1.

Бетгер говорит о сказочнике Павсании, о том, что он распространяет молву трубным гласом. И то и другое относится к самому Бетгеру¹.

Партия существует тогда, когда внутри нее происходит дифференциация. Протестантизм, различные направления которого должны теперь слиться в попытках объединения, сам доказывает, что он уже больше партией не является. Ибо именно в распаде внутренняя дифференциация конституируется как реальность. В момент возникновения протестантизма прекратились все расколы внутри католицизма. Теперь все время доказывают истину христианской религии, неизвестно только для кого: ведь мы не имеем дела с турками.

“Бывший подчиненным мальчик”. “Новеллы” Зоммера², стр. 391. Разве это не participium aoristi³ греков?

Опыт. Тень от предмета, освещенного свечой, если на нее утром падает дневной свет, делается синей. Если же на тень от предмета, освещенного дневным светом (чтобы такая тень появилась, нужно отодвинуться от света), падает дневной свет, она делается красной. Тень от предмета, находящегося поблизости от свечи, поблескивает зеленоватым светом ⁴.

Старые немцы были в сущности веселым народом. Из достойного Улисса, жизнь которого — сама серьезность, они сделали нелепого Эуленшпигедя, из божественной Цирцеи, выступавшей в роли Немезиды, — свинью⁵. Новые немцы делают более или менее то же самое, но серьезнее. Раньше народ выступал как ирония по отношению к этим божественным существам, а теперь они стали иронией по отношению к серьезным излагателям и понимателям.

изобразить эмпирей, связав друг с другом углерод, кислород, азот и водород, сунув все это в бумагу, на которой другие написали про полярности и т.д., и запустив это в воздух как ракету при помощи деревянной косы тщеславия. Таковы Гёррес, Вагнер⁶ и др. Грубейшая эмпирия с формализмом веществ и полюсов, отороченная бессмысленными аналогиями и блестками нетрезвых мыслей.

Круг жизни крестьянки очерчен ее коровами — Лизой, Чернушкой, Пеструшкой и т.д., сынишкой Мартеном и дочкой Уршелью и т.д. Философу так же интимно близки — бесконечность, познание, движение, чувственные законы и т.д. И что для крестьянки ее покойный брат и дядя, то для философа — Платон, Спиноза и т.д. Одно столь же действительно, как другое, но у последнего преимущество — вечность.

Изготовляя выжимки, люди уже занимаются наукой. Отсюда недалеко и до pater peccavi⁷.

Разве только немецкие женщины позволяют француженкам диктовать себе законы? Скажите, мадам, что немецкие мужчины тоже, и сошлитесь при этом на историю об имперской депутации⁸. Как, вы ее не знаете? О, я вам расскажу. Французы заверили Германскую империю, что она ведет с ними войну. Правда, за оружие никто не брался, за исключением пары обывателей, который не в счет. Но французы уверяли, что это так, и поэтому следовало дать себя ограбить. Затем Германская империя узнала из газет — мы читали их за столом, и вы можете себе представить, какую радость вызвало то, что это было сказано французами, — что она заключила мир. Но для того, чтобы она узнала, на каких условиях этот мир заключен, — французы люди вежливые — они послали специального посла в Германию. Чтобы не сомневались, оа взял с собой еще одного. Немцы как честные люди — ведь то,

что говорят двое, безусловно, правда, — конечно, им поверили. Будучи тоже вежливыми, они надлежащим образом за это поблагодарили.

В Германии постоянно защищают здравый смысл против так называемых претензий философии. Тщетные усилия, ибо, даже если философия отдаст этим людям все, это им не пойдет на пользу, потому что у них нет никакой философии. Настоящий здравый смысл — это не мужицкая грубость; в образованной сфере он находит свое свободное, мощное и правдивое выражение в определенностях образования, а затем и в парадоксах Руссо⁹, выступающего против этих определенностей, как и против самого образования. Он может быть и опытом, рассуждением и шуткой, как у Вольтера и Гельвеция. У немецкой аристократии, конечно, тоже есть здравый смысл” но именно потому она пользуется им, не доказывая, что им следует пользоваться. А они продолжают настаивать на последнем.

Виланд¹⁰, которого вообще в пристрастии к парадоксам не упрекают, высказал парадоксальное иредло-

На монетах Тита и Веспасиана надпись theiotes, aeternitas (Titi etc.) [божественность, вечность (Тита и т.д.)] есть нечто обычное. Также и aeternitas Augusti [вечность Августа]. Императорский титул: Aeternitas vesta [Ваша вечность]. Выражение aionios bios [вечная жизнь], относящееся к Птолемеям, встречается на Ро-зеттском камне¹¹; в других случаях употребляется только aionios [вечный]. Этот aion как будто свойствен Новому завету.

In omnia alia abeunt! [во всяком деле обходят] те, кто, отказавшись от своей субъективности, должны обдумать и принять нечто доказанное, истинное. Их субъективное беспокойство не способно стать спокойствием познания. Им никогда не приходилось подчинять себя какой-то дисциплине.

Для низости лишь мораль может играть роль связи с добродетелью. Так, Карл Моор¹², уже впав в отчаяние, утратив отца и возлюбленную, идет к своему наказанию через моральный поступок: “этому человеку можно помочь”. Действительно, трагическое — это моральное. Для нас оно в то же время и сентиментально.

Истина науки — это спокойный, все освещающий и радующий свет, подобный теплу, в котором распускается все и который способствует раскрытию внутренних сокровищ на просторах жизни. Молния мысли — это Капаней¹³, расточительно и скверно подражающий небесному огню и неспособный прийти ни к какой устойчивой жизни.

ans, dans l'enthousiasme de son art. Les danseurs d'aujoud'ui disent autrement: il faut savoir le moral de la dans, et ils disent cela tres serieusement"¹⁴. В Германии это называется: поэзия.

"L'empire germanique est un etre moral sans action par lui meme, et il est un corps, mort par sa constitution"¹⁵. Германия не монархия и т.д., не государство, а империя. Империя должна быть понятием, или, если она должна быть государством, она превращается в пустое представление.

“Allgemeine Zeitung” сообщает, что королева, обращаясь в Берлине к мадам де Сталь, сказала: “J'espere, Madame, que Vous nous croyez de trop bon gout, pour n'etre pas flatte de Votre arrivee a Berlin. Il y a longtemps, que je Vous ai admiree, et que j'ai ete impatiente, de faire Votre connoissance”¹⁶. И здесь обращался дух к духу, а равный с равным, как говорит пословица, охотно сближается.

Робеспьер на все давал один ответ — независимо от того, думал ли кто-нибудь о чем-то, делая, хотел или говорил - la mort (смерть!)¹⁷. Этот ответ скучен

Геллерт, Хагедорн, Уц¹⁸ превратили добродетель в плоскую рифмовку: “Лишь тот, кто любит добродетель” и т.д.; “Хотя я нашел, что между добродетелью и рассудком” и т.д.; “Друг, добродетель не пустое слово” и т.д. Избави боже! Берлинский книготорговец

Наше потомство — ближайшая [книжная] ярмарка. Подобно тому как все сближается друг с другом в разуме, так, когда глядишь с горы, поток кажется ближе. Pedes eorum, qui efferent te, sunt ante januam¹⁹.

будет ясно, в чем суть философии Шеллинга. Приговор над ней будет произнесен совсем скоро, ибо многие уже ее поняли. Но ограниченность этих философий вскрыло не столько доказательство, сколько опыт. Вслепую создавали они себе сонмы последователей, но ткань делалась все тоньше, и в конце концов они неожиданно обнаружили, что она прозрачна, как паутина. Она растаяла, как лед, и проскочила между пальцами, как ртуть, так что они даже не заметили, как это произошло. У них просто больше ее нет, и, если кто заглянет в руку, в которой должна находиться предлагаемая ими мудрость, он не увидит ничего, кроме самой руки, и с насмешкой пойдет прочь. В то время как одни, снедаемые холодом, пытаются еще завернуться в эту ткань, другие пытаются объяснить, в чем дело, исходя из ее нынешнего ничтожества, а не из того, чем она была. И те и другие обманываются. А правда в том, что их привело сюда уже исчезнувшее. Исполняется слово Писания: когда мы молчим, вопиют камни.

экземпляр [книги] Эвклида или раба-математика. Но, обеспечив себе принцип или результат, нельзя ни купить самого предмета, ни получить его в подарок. Но если ограничиваться основным значит проявлять поверхностность, то ограничиваться созерцанием, подобным, например, созерцанию Якоба Бёме, значит впадать в варварство. Развитие познания, не будучи устранением ни такого созерцания, ни принципа, является выработкой их изнутри или извне. Созерцание Бёме глубже, чем это открывается вере Якоби²⁰. Ошибаются как те, кто принимает это аа особое мнение и видит варварство в самом предмете, так и те, кто не считает принцип существенным. Первые принимают аа сущность предмета форму варварского, вторые, напротив, крепость веры, (Якоби: мы рождены в вере; пожимание рук; дорогой Мендельсон²¹ в т.д.; так пустые пиэтисты друг другу пожимают руки, склонив голову, отведя в сторону глаза и не зная, что сказать).

Гнев бога на себя самого в своем инобытии, фиксированный в образе падшего Люцифера, восстает против бога, и его красота делает его привлекательным. Осознавая свой облик, природа выставляет его напоказ; в нем она сама нравится себе. Но это ее бытие для себя самой или бытие как сознание не является ее бытием в постоянно спокойном представлении себя самой, при котором мысль была бы чем-то вторичным, пустым, бездеятельным пространством, воспринимающим свое содержание; это сознание непосредственно является абсолютной деятельностью — это сам гнев, воспламенение, разжигание озлобления, пожирающего себя и свою ослепительную роскошь. Уничтоженная природа возникает в новом идеальном образе как царство теней, утратившее ту первую жизнь, явление ее духа после смерти ее жизни. Но этот новый образ — преодоление зла; это остаток, который, пройдя через пламя боли в средоточии и оставив в тигле все тяжелое и твердое, является чистым ничто. Он поднимается как свободный дух, видящий в природе это свое просветление.

здесь скорее озлобление на абсолют, вновь образовавшийся и опять существующий. Ибо индивид здесь ничто. Он не погибает, он уже погиб, и это воззрение должно пройти еще через второй процесс, чтобы стать абсолютным. Это наука или познание того, что это самовоображение, это жизненный путь бога, из которого выходит само познание, что природа в своем существе не есть инобытие, на которое озлоблен дух из-за того, что он так себя утратил, но что дух это воззрение самой природы, это она как она. Индивид, как таковой, есть природа и созерцание божественной сущности естественно, независимо от того, сам ли дух составляет его содержание. Индивид сам проделывает этот путь либо в уничтожении себя самого, либо в знании, ибо в нем погибает естественная сущность субъекта. И здесь не только поднятие к этому индивида или его образование; это не просто взгляд со стороны индивида, отнесение к нему: это второе круговращение самого абсолюта, который, став духом, как таковой, как родившаяся целостность, как дух, как сознание идет на эту боль, так что дух как создание рождает свое становление для себя самого как уже созданного. Это воззрение религии — всеобщая религия, и она может быть таковой лишь как наука. Не проникновение сквозь и создание в себе самом того первого пути как созерцательного круговорота; нет, наука возвышается над верой и ее подходом, полагается на себя как дух и приходит к себе как дух. Образование и научное развитие этого воззрения таково, что она всегда остается духом, не теряет дух и в качестве такового не утратившего себя духа делается для себя другим и вновь себя обретает. Каждый момент созерцания, являющийся для себя определенным и непроницаемым образом, не раскрывающим своего внутреннего содержания, но выходящим, действующим и погибающим от руки другого, знание превращает в процесс в себе самом или в духовную природу.

в себя самого. Как говорит Лаплас²², аналитик целиком отдается вычислению и упускает из виду задачу, т.е. общий обзор и зависимость отдельных моментов расчета от целого. Существенно не только понимание зависимости единичного от целого, но и то, что каждый момент сам по себе, независимо от целого, является целым. Это и есть углубление в предмет.

Не жалующийся больше на бога, но сознающий свою зависимость человек хочет знать, для чего он здесь. И если он не может добиться ответа, он все же хотел бы знать, почему природа, остановившись с ним на полпути, заставляет его теряться в догадках там, где ему требуется уверенность. Человек — господин своей судьбы и своего назначения. Знание дает ему возможность и способствовать прогрессу морального мира, и задерживать его, и все человечество — от нищего до короля — есть демиург морального мира. Как, в любая другая вещь в видимом мире, человек следует лишь тем стремлениям, которые в него заложены, с той только разницей, что он один благодаря своей свободной воле и благодаря сознанию, понимающему, что такое добро и зло, подлежит наказанию или награде. Я преодолел наклонность к злу. Меня поднимает ввысь чистота моей воли, чувство, что я действовал йо закону разума, и убеждение в том, что не погибнет тот, кто творил разумно. Неустанная, смелая, часто бесплодная борьба благородного человека с призраками, порожденными этими богами: раздвоение сердца и разума; возвышенные сны и животные, отвратительные грезы; чистый и высокий дух, геройство и преступление; ум и безумие; насилие и вздыхающая покорность; все человеческое общество с его чудесами и глупостями, гнусностями и преимуществами. Но не есть ли этот энтузиазм не более чем греза мечтателя? Поддерживает ли его холодный рассудок? Не охотимся

Кизеветтер⁵³ нашел у глухонемых большую склонность к тому, чтобы говорить стихами, притом, что кажется почти невероятным, их стихи были основаны не на орфографии, а на звуке.

Эта радость должна уважать себя, она должна быть узаконена и упорядочена при помощи сознания. Эту радость нужно лишь принять всерьез, и она станет богослужением. Но к ней так не относятся. В религии страдания человек презирает свою радость и отбрасывает осоанание ее” Иначе у греков, которые даже еду Превращали в богослужение, т.е. вкушали с сознанием и с желанием. Скука у нас чувствует себя как дома. Общество стыдится еды. Нет более серьезных и более радостных людей, чем греки.

Лучше разрешить взять у себя силой десять миллионов, лучше разрешить плевать себе в лицо и топтать себя ногами, лучше разрешить себя высечь, чем добровольно отдать один миллион и сознательно взять на себя рану, когда это неизбежно: в этом дух немецкой нации. Потратив деньгами и натурой десятую часть того, что стоила немцам прошедшая война²⁴, в тысячу раз меньше пострадав и избавив, себя от горы позора, они могли бы за 9/10 потерь избавиться от 999/1000 страданий и выйти из войны не с позором, а с честью. Но немцы хотят получить удовлетворение от своей нейтральности, т.е. не хотят примкнуть ни к одной из воюющих сторон, предпочитая, чтобы обе сдирали с них шкуру. Они удовлетворяются тем, что они остались сами по себе. Это нация квакеров Европы. Они разрешают взять у себя все, они дают сюртук и из добродушия, чтобы не подумали, что они сердятся, дают в придачу и куртку. Если они получают пощечину от одной стороны, от одной из воюющих держав, то они поворачиваются так, чтобы получить пощечину и от другой. Так описывает христиан Тертуллиан²⁵.

В Германии, как ни в одной другой стране, любая новая мысль сразу же делается всеобщим достоянием, идолом дня. Ее реклама доходит до шарлатанства, так что в конечном счете ее так же быстро забывают и пропадают те плоды, которые она бы принесла, если бы ее удерживали в соответствующих границах. Так было бы, если бы ее в должной мере признали, оценили и использовали, в то время как теперь, неумеренно раздувшись, она сразу же съеживается и, как отмечено, впадает в забвение.

одно и то же; компендиум — главой раньше или позже; даже “модные газеты”²⁶.

Друг истинного естествознания предлагает просить всем известного господина доктора Галля²⁷, ко всеобщему величайшему восхищению уже закончившего чтение одного курса, прочитать еще один, ибо из его доклада явствует, что он неисчерпаем и будет в состоянии рассказывать нам все новые истории. Тот уже изъявил предварительное согласие и обещал новыми выступлениями еще яснее продемонстрировать пустоту своего черепа^27а. А именно:

Один просвещает эпоху, другой поднимает до себя ее чувства в сонета, поднимает ее воспитанием, преклонением, рефлексией. Для каждого эпоха - это truncus ficulnus [ствол фигового дерева], из которого он хочет сделать Меркурия; но черт выхватывает у него из-под рук trunkus [ствол] или, чтобы прибегнуть к другому сравнению, гранит Монблана и оставляет ему осколочек или зернышко, так что, когда он, глядя при свете на готовую работу, видит, что Меркурий получился совсем маленьким, он осыпает проклятиями негодное время и дьявола, оставившего ему такие крохи. Так получается, что кругом множество маленьких эпох, каждую из которых описывают по-разному: эпохочка Зальцмана, Кампе²⁸, коровьей оспы; — очистить ее, создав ясный эфир, из которого свободно возникают лики звезд в вечном солнечном свете посередине.

Натурфилософские идеи, т.е. нечто фантастичное и неразумное” Импульсы, получаемые от философии, создают лишь возбуждение, не приводящее ни к какой субстанциальности.

Рецензенты — могильщики. Но если они закапывают и живое, оно все же сохраняется. Им самим нужно учиться. Произносить суждение, характеризовать — значит убивать; изображать индивид, а не предмет, как если бы живым был именно он, а не истинное. Судьи тайного судилища, масоны, не опередили прочей публики, даже отстали от нее. Когда мистерия становится явной, им приходится иметь дело лишь с подразумеваемым.

В философствовании нет места для представлений. Повсюду образ. За него цепляются люди. Tabula rasa³¹ — это выражение было употреблено Аристотелем случайно, но в силу возникшей потребности. В такой мере каждый знает Аристотеля: Tabula rasa не выражает существенное содержание его понятия о душе.

История Люденса Гуго Греция, 231³²: тогда распространили слух, что король (Густав Адольф после битвы под Лютценом) еще жив; что у него были все основания покончить со своей смертью. Эти homines acuti [остроумные люди], говорит Гроций, nos velut crassos, qui mortuum mortuum credimus, irrident. Нос est Germaniae acumen, [поднимают на смех нас

Божество почитают в произведении искусства, в плохом так же, как в хорошем. Собрание верующих проникается ужасом перед божеством, перед уничтожением индивида. Но вскоре оно приходит в себя, оглядывается на живые существа и пробуждается к чувству жизни. Верующие ощущают себя живыми, сообщают об этом друг другу, берутся за руки и приходят в движение, — танец. Торжество должно превратиться в гармонию, в многообразие образов и мыслей. Благодаря такту мера служит сдерживанию субъективного, произвольного. Индивиды делаются членами объективного единства. Оно подобно Кибеле, великой матери богов, бьет в литавры; в других случаях оно превращается в бесшумную неосознанную силу. Так, божество вкушает само себя, и человек себя с ним отождествляет. Это вкушение переходит в поедание божества, но здесь уже глубокое выражение бесконечной боли, полного крушения самого священного. Бог приносит себя в жертву, отдает себя уничтожению. Сам бог мертв; глубочайшее отчаяние от чувства остав-ленности богом.

1.

Русские женщины жалуются, если мужья не бьют их, — значит, они их не любят. Это и есть мировая история. Народы так же хотят кнута³³.

Всю свою жизнь Гёте поэтизировал любовь, растрачивая свой гений на прозу — “Вертер”. С поэзией любви он познакомился у восточных поэтов — "Диван"³⁴.

Когда человек приходит к убеждению, что он знает это не лучше, чем другие, т.е. когда для него становится безразлично, что другие это сделали плохо, и его интересует лишь, что они сделали хорошо, тогда в него вступили мир и утверждение.

надежные латы, с которых соскальзывают претензии если не на знакомство с философией, то по крайней мере на внешнее почтение к ней. Философия одностороння, потому что она особенная философия, а особенная она потому, что определенная, или, говоря вообще, потому, что есть еще другие, от нее отличающиеся. Так что же нужно сделать, чтобы не впасть в такую односторонность? Благоразумие сразу же отвечает, что нужно познакомиться не с одной, а с различными философиями; это единственный путь, чтобы обеспечить себе возможность выбирать, а следовательно, и сделаться самодеятельным и самостоятельным. Не умно ли это, и не доморощенный ли рассудок придумал этот осторожный выход и чувствует себя в нем, как дома?

Музыкальное сочинение Кариссими³⁵ на слова hic, haec, hoc [этот, эта, это] для пения считается превосходным. Признак бессмысленности музыки; пусть кто-нибудь попробовал бы изобразить это или написать на эту тему стихотворение!

В 1764 году в Данциге был подготовлен новый сборник церковных песнопений. Лишь две песни Геллерта³⁶ вошли туда, ибо, как выразилось Духовное управление, он был “еще и комедиографом”.

Securi adversus Deos [равнодушны к богам] — эти слова Тацита о германцах направлены против суеверных римлян. Их богами были Febris, Pestis, Cloacina [Лихорадка, Чума, Очистительница]³⁷. Отсюда недалеко до дьявола. Стоит поднять эти физические чертовщины в духовное, как получится дьявол.

Раньше преподавание латинского языка в школе велось исходя из двух основных точек зрения: 1) смысл и содержание трудов писателей: Корнелия Непота, Курция³⁸, Юлия Цезаря, Цицерона, Тацита, Горация и т.д. Важно было то, чтобы содержание подходило для юношества; благородные, простые, твердые убеждения и действия, основы нравственности и государственной жизни, представленные в их наивной близости и всеобщности; 2) язык с более общими правилами грамматики. Правило состоит в подведении особенного под общее. У латинского языка здесь есть преимущество по сравнению с греческим: твердые правила, пластичность, лапидарность; простое строение предложений и периодов; значение повиновения, законопослушного поведения; твердое правило и соответствующее ему действие, без исключений, произвола, отговорок и т.д. Ученик должен был писать свои сочинения, исходя из этих правил, а не из того, что он на-

шел форму, флексию, конструкцию и т.п. Усовершенствование преподавания латыни, внесенное в основном голландцами и англичанами (Дракенборх и Рункениус³⁹ спорили о том, как сказать правильнее: simulac ego [одновременно и я] или perinde ас ego [точно так же и я], решив, наконец, что — simul ас ego), и еще масса всяких тонкостей (т.е. особенностей) полностью изменили природу преподавания латыни как средства воспитания дисциплины.

Канова⁴⁰ хотел посвятить богу церковь, которую он построил в своем родном городе. Это ему не разрешили. У Брахмы в Индии не было храмов. В католических странах протестантские церкви называются молитвенными домами. В Южной Германии их называют божьими домами.

не полностью была напечатана в виде приложения к биографии Гегеля, написанной Розенкранцем (Берлин, 1844). Там же впервые были опубликованы “Берлинские афоризмы”. Неполный вариант “Йенских афоризмов” воспроизведен Гоффмейстером в книге: “Dokumente zu Hegels Entwicklung”. Stuttgart, 1936. Николин в Hegel-Studien, Bd. 4 (Bonn, 1967), по обнаруженной им первой публикации напечатал недостающую часть “Йенских афоризмов”. В настоящем издании они даны без нумерации. Наиболее полно “Берлинские афоризмы” были опубликованы в книге: Hegel. Berliner Schriften. Hrsg. von J. Hoffmeister. На русском языке афоризмы Гегеля публикуются впервые. Перевод В. А. Рубина сверен с указанными изданиями А. В. Михайловым и В, И. Башиловым. Примечания составлены А. Огурцовым и А. Гулыгой.

' Павсаний — древнегреч. писатель, живший во II в. н. э., автор труда “Описание Эллады” в 10 кн., где он сообщает ценные сведения по греческой мифологии. — 530.

2 Зоммер, Иоганн (1559—1622) — немецкий писатель. — 531.

3 Participiuin aoristi (лат.) — причастие аориста. — 531.

4 См. прим. 15 к стр. 169 настоящего тома. — 531.

5 Улисс — римское название греческого героя Одиссея. Тилль Эуленшпигель — герой народной книги, популярной в XVI в. и увидевшей свет на верхненемецком языке в 1515 г. Образ плутоватого бродяги, крестьянского сына Тилля Эулен-шпигеля, привлек внимание многих европейских писателей, в том числе Шарля Де Костера.

Цирцея (Кирка) — греческая волшебница с острова Эя, превратившая спутников Одиссея в свиней; в иносказательном смысле — обольстительная красавица. Немезида — богиня возмездия. — 531.

6 Гёррес, Иосиф (1776—1848) — немецкий ученый. Ср. оценку Гегелем Герреса в “Истории философии”: “В философию природы вкрался чрезвычайный формализм... Это — блестящая сила воображения, как у Герреса. Эта непристойность, применение форм, заимствованных из одной сферы природы, к совершенно другой сфере, заходила очень далеко...” (Гегель. Сочинения, т. XI. М.—Л., 1935, стр. 510). Вагнер, Иоганн Мартин (1777—1858) — немецкий скульптор, автор “Berichte uber das agyptischen Bildwerke”.—532.

7 Pater peccavi — “Я согрешил, отец”. Формула покаяния при католической исповеди. — 532.

8 Описываемый Гегелем эпизод относится к периоду наполеоновских войн, когда после разгрома Пруссии в битве под Йеной (1806) Наполеон диктовал немецким дипломатам свои условия.

9 Гегель имеет в виду парадоксы Руссо в трактате “Рассуждение”, получившем премию Дижонской академии в 1750 г. по вопросу, предложенному этой же академией: “Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?” — 533.

10 Виланд, Кристоф Мартин (1733—1813) — немецкий поэт эпохи Просвещения, издатель “Deutscher Merkur”. — 533.

11 Птолемеи Дагиды — царская династия, правившая в 330—305 гг. до н. э. в Египте.

Розеттский камень — черная базальтовая плита с трехъязычной надписью на египетском иероглифическом, египетском разговорном (демотическом) и древнегреческом языках, обнаруженная в 1799 г. офицером наполеоновских войск в Египте Бушаром. Тексты ее высечены в 196 г. до н. э. и представляют собой благодарственную надпись египетских жрецов Птолемею V Епифану. Дешифрован текст в 1822 г. Шамполионом. — 534.

12 Карл Моор — герой пьесы Ф. Шиллера “Разбойники”. — 535.

13 Папаней — греч. аргосский царь, один из участников “похода семерых” против Фив, похвалившийся, что город не удержит и сам Зевс. За это Зевс поразил его молнией. Капаней — символ богоборца, человека, выступающего против богов. — 535.

14 “Чего только нет в менуэте!” — воскликнул, охваченный энтузиазмом к своему искусству, Марсель, самый известный учитель танцев в Париже четырнадцать лет тому назад. Современные танцоры говорят иначе; они говорят, что нужно знать дух танца, и говорят это весьма серьезно” (фр.). - 536.

15 “Германская империя — это моральное существо, неспособное к самостоятельному действию, и тело мертвое в силу самого своего строения” (фр.).—536.

16 “Надеюсь, мадам, что Вы верите, что у нас слишком хороший вкус, чтобы не быть польщенными Вашим прибытием в Берлин. Я уже давно восхищаюсь Вами и с нетерпением жду случая с Вами познакомиться” (фр.). — 536.

17 Ср. оценку Гегелем Робеспьера, данную в “Философии истории”: тирания Робеспьера “осуществляет свою власть без судебных форм и наказывает так же просто — только смертью” (Гегель. Философия истории. Сочинения, т. VIII. М. — Л., 1935, стр. 417), а также в “Феноменологии духа”: “Единственное произведение и действие всеобщей свободы есть поэтому смерть, и притом смерть, у которой нет никакого внутреннего объема и наполнения” (Гегель. Феноменология духа. Сочинения, т. IV. М., 1959, стр. 318). —536.

18 Геллерт, Христиан Фюрхтеготт (1715—1769) — немецкий писатель, автор басен, сказок, повестей, пьес и многих этических трактатов, профессор в Лейпциге, читавший лекции о поэзии, риторике и морали, издатель журнала “Belustigungen des Verstandes und Witzes”.

и натиска”, издатель журнала “Allgemeine deutsche Bibliotek” (1765—1792). Высмеян Тиком в романе “Цербино”, Шиллером в “Ксениях”, Гёте в “Фаусте” под именем Проктофантасмиста (“Вальпургиева ночь”, стих 4144). В “Философии истории” об этих писателях Гегель говорит, что они “обнаруживают неповоротливый педантизм и лишенную остроумия рассудительную серьезность” (Гегель. Философия истории. Сочинения, т. VIII, стр. 400). В другом месте он пишет, что Николаи, Зульцер в своих “произведениях дошли до последней степени скудости в отношении эстетической мысли. Лессинг назвал эти произведения поверхностной болтовней, — точно так же, как стихотворные произведения Геллерта, Вейссе, Лессинга, дошли в целом почти в одинаковой мере до последней степени скудости в отношении поэзии” (Гегель. История философии. Сочинения, т. XI, стр. 400). — 537.

19 “Шаги тех, кто вынесет тебя, уже у дверей” — цитата из “Вульгаты”, латинского перевода Библии. — 538.

20 Якоби, Фридрих Генрих (1743—1819) — немецкий философ, представитель так называемой философии веры и чувства. См. о нем в “Истории философии” Гегеля (Соч., т. XI. М. — Л., 1935, стр. 405—416). — 541.

21 Мендельсон, Моисей (1729—1786) — знаменитый немецкий философ. — 541.

22 Лаплас, Пьер-Симон (1749—1827) — знаменитый французский математик и астроном-теоретик. — 544.

23 Кизеветтер, Иоганн Готфрид Карл Христиан — немецкий философ, последователь Канта, специализировавшийся по проблемам логики.— 546.

24 Имеется в виду война против Наполеона, в которую Пруссия вступила в 1813 г. и которая закончилась битвой под Ватерлоо. — 549.

25 Тертуллиан, Квинт Септимий Флоренс (ок. 150—ок. 222) — христианский писатель. — 549.

26 Аналогичные мысли Гегель высказывает в письме к Нитхаммеру (см. стр. 287 настоящего тома).—551.

27 Галль, Франц Иосиф (1758—1828) — австрийский врач, известный создатель френологии, рациональной идеей которой было учение о мозговых центрах как определяющих способности человека. Гегель неоднократно критикует необоснованные попытки Галля определить характер и способности человека по выпуклостям черепа (см. “Философия природы”. Соч., т. II. М. — Л., 1934, стр. 330; “Феноменология духа”. Соч., т. IV, стр. 173—183).

27а. Игра слов. Вместо Schadellehre — “учение о черепах” Гегель пишет одинаково звучащее слово Schadelleere, означающее “пустота черепа” (прим. переводчика).—551.

28 Зальцман, Христиан Готтхильф (1744—1811) — немецкий педагог, основатель школы в Шненфентале, пропагандист идей Руссо, автор нескольких рассказов.

XIX в., пропагандист идей Руссо, издатель “Маленькой детской библиотечки”.— 552.

29 См. Гердер. Сид (пер. В. А. Зоргенфрея). Пб., 1922, стр. 102.— 554.

30 См. Гердер. Сид. Пб., 1922, стр. 29. — 555.

31 Tabula rasa (лат. — чистая доска) — чистая, неисписанная доска, каковой является, по мнению Локка и всех сенсуалистов, душа до всякого опыта. Это выражение идет от Альберта Великого (1193—1280).— 555.

32 Граций, Гуго (1583—1645) — нидерландский философ, занимавшийся правом, автор “De jure belli et pacis” (О праве войны и мира). — 555.

33 Эта фраза добавлена в издании Гоффмейстера. — 557.

34 Имеется в виду “Западно-восточный диван” Гёте — большой цикл стихотворений, который состоит из 12 книг и написан в 1814—1815 гг. Созданию “Дивана” (так обычно в персидской поэзии назывались сборники стихотворений) предшествовало его увлечение восточной культурой, и в частности творчеством Гафиза — персидского поэта XIV в. — 557.

35 Кариссими, Джиакомо (1605—1674) — итальянский композитор, известен как создатель ораторий и кантат. — 559.

36 См. прим. 18 к стр. 537 настоящего тома. — 559.

37 Тацит, Корнелий (ок. 55 — ок. 120) — крупнейший древ-неримский историк, основное произведение “De origins et situ Germanorum” (98 г.)—этнографический и географический очерк о древних германцах. — 559.

38 Корнелий Непот (ок. 100 — ум. ок. 27 г. до н. э.) — древнеримский историк и писатель, автор исторических “Хроник” и биографий знаменитых полководцев. Курций Руф, Квинт (I в.) — римский историк, автор “Истории Александра Великого”. — 560.

39 Дракенборх, Арнольд (Drakenborch, 1684—1740) — профессор истории в Утрехте, переводчик Тита Ливия.

Рункениус (Ruhnkenius) — латинизированное имя Рункена Давида (1723—1798), английского филолога, автора “Словаря Платона”. — 561.

40 Канава, Антонио (1757—1820) — итальянский скульптор, наряду с Торвальдсеном важнейший представитель классического искусства. — 561.