Глава 1 ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЯ

Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим.

Блез Паскаль

 

Термины и проблемы

Слово «история» имеет в большинстве европейских языков два основных значения: одно из них отсылает к прошлому человечества, другое — к литературно-повествовательному жанру, рассказу, нередко вымышленному, о неких событиях. В первом значении под историей подразуме­вается прошлое в самом широком смысле — как совокупность человеческих деяний. Кроме того, термин «история» указывает на знание о прошлом и обозначает совокупность социальных представлений о минувшем времени. Синонимами истории в этом случае выступают понятия «историческая память», «исто­рическое сознание», «историческое знание» и «историческая наука».

Явления, обозначаемые этими понятиями, взаимосвязаны, и провести границу между ними нередко трудно, почти невоз­можно. Однако в целом два первых понятия в большей степени указывают на стихийно формирующийся образ прошлого, в то время как два последних подразумевают преимущественно целе­направленный и критический подход к его познанию и оценке.

Примечательно, что термин «история», подразумевающий зна­ние о прошлом, сохраняет в значительной степени и свой литера­турный смысл. Познание прошлого и оформление этого знания в связном устном или письменном изложении всегда предполагают рассказ о неких событиях и явлениях, вскрывающий их ста­новление, развитие, внутренний драматизм и значение. История как особая форма человеческого знания сформировалась в рам­ках литературного творчества и сохраняет с ним связь до сих пор. Исторические источники разнообразны по своему характе­ру: это письменные памятники, устные предания, произведения материальной и художественной культуры. Для некоторых эпох эти свидетельства крайне малочисленны, для других — обильны и разнородны. Однако в любом случае они не воссоздают про­шлое как таковое, а их информация не является прямой. Для по­томков это лишь фрагменты утраченной навсегда картины ми­нувшего. Чтобы воссоздать исторические события, информацию о прошлом нужно выявить, расшифровать, проанализировать и истолковать. Познание прошлого связано с процедурой его рекон­струкции. Ученый, равно как и любой интересующийся историей человек, не просто исследует какой-то объект, но, по существу, воссоздает его. В этом отличие предмета исторического знания от предмета точных наук, где любое явление воспринимается как безусловная реальность, даже если оно не изучено и не объ­яснено.

Историческое знание сформировалось в древности в процес­се развития общества и социального сознания. Интерес сообще­ства людей к своему прошлому стал одним из проявлений тен­денции к самопознанию и самоопределению. В основе его лежа­ли два взаимосвязанных мотива — желание сохранить память о себе для потомков и стремление понять собственное настоящее путем обращения к опыту предков. Разные эпохи и разные ци­вилизации на протяжении всей истории человечества проявляли интерес к прошлому не только в разных формах, но и в разной степени. Общим и справедливым суждением современной науки можно считать предположение о том, что только в европейской культуре, уходящей своими истоками в греко-римскую антич­ность, познание прошлого приобрело исключительное социаль­ное и политическое значение. Все эпохи становления так назы­ваемой западной цивилизации — античность, средневековье, но­вое время, — отмечены интересом общества, его отдельных групп и индивидов к прошлому. Способы сохранения прошлого, его изучения и повествования о нем менялись в процессе обще­ственного развития, неизменным оставалась лишь традиция ис­кать в прошлом ответы на насущные вопросы современности. Историческое знание было не просто элементом европейской культуры, но одним из важнейших источников ее формирова­ния. Идеология, система ценностей, социальное поведение скла­дывались в соответствии с тем, каким образом современники понимали и объясняли собственное прошлое.

С 60-х гг. XX в. историческая наука и историческое знание в целом переживают бурный период ломки традиций и стерео­типов, сформировавшихся в новоевропейском обществе на про­тяжении XVIII—XIX вв. В течение последних десятилетий по­явились не только новые подходы к изучению истории, но и воз­никло представление о том, что прошлое можно бесконечно интерпретировать. Идея многослойности прошлого позволяет предположить, что единой истории не существует, есть лишь множество отдельных «историй». Исторический факт приобре­тает реальность лишь в той мере, в которой он становится частью человеческого сознания. Множественность «историй» порождается не только сложностью прошлого, но и спецификой исторического знания. Тезис о том, что историческое знание едино и располагает универсальным набором методов и инстру­ментов познания, был отвергнут значительной частью научного сообщества. За историком признается право на личный выбор как предмета исследования, так и интеллектуального инструмен­тария.

Наиболее существенными для современных дискуссий о смысле истории как науки являются два вопроса. Существует ли единое прошлое, о котором историк должен говорить правду, или оно распадается на бесконечное множество «историй», подлежа­щих истолкованию и изучению? Имеет ли исследователь воз­можность постичь истинный смысл прошлого и поведать правду о нем? Оба вопроса касаются кардинальной проблемы социаль­ного предназначения истории и ее «пользы» для общества. Раз­мышления о том, как историческое исследование может быть ис­пользовано обществом в современном, сложно устроенном, ме­няющемся мире, заставляет ученых вновь и вновь возвращаться к анализу механизмов исторического сознания, искать ответ на вопрос: каким образом и с какой целью занимались познанием прошлого люди предшествующих поколений. Предмет данного курса — история как процесс познания прошлого.

 

Историческое сознание и историческая память

История как процесс познания прошлого, включаю­щий отбор и сохранение информации о нем, — это одно из проявлений социальной памяти, способности людей хранить и осмысливать собственный опыт и опыт предшествующих поколений. Память рассматривается как одно из важ­нейших качеств человека, отличающее его от животных; это осмысленное отношение к собственному прошлому, важнейший источник личного самосознания и самоопределения. Человек, ли­шенный памяти, утрачивает возможность понять себя самого, определить свое место среди других людей. Память аккумулиру­ет знание человека о мире, различных ситуациях, в которых он может оказаться, его переживания и эмоциональные реакции, информацию о должном поведении в обыденных и чрезвычай­ных условиях. Память отличается от абстрактного знания: это знание, лично пережитое и прочувствованное человеком, его жизненный опыт. Историческое сознание — сохранение и ос­мысление исторического опыта общества — представляет собой его коллективную память.

Историческое сознание, или коллективная память общества, неоднородно, так же как и индивидуальная память человека. Для формирования исторической памяти важны три обстоятельст­ва: забвение прошлого; различные способы истолкования одних и тех же фактов и событий; открытие в прошлом тех явлений, интерес к которым вызван актуальными проблемами текущей жизни.

 

Историческая память и забвение

Людям свойственно забывать одни события и преувели­чивать значимость других (т. е. актуализировать их). Не случай­но исследователи проблем социальной памяти и исторического сознания считают, что в исследовании своеобразия представле­ний о прошлом разных обществ и культур должно учитывать, что и почему люди забывали. Причины, по которым то или иное сообщество вычеркивало из коллективной памяти отдельные факты и события, позволяют понять, каким образом это сообще­ство осмысляло свое место в истории. Забвение тех или иных аспектов прошлого происходило по разным причинам.

Во-первых, людям могли быть неизвестны отдельные обсто­ятельства и события, в глубине столетий терялись целые эпохи истории регионов и народов. Как правило, забытой оказывалась история тех периодов, в которые не существовало развитой тра­диции письменной фиксации событий. Например, с большим трудом, путем гипотез, предположений и логических постро­ений, воссоздается история племен и народов, стоявших у исто­ков современных европейских наций. Мы имеем крайне отры­вочные, оставленные сторонними наблюдателями сведения о рассматривавших прошлое сквозь призму собственного истори­ческого опыта и обладавших иным интеллектуальным инстру­ментарием? Кроме того, мнения современников могли быть раз­ными, они не только противоречили одно другому, но отражали абсолютно несходное восприятие одних и тех же явлений. Втор­жение варварских племен на территорию Западной Римской им­перии традиционно определяется в учебниках истории как про­цесс гибели античной цивилизации и одновременно как эпоха Великого переселения народов. В этих привычных формулах современной исторической науки сохранилась двойственность восприятия событий их участниками и современниками. Для людей, принадлежавших кругу античной культуры, победы вар­варов означали гибель привычного и казавшегося незыблемым миропорядка. Они могли оценивать падение Рима по-разному: как катастрофу и попрание основ цивилизации либо как суро­вое, но справедливое наказание великой империи Богом за гор­дыню и неверие; однако в любом случае видели в этом разруше­ние универсального мира. Иначе сохранила эти события соци­альная и историческая память германских народов, создавших серию мифов, легенд и преданий о героях и вождях, их муже­стве и доблести. На протяжении столетий эти легенды питали народный фольклор и литературную традицию средневековой Европы. Самим фактом своего существования в социальной па­мяти они зафиксировали восприятие эпохи варварского заво­евания Империи как великого и героического периода истории германских племен. Кто из современников — образованный римлянин, церковный апологет или варвары — более точен в оценке события? Чье восприятие или логика рассуждений спо­собны полностью удовлетворить современного любителя исто­рии или профессионального исследователя?

Современники, очевидцы или ближайшие потомки не спо­собны дать полноценную и всестороннюю характеристику собы­тий или состояния общества в целом. Они, как правило, при­страстны к отдельным сторонам действительности и невнима­тельны ко всем прочим явлениям. В любом случае они чрезмерно связаны с реалиями исторического времени, для того чтобы оценивать его объективно и отстраненно. Потомки имеют больше шансов для беспристрастного познания прошлого. Они могут увидеть события, действия людей, отдельные проявления человеческой жизни в более широком контексте, выявить пред­посылки и следствия событий. Однако будет ли их оценка абсо­лютно точной характеристикой «собственного смысла» явле­ний? Как обыватель, так и исследователь-профессионал, раз­мышляя над историческими явлениями, могут обнаружить множество взаимосвязанных фактов и факторов: их перечень и оценка роли каждого — разные.

Возвращаясь к эпохе падения Римской империи и варвар­ских завоеваний, необходимо указать, что это событие может рассматриваться и как факт проявления внутреннего кризиса античной государственности, социальной и хозяйственной сис­тем; и как отражение устойчивости римских институтов, пере­живших варварские вторжения и мирно растворившихся в орга­низации средневекового европейского общества; и как свиде­тельство внутренних изменений в варварских племенах; и как мощный толчок, позволивший германским народам преодолеть инерцию традиционного существования. Исследователи, разде­лявшие идеи германского национализма, видели в действиях варварских племен отражение героического духа и военной до­блести, присущих германцам как этносу. Менее ангажирован­ные исследователи могут беспристрастно рассуждать о военной этике древних германцев или вообще видеть в их действиях признаки варварского сознания и социальной организации.

Данные оценки противоречат друг другу, по-разному харак­теризуют смысл исторических процессов, породивших рассмат­риваемые события. Спектр суждений и глубина расхождений между ними на самом деле несравненно более значительны. Смысл событий, рассмотренный с точки зрения их укоренен­ности в прошлом и влияния на последующий ход истории, в ко­нечном счете также зависит от того, каким образом определяют­ся взаимосвязи между событиями и насколько далеко они уво­дят в прошлое или будущее от рассматриваемого предмета. Смысл событий зависит от того, как люди определяют их причи­ны и следствия (историческое сознание не знает точных рецеп­тов определения взаимозависимости явлений). В той или иной степени суждения о прошлом окрашены в тона мировоззренче­ских или идеологических предпочтений: конфессиональной при­надлежности, сочувствия тем или иным социальным доктринам и политическим теориям, приверженности определенным теори­ям развития общества. И наряду с этим всегда присутствует воп­рос о том, имеют ли события прошлого вообще какой-то особый исторический смысл, не являются ли они результатом случайно­го стечения обстоятельств?

Оценка исторического смысла события не может быть абсо­лютно объективной и исчерпывающей. В историческом созна­нии явления прошлого всегда формируются под влиянием идей, представлений, осознанных и неосознанных предпочтений, ак­туальных для изучающего или воссоздающего их общества. Об­раз прошлого — это всегда, хотим мы того или нет, отражение наших интересов.

 

Историческая память и исторический факт

Содержание исторической памяти определяется не толь­ко способностью человека и сообщества людей запоминать или забывать определенные события прошлого. Процесс запомина­ния не является механическим: хранится в памяти и передается потомкам та информация, которую считают важной и достовер­ной, а, как показывает изучение исторических сочинений, кри­терии достоверности были разными в разных обществах. Пред­ставление о том, что важно знать о прошлом, также изменялось в зависимости от задач и интересов социальных групп. Сведе­ния, представлявшие интерес для сообщества одного типа, могли восприниматься не заслуживающими внимания теми, кто обла­дал иной коллективной идентичностью.

Средневековые хронисты помещали в свои сочинения рас­сказы о войнах и вооруженных вторжениях, действиях правите­лей и могущественных людей светского и духовного статусов. Также они включали в свои повествования сведения о природ­ных явлениях, помимо действительно крупных происшествий (землетрясения, засухи и др.), фиксируя и малозначительные, с точки зрения современных представлений об истории, факты. Европейские историки XIX в. мало чем отличались от античных и средневековых предшественников, считая достойными упоми­нания в своих трудах деяния политического характера. Войны, восстания, политические преобразования, взаимоотношения го­сударственных деятелей — именно это составляло, на их взгляд, основной предмет истории. Их не интересовала хозяйственная жизнь, повседневность, отношения простых людей. Тип исто­рии, создаваемый ими, может быть определен как рассказ о деяниях.

В настоящее время одним из наиболее популярных направ­лений является история повседневности, где предметом ис­следований, историков стали частная жизнь, отношения между родственниками, друзьями, каждодневные условия труда и су­ществования, представления о мире и эмоциональная жизнь лю­дей. Повседневная жизнь не является открытием современных ученых: во многих обществах с развитой письменной традицией существовала практика ведения частных хроник, повест­вовавших о жизни отдельных семей, церковных и светских со­обществ. Людям было важно сохранять память о своих предках: их славных и позорных деяниях, местах их погребения, участии в тех или иных значительных событиях. Конечно, большая часть происшествий, зафиксированных в историях отдельных сооб­ществ, не попадала в официальные хроники и исторические со­чинения. История как способ сохранения памяти о прошлом и его познания изначально существовала лишь в виде единства разнообразных «историй»: масштаб каждой из них определялся интересами сообщества, претензиями авторов, подходом к само­му понятию истории.

Значительное влияние на состав исторической памяти ока­зывает система представлений об истинности и достоверности событий прошлого. Исторические сочинения, возникавшие в разных обществах, включали рассказы о фантастических и баснословных событиях, в истинности которых люди не сом­невались и считали нужным передавать их из поколения в поко­ление. Истории многих народов и могущественных династий от­крывались рассказами о богах и героях, воспринимавшихся в качестве первопредков и зачинателей всех будущих событий. В средневековой Европе одним из обязательных элементов исто­рических повествований были истории о чудесных явлениях, ко­торые рассматривались как важнейшие из происшествий. Что заставляло людей верить в эти невероятные события? Были ли они всего лишь легковерны, недостаточно образованы и интел­лектуально развиты? Почему в самых развитых странах мира столь живуча вера в национальные мифы, а отдельные события и персонажи прошлого приобретают в массовом восприятии черты, сближающие их с героями и сверхъестественными пер­сонажами архаического прошлого?

Вероятно, само понимание истинности и значения событий прошлого может иметь смысл, отличный от того, который вкла­дывают в него современные историки. Для них критерием ис­тинности и достоверности является здравый смысл, который из­начально разделяет все факты на возможные и невероятные, и правдивость свидетельств, сообщающих об этих фактах. Люди древности и средневековья, равно как и современные, отнюдь не были лишены стремления отделить реальные события от вы­мышленных, равно как и найти подтверждение достоверности фактов. Однако граница, отделяющая реальное от нереального, достоверное от вымышленного, определяется разными общест­вами или социальными группами по-разному. Для многих эпох чудесное и сверхъестественное были не менее реальными фак­тами, чем война, неурожай или строительство храма; люди иска­ли подтверждение чуда и, обнаруживая свидетельства о нем, бесспорно считали его достоверным фактом. Предания и расска­зы предков были достаточным основанием подтверждения ре­альности самых необыкновенных историй — так рождались ми­фы и легенды, которые были особой формой исторической памяти и исторического сознания. Более того, допускалось и «исправление» памяти о прошлом: средневековый монах, со­ставляя монастырскую хронику, переписывая житие местного святого или монастырский архив, мог вставлять туда сведения о событиях, память о которых не сохранили его предшественники. Был ли он фальсификатором, который включал вымысел в цепь подтвержденных свидетельствами исторических фактов, или же им двигало собственное представление об истине и справедли­вости? Возможно, его уверенность в том, что какое-то событие прошлого было бы справедливым, приводило к убеждению в ре­альности последнего. Записывая вымышленное сообщение, лето­писец, скорее всего, предполагал, что восстанавливает историче­скую правду, а не занимается ее фальсификацией.

Историческая память и основывающееся на ней историче­ское сознание относятся к числу тех явлений социальной и культурной жизни, содержание которых определяется представ­лениями разных обществ и социальных групп о реальности, ис­тинности и достоверности. Эти представления менялись со вре­менем и были укоренены в мировоззрении и интеллектуальных традициях отдельных народов и цивилизаций. Различные обще­ства, а внутри них отдельные социальные группы не только фор­мируют присущие исключительно им типы исторического со­знания и исторической памяти, но и обнаруживают разную сте­пень осмысления прошлого. В частности, взгляд на прошлое как на процесс развития, важный для понимания современности, — характерная черта греко-римской и иудео-христианской тради­ций, преемственность с которыми осознает современная исто­рическая наука. Выяснение картины прошлого и сохранение па­мяти о собственной истории в этих культурах воспринимались как способ решения актуальных проблем, а история выступала и как «учительница жизни», и как инструмент познания прошлого.

 

Историческое сознание и историческая наука

Историческое сознание — память о прошлом и интерес к нему — свойственно в той или иной степени всем людям и народам. Вместе с тем и само отношение к прошлому, и способы получения информации о нем чрезвычайно разнообразны, что позволяет говорить о существовании разных типов исторического сознания. Основное различие между ними определяется двумя факторами: во-первых, разными пропорция­ми эмоционального и рационального отношения к прошлому; во-вторых, степенью достоверности той картины, которая вос­создается на основе отдельных исторических свидетельств.

 

Объективность и достоверность исторического знания

Состав исторической памяти во многом зависит от субъек­тивных и эмоциональных аспектов: сообщество вольно или не­вольно обращается к прошлому как источнику информации. Массовое сознание воспринимает прошлое эмоционально, ищет в нем подтверждение собственных ожиданий и предпочтений, с легкостью стирает границы между достоверной и вымышлен­ной картинами событий. Социальная, или культурная, память указывает на неразрывную связь поколений, дает примеры опы­та, который может быть использован в настоящем. В основе на­учного исторического сознания — признание различия между прошлым и настоящим, требование достоверности информации, на основании которой прошлое может быть восстановлено, по­стоянные сомнения относительно того, в какой степени истори­ческие явления могут быть сопоставлены с фактами современ­ной жизни. История как опыт социальной жизни, без которой современное общество не может осознать себя и определить пу­ти развития, критически оценивается наукой с точки зрения способов и возможностей применения этого опыта.

Для массового, или некритического, исторического сознания характерны три особенности: осовременивание прошлого; ретроспективный подход к прошлому, представляющему в данном контексте интерес только с точки зрения происхожде­ния современных явлений социальной жизни; свободное использование вымысла и воображения для ре­конструкции целостного образа прошлого.

Массовое сознание ищет в прошлом примеры для подража­ния или осуждения. Это означает, что история воспринимается как своего рода иллюстрация этических предпочтений конкрет­ной эпохи. Исторические персонажи изображаются как приме­ры социального поведения, им приписываются качества и моти­вы, которые представители отдельного сообщества считают оп­ределяющими для собственного поведения.

Рассмотрим пример из европейской средневековой истории. В XII в. в Германии (землях, входящих в состав современной Германские племена эпохи Великого переселения народов, варварские королевства, средневековые государства и монархии позднего средневековья воспринимались не как особые способы интеграции общества, для каждого из которых свойственны ин­дивидуальные формы этнического сознания и политической ор­ганизации, но всего лишь как этапы национального и государст­венного единения. Войнам средневековья приписывались те же причины, что и конфликтам нового времени: борьба националь­ных государств за свои интересы.

Другим примером поиска исторических корней современнос­ти является стремление найти в прошлом предпосылки нынеш­ней демократии: в качестве таковых рассматривали устройство античных городов-полисов, Римской республики, средневековых городов-коммун, сословную организацию средневекового рыцар­ства. Всем этим разнородным и принадлежавшим к разным эпо­хам явлениям приписывались такие качества, как принципы сво­боды и равенства членов сообщества, культивирование институ­тов коллективного и публичного принятия важнейших решений. В современной России поворот к идеологии демократии и сво­бодного общества отразился в стремлении найти подобные тра­диции в собственной истории: в качестве примера древней поли­тической демократии вполне серьезно упоминается Новгород­ское вече.

Примечательно, что в современном мире любое сообщество или социальное движение стремится обнаружить своих «истори­ческих предков»: так, феминистское движение ставит целью, с одной стороны, найти в истории примеры значительной и осо­бой роли женщин, с другой — заявить о моральной несправед­ливости тотального господства мужчин в социальной и полити­ческой жизни предшествующих эпох. Идеологи национальных движений, борьбы этнических меньшинств за права или полити­ческую свободу используют в качестве аргумента тот факт, что в далеком прошлом соответствующие права или свободы народа были отняты в результате несправедливых действий другого на­рода или государства. Одним словом, к истории обращаются как к аргументу, оправдывающему актуальные для современности идеологические, социальные, политические притязания. Послед­ним приписывается моральная обоснованность и длительное су­ществование. Подобная предыстория актуальных идей и устрем­лений нередко конструируется пристрастно, прошлое наделяет­ся теми чертами, которых оно было лишено по существу.

Кроме того, прошлое трактуется однозначно и предвзято. Так, идея исторической справедливости притязаний какого-то народа на определенные территории требует того, чтобы из свидетельств прошлого были удалены факты, подтверждающие ис­торические права других народов на эти территории. Восприя­тие прошлого как исторической традиции, оправдывающей уст­ремления и претензии отдельных народов или социальных групп, является иррациональным и нередко опасным порожде­нием массового сознания. Оно игнорирует сложность историче­ских процессов, а иногда и прямо фальсифицирует связи между явлениями, относящимися к разным эпохам, создает иллюзию древности и бесспорности идей, порожденных современной си­туацией.

Впрочем, историкам-исследователям, придерживающимся принципов объективности и стремящимся к непредвзятому ана­лизу фактов, также трудно очистить свое восприятие прошлого от эмоциональной окраски и отказаться от трактовки минувших событий как прямых предшественников настоящего.

Может ли историк быть беспристрастен? Этот вопрос явля­ется основополагающим для современной науки, однако им за­давались и люди предшествующих эпох, способные критически осмыслить неоднозначность прошлого и знания о нем. Историк никогда не получает материал для своего исследования в гото­вом виде: факты, содержащиеся в источниках (свидетелях про­шлого) должны быть сначала собраны, а затем проанализирова­ны и истолкованы.

Обе процедуры, в том числе исходная, связанная с отбором материала, зависят от того, какие задачи ставит перед собой ис­торик. В современной историографии широкое распростране­ние получила идея о том, что, в отличие от специалистов в сфере наук о природе, историки сами создают материал для своего ис­следования. Это не значит, что они фальсифицируют или допол­няют данные источников произвольными суждениями, однако из всего многообразия свидетельств они вынуждены отбирать определенную информацию.

Вопрос о том, что первично — источники (фактический ма­териал) или интеллектуальная схема, — оказывается в работе историка сродни знаменитому парадоксу о курице и яйце. При­ступая к исследованию, историк должен иметь предварительную гипотезу и систему теоретических и концептуальных представ­лений, так как без них он не сможет начать работу со свидетель­ствами прошлого. На этапе истолкования отобранных и система­тизированных данных результаты его труда в еще большей сте­пени зависят от научных, этических и моральных предпочтений. В своем отношении к прошлому историк не может руководствоваться только требованием объективного и беспристрастного анализа и не способен полностью подчинить принципу историзма свое восприятие исторической реальности. Иные эпохи и общества интересны для историка с точки зрения их сопоставле­ния с его собственным временем. Как и любой другой человек, интересующийся историей, подобно многим поколениям дале­ких предшественников, ничего не знавших о принципах науч­ности и историзма, он ищет в прошлом истоки тех ценностей и форм социальной жизни, которые наиболее значимы в совре­менном ему обществе. В истории исследователь находит элемен­ты социальной организации, сходные или отличные от тех, ко­торые являются базовыми для его собственной эпохи. Совре­менность остается идеальной моделью, от которой историк отталкивается в истолковании прошлого.

Может ли, например, современный историк, разделяющий ценности демократии и свободы личности, быть беспристрастен в изучении социальной и политической жизни античности? Мо­гут ли характеристики, данные им полисной демократии антич­ной Греции и деспотическим монархиям Востока, быть простой констатацией существования различных форм государственнос­ти? Вольно или невольно он видит в античном мире черты близ­кой и значимой для него организации социальной жизни, а пото­му рассматривает античность как предшественницу современно­го общества и одновременно воспринимает восточные традиции как действительно чужой, отступающий от нормального путь развития. В отличие от обывателя, исследователь может созна­тельно дистанцироваться от подобного эмоционального и ценно­стного восприятия прошлого. Однако он не в состоянии освобо­диться от него полностью.

Еще более отчетливо моральная и политическая пристраст­ность историка обнаруживается при изучении недавнего про­шлого, живую связь с которым еще не утратило современное общество. Изучение истории Третьего рейха или советского пе­риода отечественной истории может осуществляться в разных направлениях, однако общие суждения, как правило, отражают идеологические предпочтения исследователя. Самый глубокий анализ объективных и глубинных причин, породивших фашизм или сталинизм, во многом снимает груз моральной ответствен­ности с людей, живших при этих режимах и поддерживавших их, но не способен лишить исследователя права характеризовать их как трагические периоды национальной и всемирной исто­рии. Оценка может диктоваться и реальными политико-идеоло­гическими условиями. В гитлеровской Германии историки, раз­делявшие идеологию национал-социализма, последовательно ис­кали и обнаруживали в прошлом подтверждения исконного национального превосходства германских народов и немцев как особой нации. Советские историки, следуя идеологии исключи­тельной значимости революционной борьбы, находили в российской истории прямых предшественников господствующего peжима. Это были народные восстания и крестьянские войны, декабристы, народники, революционеры и террористы - силы, олицетворявшие социальную борьбу и революцию. Вместе с тем идеология тоталитарного государства, задачей которого является борьба с внутренними врагами, требовала для совет­ской власти новой исторической генеалогии. В качестве пред­шественников и образцов для подражания выдвигались монар­хи, отличавшиеся жестокостью и деспотизмом, — Иван Грозный и Петр I, которые были любимыми историческими персонажами Сталина.

В целом можно определить три группы факторов, имеющих социально-культурную обусловленность и определяющих отно­шение историка к прошлому: научные концепции социального развития, которыми ис­следователь руководствуется при отборе, анализе и истолкова­нии исторических фактов; политические и идеологические принципы устройства об­щества, которые исследователь воспринимает как точку отсчета в своем восприятии прошлого; личные мировоззренческие и идеологические убеждения исследователя.

Историк ангажирован своим временем и не может быть сво­боден от социальных идей и политических идеологий. Историче­ская наука, так же как и массовое сознание, создает собствен­ные мифы о прошлом и использует его для подтверждения тех или иных актуальных представлений. Однако добросовестность и профессиональная честность историка требуют отказа от пря­мого отождествления прошлого и настоящего. Историк баланси­рует на грани объективности и пристрастности, однако только он может поставить заслон на пути использования прошлого как материала для политических идеологий и ложных социальных мифов.

 

История как наука об уникальных и единичных явлениях

История — это наука, изучающая человеческое обще­ство в его развитии. В силу предмета изучения она относится к ряду социальных наук, занимая в нем особое место. Две глав­ных особенности отличают историю от других наук о человеке. Первая связана с тем, что история имеет дело с уникальными и неповторимыми событиями и должна заниматься конкретными явлениями. Действительно, походы Александра Македонского, Великая французская революция, Вторая мировая война и все многообразные события и явления прошлого не могут быть воспроизведены и навсегда останутся единичными фактами. Цель истории — находить подобные факты, устанавливать их причины и следствия. Конкретные и уникальные явления не просто дают историку материал для размышлений, их изучение составляет основу его работы. Все это позволяет считать исто­рию эмпирической наукой, т. е. дисциплиной, призванной с мак­симальной полнотой устанавливать, классифицировать и описы­вать факты прошлого. Вторая особенность истории — это чрез­вычайная широта ее исследовательского поля. Фактом истории, а значит, и предметом изучения, может быть любое проявление человеческой деятельности. Историк, в отличие от специалистов в других социальных науках, имеет дело с явлениями самых раз­ных типов: экономическими — фактами хозяйственной жизни людей; социальными — группами и слоями общества, принципами взаимодействия между ними, социальными институтами — ос­новными учреждениями и устойчивыми правилами, в соответст­вии с которыми регулируется жизнь общества; психологическими — эмоциями и чувствами людей и боль­ших человеческих сообществ; политическими и правовыми — политическими события­ми, формами организации государства и управления, правовыми нормами и правилами социального поведения, сложившимися в процессе развития общества; культурными — явлениями, порожденными человеческим духом в сфере литературы, искусства, научного знания, а также мировоззрением и представлениями о мире, характерными для конкретного общества.

Предмет исследования сближает историка со специалистами в областях экономики, права, социологии, литературоведения и истории искусства. История — самая универсальная из всех социальных наук, так как все они связаны с ней корнями и происходят из интереса человеческого общества к своему прош­лому.

Одним из характерных примеров недавней истории является Вторая мировая война. Это событие по своим формальным пара­метрам может быть отнесено к политической истории. Сущест­вует множество работ, в которых подробно рассматривается ход военных событий, дипломатические акции, предшествовавшие началу войны и сопровождавшие ее. Однако понять смысл и ис­торическое значение этого события невозможно, не принимая  во внимание широкий спектр явлений социальной жизни Евро­пы, приведших к войне или порожденных ею.

В последние годы появилось много исследований, которые позволяют сделать вывод о том, что действия Гитлера, Сталина, Черчилля и иных политических лидеров, влиявших на ход исто­рии, равно как крупные военные акции и дипломатические пере­говоры, отражают лишь поверхностный слой больших, втягивав­ших миллионы людей исторических событий. Приход к власти национал-социалистов и фашистов в ряде европейских госу­дарств не был случайностью, он отражал сложные и неоднозначные процессы, протекавшие в разных сферах европейского об­щества, включая экономику, политические и правовые инсти­туты, национальное и социальное самосознание. Социальное самосознание и поведение формируются не только под влияниг ем политических институтов и правовых норм, но зависят от массовой психологии, иррациональных чувств и представлений, которые делают целые народы приверженцами идеологий, про­тиворечащих здравому смыслу. и системе ценностей,. культиви­руемых в течение столетий. События, которые на первый взгляд порождаются действиями политических лидеров и партий, могут быть в конечном счете объяснены только с учетом многообразных и отнюдь не однозначных по своей природе фактов.

В своем исследовании прошлого именно ввиду его многообразия историки должны учитывать и использовать идеи, понятия и выводы, сформулированные иными социальными науками. Любой исторический факт имеет много измерений и смыслов, вместе с тем он интересен как уникальное событие, занимаю­щее свое место в процессе развития общества. Так, история хо­зяйственной жизни для историка имеет смысл прежде всего как один из аспектов существования людей в определенную эпоху, а по как материал для выяснения законов функционирования экономики. Поведение социальных коллективов и целых наро­дов в отдельных ситуациях не является всего лишь кирпичиком в создании учения о законах массовой психологии. Изучение со­циальных групп и классов общества конкретного периода, конф­ликтов и сотрудничества, которые их разъединяли и связывали, осуществляется историком не для того, чтобы создавать общие теории социального устройства общества. Историк имеет дело с материалом, который накладывает существенные ограниче­ния на создание крупных теоретических схем.

Социология, философия, психология создают теории и поня­тия, которые историк может применять в своем исследовании, поставляя им в свою очередь «обработанное сырье» для обобще­ния и формулировки законов. Утверждение об эмпирическом характере истории имеет и более радикальные последствия — его логическим завершением считается констатация того, что историка не должна интересовать задача осмысления историче­ских событий, его ремесло — устанавливать их истинность и достоверно описывать.

 

История и социальная теория

История — это эмпирическая наука, изучающая от­дельные события и явления. Значит ли это, что она не должна изучать общие закономерности развития общества? Может ли историческое исследование претендовать на теоретические обобщения, характеризующие этапы истории общества и меха­низмы их последовательной смены? Ученые, которые считают, что целью их ремесла является только выяснение фактов и скру­пулезная реанимация прошлого, представляют собой значитель­ную часть профессионального цеха. Однако подобная позиция — самообман. Любое явление прошлого должно быть рассмотрено с точки зрения его социальных функций. Например, в рамках «антикварного» интереса к истории создаются работы, реконст­руирующие костюмы и предметы быта, окружавшие людей в ту или иную эпоху. Их авторы, не обращаясь намеренно к общим проблемам организации общества, тем не менее касаются таких вопросов, как отражение в предметах повседневности самосоз­нания определенных социальных групп и его изменение с тече­нием времени, разделение людей по социальному признаку, де­монстрация социального положения людей в определенных внешних знаках. Иначе говоря, исследователи-антиквары, не ставя перед собой теоретических задач, должны иметь собствен­ное представление о принципах организации общества в конк­ретную эпоху. Исследователи политической истории в свою оче­редь могут досконально изучить и воссоздать ход событий. Вместе с тем они прямо или косвенно затрагивают вопрос о том, как действия политических лидеров воспринимались обычными людьми, почему те или иные события втягивали в свой ход мас­су участников (нередко целые народы), какое влияние войны или политические реформы оказывали на состояние общества.

Систематический интерес к прошлому и историческое зна­ние как таковое были порождены желанием ответить на вопрос: имеет ли развитие человечества цель, стоит ли за этим некий единый замысел или план, и если да, — то каковы они. Прошлое могло рассматриваться как процесс морального развития людей, воплощения божественного замысла, движения к цивилизован­ности и прогрессу или становления государства и наций. Задолго до того как эти представления были сформулированы в концепциях европейских философов, экономистов и социоло­гов нового времени, они воплотились в сочинениях их далеких предшественников — создателей библейских текстов, античных и средневековых историков. Со временем задачи исторического исследования, с одной стороны, и создания общих концепций организации и развития человеческого общества, с другой, были осмыслены как отдельные, принадлежащие к различным сферам интеллектуальной деятельности.

Из наук об обществе наиболее близкой к истории считается социология: обе имеют своим предметом общество в целом и исследуют различные формы социального поведения. В этом смысле они отличаются от экономики, политологии, психологии, истории религии и культуры. Историков и социологов разделяет не предмет исследования, а подход к задачам и методам изуче­ния человеческого общества. К числу важнейших отличий отно­сится разная интенсивность использования обобщающих кон­цепций и теоретических построений. Для социального историка модели и схемы являются инструментом познания исторической реальности — это скорее гипотезы, которые заставляют зада­вать новые вопросы прошлому, чем позволяют получить конеч­ный ответ на вопрос о его смысле.

Цель социолога — обобщение представлений о структуре и закономерностях развития общества, выявление основных и универсальных закономерностей поведения людей как соци­альных существ.

Историк сосредоточен на многообразии социальной жизни. Его задача — определить особенности существования общества в конкретный период времени, в конкретных обстоятельствах и в конкретном месте. Историк, в отличие от социолога, занима­ется различиями, а не общеприменимыми обобщениями.

Являются ли подходы социальной теории и конкретного ис­торического исследования взаимопротиворечащими или взаимо­дополняющими? Ответ на этот вопрос неоднозначен.

Анализируя отдельные факты и события, историк должен так или иначе соотнести их с многообразными историческими явлениями и процессами. Он рассматривает изучаемый матери­ал в системе причинно-следственных связей, сопоставляет его со сходными явлениями, имевшими место в иных регионах и в иное время. Зачастую историк осуществляет эти логические операции автоматически, неосознанно.

Рассмотрим несколько типических ситуаций. Исследования, посвященные войнам и крупным конфликтам, нередко сводят причины их возникновения к действиям политических вождей и военных руководителей, т.е. приписывают воле, инициативе, амбициям и дальновидности отдельных личностей значение главного фактора. В них опускается вопрос о том, в какой степе­ни и каким образом походы Александра Македонского, военные экспедиции Наполеона или начатая Гитлером Вторая мировая война были порождены состоянием общества, и можно ли счи­тать все последующее развитие прямым следствием этих поли­тических акций? Эмпирический и фактографический подходы игнорируют проблему соотношения индивидуальной воли от­дельных исторических личностей и социально-экономических предпосылок военного конфликта. Наконец, эти исследования не отвечают на главный вопрос о своеобразии данного события в ряду подобных. Великие военные конфликты в истории разли­чаются лишь своими внешними и формальными аспектами: по­литическими акциями, масштабами военных действий, целями и результатами завоеваний.

Другим примером может служить изучение хозяйственной жизни. Нередко в исследованиях, посвященных экономике ан­тичности или средневековья, логика поведения людей в сфере производства или денежного обращения уподобляется логике современной экономической жизни. Факты, относящиеся к раз­ным эпохам или регионам, в том числе и современного мира, интерпретируются с точки зрения универсальности экономиче­ских законов, а различия в хозяйственной жизни сводятся к из­мерениям интенсивности развития отдельных институтов или уровня производства. Однако универсальные на первый взгляд экономические законы при ближайшем рассмотрении оказыва­ются гораздо более ограниченными. Они учитывают в лучшем случае специфику экономического развития и поведения людей в западноевропейском обществе нового времени, но не приме­нимы к экономической истории других эпох и регионов. Так же как и в рассмотренной выше ситуации с военными конфликта­ми, исследователи, ориентирующиеся на факты, занимаются не­произвольной модернизацией истории: переносят понятия и со­циальные категории своего времени на события и явления про­шлого. Исследовательский подход, который опускает задачу анализа конкретного события с точки зрения особенностей раз­вития общества, исходит из представления, что история — это всего лишь совокупность отдельных и сходных по существу фак­тов. Этот взгляд в основе своей антиисторичен, он не учитывает того, что история — это процесс изменения общества во време­ни, причем не только в разные эпохи; одновременно могут су­ществовать общества, чье развитие определяется разными зако­номерностями.

Определить исторический смысл любого явления в сущности невозможно без учета особенностей того общества, в котором оно укоренено. В свою очередь, определение этих особенностей не может быть дано без использования понятий и концепций, отражающих характеристики устройства общества и закономер­ности его развития. Эти понятия и концепции позволяют вы­явить универсальные для всех социумов элементы. Исследова­ние отдельных обществ в соответствии с этими абстрактными моделями позволяет преодолеть хаос бесконечного многообра­зия исторических фактов — их можно систематизировать и изу­чить в рамках определенной системы координат. Только таким образом можно сопоставить различные явления и формы соци­альной жизни, корректно выделить черты сходства и различия. Вместе с тем концепты и теоретические построения не являются буквальным отражением исторической реальности — они лишь инструмент, позволяющий эту реальность изучить и решить воп­росы, которых факты сами по себе не ставят и не разрешают. Историк использует любые социальные модели и схемы как ги­потезы, состоятельность которых проверяется только при анализе конкретного материала. Историческая наука, которая изначаль­но была связана со стремлением общества понять закономер­ности своего становления, стала два столетия назад родоначаль­ницей целого спектра самостоятельных наук об обществе. В на­стоящее время она обращается к теоретическим моделям и схемам социологии, антропологии, экономики и психологии как инструментам познания общества и одновременно испыты­вает эти теории на истинность.

Исторический анализ опирается на три категории абстракт­ных моделей, характеризующих устройство общества и опреде­ляющих правила его изучения. Эти категории различаются сте­пенью своего обобщения конкретной реальности. Первая — концепции, трактующие общие закономерности организации общества и его развития. Вторая — понятия, которые претенду­ют на обозначение общих для любого общества принципов и форм поведения людей, и вместе с тем означающие, что их воплощение было строго индивидуальным в каждом конкретном случае. Третья — методы познания общества, т. е. совокупность проблем и приемов их разрешения, позволяющих вскрывать глубинное содержание исторических фактов.