Вопросы о том, как писать историю, какова мера свободы размышляющего и рассказывающего о прошлом, как можно и нужно оценивать достоверность повествования о былых событиях, — эти вопросы издавна волновали и авторов исторических сочинений, и их читателей. Интерес к проблемам верификации исторического знания, к проблемам методологии особенно вырос с появлением “позитивистской школы” второй половины XIX в. С тех пор этот интерес не ослабевал, тем более, что обнаружилась несостоятельность “чистого описания”, которого придерживались позитивисты. Во всяком случае, историки постоянно сталкиваются с необходимостью теоретического осмысления наиболее употребляемых приемов исследования. Даже простое описание отдельных событий и фактов, а тем более исторического процесса требует осознанного историком выбора темы, источников, оценки трудов и выводов предшественников.

“Писать историю — дело чрезвычайно трудное. Никогда не знаешь наверное, как все происходило, и чем больше документов, тем больше затруднений для историка. Когда сохранилось только одно-единствен-ное свидельство о некоем факте, он устанавливается нами без особых колебаний. Нерешительность возникает лишь при наличии двух или более свидетельств о каком-либо событии, так как они всегда противоречат одно другому и не поддаются согласованию.

— Зачем же, голубчик, так утруждать себя составлением исторического труда, когда можно попросту списывать наиболее известные из имеющихся, как это принято? Ведь если вы выскажете новую точку зрения, какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования. Историки переписывают друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение”¹.

“Отношение людей к истории было и является различным. Одни видят в ее лице мудрую “magistra vitae”, которая раскрывает нам тайны прошлого, помогает нам понять настоящее и приподнимает перед нашим взором завесы будущего, на которое одни глядят с унынием и страхом, другие — с надеждой или оптимистической уверенностью, но перед которым все испытывают волнение. Вторые рассматривают ее как “самую строгую из всех муз”, как бескомпромиссного в своей объективности судью социальных систем, народов, классов, партий и исторических личностей, который может забыть, но никогда не забывает поставить всякого на то место, которое он заслужил. Третьи видят в ее лице и то и другое. Четвертые считают

• Франс А. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3. М., 1984. С. 7-8.

ее “девицей для всех” и даже “блудницей”, которая отдается всякому, кто обладает экономической и политической властью”¹.

Многие исследователи отмечают двоякий смысл понятия “история”: во-первых, это свидетельство о том, что произошло, а во-вторых, это объяснение или интерпретация событий и фактов2. История не сводится к хронике, к перечню последовательных фактов — она призвана показывать развитие событий и происходящие изменения.

В современном виде методология истории как часть общей методологии науки стала складываться не ранее первой половины XIX в.З Вступление человечества в эпоху информационной революции на несколько порядков расширяет и ускоряет доступ исследователей к банку данных по всем общественным наукам. Исторические знания образуют наиболее крупный пласт научных знаний современной цивилизации.

1 Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии (К критике современной идеалистической философии истории). М., 1972. С. 9.

3 Топольски Е. Методология истории и исторический материализм // “Вопросы истории”, 1990, № 5. С. 3.

Социальная философия и социология служат теоретической основой исторических исследований. Важной особенностью, определяющей современное состояние исторической науки, является расширение предметного поля методологических поисков. Источниковедение, помогающее исследователю совершенствовать свое мастерство, не исчерпывает всю гамму теоретических вопросов истории. В этой связи чаще всего говорят о “философии истории”, которая предстает в двух ипостасях: 1) как ответвление философского знания, 2) как социология.

Статус “философии истории” как заповедного поля философов обосновывал профессор Оксфордского университета П. Гардинер. Он предложил установить разграничение вопросов “внутри истории” и вопросов “об истории”. “Историки, — утверждал он, — отвечают на первый род вопросов, философы — на второй”*. К числу вопросов второго рода он относил: “Каким образом мы узнаем исторические факты?” “Является ли история наукой?”, “Объективно ли историческое знание?”, “Какова природа исторических теорий?”, “Существуют ли законы истории?”².

В странах Запада “философия истории” давно занимает почетное место. Видимо не случайно в США все преподаватели общественных наук в высшей школе имеют степень “доктора философии”. Вышедшие в США, Англии, Германии и Франции книги по теоретическим вопросам истории насчитывают уже сотни наименований. Эти вопросы широко освещаются в журналах “Annales”, “Comparative Studies in Society and History”, “History and Theory”, “Journal of Interdisciplinary History”, “Past and Present”. Особенно заметна дискуссия относительно содержания, границ и возможностей исторического знания.

Известный английский историк и дипломат Эдвард Карр (1892—1982), автор 14-томной “Истории Советской России”, биографических трудов по Ф.Достоевскому, К.Марксу и М.Бакунину и теоретического исследования “Что такое история” (1961), отметил, что “те историки, которые и сегодня пытаются обойтись без философии истории, напоминают нудистов, тщетно и цинично стремящихся воссоздать райские кущи Эдема в наших садовых пригородах”².

Дискуссии по “философии истории” идут, не прекращаясь, с последней трети XIX в. В их фокусе — полемика с историческим материализмом К.Маркса и попытки утверждения различных философских школ идеалистического направления.

1 См.: Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984; Вайнштейи 6.Л. Очерки развития буржуазной философии 'и методологии истории в XIX—XX веках. М., 1979; Губман Б.Л. Смысл истории (Очерки современных западных концепций). М., 1991; Дьяконов И.М. Пути истории. М., 1994; Жуков Е.М. Очерки методологии истории. 2-е изд. М., 1987; Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 1987; Кон И.С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли (Критические очерки философии истории эпохи империализма). М. 1959 и др.

- Карр Э. Историк и факты // Современные тенденции в буржуазной философии и методологии истории. Ч. 1 и 2. М., 1969. С. 24.

том, что “мировой разум” объявляется первичным, а материальный мир, бытие, природа — лишь продуктом сознания, ощущений, представлений, понятий. Материализм, напротив, не отрицая созидательную роль человеческого сознания, указывает на его зависимость от материальных условий цивилизации. Острота конфронтации идеализма и материализма всегда была связана с тем, что ту или иную философию использовали противоборствующие классы, социальные группы и политические силы.

На философское видение истории большое воздействие оказал Гегель. Как отметил Ф.Энгельс, “подобно натурфилософии, философия истории, права, религии и т.д. состояла в том, что место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, измышленная философами; что на историю, — и в ее целом и в отдельных частях, — смотрели как на постепенное осуществление идей, и притом, разумеется, всегда только любимых идей каждого данного философа. Таким образом выходило, что история бессознательно, но необходимо работала на осуществление известной, заранее поставленной идеальной цели...”¹.

Мыслители всех времен и народов пытались ответить на такие вопросы: случайны ли существующие в обществе порядки или они подвластны каким-то причинам? Можно ли изменить эти порядки или люди обречены вечно подчинястья им? Можно ли добиться благосостояния и свободы для всех, а не только для меньшинства? Если можно, то каким путем? Наконец, в каком направлении движется человечество — к расцвету и прогрессу или к застою и упадку?

К.Маркс и Ф.Энгельс впервые представили общество как продукт исторического развития, как динамично развивающуюся структуру, а теорией классовой борьбы вывели историю из хаоса случайностей. Уже в ранних совместных работах — “Святое семейство” и “Немецкая идеология” Маркс и Энгельс стали изгонять идеализм из исторической науки, усилившийся под воздействием гегелевской философии. “История, — писали они, — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека”². В ис-

В произведении “К критике политической экономии” Маркс отметил, что прежде чем заниматься политикой, философией, литературой и т.п. людям надо иметь пищу, одежду, кров, а для этого — производить материальные блага. Исторический материализм поставил историю и социологию на прочную научную основу. Маркс преодолел не только идеализм, но и абстрактный гуманизм, лежавший в основе предшествовавшей ему социальной мысли, и выработал предпосылки строго научного подхода к изучению общества.

Одним из важнейших принципов исторического материализма является признание закономерностей общественного развития, а именно признание действия в обществе общих, устойчивых, повторяющихся, существенных связей и отношений между процессами и явлениями. Поступают ли люди только по своему произволу? Нет. “Люди, — писал Маркс, — сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого”¹.

Ни Маркс, ни Энгельс не представляли материалистическое понимание истории в виде некой отмычки или ключа к объяснению всей сложности общественных явлений. “...Наше понимание, — писал Ф.Энгельс, — есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т.п. воззрения”!.

Кризис материалистической философской мысли на рубеже XIX — XX вв., связанный с открытиями физики в области строения материи, если не восстановил полностью в правах идеализм, то дал несомненный импульс развитию разного рода субъективно-идеалистических концепций, нашедших выход на “философию истории”. Как реакция на позитивизм и марксизм возникла т.н. “критическая философия истории” В.Диль-тея, В.Виндельбанда и Г.Риккерта. Она абсолютизировала специфичность исторического познания, подчеркивая особую роль в нем единичного, уникального, случайного и категорически отрицала детерминизм и какую-либо закономерность в истории.

Немецкий философ Генрих Риккерт (1863—1936) утверждал, что^естественно-научный и исторический методы познания^ отличаются друг от друга. Если в первом случае задача заключается в установлении закономерности, то во втором — это познание индивидуального и неповторимого Английский профессор Дж.Кларк полагал, что “объективная историческая истина теряется”², что равносильно заявлению о том, что

Русская либеральная историко-социологическая мысль конца XIX — первых десятилетий XX в. внесла немалый вклад в разработку “философии истории”. Н.И.Кареев, Р.Ю.Виппер, Л.П.Карсавин субъективно пытались встать “выше” материализма и идеализма и “выше” классовых противоречий в обществе.

Кареев защитил в 1883 г. докторскую диссертацию на тему: “Основные вопросы философии истории”. В его концепции “философия истории” относится к третьей, высшей ступени исторических знаний (эти ступени в его классификации названы так: “исследование”, “построение” и “мышление”).

Свою философскую позицию Кареев определил так: “Спор идеалистов и материалистов, дуалистов и монистов представляется безнадежным, и выхода из него нет...”2 Разделяя субъективный метод в социологии, он прямо распространял его на область исторических исследований. “Каждый историк, — утверждал он, — имеет свое представление о том, как совершается история, — представление, вытекающее и из априорных предпосылок, без которых не обходится никакая научная работа..., из всего миросозерцания историка, и из тех обобщений, которые складываются у него на основании собственного изучения им тех или других комплексов исторических фактов”³.

Свою историко-философскую позицию Кареев определял как “критицизм”, объявляя догматическими социологические теории О.Конта, Г.Спенсера и К.Маркса⁴. Для него в науке приемлем лишь эклектический синтез, исключающий приверженность к той

* Jankelevitch V. Henry Bergson. Paris, 1959. Р. 165.

2 Кареев Н. Теория исторического знания. СПб., 1913. С. 10.

3 Там же. С. 12.

4 Там же. С. 15.

или иной идеологии. “Теория исторического процесса, — писал он, — должна основываться исключительно на логическом и фактическом фундаментах без малейшей примеси чего-либо, что имеет свой корень в общественной партийности... И самый завзятый ретроград, и наиболее ярый революционер одинаково должны признать, например, что дважды два четыре... почему же они должны думать различно о том, как совершается история, сколько бы ни было разногласий между ними в понимании своих и чужих прав или того, чем должно быть человеческое общество? Разумеется, до такой теории истории далеко, но это все-таки идеал, к которому нужно стремиться”¹.

На один из ключевых вопросов “философии истории” —^<6ть ли в истории прогресс? — Кареев отвечал так^“ Идея прогресса заключает в себе элемент оценки, коего нет в понятии просто процесса. Прогресс, это — нечто, субъективно оцениваемое, процесс — нечто, объективно понимаемое”^ Идею прогресса русский социолог облачает в “план истории” и говорит: “План истории есть своего род свобода воли. Признать план истории — значит подчинить ее ход только одному закону, одной какой-либо необходимости, освободив этот ход от подчинения всем другим необходимостям”³.

<Йдея прогресса, безусловно, привлекательна. Она присутствует и в марксистской социологической концепции смены общественно-экономических формаций. Однако у Кареева (и не только у него) она трактуется в рамках идеалистической концепции позитивизма, связывающего прогресс только с развитием разума и знаний. Между тем история знает периоды не только поступательного, но и регрессивного развития^]

1 Там же. С. 24.

2 Там же. С. 20.

3 Кареев Н. Основные вопросы философии истории. 3-е изд. СПб., 1897. С. 62.

влияния. “И материалистический взгляд, и взгляд идеалистический, каждый в отдельности взятый, — писал он, — неполны, недостаточны, односторонни. Очень хорошо было бы, если бы в науке одновременно и согласно действовали тем и другим методом, смотрели бы с той и другой точки зрения”¹.

Отбрасывая философские концепции, Виппер выдвигает тезис о двух методах познания. По его представлению, “познание идет двумя различными путями: опытным и спекулятивным, научным и философским... Один метод подсчитывает, классифицирует, накопляет; другой пронизывает наподобие молнии, изобретает”².

Одной из стержневых идей историко-философско-го видения Виппера была ^критика теории прогресса. Представление о прогрессе он относил к психологическим особенностям познавательного процесса, а не к объективно существующей динамике исторической действительности. “В то время, когда растут технические изобретения, — отмечал он, — личные качества разрушаются, индивидуальности блекнут, люди становятся монотоннее и скуднее. Прогресс сказывается только в одном ряде явлений, именно в том, что относится к человеческой обстановке. Что же касается человеческой природы, то она не делается ни богаче, ни разнообразнее, ни тоньше по своей организации, ни возвышеннее”^.

Такой же точки зрения придерживался и философ Л.П.Карсавин. Он усматривал в истории только .“непрерывный процесс изменений”, но не nporpecc'L-По-добно западным философам он подчеркивал, что предмет истории — “единичное”, “индивидуально-неповторимое” и “социально-психологическое” в деятельности людей⁵. \

1 Виппер Р. Кризис исторической науки. Казань, 1921. С. 13.

2 Виппер Р. Очерки теории исторического познания. М., 1911. С. 18, 19.

3 Виппер Р. Кризис исторической науки. С. 24.

4 Карсавин Л.П. Введение в историю. Пг., 1920. С. 8.

5 Там же. С. 17,33,34,36.

“Русская мысль в течение XIX века была более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории формировалось наше национальное сознание. Не случайно в центре наших духовных интересов стояли споры славянофилов и западников о России и Европе, о Востоке и Западе”!.

При этом для Бердяева русская философия истории представлялась только религиозной и противопоставлялась историческому материализму Маркса. Последний, очевидно, отождествлялся им только с вульгарным материализмом, против которого Ф.Энгельс давал разъяснения в переписке 1890 г., которая могла быть неизвестна Бердяеву. Русский религиозный философ был непреклонен. “Происходит, — писал он, — окончательный процесс обездушивания истории, умерщвления внутренних ее тайн через изобличение главной ее тайны, которой, по мнению исторического материализма, является тайна производства, рост производительных сил человечества”².

Русской либеральной интеллигенции XIX — начала XX в. импонировал сам принцип приоритета духа, который позволял ей иметь высокий социальный статус и считать себя вправе быть причисленной к правящему классу. Революция разрушила эти представления.

Нужно отдать должное русским философам и социологам рубежа XIX—XX вв. Их литературное мастерство выше многих современных нам авторов. Однако проверенных данных общественных наук в то время было меньше тех, которыми располагаем мы. Для русской буржуазно-либеральной интеллигенции “философия истории” была чем-то вроде наиболее приемлемой идеологией. Достаточно вдуматься в следующее высказывание Н.Кареева: “Философия истории должна быть последним словом в самосознании человечества, но последнее слово жизни и истории есть не данное в действительности состояние, а то требование, с коим настоящее обращается к будущему”3.

1 Бердяев Н. Смысл истории (Опыт философии человеческой судьбы). 2-е изд. Paris, 1969. С. 5.

2 Там же. С. 17.

3 Кареев Н. Основные вопросы философии истории... С. 147.

Западную философскую мысль конца XIX — начала XX в. захватил прагматизм, который перенял от позитивизма элемент сомнения в объективной познаваемости мира, лишив в то же время философию О.Конта ореола научности.

В России одним из первых критиков прагматизма был выдающийся социолог Б.А-Кистяковский (1868— 1920). В статье, опубликованной в 1912 г., он писал:

“...Прагматизм принижает научную истину и научное знание до уровня гипотез. Чересчур преувеличивая значение субъективного элемента во всяком научном знании или в установлении даже бесспорных научных истин, истолковывая в чисто субъективном смысле и общеобязательные или трансцедентальные формы мышления, прагматизм стирает разницу между объективным научим знанием и более или менее вероятными предположениями и гипотезами. Теория прагматистов обесценивает научное знание”¹.

Марксизм положил конец “философии истории”, основанной на абстрактных умозаключениях. Под влиянием марксистской критики идеалистических аспектов этой философии теоретическая мысль в странах Запада в XX в. вначале повернулась в сторону обобщения эмпирических исследований ограниченного масштаба. Поголовное увлечение мелкими темами и проблемами отодвинул и сам интерес к “философии истории”. Однако первая мировая война и Октябрьская социалистическая революция дали толчок к возобновлению этого интереса. Поисками “смысла истории” занялись русский философ Н.Бердяев, немецкий философ К.Ясперс, английский историк и социолог А.Дж.Тойнби, французский социолог и политолог Р.Арон и некоторые другие.

“После первой мировой войны, — писал К.Ясперс, — речь шла уже не только о закате Европы, но о закате всех культур. Появилось ощущение конца человеческого существования вообще, преобразования, охватывающего все народы и всех людей без исключения, которое ведет то ли к уничтожению, то ли к

* Кистяковский Б.А. Философия и социология права. СПб., 1998. С. 10-11.

“Сегодняшний западный взгляд на историю, — писал Тойнби, — чрезвычайно противоречив. Если наш исторический горизонт значительно расширился и в пространстве и во времени, то наше историческое видение — то, что мы фактически видим в противоположность тому, что могли бы увидеть при желании, — быстро суживается до поля зрения зашорен-ной лошади или перископа подводной лодки... Наш мир возвысился до беспрецедентно высокой степени сознания. Мы признаем социальные права человека любого класса, нации и расы; и одновременно мы погрузились в пучину классовой борьбы, национализма и расизма”².

Марксистскому учению об общественно-экономических формациях Тойнби противопоставил концепцию многих цивилизаций (5 ныне существующих и 20 с момента зарождения цивилизаций³). Но если движущие силы формаций достаточно обозначены у Маркса в форме отношения к средствам производства, то английский социолог не нашел ничего лучшего, чем воспроизвести схему круговорота истории Дж.Вико. Только в его трактовке, лишенной теологических образов, развитие цивилизаций проходит через четыре фазы — рождение, рост, надлом и падение⁴.

Сборник очерков Тойнби под общим названием “Цивилизация перед судом истории” — образец “философии истории” идеалистического толка. Красочный фейерверк имен, идей, фактов, сравнений и хронологии всех времен и народов завораживают воображение. Некоторые аналогии и прорицания могут считаться литературными шедеврами, но так же как и в “философии истории” Гегеля увидеть научную схему проблем и периодизации всемирной истории у Тойнби очень трудно.

1 Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 2. М., 1978. С. 134.

2 Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. М.-СПб., 1996. С. 97.

3 Там же. С. 99.

4 Там же. С. 102.

“смысла истории”, либо отрицают всякий смысл, либо объявляют его непознаваемом^? Субъективный идеализм открывает широкий простор для априоризма, релятивизма, интуитивизма, “исторического воображения” и всевозможных “творческих” измышлений. В результате объективная истина, научное познание и сама историческая наука становятся невозможными¹.

В чем заключается методологический порок субъективно-идеалистического подхода? По словам болгарского философа Н.Ирибаджакова, современные идеалисты “ищут критерии для оценки и подбора исторических событий не в самом объективном историческом процессе, не в истории, а вне ее — чаще в сознании познающего субъекта, во всевозможных априорных идеях и ценностях, в сознании вообще или просто в боге”².

В боге искал “смысл истории” и А.Дж.Тойнби. “...Нашим следующим объектом в постижении Истории в целом, — заявлял он, — должна стать задача отвести экономическую и политическую историю на второстепенные позиции и оставить первенство за религией. Ибо религия в конечном итоге есть действительно серьезное занятие человечества”^.

“I. Целью считают цивилизацию и гуманизацию человека...

2. Целью считают свободу и сознание свободы...

3. Целью считают величие человека, творчество духа, привнесение культуры в общественную жизнь, творения гения.

4. Целью считают и открытие бытия в человеке, постижение бытия в его глубинах, другими словами, открытие божества”⁴.

! Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии. М., 1972. С. 231.

2 Там же. С. 285.

3 Тойнби А.Дж. Указ. соч. С. 68.

4 Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 2. М., 1978. С. 168, 169, 170.

При всем стремлении неопозитивистов поставить себя в центр научного и философского понимания истории в их подходе явно просматривается апология западной цивилизации, которая-де не подвержена революционным изменениям. При этом подвергается сомнению не возможность описания и понимания фактов, а всякая попытка создания концепций альтернативного капиталистическому строю общественного развития. Еще В.И.Ленин отмечал, что словесным сором и плоскими понятиями представители буржуазной социологии заполняют целые тома².

1 Weingartner R.H. Some Philosophic Comments on Cultural History // “History and Theory”. (Далее: “Н.Т.”) Vol. VII. № 1. 1968. P. 38.

2 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 355.

3 Вайнштейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX—XX веках. Л., 1979. С. 5.

подмена социально-экономических структур психологическими довольно часто наблюдается в немарксистской историографии”¹.

Борьба между материализмом и идеализмом в объяснении истории особенно отчетливо проявилась в ответах на вопросы^стория — это наука или искусст-во?г^ожет ли быть достигнута исследователем обеъ-ективная истина?"•6 этой связи высказывалось немало мнений от откровенного агностицизма до объявления исторической науки беспредметной дисциплиной. Еще в начале XIX в. термин “историческое искусство” был в широком употреблении². Такое понимание перешло и ко многим теоретикам в XX в.

^Французский историк-позитивист Ш.Сеньобос утверждал, что “история не наука: она только особый процесс познания”³. Немецкие философы Ф.Ницше и О.Шпенглер, а также известный швейцарский историк Я.Буркхардт рассматривали историю как “поэзию” и “произведение искусства”. “Природу нужно трактовать научно, — заявлял Шпенглер, — история требует поэтического творчества”⁴. Как общее правило, современная западная методология исходит из тезиса: “Историю делает историк”⁵.]

Как справедливо заметил отечественный социолог И.С.Кон, “иррационализм является характерной чертой буржуазного мировоззрения эпохи империализма... Иррационализм как тенденция внутренее присущ всем школам и направлениям современного идеализма, как ни восставали они против него субъективно”⁶.

ка, который может познать лишь поверхность явлений!. По его словам, познание исторических явлений неотделимо от познающего субъекта, ограниченного своими мировоззрением, методологией, культурой, темпераментом, настроением². Французский историк П.Вейн заявлял, что история — это лишь “достоверный роман”, и поэтому объявлять ее наукой — все равно, что путать глаголы “быть” и “знать”, ибо “она не дает объяснений и не имеет метода”³.

Профессор Лондонского университета Г.Реньер называет всю историческую литературу “условной историей” в отличие от “окончательной истории”, которая никогда не будет написана, поскольку историк судит о фактах прошлого только по тем “остаткам” или “следам”, которые они оставили⁴. При таком подходе не только историю, но и философию, рассуждающую в отсутствии экспериментально подтвержденных точных знаний, также нельзя отнести к науке.

Под влиянием философии интуитивизма А.Бергсона некоторые западные историки стали противопоставлять рациональному отражению действительности интуитивное чувство исследователя, стоящее в одном ряду с магией, ясновидением, мистикой, телепатией и божественным откровением⁵. Философ В.Дильтей, в частности, был адвокатом метода интуитивного понимания историиб.

Английский историк Э.Карр не без основания отметил, что если позитивисты XIX в. верили в научную историю, с уважением относились к фактам, стремились к научной объективности при описании прошлого, то теперь иные исследователи не верят в возможность создания научной истории, допускают произвол в отборе и интерпретации исторических

6 Bulhof J.N. Structure and Change in Wilhelm Dilthey's Philosophy of History // “H.T.”. Vol. XV. № 1. 1976. P. 21.

5 Методология истории

фактов. По словам Карра, некоторые современные исследователи либо мистифицируют историю, либо отрицают у нее всякий смысл¹. “Теперь, — писал он, — ...даже слово "причина" вышло из моды”².

Известный итальянский историк и философ Б.Кроче (1866—1952) абсолютизировал субъективный аспект исторического исследования как продукт умаЗ. Он также утверждал, что исторический факт сам по себе не имеет причины⁴. Иначе говоря, объяснения фактов суть фантазия историка. В категорической форме Кроче выразил это так: “Факт является историческим в той мере, в какой мы о нем думаем, а с другой стороны, ничего не существует вне мысли. Следовательно, абсурдно задаваться вопросом: какие факты исторические, а какие — неисторические”5.

Основную роль в крочеанской концепции играла так называемая “теория индивидуального суждения”, т.е. суждения, субъектом которого является единичное понятие (интуиция), а предикатом — “чистое” понятие только об отдельных фактах. Любое установление связей между фактами, а следовательно, закономерностей, всякое суждение о группах и классах фактов им заранее исключалось, как лишенное познавательного значения. Всякое исследование, объявлял Кроче, это — “современная история”^, подразумевая под этим то, что история в сущности — это представление о прошлом в свете современных проблем.

Английский философ и историк Р.Дж.Коллингвуд (1880—1943) отрицал применимость диалектики к исследованию исторического процесса. В теоретическом труде “Идея истории” (1946) он утверждал, что история — это с одной стороны, события, а с другой — акт мысли исследователя. Отношения между обеими сторонами не диалектичны, т.е. не построены на борьбе противоположностей. Сам процесс исследования предполагает отбрасывание старых концепций и по-

Задачу прямой дискредитации всякой теории исторического знания взял на себя английский философ Карл Поппер. Ни один историк, по его утверждению, не может претендовать на объективную истину. В книге под броским названием “Нищета историцизма” (под историцизмом понимается теория истории, но Поппер отождествлял его с историческим материализмом) он восстал против всяких попыток предсказания будущего у человечества². Приписывая учению Маркса фатализм, т.е. невозможность изменить ход событий, Поппер сокрушался по поводу того, что это-де лишает людей свободы действий, обращая их в марионеток в руках судьбы. Отвергая представление о развитии общества как естественно-исторический процесс, Поппер делал упор на зависимость истории от иррациональных фактровЗ.

Английский философ отвергал всякую ценность историцизма⁴. Развивая свою концепцию в работе — “Открытое общество и его враги” — Поппер заявлял, что история сама по себе не имеет значения, ибо смысл ей придают только историки. Все эти высказывания вызвали основательную критику со стороны ряда видных западных ученых^. Книгу “Нищета историцизма” не без основания окрестили “антиреволю-

1 Вайнштейн О.Л. Указ. соч. С. 127.

2 Popper К. The Poverty of Historicism. New York, 1964. P. 2477.

3 Вайнштейи О.Л. Указ. соч. С. 130.

4 Popper К. Open Society and Its Enemies. London, 1966. P. 269, 278.

ционным манифестом”¹. Воинствующий антиисторизм Поппера нельзя объяснить иначе, как тем, что империалистическую буржуазию не всегда устраивают объективно идущие исторические процессы.

Однако западная философская мысль ныне не отгораживается от материализма. Сама борьба идеализма и материализма была источником развития философии. Как заметил один наш современник, если поделить всех философов на материалистов и идеалистов и вычеркнуть последних, то исчезнет сама история философии. По словам профессора Сорбонны О.Блока, в сущности каждый тип философского размышления содержит понятия “материя” и “идея”²

Исключая античность, в борьбе материализма и идеализма всегда имелась политическая подоплека. В средние века идеализм, в особенности в теологическом облачении, был опорой церкви, феодалов и монаршего абсолютизма. В XVII—XVIII вв. материализм стал знаменем революционной буржуазии, боровшейся за власть. Напротив, классическая немецкая идеалистическая философия была идеологическим прикрытием сохранявшегося в Германии абсолютизма монархов и политического консерватизма юнкерства и части буржуазии.

Человеческий интеллект — это не что иное, как “мыслящая материя”: он “материализуется” в идеях, которые стали неотъемлемой частью общей культуры человечества. Как ни парадоксальным это может показаться, но политическая подоплека борьбы идеализма и материализма ныне перевернута в обратную сторону. Буржуазии ближе вульгарный материализм — утилитаризм, прагматизм и рационализм, которые воспеты многими западными философами, а позиции марксистов больше базируются на приоритете морального принципа социальной справедливости, который некоторые считают утопическим, идеалистическим.

тории как науки понижается и переходит в разряд хроники. В итоге, замечает по этому поводу Э.Карр, в отличие от историков XIX в., веривших в разум и идеалы, современные историки стоят на позициях иррационализма и эмпиризма¹. Даже либеральный американский социолог и экономист Дж.Гэлбрейт заметил, что в трудах многих исследователей история выступает как бесконечная цепь восходящих и нисходящих “истин”, ибо события постоянно снимают одни истины и заменяют их другими².

Большинство западных теоретиков считает, что история — это все-таки наука. Убедителен и прост аргумент Р.Коллингвуда: “История — это разновидность исследования или поиска... Наука — это поиск, и в этом смысле история — наука”3. Такого же мнения был и французский историк А.Берр. “История, — заявлял он, — является одной из форм нахождения истины, и поэтому она не относится к беллетристике”⁴. Исследование причинности (каузальности) сближает историю с другими науками, но, по мнению профессора Оксфордского университета П.Гардинера, “понятие причинности не является основной категорией исторического объяснения”^.

Со второй половины 60-х годов в западном обществоведении, включая историю, произошел известный поворот в сторону объективизации научных знаний. Английский социолог Дж.Займен выдвинул тезис о том, что критерием научности или ненаучности теорий (при этом он имел в виду только историю) является “общее согласие” (universal agreement consensus)^.

Теоретические вопросы истории стали широко дебатироваться в американском журнале “История и теория” (History and Theory), издающемся с 1960 г. Книги по этим вопросам, изданные в США, Англии,

2 Galbraith J.K. The Affluent Society. Boston, 1958. P. 8. ^ Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 12-13.

Входивший в состав редакционного совета журнала “История и теория” известный французский социолог Р.Арон утверждал, что смысл истории определяет философия. “История, — писал он, — в конечном счете имеет тот смысл, который ей приписывает философия, а не знание прошлого... она есть прогресс, если только бесконечное исследование природы способно поднять человека над царством животных. Смысл, который философия придает исторической авантюре, определяет структуру становления, но он не определяет будущего”¹.

Х.Бермехо-Баррера, профессор испанского университета Сантьяго де Компостела, заявлял: “Историческое понимание не может образовывать концепции ввиду того, что оно не может подчинить все различные действия, отраженные в документах, в гомогенную систему. Между объектом и представлениями о нем понимание создает схемы или картины, но эти картины по большей части не дают анализа — они скорее стимулируют воображение. Формирование концепций требует наличия гомогенного представления объекта или определенного класса объектов. Но в истории это невозможно, потому что используемые историком понятия никогда не имеют универсального признания”².

Теоретические тупики, в которые заводит идеалистическая философия, побуждают многих западных обществоведов вновь и вновь обращаться к марксизму. Как считает профессор Лондонского университета Дж.Хобсбоум, за пределами марксизма имеется мало плодотворных теорий, особенно в социологии³. Марксизм изучается в университетах на Западе как одно из

* Арон Р. Опиум для интеллигенции. Мюнхен, 1960. С. 120.

заметных направлений в социальной философии. В США в 70—80-х годах было издано собрание сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса. В последние два десятилетия вышло несколько интересных исследований по историческому материализму и другим аспектам учения К. Маркса¹.

Среди западных марксологов есть тенденция противопоставлять “молодого Маркса”, у которого-де было больше гуманистических воззрений, — “зрелому Марксу”, выискивая при этом некоторые противоречия в его учении. Многие критикуют “экономический (или исторический) детерминизм” у Маркса, чаще всего ссылаясь при этом на догматические толкования последователей К.Маркса. Но, как известно, Ф.Энгельс совершенно четко осудил в письмах 1890 г. преувеличение “экономического” объяснения истории².

Вместе с тем многие западные ученые признают ценность взглядов К.Маркса на исторический процесс. Историческому материализму журнал “История и теория” посвятил немало содержательных статей. Для пишущих в этом журнале университетских преподавателей примечательно стремление стереть грани между материализмом и идеализмом и синтезировать их в единой концепции “исторического понимания”. Эту точку зрения, в частности, выразил Харриет Гил-лиам из Университета Нортуэстерн: “...Термины “реализм” (по сути “материализм”, — В. К.) и “идеализм”, — пишет он, — потеряли полезность в современном теоретизировании... Очевидно, все знание по своей натуре диалектично”³.

2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 395, 396, 417.

3 Harriet Gilliam. The Dialectics of Realism and Idealism in Modem Historiographic Theory // “H.T.” Vol. XV. № 3, 1976. P. 256.

Марксизм значится в постоянной рубрике “критическая теория”, которую ведет редакция американского журнала “История и теория”. Британские социологи отмечают, что “марксизм является теперь важным измерением социального, научного и социологического мышления, поднимающим многие вопросы, не затронутые другими подходами”¹.

Многочисленные оппоненты марксизма, восстающие преимущественно против его революционных идей, не могут отрицать, что интерпретация истории К.Марксом внесла в науку ценные объяснения экономического базиса, политической и идеологической надстройки, активной роли субъективного фактора в истории, а именно роли масс, классов, общественных групп, партий, организаций и личностей. В ответ на огульное обвинение марксизма К.Поппером в том, что — это “система догм” английский философ М.Корнфорт указывает, что, напротив, — это “рациональная научная дисциплина”².

У прогрессивных западных историков нет пессимистического взгляда на ход исторического процесса. Они придерживаются методологии исторического материализма, признающей познаваемость мира. Профессор философии Колумбийского университета Э. Нагель выступает против отбрасывания концепции детерминизма в истории. “В моем понимании, — писал он, — детерминизм — регулятивный принцип, определяющий цель науки — искать объяснения условий, связанных с возникновением тех или иных событий”³. Материалистическое понимание истории не в догматическом толковании не сводится только к экономическому детерминизму. На развитие истории в большой мере влияют политический процесс, имеющий известную самостоятельность и свои закономерности, а также сфера культуры (идеологические течения, традиции, обычаи, религия и пр.)

* Большой толковый социологический словарь. Т. 1. М., 1999. С. 396.

Английский исследователь Брайен Палмер считает, что исторический материализм не утратил своей способности как в интерпретации прошлого, так и современной жизни. “Для марксистов, — пишет он, — наступили не лучшие времена, когда оставаться марксистом, бесспорно, особенно важно... Сохранить исторический материализм, не попасть в поток субъективизма, подтвердить необходимость исторического и материалистического подхода в нашем анализе и деятельности марксистов — все это было бы немалым достижением в грядущие годы. Это могло бы хоть и в ограниченной степени содействовать возрождению мощной классовой политики сопротивления, единственно способной остановить деструктивные потоки в интеллектуальной и экономической жизни наших дней”!.

сторонники традиционной школы идеографизма, рассматривающие историю как описательную науку, и неопозитивисты, которые пытаются установить закономерности исторического познания чаще всего с помощью логики естественно-научного исследования².

В XIX в. преобладающей формой в историографии была “история-рассказ” (“нарратив”), творцы которой не особенно задумывались над выяснением причин тех или иных событий³. В XX в. западная теоретическая мысль вращается преимущественно вокруг проблемы исторического объяснения, что связано с появлением различных исторических жанров и направлений (“интеллектуальная история”, “романси-

* Palmer В. Critical Theory, Historical Materialism and the Ostensible End of Marxism: The Poverty of Theory Revisited // The Postmodern History Reader. London and New York, 1998. P. 112.

2 Печуро К.Э. Обзор журнала “History and Theory” // “Вопросы истории”. 1964. № 3. С. 195.

3 Harriet Gilliam. The Dialectics of Realism and Idealism in Modern Historiographic Theory // “H.T.” Vol. XV. № 3. 1976. Р. 251.

Схематично, с большим приближением основные направления в историографии в XX в. прошли через три этапа:

1. С конца XIX в. до середины XX в. преобладала “гуманистическая история” с общим социально-экономическим уклоном.

2. С середины XX в. возникает “новая социальная история” как аналитическая междисциплинарная наука, обогащенная теоретическими моделями и исследовательской техникой всех общественных наук. В центре ее внимания оказался “человек в обществе”⁴.

3. О третьем, новейшем этапе говорят как об определенном кризисе в исторической методологии, но преимущественно как о “кризисе роста”2.

Большую известность на втором этапе получила французская “новая историческая наука” или школа “Анналов”, названная так по названию журнала, объединяющего историков одного направления, — “Анналы (история, социальные науки)”. Он выходит с 1946 г., продолжая издание “Анналы экономической и социальной истории”, у истоков которого в 1929 г. стояли известные историки Люсьен Февр и Марк Блок. По сути они выдвинули в противовес позитивистам иную концепцию деятельности историка: он должен быть не просто коллекционером фактов, не рабом источников, а действующим самостоятельно творцом, ставящим научную проблему, которая доминирует в его исследовании, определяя отбор материалов и угол исследования, под которым собранные им данные анализируются.

Школа “Анналов” поставила в центр внимания изучение цивилизационной культуры — преимущественно на базе Средневековья, Возрождения и начала Нового времени. Она противопоставила политической и вообще “событийной” истории широкую палитру междисциплинарных исследований, проблемный (избирательный) подход к изучению исторических фак-

Школа “Анналов” расширила методологию исторических исследований. По отзыву отечественного медиевиста А.Я.Гуревича, “если историк более глубоко вдумается в содержание понятия “культура” и будет пользоваться им в том смысле, в каком оно интерпретируется культурной антропологией — как способа восприятия и осмысления социального и духовного мира, символические системы, налагаемые сознанием на этот мир и всякий раз по-своему организующие его, определяемые ими формы поведения экономического, политического, религиозного, художественного, то подход его неизбежно изменится и он увидит внутренние связи между культурными и социальными аспектами человеческой практики. Культура и общество — две стороны одной медали, это мысль историка противопоставляет их друг другу, в реальности же они по своей сути образуют нерасторжимую тотальность”¹.

1 Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания (Материалы международной конференции. Москва, 19—21 мая 1996 г.) М., 1999. С. 21.

2 Могильницкий Б. Г. Историческая наука и совреен-ность // Методологические и философские проблемы истории. Новосибирск, 1983. С. 96.

что “повествовательная” история была подменена ею описаниями культуры. Сделав рывок в области медиевистики, виднейшие представители “Анналов” не пытались подойти к XX в., ибо в этот период абстрагироваться от идеологических течений просто немыслимо.

В более широком, международном плане кризис в исторической науке связывают с отступлением политической истории и с равзитием экономической, социальной, рабочей и др. историй. По этой причине некоторые стали относить историю чуть ли не к самой теоретически отсталой дисциплине¹.

Как считает французский историк Ф.Фюре, ввиду “общего кризиса прогресса” и концепции “глобальной и линейной истории” в современной историографии наблюдается переход от “истории-рассказа” к “истории-проблеме”. Это выражается в том, что профессиональный исследователь не старается пересказать все, что было даже самого важного в прошлом, а предпочитает отбирать отдельные вопросы и объяснять их².

И все-таки отмеченный кризис историзма — скорее всего “кризис роста”. Это поиск новых методологий и междисциплинарного подхода. Именно так можно определить задачу изданного в 1974 г. во Франции трехтомного сборника статей под общим названием “Делать историю”3. Вышедшая под руководством Жака ле Гоффа и Пьера Нора эта программная публикация французских историков претендует быть пионером в создании еще одной исторической школы. Подзаголовки каждого из трех томов гласят: “Новые проблемы”, “Новые подходы”, “Новые объекты”.

1 Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время (в поисках утраченного). М., 1997. С. 103.

Под влиянием доминирующей на Западе идеологии либерализма и ее философских обрамлений — экзистенциализма, персонализма и антропологических концепций — фокус исследований историков Запада переместился с больших коллективов на индивида, с “окружающих человека обстоятельств — на человека в исторически конкретных обстоятельствах”. На смену проблемам экономики и политики пришли проблемы культуры, эмоциональной и духовной жизни!.

Отечественная историография с не меньшим основанием может именоваться школой, чем некоторые зарубежные. И это была не только “школа Покровского” с односторонним социологическим уклоном преимущественного показа истории фабрик и заводов, не только школа партийности в науке, которая нередко совпадала с понятием защиты национальных интересов, с патриотизмом. Это — школа, теоретической базой которой является исторический материализм.

противоречие между постановкой широкого круга философских проблем... и отсутствием адекватных решений... проблем бытия и познания проблем науки и истины, человека и общества и т.п.”¹.

В России на волне “реформ” последнего десятилетия некоторые обществоведы отшатнулись от исторического материализма. А.Я.Гуревич, к примеру, объявил марксову теорию общественно-экономических формаций “заоблачными далями”².

Ему вторит профессор Н.И.Смоленский. Подыгрывая либералам, он заявляет: “Ситуация в отечественной историографии, характеризующаяся монопольным положением материалистической теории, ушла в прошлое” (Смоленский Н.И. Проблемы теоретического плюрализма // Проблемы исторического познания. М., 1999. С. 39).

При всех ламентациях отечественных либеральных интеллектуалов по поводу “застоя” в общественных науках в советский период достаточно сказать, что именно советские социологи и философы подвергли обстоятельной критике методологические основы буржуазного историзма. “Борьба за достоверность исторического знания, — отмечали академики П.Н.Федосеев и Ю.П.Францев, — за его объективность, за реализацию огромных возможностей человеческого разума в познании исторического пути развития человечества — важная сфера идеологической борьбы... Этим объясняется постоянное внимание буржуазных философов к вопросам методологии истории. Неокантианцы и другие субъективные идеалисты заявляют, что общественная наука должна лишь описывать отдельные факты, что история не может обобщать, вскрывать определенные закономерности”3.

1 Курсанов Г. Современный структурализм. Рационализм и диалектика в концепции Ноэля Мудула // Му-дул Н. Современный структурализм. М., 1973. С. 5.

2 Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории // “Вопросы философии”. 1990. № 11. С. 42.

3 АН СССР. История и социология. М., 1964. С. 20-21.

Противоречивые интерпретации прошлого дают повод некоторым западным ученым отрицать возможность его объективно-истинного познания. Советские философы и историки не разделяли агностицизм западных коллег. Как справедливо писал доктор исторических наук Б.Г.Могильницкий, каждая социальная группа имеет свое видение прошлого, свою интерпретацию, поэтому “суть вопроса и заключается в том, глазами какого настоящего смотрит на прошлое историк. Современность способствует подлинному познанию прошлого только в том случае, если в исторических представлениях отражаются интересы передовых социальных сил. Класс, уверенно чувствующий себя в настоящем, с надеждой вглядывающийся в будущее, с доверием относится и к прошлому”².

Поскольку интеллигенция всегда и везде идеологически обслуживала то буржуазию, то рабочий класс, нет ничего удивительного в том, что с началом горбачевской “перестройки” и последовавшими “реформами” часть историков занялась выискиванием “черных пятен” в советской истории. В одной из публикаций Института всеобщей истории труды отечественных историков советского периода были отнесены к “политико-идеологическому мифотворче-ству”3. Правда, это писалось в 1993 г., после которого у некоторой части либеральной интеллигенции стало наблюдаться прозрение.

Скворцов Л.В. История и анти-история (К критике методологии буржуазной философии истории). М., 1976. о. /.

- Могильницкий Б. Г. Историческая наука и современность // Методологические и философские проблемы истории. Новосибирск, 1983. С. 94.

3 Споры о главном (Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы “Анналов”). М., 1993. С. 3.

Обескураженная результатами реформ по капитализации России, часть публикующихся обществоведов стала возвращаться в последние годы к тому духовному потенциалу, который дал нашей стране заслуженное мировое признание. В большом коллективном труде Института социологии РАН “Социология в России” (1998) указывается, что “нет убедительных оснований отказывать историческому материализму, — теории, обладающей исключительно мощным эвристическим потенциалом, — в праве занимать место в числе ведущих социологических доктрин XIX—XX столетий”¹.

Дискуссии по “философии истории” небесполезны для любого исследователя в отношении методологии и общего мировоззрения. Конечно, в этих дискуссиях есть и схоластические элементы, но главное состоит в умении распознать расстановку акцентов. Нельзя, например, не согласиться с английским историком Э.Г.Дэнсом в том, что “история — это не прошлое, а рассказ о прошлом”². Да, без историка как конкретной личности-творца нет и самой истории. Но если в этом суждении акцент переносится на непознаваемость исторической истины, то он перечеркивает историю как науку.

1 Социология в России. 2-е изд. М., 1998. С. 23.

тов, Курашвили писал: “В своем подавляющем большинстве общество состоит из людей того социально-психологического типа, которых можно было бы, по Чернышевскому, назвать разумными эгоистами. Или умеренными альтруистами... Они готовы служить другим и обществу, сознают свою зависимость от общества и других, при необходимости добровольно идут на самоограничение, способны и на самоотверженность, но при всем этом рассчитывают на социальное равенство, на... возможность самореализации”!.

С другой стороны, “для разнообразия”, как замечает Курашвили, природа предусмотрела два немногочисленных полярно противоположных исключения из самого “массового” класса. Позитивным исключением являются “люди подвижнического типа” — “соль Земли”, безусловные альтруисты или “пассионарии”, по выражению Л.Н.Гумилева. Для них идеалом человека является прирожденный боец, революционер, посвятивший свою жизнь служению высоким идеалам и целям, обладающий такими качествами как принципиальность, непреклонность и готовность к самопожертвованию.

Негативное исключение, по словам Курашвили, образуют “эгоцентристы, негодяи, люди-хищники, нелюди. Этих общество интересует лишь в качестве средства удовлетворения их неуемных, нередко вздорных склонностей. Они не способны к самоограничению, их может остановить и обуздать только внешняя сила”². Именно к такой категории относятся “деструктивные лидеры”.

Ныне мало кто оспаривает мнение о том, что история — описательная наука, и в этом ее особенность. Имея дело только с единичными, уникальными событиями и фактами, история, если так можно сказать, “несистематическая” или “несистемообразующая” дисциплина. Тем не менее потребность изучения методологии истории отнюдь не отпала. И еще один вывод: история — “синтетическая” наука, использующая достижения и методы других общественных наук.

1 Курашвили Б.П. Новый социализм (К возрождению после катастрофы). М., 1997. С. 51.

2 Там же. С. 52, 258.

Связь истории и социологии не вызывает сомнений. Многие видные русские историки — Н.И.Костомаров, Р. Ю. Виппер, Н.И.Кареев, М.Н.Покровский, В.П.Волгин и другие — были социологами. Н.И.Кареев сравнивал здание исторической науки с трехэтажным сооружением, последний этаж которого дает выход на социологию и философию 1.

Социология внесла особенно большой вклад в теоретическое осмысление исторического процесса. “История, — отмечал Г.В.Плеханов, — становится наукой лишь постольку, поскольку ей удается объяснить изображаемые ею процессы с точки зрения социологии”².

В одном из отечественных учебных пособий приводится достаточно четкое разграничение предмета истории и социологии: “...История воспроизводит (описывает и объясняет) социальный процесс post factum, a социология — in factum”3. Однако эти две смежные общественные дисциплины различаются не только неодинаковым временным подходом, но и своим методом. По определению Б.Г.Могильницкого, “в центре внимания социолога вся картина исторического процесса, взятая в ее существенном содержании, главная его задача — постижение истории человеческого общества в неразрывном единстве всех временых состояний — прошлого, настоящего и будущего. Историка же интересуют конкретные события и процессы, взя-

* Кареев Н. Идея всеобщей истории. СПб., 1885. С. 6.

2 Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. Т. 3. М., 1957. С. 515.

3 Социология. М., 1990. С. 45.

тые в определенных пространственно-временных координатах”¹.

Советские обществоведы, как впрочем и многие историки и социологи на Западе, долгие годы упорно искали “законы истории”. Определенный импульс этому придали некоторые высказывания марксистских теоретиков. Ф.Энгельс в работе “Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии” утверждал, что “ход истории подчиняется внутренним законам”². У В.И.Ленина есть аналогичное высказывание о том, что историческое развитие подчиняется определенным законам. “Маркс, — писал он, — рассматривает общественное движение как естественно-исторический процесс, подчиняющийся законам, не только не зависящим от воли, сознания и намерения людей, а, напротив, определяющим их волю, сознание и намерения... каждый исторический период имеет свои собственные законы”3.

Задачи каждой науки — выяснять законы. Однако в отличие от законов природы закономерности общественного развития не считались основоположниками марксизма жесткими, неизменными. Отмечая, что К.Маркс “объявляет исторические общественные законы лишь простыми тенденциями”, К.Каутский разъяснял это положение тем, что “общественные условия являются более сложными, вследствие чего в сфере общественных явлений отдельные законы еще в большей степени, чем в природе, проявляются лишь как тенденции”⁴.

Исторический материализм назвал один из важнейших элементов закономерностей в историческом процессе — производственные отношения и связанную с ними классовую борьбу. Этот вывод явился гигантским шагом в развитии общественных наук. К сожалению, догматическое толкование марксизма советскими обещствоведами завело в тупик решение вопроса о “законах истории”. Начало этому было положено И.В.Сталиным, который применил диалектический

1 Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989. С. 29.

2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 306.

3 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 166—167.

4 Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т. II. М.-Л., 1931. С. 675.

материализм к истории упрощенно, а именно некоторые исторические явления трактовал как законы или закономерности, допустил ряд неверных оценок — прогнозов исторических процессов — о всевобщем кризисе капитализма в середине 20-х годов, об англоамериканском противоречии как главном в международных отношениях в межвоенный период, об англо-французских поджигателях войны в 1939 г. (когда гитлеровская агрессия уже стала фактом).

В работе “Экономические проблемы социализма в СССР” Сталин отмечал, что “одна из особенностей политэкономии состоит в том, что ее законы, в отличие от законов естествознания, недолговечны, что они, по крайней мере большинство из них, действуют в течение определенного исторического периода, после чего они уступают место новым законам”¹.

Советские философы, социологи и историки усиленно искали “законы истории”. Далеко не единственным в своем роде было утверждение, сделанное в 1973 г. видным историком М.А.Баргом (специалистом по Английской буржуазной революции XVII в., автором таких крупных работ, как “Эпохи и идеи: становление историзма” и “Категории и методы исторической науки”) о том, что “вершиной синтеза в историческом исследовании является формулирование общественно-исторической закономерности...” и что “отвлечение от категории всемирно-исторического при изучении какой-либо локально-исторической эпохи грозит полным бессилием в определении политико-экономической сути обнаруженных общественных связей”². А в одном из изданий “Высшей школы” говорилось: “Основная цель истории, конечно, состоит в

том, чтобы раскрыть закономерности исторического процесса”¹.

Преобладающим был взгляд на историю как линейный процесс, ведущий только к высшей форме социальной организации — социализму и коммунизму. Не только историческая, но и вся наша общественно-политическая литература была перенасыщена выражениями вроде “поступательный ритм всемирной истории”, “неумолимый поток событий”, “развитие всемирно-исторических эпох органически связано с прогрессивными общественными формациями, имеющими одну направленность — только вперед”². Существо спора между марксистами и немарксистами в сущности сводилось к следующему: “история предсказуема” — заявляли одни, “история не предсказуема” — утверждали другие. Примечательно, однако, что наши обществоведы признавали существование “законов истории” как аксиому, но конкретно их не формулировали.

Однако закон, как справедливо отметил известный социолог П.А.Сорокин, — это фиксация человеком часто повторяющейся связи между фактами. Он помогает, как и гипотеза, человеку ориентироваться в мире бесчисленных фактов. В историю же человечества входят только неповторяющиеся, в своем роде единичные, факты. Если каждый закон в подлинном смысле этого слова предполагает повторение, то история не знает повторений, поэтому говорить о законе истории — значит не понимать законаЗ.

^ Иванов Г.М., Коршунов А.М., Петров Ю.В. Методические проблемы исторического познания. М., 1981. С. 58.

2 Садов В.И. Историзм и современная буржуазная историография. М., 1977. С. 16, 25, 26.

^ Сорокин П.А. Историческая необходимость // “Социологические исследования”. № 6. 1989. С. 136.

Высказывания видных социологов и историков ставят под сомнение существование “законов истории”. Немецкий философ Г.Риккерт и видные русские историки Н.Кареев, Р.Виппер и Е.Тарле относились скептически к “законам истории”, не считая их предметом самой исторической науки. “Задачалстории, — писал Н.Кареев, — не в том, чтобы открывать какие-либо законы (на то есть социаология), а в том, чтобы изучать конкретное прошлое без какого бы то ни было поползновения предсказывать будущее, как бы изучение прошлого ни помогало в иных случаях предвидению того, что может случиться или наступить. Если данными и выводами истории воспользуются социолог, политик, публицист, тем лучше, но основной мотив интереса к прошлому в истории, понимаемый исключительно в качестве чистой науки, имеет совершенно самостоятельный характер: его источник в том, что мы называем любознательностью на разных ее ступенях — от простого любопытства до настоящей и очень глубокой жажды знаний”¹.

Р.Ю.Виппер в свою очередь заявлял: “...Термин “закон” появился в исторической науке в качестве заимствования. Взятое из сферы юридической со смыслом принудительного правила, веления высшей силы, примененное затем в математике и механике в качестве обозначения аксиомы, это слово переходит к биологам и социологам. В пестрой массе переплетающихся конкретностей органической и общественной жизни, конечно, нет места для безошибочного принудительного действия простых правил, потому что ограничительные условия чрезвычайно велики и разнообразны”².

1 Краеев Н. Теория исторического знания. СПб., 1913. С. 72.

2 Виппер Р. Очерки теории исторического познания. М., 1911. С. 14.

По глубокому наблюдению известного востоковеда Н.И.Конрада, “в зависимости от ответа возникают две концепции философии истории: смысла никакого нет, есть только бесконечное повторение одного и того же; смысл есть, и история есть непрерывное поступательное движение. Наиболее яркое выражение первой концепции — теория круговорота, второй — теория прогресса. И та, и другая теория всегда подвергались критике”!.

Идею прогресса в истории развивали Эпикур, Лукреций, Ж.Боден, Р.Декарт, И.Кант, А.Тюрго, М.Кондорсе, И.Гердер, А.Сен-Симон, Гегель, П.-Ж.Прудон, Р.Оуэн, Г.Спенсер, П.Л.Лавров и др. В XVIII и XIX вв. прогрессивная направленность социальных изменений была общепризнанной, а сама идея прогресса обуславливалась верой в могущество человеческого разума и рациональность поведения людей вообще.

По представлению И.Канта, история, “если бы она рассматривала игру свободной человеческой воли в целом, она могла бы открыть ее закономерный ход; и то, что у отдельных субъектов выглядит запутанным и лишенным всяких правил, по отношению ко всему роду все же можно было бы познать как некое неизменно поступательное, хотя и медленное, развитие его первоначальных задатков”².

Сен-Симон полагал, что общественное развитие строго закономерно, а люди — лишь орудие этого неизбежного процесса. Группа последователей Сен-Си-мона (Анфантен, Базар, Родриг, Алеви, Дювернье,

1 Конрад Н.И. Запад и Восток. М , 1972. С. 455.

2 Кант И. Сочинения (на немецком и русском языках). Т. 1. М., 1994. С. 81.

Серкле и др.) вскоре после его смерти систематизировала его учение в стройное представление об историческом процессе. Во всяком обществе, по их мнению, существуют две основные формы человеческих взаимоотношений: антагонизм и ассоциация. “Исторический закон” в своем наиболее общем виде должен определить движение этих форм в историческом процессе. Этот закон таков: исторический процесс есть процесс убывания антагонизма и роста ассоциации. Первоначальная задача возникающих обществ — война;

их конечная цель — слияние в мировую ассоциацию. На своем пути общество проходит ряд "продолжительных этапов, на которых ассоциация приобретает все более и более широкое значение: от первичной, элементарной ассоциации — семьи — через касту, город, нацию — к человечеству, ко всемирной ассоциации трудящихся”¹.

В связи с ростом числа сторонников и толкователей исторического материализма Ф.Энгельсу пришлось сделать немало разъяснении существа взглядов К.Маркса на историю. Так, в письме к И.Блоху (сентябрь 1890 г.) он отмечал: “Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии. Но как только дело доходило до анализа какого-либо исторического периода, то есть до практического применения, дело менялось, и тут уже не могло быть никакой ошибки”².

В том же письме Энгельс отмечал: “...История делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль,... имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил, и из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая — историческое событие”!.

В письме к К.Шмидту, датированном 27 октября 1890 г., Энгельс глубоко проанализировал взаимодействие с экономикой всех форм надстройки — государственных, юридических и идеологических. Он, в частности, указал, что “обратное действие государственной власти на экономическое развитие может быть троякого рода. Она может действовать в том же направлении — тогда развитие идет быстрее; она может действовать против экономического развития — тогда в настоящее время у каждого крупного народа она терпит крах через известный промежуток времени;

или она может ставить экономическому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях. Этот случай сводится в конце концов к одному из предыдущих. Однако ясно, что во втором и третьем случаях политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред и может вызвать растрату сил и материала в массовом количестве”².

При всей значимости государственной власти Ф.Энгельс отдавал должное и другим формам надстройки — праву, религии, философии и т.п. Примечательно, что не основоположники научного социализма, а их последователи и толкователи создали догматические представления о “законах истории”. Известно, например, высказывание Энгельса о том, что “история часто идет скачками и зигзагами... ”3 Он же критиковал материалистов XVIII в. за то, что их взгляд на историю определялся только мотивами действий людей⁴.

* Там же. С. 395.

щи абстрактных конструкций”¹. Констатируя в истории человечества наличие периодов застоя или даже сдвигов назад, он заметил, что “представлять себе всемирную историю идущей гладко и аккуратно вперед, без гигантских иногда скачков назад, недиалектично, ненаучно, теоретически неверно”². Две мировые войны, бесчисленные локальные конфликты, гражданские катаклизмы — лишь некоторые противоречивые явления в историческом процессе, показывающие, что он не только поступательный, прогрессивный, но временами и регрессивный. Обратимость исторического процесса сопряжена и с такими наблюдаемыми явлениями, как революция и контрреволюция, реформы и реакция.

Прогноз К.Маркса об абсолютном и относительном обнищании рабочего класса в промышленно развитых странах не оправдался, однако сама классовая борьба не исчезла: она приняла разнообразные формы (кроме экономической — политическую и теоретическую) и переместилась во многие регионы мира. В развитых капиталистических странах классовая борьба к концу XX в. несколько притупилась в связи с большой дифференциацией в положении рабочего класса, повышением его жизненного уровня и демократизацией политической жизни. Социальные конфликты переместились больше на периферию империализма, в “третий мир” и в страны с переходной экономикой, где они нередко приняли форму национально-этнических столкновений.

В западной политологии, социологии и истории есть иные объяснения исторического процесса кроме как классовой борьбой. В античную эпоху, в Римской империи эксплуатируемым классом были рабы, а эксплуататорами — рабовладельцы-патриции. Однако борьба за власть велась в то время между патрициями и плебеями, тогда как между этими классами не было отношений эксплуатации!. При феодализме основными антагонистическими классами были дворяне и крепостные. Хотя крестьянские войны имели место, но главные классовые бои за власть велись между дворянством и буржуазией.

Французские профессора Л. Докес и Б.Розье считают, что в историческом процессе значительную роль играют три фактора: идеи, экономика и социальные конфликты². Они добавляют при этом, что развитие истории не является “линейно прямым”3. Бывший генеральный секретарь Высшего совета по радиовещанию и телевидению Франции Ж.Монтасье отмечает, что в французской истории на ее широком протяжении конфликты в обществе происходили из-за четы-

1 Stoyanovitch К. Marxisme et droit. Paris, 1964. P. 312.

2 Dockes P. et Rosier В. L'histoire ambigue (croissance et developpement en question). Paris, 1988. P. 53.

рех причин: из-за отношения к правде, к свободе, к власти и к собственности¹.

Гражданскими конфликтами во Франции были религиозные войны второй половины XVI в. между католиками и протестантами. Они вызвали раскол как среди аристократии, так и буржуазии и простого народа. При этом не экономические интересы, а соображения духовного плана — реформы церкви, концепции власти, гражданских свобод — руководили противоборствующими сторонами². Фронда против абсолютистской власти 1648—1653 гг., по словам Ж.Мон-тасье, также свидетельствовала о преобладании нравственных мотивов. В “деле Дрейфуса” на рубеже XIX—XX вв., затронувшем права человека, буржуазия была расколота на “дрейфусаров” и “антидрей-фусаров”. Правда, до гражданской войны тогда дело не дошло. Наконец, после падения Третьей республики во Франции в 1940 г. патриотическая часть левых и правых вошла в ряды Сопротивления, а другие сотрудничали с оккупантами. В наше время, заявляет Ж.Монтасье, во Франции “расколы всегда без исключения происходят внутри различных социальных классов, и причинами их является не только экономи-ка”3.

Предсказание истории равносильно научному уп-равлению~обществом. На уровне правительственных экспертов такие прогнозы делаются. Но они не входят в ремесло историка. Есть и большие- объективные трудности. Даже в социалистических странах с высоким уровнем государственного контроля над экономикой и обществом оказались непредвиденными некоторые важные общественные процессы. “Пытаться управлять общим ходом современных обществ на уровне полного и рационального знания, — заявляет французский политолог Л.Жоффрен, — значит впасть в

иллюзию”¹. Даже при наличии современной техники воздействия на экономику, общественно-политическую жизнь и общественное мнение трудно предусмотреть последствия миллионов “микрорешений” членов гражданского общества.

К.Маркс не исключал альтернативность выбора в историческом процессе. При этом к “случайностям” он относил и характер людей². Действительно, история не может быть в точности предопределена хотя бы потому, что человеку свойственно ошибаться. Жизнь полна примеров, когда временное недомогание или иррациональное поведение человека, занимающего руководящую должность, имело непредсказуемые последствия.

Движущие силы истории — не только экономика, а в ее основе технический прогресс, но и масса других факторов духовной, культурной и политической жизни общества. При этом человек — далеко не “винтик” и не “капилляр”, подчиняющийся действию одного-единственного императива.

Итак, универсальных “законов истории” нет. Даже когда объявляется законом решающая роль народных масс, то тут же добавляется, что роль личностей тоже нельзя сбрасывать со счета. Альтернативность общественного развития всегда ставит перед субъектом возможность выбора варианта поведения. Именно поэтому экономические законы, — а это более или менее устойчивая социологическая закономерность, — не обязательно диктуют человеку, как ему нужно поступать в том или ином случае.

Видный французский социолог Р.Арон считал, что никакая философия не может претендовать на “последнее слово” в объяснении исторического процесса. По его словам, историческое знание “не в состоянии дать единственную версию, обязательную для всех, объясняющую общества, эпохи и культуры, ушедшие в небытие”³.

2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 175.

делают люди, он вместе с тем утверждал: “История слагается из индивидуальных действий, но всеобщая (“глобальная”) история не является обязательно результатом намерений ее действующих лиц (“акторов”), я бы даже сказал больше: намерения акторов, за исключением немногих случаев, никогда не являются научным объяснением социальных фактов”¹.

Среди отечественных историков в последние десятилетия не было одномерного понимания истории как только поступательного процесса. Точки зрения отрицания “законов истории” придерживался уже в 1981 г. Ю.В.Петров, автор книги “Практика и историческая наука”². Колеблющуюся позицию занимал исследователь методологии истории Б.Г.Могильниц-кий. Признавая, с одной стороны, в общей форме “законы истории”, он в то же время писал: “Незапрограммированность исторического процесса, присутствие в нем случайности, а главное — многообразная деятельность человека обуславливают его многовари-антность”3;

Раньше советских обществеводов принципиальную и аргументированную позицию занял болгарский философ Н.Ирибаджаков. “История как наука, — подчеркивал он, — не является ни социологией, ни философией истории. Она не имеет целью дать нам ни теорию человеческого общества и его истории, ни общественно-исторического познания.

1981. С. 374.

как буржуазные авторы, так и авторы, стоящие на позициях марксизма, подчеркивают тот факт, что до сих пор история не открыла никаких законов, а авторы, утверждающие обратное, не могут указать ни одного действительно специфического исторического закона, который не являлся бы предметом какой-то другой общественной науки ...Закон классовой борьбы был найден историками, но это — социологический закон. Если бы действительно существовали специфические исторические законы, мы с удовольствием включили бы их в предмет истории. Но до сих пор нам не известно, чтобы кто-либо открыл хотя бы один такой закон. А поскольку историки открывают или могли бы открывать какие-то законы, эти законы оказываются или социологическими, или экономическими, или социально-психологическими и другими, и в таком случае историк выходит из сферы своей науки и работает на другие науки”¹.

^История — объясняющая, а не теоретизирующая наука. В системе общественных наук она занимает не последнее место, ибо историческое сознание является незаменимой составной частью национальной культуры.

В каждый данный момент история — это представление о прошлом, соответствующееДостигнутому уровню знаний. Поскольку общество постоянно~нахо-дится в движении, в развитии, то соответственно изменяются, не могут стоять на месте и способы его познания. Объективизации исторического исследовательского труда способствуют два фактора — внутреннее стремление историка к постижению истины и известная общественная потребность в знании подлинных фактов и обоснованных суждений о них.

1 Ирибаджаков Н. Клио перед судом буржуазной философии. М., 1972. С. 202-203.

XX в. отмечен двумя научно-техническими революциями, двумя мировыми войнами, рождением социалистической цивилизации и ее поражением в ряде стран, установлением к концу столетия гегемонии американского империализма в международных отношениях. Президент США Б.Клинтон на торжествах по случаю 75-летия журнала “Тайм” в 1998 г. заявил:

“Мы сделаем XXI век Новым Американским веком”¹.

Стратегия Вашингтона не вызывает сомнений. Филадельфийский Институт внешнеполитических исследований предельно ясно сформулировал цели. Соединенные Штаты должны: 1) оставаться мировым лидером; 2) предпринимать, когда необходимо, односторонние действия; 3) продвигать свободную торговлю и свободные рынки; 4) тратить больше на оборону;

5) поддерживать боевой дух в своих вооруженных силах; 6) создать национальную систему обороны от баллистических ракет; 7) расширить возможности своих разведывательных ведомств^.

Однако “конца истории”, как предрекал американский профессор Фрэнсис Фукуяма, не произошло. В обстановке эйфории от антикоммунистических переворотов в Восточной Европе в 1989 г. этот маститый историк заявил, что история как движение закончилась, ибо в мире окончательно восторжествовала идея либеральной демократии и потребительской культуры, что знаменует-де триумф Запада, западной цивилизацииЗ.

Выдающийся французский мыслитель XIX в. А.Сен-Симон заявлял: “Не будет лишним повторять, что общество для своей деятельности нуждается в цели, что без этого не может быть никакой политической системы”⁴. Идея, если она отражает общие чаяния, благородные и справедливые устремления людей, становится мощным побудительным мотивом

1 “МЭ и МО”. 1999. № 4. С. 40.

2 “Правда”. 12-15.XI.1999.

^ См. Фукуяма Ф. Конец истории? // “Вопросы философии”. 1990. № 3.

4 Сен-Симон. Избр. соч. Т. 11. М.-Л., 1948. С. 15.

В общественных науках накоплено немало прогнозов развития мира в XXI в. Французский экономист П.-Н.Жиро в книге под названием “Неравенство в мире. Экономика современного мира” (Париж, 1996) предсказывает, например, что в XXI в. будет наблюдаться расцвет индийской и китайской цивилизации, а в странах Запада возрастет неравенство между бедными и богатыми, произойдет сокращение “средних слоев”!.

Глобализация общественных, политических, экономических, культурных и научных связей создает невиданные возможности для расцвета всех народов планеты. Однако пока мы видим, что продолжает увеличиваться разрыв между “Севером” и “Югом” — между богатыми индустриально развитыми странами и бедными, развивающимися. Экономическое неравен-

161

6 Методология истории

Автором одного из “среднесрочных” прогнозов является политический обозреватель “Правды” Ричард Овинников. По его словам, “положение в мире в первые десятилетия XXI века будет характеризоваться прежде всего негативными тенденциями — нарастанием неустойчивости в геополитическом, социальном и экономическом плане. С неизбежными конфликтами по всем этим векторам в качестве способа разрешения противоречий”¹. При внешнем триумфе капитализма классовую борьбу похоронить не удалось.

Главные дискуссии, идущие относительно “цивилизации XXI века”, связаны в основном с незавершенным историческим спором между социализмом и капитализмом и с концепцией т.н. “устойчивого развития”. Несмотря на поражение социализма в ряде стран современная эпоха останется периодом перехода от капитализма к социализму. Если бы не было социализма и организованного рабочего движения, капитализм не трансформировался бы и не принял современные цивилизованные формы. В сложившихся условиях социализм может отвоевать свои позиции прежде всего не в промышленно развитом регионе, а в “третьем мире”, среди развивающихся стран, в число которых по некоторым показателям теперь попала и Россия.

Питирим Сорокин в работе “Проблема социального равенства и социализм” писал: “С того времени, когда был раскрыт фетишизм капитала, когда трудовая теория ценности заявила, что сам капитал — только продукт и символ труда, прочное и царственное владычество капитала было поколеблено. И чем

В 1960 г., в обстановке довольно напряженных со-ветско-американских отношений, П.Сорокин публикует эссе “Взаимная конвергенция Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу”. Работа начиналась со следующих слов: “Западные лидеры уверяют нас, что будущее принадлежит капиталистическому (“свободное предпринимательство”) типу общества и культуры. Наоборот, лидеры коммунистических наций уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшее десятилетие. Будучи не согласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа”2.

Наблюдаемый триумф капитализма в мире не может перечеркнуть тот факт, что социализм — проблема планетарная. Цивилизация не может застыть в своем развитии. Многие выдающиеся умы считали, что человек приходит в этот мир не для того, чтобы создавать рай для богатых, с одной стороны, и порабощающий труд и угнетение для бедных, с другой.

1 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 260.

2 Там же. С. 16.

3 Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С. 200-201.

кнутый круг “производство-потребление”. С помощью назойливой и вездесущей рекламы культивируются искусственные потребности. Взять, к примеру, легковой автомобиль, ставший в известном роде символом капитализма. Процветание монополистического капитализма в немалой степени основано на производстве автомобилей. Разумеется, капиталистическая цивилизация сводится не только к автомобилю, но и в целом к “престижному потреблению”, которое заразило широкие средние слои, ставшие в какой-то мере социальной базой капитализма.

Мало кто берется утверждать, что “золотой век” капитализма впереди, хотя его резервы далеко не исчерпаны. Экономисты не предсказывают высоких темпов экономического роста, превышающих 2% в год, что приведет к дальнейшему увеличению безработицы и обострению социальной напряженности в ныне “благополучном” регионе Запада.

За классическим принципом либерализма и рыночной экономики стояла безудержная эксплуатация человека и природы. Сейчас этот принцип не может действовать без ограничений. Бизнес, как известно, не делает различий в целях производства, ибо главное для него — получение прибыли. Вот почему особенно доходными стали производство вооружений и наркобиз-нес. Но дело не только в этом. Современная технология рассчитана на вытеснение рабочих рук, вследствие чего армия безработных будет постоянно расти. Либеральная демократия западного образца, воспевающая “царство Количества” и индивидуализм, все больше и больше вступает в противоречие и коллизию с идеалами социальной справедливости и коллективизма.

Буржуазно-реформистская мысль в странах Запада получила широкое распространение. В обстановке экономического бума 50—60-х годов возникла концепция “государства всеобщего благосостояния”. Она была связана с развитием государственного регулирования экономики, с перераспределением национального дохода через государственный бюджет, с появлением широкомасштабных социальных программ. На социальные нужды в Швеции расходуется более 30% ВНП, в ФРГ - 24, а в США - 14%1.

Не только левые, но и правые политические мыслители заняты поисками новых общественных идеалов. Профессор социологии Гарвардского университета Д.Белл еще в середине 70-х годов сетовал на то, что Запад не имеет политической философии, которая оправдывала бы его приоритеты².

В мире нарастает тенденция, которую экономисты называют “социализацией капитала”, и идет она как сверху (национализация), так и снизу. Акционирование крупных предприятий наметилось еще во времена К.Маркса, а в зрелом индустриальном обществе приобретает решающее значение. Ныне государственная и кооперативная собственность на средства производства, а также собственность пенсионных фондов, профсоюзов и других общественных организаций заметно превышает частную собственность и продолжает непрерывно расти.

1 Шварпенберг Р.-Ж. Политическая социология. Ч. II. М., 1992. С. 220.

Голландский экономист, лауреат Нобелевской премии Ян Тинберген отмечал такое влияние социализма на капиталистическую экономику: расширение государственного сектора, усиление вмешательства государства в хозяйственную жизнь, ограничение свободной конкуренции, возросшая роль налогов как средства перераспределения доходов, развитие планирования¹.

Бывший французский министр М.Понятовский в книге “Будущее нигде не написано” (1973) заявлял, что истина уже не находится ни справа, ни слева, — она перед нами. Новый рубеж — “научное общество” — состоит не в количественном увеличении богатства: он требует преобразования самого человека. “Индо-европейская цивилизация, — писал он, — вознесла род человеческий на научный и экономический уровень, который дает ему возможность освободиться от тысячелетней нужды. Обладание средствами интеллектуальной энергии, которую дает совокупный мозг, создаваемый научным обществом, даст возможность и в будущем взять на себя роль, на этот раз аналогичную обеспечению выживания мира”².

Французский публицист Мишель Боске приводит любопытный случай, когда живущие в примитивных условиях обитатели архипелага Тристан д'Акунья, побывавшие в странах развитого капитализма, предпочли вернуться на родину к своей привычной жизни, “хотя и без комфорта, но и без эксплуататоров и эксплуатируемых, без богатых и бедных, без высокообразованных и неграмотных, без насилия и полиции”³.

Рыночная экономика истощает ограниченные природные ресурсы (нефть, уголь, минералы и др.), игнорирует защиту окружающей среды. В докладе Римского клуба — международной неправительственной организации представителей финансовых и деловых кругов и ученых западных стран, опубликованном в мае 1991 г. (“Первая глобальная революция”), указывалось, что рыночные механизмы сами по себе не могут справиться с глобальными проблемами, которые требуют стратегического предвидения. Они не могут, в частности, разрешить энергетический или экономический кризис!.

В странах Запада отнюдь ,не редкость предприятия, находящиеся в собственности его работников. В США, например, на такие предприятия приходится приблизительно 10% занятых. Они возникли чаще всего в результате выкупа персоналом нерентабельных предприятий, причем не только мелких и средних, но и крупных². Обществом смешанного типа собственности на средства производства является Израиль. Здесь существуют три хозяйственных сектора:

государственный, на который приходится 21,5% ВНП, профсоюзный (предприятия Гистадрута) — 20,3 и частный - 58,2% ВНП. В государственной собственности находятся все электро- и водоснабжение страны и 40% транспорта³. Доля государства в общей сумме внутренних инвестиций превышает 50%⁴. Некоторые западные авторы изображают израильские

1 Компас (БПИ). № 132. ТАСС, 10.VII.1991. С. 6.

2 Курашвили Б.П. Новый социализм (К возрождению после катастрофы). M., 1997. С. 119.

сельскохозяйственные поселения — киббуцы — как нечто вроде совхозов, где нет частной собственности, нет денег, где все едят вместе, воспитывают детей коллективно¹.

Хотя с падением экономической конъюнктуры социальные программы страдают в первую очередь, и сейчас во многих странах Запада действует так называемая “социальная рыночная экономика”, предполагающая значительное государственное регулирование. Участвуя в воспроизводстве капитала, государство вынуждено вместе с тем путем перераспределения национального дохода снижать негативные последствия рыночных отношений — таких как истощение невозобновляемых природных ресурсов, ухудшение окружающей среды, отсутствие стимулов у капитала развивать инфраструктуру коллективного пользования (дороги, дамбы, общественный транспорт, здравоохранение, образование), осуществлять социальную защиту граждан, благоустройство города и т;п.

Президент Ф.Рузвельт, спасший американский капитализм в 30-х годах, однажды сказал: “Будущее принадлежит идеалу, который будет представлять нечто среднее между капитализмом США и коммунизмом СССР”². Многолетний советник Ф.Миттерана — профессор Жак Аттали в книге “Слово и орудие” указал, что будущее принадлежит социализму при полном отрицании товарной формы хозяйства. Децентрализация управления, автономия предприятий, переходящая в самоуправление — таковы основопла-гающие, по его представлению, принципы новой социально-экономической системы³.

В 1991 г. сессия Совета взаимодействия, в которой участвовали бывшие главы государств и правительств — Г.Шмидт, В.Жискар д'Эстэн, Т.Фокуда, Дж.Каллагэн, П.Трюдо и другие — признала, что сегодня в мире нет чисто рыночной экономики, основанной на частной собственности. В большинстве стран существует смешанная система со значительным государственным сектором. Бывшие капитаны западного мира были вынуждены констатировать, что хаотич^в-му рынку не по зубам глобальные проблемы, и поэтому они не рекомендовали восточноевропейским странам спешить с приватизацией и отказываться от государственного регулирования!.

Бывший помощник президента США по национальной безопасности, профессор Университета Джона Гопкинса (Вашингтон) З.Бжезинский в книге “Вне контроля” (1993 г.) отмечает, что либерализм как господствующая западная доктрина оказывается ныне не слишком привлекательным. Нужны, признает он, новые идеи². Не пытаясь сформулировать альтернативный положительный идеал, которым является только социализм, Бжезинский отмечает, что “неравенство становится все менее терпимым”³. Он подчеркивает также, что “глобальное неравенство становится по-видимому ключевой проблемой политики в XXI веке”⁴. По приводимым им данным организации “Программа развития ООН”, если в 60-х годах индустриальные страны были богаче бедных в 30 раз, то в 90-х - в 150 раз5.

В ряду высказываний научных и политических авторитетов нельзя обойти социальную доктрину римской церкви, ставшей одним из магистральных направлений ее политики. Не случайно энциклика папы Льва XIII “Рерум новарум” (“О новых вещах”, 1891 г.), от которой берет свое начало социальный католицизм, была специально отмечена другими посланиями пап по случаю ее 40-летия, 80-летия и

' “Правда”. 6.XII.1994.

100-летия. Так, в энциклике “Квадраджезимо анно” (“40 лет”, 1931 г.) осуждался либерально-демократический режим, поощряющий материалистические императивы и индивидуалистическое сознание, потерявшее нравственную опору.

В энциклике “Центезимус аннус” (“Сотый год”, 1991 г.) папы Иоанна Павла II говорилось: “Нельзя согласиться с утверждением о том, что потерпевший поражение так называемый “реальный социализм” должен уступить место только капиталистической модели организации производства. Нужно сломать барьеры и монополии, которые удерживают множество народов на задворках развития, обеспечить всем людям и нациям элементарные условия участия в нем”¹.

По мнению американского теоретика социал-демократического направления М.Харрингтона, преобразования в плане “нового социализма” на Западе будут сопровождаться “периодическими структурными кризисами капитализма”2. Харрингтон не предвидит в ближайшие 50 лет такого “последнего” кризиса, который привел бы к замене капитализма социализмом. К середине XXI в. развитые страны, как и сегодня, будут иметь “смешанную экономику”. На пороге “нового социализма” она будет более человечной, но полностью еще не трансформируется. “Социализация”, по Харрингтону, представляет собой уже начавшийся процесс усиления влияния трудящихся на принятие решений на производстве. Для приближения “нового социализма” необходимо применять, по мнению американского ученого, “демократическое планирование”, благодаря которому рынок будет иметь возможность служить на благо общества.

1 Компас (БПИ). № 96. ТАСС. 21.V.1991. С. 4.

венности капиталистическим государствам удается держать под контролем проблему экологии. Однако экологический прогресс остается ограниченным, противоречивым* .

Многие исследователи предрекают, что XXI в. будет “аскетическим” из-за демографической проблемы. Если в 1900 г. население планеты составляло 1 млрд человек, в 1960 г. — 3 млрд, во второй половине июля 1999 г. достигло 6 млрд, то к середине XXI в. может составить 12 млрд2.

Набирает поддержку концепция так называемого “устойчивого развития”, которое обеспечило бы стабильный рост, не приводя к существенной деградации природной среды. Хотя нет единого толкования этого определения и в особенности методов достижения “устойчивого развития”, некоторые основополагающие идеи были высказаны в докладах Римского клуба “Пределы роста” (1972 г.) и Комиссии ООН по природной среде и развитию (“Комиссии Брунд-тланд”) — “Наше общее будущее” (1987 г.).

Основные рекомендации по “устойчивому развитию” были подготовлены к конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро в июне 1992 г. Ученые подняли вопрос об изменении

1 Juquin P. Pour un ecosocialisme // “Nouvelle revue so-cialiste”. 1990. № 11. P. 158.

2 Радио Свобода. 27.VII.1999.

“Устойчивое развитие, — отмечалось в докладе Комиссии Брундтланд, — это такое развитие, которое удовлетворяет потребности настоящего времени, но не ставит под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности. Оно включает два ключевых понятия:

— понятие потребностей, в частности потребностей, необходимых для существования беднейших слоев населения, которые должны быть предметом первостепенного приоритета;

— понятие ограничений, обусловленных состоянием технологии и организацией общества, накладываемых на способность окружающей среды удовлетворять нынешние и будущие потребности”¹.

“Устойчивое развитие” не сводится только к количественному ограничению экономического роста. Оно требует изменение содержания роста для того, чтобы он был менее материале- и энергоемким². Особое внимание должно уделяться сохранению природной среды. Среди ключевых элементов концепции “устойчивого развития” эксперты называли также искоренение бедности в “третьем мире”, замедление темпов демографического роста в развивающихся странах, перенесение части расходов по защите окружающей среды в “третьем мире” на развитые страны. Однако пойдет ли богатый “Север” на перераспределение доходов с бедным “Югом”? Эта проблема пока неразрешима.

Движение экологистов в странах Запада бросило вызов “обществу потребления” (иное наименование индустриального и постиндустриального общества), противопоставляя стремлению “иметь больше” желание лучшего “качества жизни”, а экономическому росту — социальный прогресс как главный приоритет. Экологисты требуют отказа от “престижного по-

1 Наше общее будущее (Доклад Международной комиссии по окружающей среде и развитию). М., 1989. С. 50.

2 Там же. С. 58.

По весьма скромным оценкам ООН, проведенным в 1993 г., для того, чтобы остановить ухудшение состояния окружающей среды в мире, в течение 10 ближайших лет потребуется 774 млрд долл. Это громадная цифра. Но военные расходы в мире даже с учетом происходящего сокращения в 3—5 раз превышают расходы на защиту природы¹.

Истощение природных ресурсов Земли и загрязнение окружающей среды останутся наряду с голодом сотен миллионов людей грозным обвинением против ненасытной жажды прибыли капитализма. Не случайно движение экологистов требует помимо законной защиты окружающей среды сокращения всякого рода престижного потребления. По данным генерального директора ЮНЕСКО Ф.Майора, 20% населения мира (а это не что иное, как “золотой миллиард” граждан западных и некоторых новых индустриальных стран) живет за счет 80% его ресурсов².

Как считает доктор технических наук А.П.Федотов, устойчивое развитие человечества — не близкая перспектива. Оно может стать реальностью через несколько человеческих поколений. Пока же, по его мнению, “господствующая на планете и не подвергаемая сомнению стратегия неуклонного повышения экономического роста в условиях интенсивного разрушения биосферы и мировой системы является безумной,

2 Майор Ф. Новая страница. М., 1994. С. 85.

антинаучной и самоубийственной для человечества. Экономический рост должен быть прекращен и трансформирован в исторически короткое время в гармоничное развитие человечества, т.е. в процесс совершенствования человека, его творческих и духовных начал, в процесс накопления знаний и совершенствования технологий при нулевом экономическом росте... При прекращении экономического роста капиталистический способ хозяйствования становится ненужным. Более того, капиталистический механизм умножения прибыли, капитала и материального богатства, непременно работающий за счет разрушения Земли, становится опасным для человечества”¹.

В контексте глобальных проблем устойчивого развития пагубную роль сыграли капиталистические реформы в России. По словам Федотова, “разрушение СССР, его промышленности, сельского хозяйства, науки, культуры и капитализация России — крупнейшая трагедия всемирной истории человечества, значительно удаляющая его от устойчивого развития, трагедия, еще не понятая человечеством из-за инерционности эколого-социально-экономических процессов, инерционности мышления и ложного информационного шума, окутавшего планету.

Встраивание экономики России, в прошлом социалистической, управляемой, плановой, в нынешнюю мировую экономику, капиталистическую, неуправляемую, стихийную, разрушительную из-за игнорирования конечных ресурсов Земли, противоречит науке, логике, интересам будущих поколений всех континентов и, учитывая трагические последствия для всего человечества, несет в себе печать безумия”².

Развитие человечества в XXI в. во многом будет определяться тем, какая тенденция будет преобладать в общественном сознании — индивидуализм или коллективизм. Реальный гуманизм равным образом несовместим с двумя крайностями в подходе к оценке прав и обязанностей личности. Одна крайность — это подавление свободы личности, пренебрежение к ее правам, отношение к человеку как к “винтику” в го-

* Федотов А. Устойчивое развитие и его место в общей истории развития человечества // “Диалог”, 1996, № 9. С. 79-80.

сударственном или общественном механизме. Другая крайность — представление о возможности абсолютной свободы личности, пренебрежение, а то и прямое отрицание обязанностей человека перед другими людьми, коллективом, обществом.

Наилучшие условия для расцвета личности создают политический строй демократии и общественно-экономический строй — социализм. Капитализм дает шансы для процветания только наиболее сильньм, способным, талантливым и обладающим материальными средствами. Разве девиз “американского образа жизни” — все для человека? Нет: все для капитала. Там есть двойной стандарт человека — собственник и лишенный собственности. Их социальный статус не одинаков. Предпринимателю нужен не человек, а функция, приносящая прибыль. Сколько в США безработных, больных, наркоманов, алкоголиков, бандитов, преступников — капиталистов это не интересует:

В отношении общественной самоорганизации цивилизация XXI в. при благоприятном развитии событий (отсутствии больших войн, природных катастроф и т.п.) будет менее централизованным, более открытым обществом, дающим большие возможности индивидам для самовыражения и для планирования своей жизни. В основе мировоззрения человека нового столетия должно лежать научное знание. Заслуживающую внимания концепцию общества XXI в. обрисовал в своей книге “Закат рынка” сотрудник Стокгольмского университета Трифон Костопулос. Он считает, что власть Ноуса (знание) и Номоса (закон) над природой и обществом будет абсолютной*. По его видению, на смену капитализму придет “номократия” — новое общество, центральным элементом которого станет интеллект².

Нельзя отрицать, что знание — сила, однако Кос-топулос в своем привлекательном прогнозе невольно следует технократическим концепциям, которые пока лишь служат прикрытием власти буржуазии. Прямолинейного развития истории мы еще не наблюдаем. Однако процесс возрастания роли масс — все более образованных — во всех сферах жизни общества несомненен, и остановить его нельзя.

Существующие формы социализма совершенствуются в Китае, Вьетнаме, Северной Корее и на Кубе. “Новый социализм” может возродиться и в России. Как справедливо отмечал доктор юридических наук Б.П.Курашвили, “несколько тысячелетий господства частной собственности отмечено громадным, но односторонним прогрессом: скачком в технологии производства, в разнообразии, массе, качестве производимых продуктов и услуг — и деградацией личности человека и социальных отношений, разрушением окружающей среды”¹.

1 Курашвили Б.П. Новый социализм (К возрожденвдр после катастрофы). М., 1997. С. 95.

еще 2—3 доллара, извлекаемого неоколониальным путем (“Диалог”. 1998. № 7. С. 51). Французский социолог Андре Горз еще в 60-х годах считал, что ничто не оправдывает постановку вопроса о “богатом коммунизме” и ведение “гонки изобилия” между социалистическими и капиталистическими странами перед лицом миллиардов людей, лишенных жизненно необходимого!. Социалистическая модель потребления, как полагал Горз, должна быть качественно иной.

Если опыт социализма сделал реальностью представление о социальной справедливости, то всемирное экологическое движение объявило безусловным приоритетом политику ответственности перед грядущими поколениями. В XXI в. человечество будет решать непростую задачу выживания. Вот почему концепция мировой цивилизации по необходимости должна будет включать понятия Свобода, Равенство, Братство, Справедливость, Ответственность. Разумеется, не все политические, социальные и экономические силы примут безоговорочно эту концепцию. Но левые политические силы, выражающие интересы большинства трудящихся, могут написать ее на своем знамени.

Как утверждают психологии, счастье людей вовсе не связано с потреблением или не только с потреблением: оно определяется прежде всего удовлетворенностью семейной жизнью, своей работой, дружбой, полноценным досугом. Развитие человечества в XXI в. во многом будет определяться тем, какая тенденция будет преобладать в общественном сознании — индивидуализм или коллективизм.

История человечества — это непрерывный процесс смены поколений, обществ, цивилизаций. Историческая наука — социальная память людей, своего рода хранитель “генетического кода” мировой цивилизации. Представления о минувшем образуют важнейшие составные части общественного сознания.

В чем притягательная сила истории? Она состоит прежде всего в естественном желании знать как можно больше о своих предках, об их делах и помыслах. История отвечает на вечные вопросы: откуда мы вышли? Кто мы? Куда мы идем? Познавая прошлое, мы объясняем настоящее и заглядываем в будущее. Всякий, кто хотел бы игнорировать наследие, делать “все наоборот”, по сути оказывается утопистом, если не ретроградом. У всех цивилизованных наций история — это не просто часть культуры, но и национальное достояние.

Социальная значимость истории прямо связана с политикой и политической культурой. Вместе с тем подлинно научный подход в исторических исследованиях не должен следовать упрощенной формуле: “история — это политика, обращенная в прошлое”.

История — постоянно развивающаяся наука по двум причинам: во-первых, это связано с подвижностью источниковой базы (нахождение или публикация новых документов через многие годы, появление мемуаров и т.п.), во-вторых, оценка событий может меняться с изменением общественно-политической ситуации в стране и общим уровнем исторических знаний.

Классик французской литературы В.Гюго в предисловии к полному изданию своих сочинений метко заметил об особенностях литературного труда: “У каждого пишущего книгу эта книга — он сам. Знает ли он это или нет, хочет ли он этого или нет, это так. В любом произведении — жалком (chetive) или выдающемся (illustre) проглядывает лицо писателя. Это его

наказание, если он маленький, это его награда, если он большой”¹.

Есть ли школы или направления в отечественной исторической науке по новейшей истории? С известной долей условности можно назвать одну школу “фактологической”, представленную Историческим факультетом МГУ и его питомцами, а другую — “концептуальной”, к которой относятся академические институты по общественным наукам. Неписанный закон для исследователей первой школы — архивы, парламентские документы, печать как главные первоисточники и отыскание малоизвестных фактов как цель. Для второй школы на первом месте стоят идеи, новые концепции, рекомендации, политические прогнозы.

Академик П.В.Волобуев (1923—1997), не раз показывавший пример научной смелости и добропорядочности, в интервью журналу “Отечественная история”, ставшем по воле судьбы его исповедью и одновременно завещанием, говорил: “Историческое сознание народа усилиями средств массовой информации запутано, и люди часто просто не знают, где ложь, а где правда. Поэтому историки должны дать им прежде всего научно-обоснованные и нравственные ориентиры понимания истории. Каждое большое событие оказывает огромное воздействие на общественное сознание. Поэтому его надо правильно истолковывать и донести до людей, с тем, чтобы они сумели оценить свое историческое прошлое, увидеть в нем плюсы и минусы и понять, что без знания прошлого невозможно никакое будущее”².

Всякое исследование — творческий процесс. Научиться писать историю, так же как и стать литератором по одному учебному пособию нельзя. Подражание лучшим примерам может быть полезным советом. Не мешает заглядывать почаще в труды таких маститых русских историков, как С.М.Соловьев, Н.И.Ка-реев, В.О.Ключевский, Е.В.Тарле, В.П.Волгин, А.З.Манфред, В.М.Далин, А.С.Ерусалимский, Б.Ф.Поршнев и других.

Ремесло историка — призвание особого рода, удовлетворяющее нравственную жажду к знаниям, к истине. Подобно другим наукам история дифференцируется по направлениям и даже по методам. Есть ис-торики-фактологи, вводящие в научный оборот малоизвестные факты. Есть историки-концептуалисты, выдвигающие интересные новые объяснения. Есть историки-философы, социологи, политологи, экономисты, аграрники, историографы.

Любая наука, в том числе и история, требует своих энтузиастов и подвижников, беспредельно преданных своему делу, в особенности творцов и мыслителей. “История — такое же ремесло, как и все осталь-

ное, — писал Л.Февр. — Она нуждается в добросовестных мастеровых, в опытных подрядчиках, способных выполнять работу по плану, составленному другими. Нуждается она и в хороших инженерах. И они-то должны смотреть на вещи отнюдь не с высоты фундамента. Они должны уметь составлять планы, обширные планы, всеобъемлющие планы, осуществлением которых займутся в дальнейшем добросовестные мастеровые и опытные подрядчики. А чтобы составить обширный и всеобъемлющий план, необходимо обладать широким и ясным умом. Трезво и зорко смотреть на вещи. Работать в согласии с ритмом своего времени. Ненавидеть все мелкое, узкое, пошлое, отжившее. Одним словом, нужно уметь мыслить”¹.

АН СССР. История и социология. М., 1964.

АН СССР. Институт истории. Маркс — историк. М., 1968.

Антипов Г.А. Историческое прошлое и пути его познания. Новосибирск, 1987.

Барг М.А. Понятие всемирно-исторического как познавательный принцип исторической науки. М., 1973.

Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984.

Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987.

Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990.

Биск И.Я. Курс лекций по источниковедению новой и новейшей истории. Тамбов, 1971.

Бицилли П.М. Очерки теории исторической науки. Прага, 1925.

Блок М. Апология истории (или ремесло историка). М., 1973.

Брандт М.Ю., Ляшенко Л.М. Введение в историю. М., 1994.

Быковский С.Н. Методика исторического исследования. Л., 1931.

Вайнштейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX-XX веках. Л., 1979.

Виппер Р. Очерки теории исторического познания. М., 1911.

Виппер Р. Кризис исторической науки. Казань, 1921.

Влахопулов Б.А. Методика истории. Киев, 1913.

Глезерман Г.Е. О законах общественного развития. М., 1960.

Григорьева И.В. Источниковедение (новой и новейшей истории стран Европы и Америки). М., 1984.

Грушин Б.А. Очерки логики исторического исследования (Процесс развития и проблемы его научного воспроизведения). М., 1961.

1. Генезис методологических проблем истории .... 6

2. Размышления о методе исследования. ....... 31

Часть П. Элементы критики источников ............. 47

1. Пресса — самый массовый источник. ....... 47

2. Политическая публицистика и мемуары...... 63

3. Документы партий и общественных

организаций......................... 72

4. Парламентские документы

и законодательные акты. ................ 78

5. Дипломатические документы.

Некоторые концепции международных отношений .......................... 82

6. Статистика, устные источники, литература. . . 105

1. Дискуссии по теории исторической науки ... 115

2. Законы истории или. социологические

3. “Конца истории” не будет

(К концепции “цивилизации XXI века”) .... 160