процессия: всякий раз, сделав два шага вперед, он делает один или два шага назад. История представляет собой динамичную структуру, которая состоит из смысла и бессмысленности. Она не только бог, но и дьявол"⁴¹.

За месяц до своей смерти Ф. Бродель ответил на вопрос, является ли его взгляд на историю материалистическим, следующим образом: "Нет, нет. Я не являюсь приверженцем исторического материализма. Конечно, я материалист, но это нечто совершенно иное, чем то, что имеют в виду марксисты. Я сторонник той философии, которая охватывает не только суперструктуру, но и инфраструктуру. В то же время я не думаю – и в этом мое отличие от них - что инфраструктура должна определять суперструктуру (надстройку). Во всяком случае, надстройка не менее важна и значительна"⁴².

И наконец, последняя цитата: "Люди не создают своей истории. Маркс ошибается, полагая, что люди - творцы истории; напротив, представляется очевидным, что история создает людей, которые подчиняются ей"⁴³.

слова нередко брала верх над "точностью или педантичностью научного языка"⁴⁴.