Репина Л. П. История исторического знания: пособие для вузов / А. П. Репина, В. В. Зверева, М. Ю. Парамонова. — 2-е изд., стереотип. — М.: Дрофа, 2006. — 288 с.

 

Глава5 ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ

Просветители смотрели на историческое сочинение прежде всего как на упражнение свободного разума в критике власти, политических установлений или пред­рассудков. Изменилось представление и о роли исто­рика. Отныне его задача заключалась в том, чтобы предлагать интерпретации, основанные на свободном применении разума, отважно сеять аптитрадиционалистские, крамольные, а порой и реформаторские идеи, подкрепленные убеждением, что настоящее познается лишь в историческом континиуме.

Гвидо Аббаттиста

 

Научная революция и историческое знание XVII в.

Современные исследователи описывают период европейской истории XVI—XVII вв. как раннее новое время — эпоху становления новых форм политической, со­циальной, экономической, культурной жизни, время глубоких перемен в системе миропонимания, расширения пределов из­вестного и возможного. По словам Р. Тарнаса, «Запад увидел рождение нового человека, заново осознавшего себя самого и свою свободу, любознательного ко всему, что касается мира, уверенного в собственных суждениях, скептически взирающего на любую ортодоксию, восстающего против авторитетов, ответ­ственного за свои верования и поступки, влюбленного в класси­ческую древность, но еще больше преданного своей великой бу­дущности... убежденного в способности своего ума постигать природу и подчинять ее себе»*.

В XVI—XVII вв. в европейской культуре формировались принципы познания, отличные от традиций средневековой и ре-нессансной учености. Широкое интеллектуальное движение, благодаря которому трансформировалась система представле­ний о мире и человеке, были заново определены основания ес-

 Тарнас Р. История западного мышления. М„ 1995. С. 237.

 

тественных дисциплин, исторических, политических, общест­венных, философских систем, получило название научной рево­люции. Границы этого периода условно соотносят с 1543 г., датой выхода в свет работы Николая Коперника «Об обращении небесных сфер», и со временем открытий Исаака Ньютона, опубликовавшего в 1687 г. «Математические начала натуральной философии». Благодаря трудам Коперника, Галилея, Кеплера, Декарта, Ньютона и других ученых в интеллектуальной культуре раннего нового времени была создана целостная естественнона­учная картина мироздания. Постепенно она сменила средневе­ковые представления о движении планет вокруг неподвижной Земли, основанные на физике Аристотеля и астрономической теории Птолемея. Изменялись сами принципы построения умо­заключений: символы, подобия, аллегорические и моральные смыслы уступали место опыту, эмпирическому рациональному объяснению причин и следствий.

В Европе складывался новый образ науки — знания, принад­лежавшего не отдельному «просвещенному астрологу» или ком­ментатору Аристотеля, но независимому сообществу ученых, которые руководствовались строгим методом исследования и от­крыто демонстрировали результаты своих трудов. Научное по­знание понималось как экспериментальное изучение мира при­роды, процесс разыскания истины, приносящей пользу. Наука, которая была бы автономна от религии, опиралась на метод, поддавалась проверке и являлась бы коллективным предприяти­ем ученых, требовала создания новых институтов — обществ, академий, таких, как Академия Линчеи в Риме, Лондонское королевское научное общество, Королевская академия наук во Франции и др.

Философы раннего нового времени уделяли особое внима­ние самим принципам построения знания, обоснованию новых методов исследования в разных сферах — физике, математике, медицине, социальных науках. При этом история как знание, связанное с моралью и политикой, редко включалась в контекст этих дисциплинарных переопределений. В сочинениях англий­ского философа, историка, ученого, государственного деятеля ФРЭНСИСА БЭКОНА (1561—1626), в частности в его «Новом органо­не, или Великом восстановлении наук» (1620), предпринималась по­пытка переоценить всю систему знаний, доступных человеку той эпохи, дать руководства к систематизации наук и предло­жить метод отыскания истины. По мысли Бэкона, деятельность философов и ученых предшествовавших эпох строилась на лож­ном фундаменте. Подлинные цели исследования заключались в овладении тайнами природы. Если в древности Сократ соотно­сил знание с добродетелью, то английский философ писал о той силе, которую дает человеку обладание знанием. Научное зна­ние должно было принести человеку практическую пользу и мо­гущество, преображение обыденной жизни, а также духовное продвижение к новому христианскому золотому веку. Эмпири­ческий метод исследования возвышал значение наблюдения и опыта, эксперимента с отдельными явлениями и предметами, чувственного и рационального проникновения в естественную сущность вещей.

В своих трудах Бэкон писал о единстве истории и опытного естественнонаучного знания, рассматривая их, подобно филосо­фии и науке, как единое понятие. В пользу этого союза Бэкон приводил следующие аргументы: и та, и другая области деятель­ности соотносились со способностью человека запоминать. Па­мять же имела дело с индивидуальным и единичным. И граждан­ская, и естественная история занимались изучением единичных событий, описанием их вневременных свойств. Между исследо­ванием явлений природы и событий прошлого, таким образом, не делалось принципиальных различий. За наблюдениями следо­вали выводы и рассуждения. Знание, извлеченное из частных, документально подкрепленных фактов, представляло, по словам философа, подлинную ценность для практики, в отличие от зна­ния, в котором примеры лишь иллюстрировали абстрактные постулаты.

В Англии труды Бэкона оказали огромное влияние на харак­тер и облик новой науки. Многие ученые желали продолжать его дело. Но исследователей прошлого, использовавших анали­тические и экспериментальные методы в историографии, оказа­лось немного.

На континенте большой популярностью пользовались сочи­нения французского математика, философа РЕНЕ ДЕКАРТА (1596— 1650) «Рассуждения о методе» (1637) и «Начала философии» (1644). Труды Декарта внесли существенный вклад в формирование ра­циональной механистической картины мира. Сам Декарт и его последователи — картезианцы (фр. cartesien — латини­зированная форма фамилии Декарта — Cartesius) скептически относились к практикам историописания и возможности получе­ния достоверных знаний о прошлом. Тем не менее одна из ос­новных идей Декарта — о разделении разумного познающего субъекта-исследователя и находящегося перед ним, открытого для прочтения объекта изучения — великой книги мира — впо­следствии сыграла важную роль в формировании того способа познания, на котором основывались и науки конца XVIII— XIX в., и профессиональное историческое знание. Такая умо­зрительная картина стала возможной, поскольку в философии к тому времени все более прочно укоренялась мысль о двух различных истинах — откровения и знания, — обоснованная Гали­леем и данная в образах двух книг — Священного Писания и Книги природы. Согласно этой логике, наука и вера — совмес­тимы, но их предмет, смыслы, языки, методы — автономны.

Новации в философии и естественных науках — физике, ма­тематике, астрономии, анатомии, механике — оказали значи­тельное влияние па интеллектуальную культуру XVII в. Многие принципы исследования природы стали рассматриваться как универсальные для понимания общества, его истории. Естест­венные науки, с их стремлением к эмпирическому, точному зна­нию, послужили прообразом других дисциплин. В XVII в. социальные философы выдвинули ряд идей о так называемых естест­венных законах. Эти законы, подобно законам природы, могли быть познаны и использованы людьми. Отталкиваясь от идеи материального единства природы и человека, философы пыта­лись создать пауку об обществе, ориентирующуюся на матема­тику и физику, — социальную физику. Исходным пунктом таких теорий было представление об отдельном, изоли­рованном человеке, взятом вне исторического контекста; само же общество трактовалось как сумма индивидов, которые наде­лялись свойствами, вытекавшими из человеческой природы. Так, по мысли голландского философа и юриста ГУГО ГРОЦИЯ (1583— 1645), люди изначально стремились к общению, в результате че­го стало возможным их объединение. В рассуждениях англий­ского философа ТОМАСА ГОББСА (1588—1679) аргументировалось противоположное утверждение о том, что людям было свойст­венно взаимное отталкивание, отчего в догосударственном, «ес­тественном» состоянии они вели беспрерывную «войну всех против всех». Из свойств индивида выводились следствия и законы социальной механики, дававшей ключ к объяснению государственного устройства и его истории. Со­здание общества трактовалось философами XVII в. как резуль­тат общественного договора, некогда заключен­ного людьми между собой. Законы государства должны были строиться на основе естественного права, следую­щего из природы человека. Несмотря на распространенность этих теорий в социальных и философских трудах, в историче­ские сочинения XVII в. подобные идеи проникали медленно. Только в следующем столетии эти теории оказали существенное влияние на знание о прошлом.

История еще не отделилась полностью от других областей знания о человеке, обществе, мире и не сложилась в качестве самостоятельной дисциплины. Изучение прошлого в большой мере рассматривалось в контексте учености гуманистов — в связи с литературой, риторикой. В университетах освоение истории часто носило прикладной характер но отношению к изу­чению древних языков. На волне интереса к античной литерату­ре возросло внимание к классическому прошлому. Рассказы о событиях греческой и римской истории нередко фигуриро­вали в качестве комментариев к произведениям античных писа­телей. Из исторических сочинений извлекались моральные уро­ки, типические истины, примеры политических решений. При этом XVII в. был отмечен своеобразной модой па изучение исто­рии. Последняя трактовалась как кладезь мудрости и понима­лась прежде всего как политическая или политико-юридическая. В Оксфорде и Кембридже были открыты первые кафедры граж­данской истории. В XVII в. знание о прошлом сделалось важным фактором в политической борьбе. Так, в период Английской ре­волюции и сторонники короля, и те, кто поддерживал парла­мент, искали в документах прошлого обоснование неограничен­ной власти монарха или «древних вольностей» Англии.

Классифицируя науки, Бэкон характеризовал сложившиеся на­правления исторического знания как «совершенную» и «несовер­шенную» историю. К «совершенной» истории относилась политическая историография — хроники, жизнеописания и по­вествования о великих личностях, их государственных деяниях с моральным, дидактическим подтекстом. Источниками служили средневековые хроники, устные свидетельства, воспоминания. По­зднее в русле этого течения началось изучение средневековой ис­тории государственных и общественных институтов. Авторы сочи­нений по политической и политико-юридической истории иногда соотносили свои труды с естественнонаучным и математическим знанием, ориентируясь на эталон опытных и точных наук. Однако нередко они демонстрировали большую приверженность образцам гуманистической историографии.

Сам Бэкон был автором сочинения такого рода — «Истории Генриха VII» (1621). Бэкон задумывал этот труд как начало исто­рии Англии в период между завершением войны Алой и Белой роз и объединением Англии и Шотландии под властью единого монарха Якова I. Автор стремился возвеличить династию Тюдо­ров в лице ее первого представителя, Генриха VII, рассмотреть принципы мудрого правления короля. Историческое повествова­ние строилось вокруг личности правителя. Бэкон несколько рас­ширил рамки традиционной для Ренессанса истории, включив в нее материалы по истории права.

В Британии середины и второй половины XVII в. был состав­лен ряд историко-политических трудов, воспоминаний и тракта­тов, посвященных событиям недавнего прошлого — революции, гражданской войне, реставрации монархии, таких, как «История мятежа» графа Кларендона, «История моего времени» Г. Барнета, «Два трактата о правительстве» и «О религиозной терпимо­сти» Дж. Локка и др. Впоследствии эта линия была продолжена в историографии XVIII в.

Такая «совершенная» история существовала в контекстах интереса к национальному прошлому, формирования нацио­нальных государств в Европе. Но другое направление знания о прошлом соотносилось с теми же процессами. «Несовершенную» историю, согласно Бэкону, писали авторы перво­начальных и необработанных набросков, комментариев и пере­чней, те, кто изучал древности, уцелевшие фрагменты прошлого. Интеллектуальное течение, связанное с поиском, коллекцио­нированием, систематическим описанием и классификацией исторических документов и памятников, получило название ан-тикварианизма (лат. antiquus — древний). «Несовершенная исто­рия», по мнению Бэкона и самих антикваров, носила подготови­тельный характер. Результатами труда антиквара могли восполь­зоваться авторы политической истории.

Сами антиквары и знатоки документов прошлого, эрудиты, не считали себя подлинными историками, а видели в качестве собирателей и хранителей древностей, компиляторов. Под древ­ностями они понимали разнообразные свидетельства прошлых эпох — римские и средневековые монеты, девизы, гербы, надписи, вещи, документы, руины, памятники и т. п. Кроме этих рукотворных остатков прошлого в сферу внимания антикваров часто попадали редкости и диковины природного мира.

Историк был в первую очередь писателем, а сама история — повествованием, основанным на письменных данных, хрониках. Антиквары, опираясь на те же нарративные источники, широко использовали нетекстовые свидетельства. Это потребовало от них разработки новых методик критики источников (впоследст­вии положенных в основание новых дисциплин — археологии, нумизматики, палеографии, сфрагистики и т. п.).

Предметом изучения антикваров была не столько история, сколько прошлое, однородное и недифференцированное. В их трудах слабо выражалось чувство дистанции, отделявшей совре­менность от прежних эпох. Внимание антикваров привлекали черты странного и трудно объяснимого, но ответы на вопросы они, как правило, подбирали исходя из логики современной им культуры. Одним из популярных жанров исследования для этих авторов была хорография — описание земель страны по об­ластям, своеобразная регистрация природных особенностей и богатств, а также замечательных событий прошлого и любо­пытных древностей.

В Англии основы антикварианизма были заложены еще в XVI в. коллекционерами и исследователями прошлого У. Кемденом, Дж. Леландом, Дж. Стоу, основавшими в 1585 г. в Лондо­не Елизаветинское общество антикваров. Членами этого общест­ва был предпринят первый опыт коллективной работы по сбору древностей и публикации исторических памятников.

Английская антикварная история расцвела в последней тре­ти XVI в. Интерес к славным, героическим отдаленным эпохам в истории государства и церкви выразился в изучении докумен­тов, гражданских записей, в описаниях графств и городов Брита­нии, в беспрецедентной работе по поиску и сбору разнообраз­ных вещественных свидетельств. По словам антиквара Дж. Обри, исследователи, намеревавшиеся реконструировать ранние пери­оды истории Британии, как и он сам, «пробирались ощупью во мраке», и иногда им удавалось «хотя и не пролить на них яркий свет... но превратить полную темноту в легкий туман». Эта «тем­нота» окутывала периоды бриттского прошлого, римского влады­чества на острове, англосаксонской Англии, нормандского завое­вания. Пытаясь углубиться в эти вопросы, авторы так или иначе сталкивались с мифологическими сюжетами о происхождении бриттов от троянцев, о Бруте как предке современных правите­лей, о короле Артуре и древних героях, воспетых в книге Гальфрида Монмутского. Многие исследователи не стремились оспари­вать в своих работах эти предметы национальной гордости.

В отличие от историков-гуманистов, предпочитавших писать о деяниях прославленных людей прошлого, антиквары сосредо­точили внимание на изучении следов коллективной истории, от прошлого отдельного города или рода до истории страны. Ис­торики конца XVI—XVII в. постепенно воссоздавали из фраг­ментов источников римскую или англосаксонскую Британию. При этом на облик национального прошлого наложили отпеча­ток сочинения классических авторов и итальянских антикваров. В XVII в. стали печататься большие серии средневековых ис­точников. Общества, занимавшиеся их поиском и изучением, часто учреждались католической церковью с целью изучения христианского прошлого и истории римской церкви. Во многом такая деятельность мыслилась как ответ на реформационные движения в Европе.

Одним из самых известных обществ-публикаторов был кол­лектив мавристов во Франции — монахов конгрегации святого Мавра из ордена бенедиктинцев (с 1627) в аббатстве Па­рижа Сен-Жермен-де-Пре. В 1648 г. ими был подготовлен план изданий, куда вошли рукописи по истории бенедиктинского ор­дена, церкви, документы, содержавшие сведения о прошлом фран-

"Aubrey J. Monumenta Britannica / Ed. by Fowles J., Legg R. Boston—Sherborri. 1980. P. 25.

 

цузских провинций. Мавристами было собрано множество сред­невековых манускриптов. Каждый из них публиковался на осно­ве тщательного сопоставления всех списков документа, сверки разных вариантов текста. Эрудиты-мавристы издавали и руко­водства по датировке и установлению достоверности рукописей. В 1668—1701 гг. ими были напечатаны «Жития святых бенедиктин­ского ордена» в девяти томах, включавшие источники до XII в. Основная работа по критике текстов была проделана Ж. Мабильоном.

В это же время, с 1643 г., началось издание средневековых источников в Антверпене. Оно осуществлялось иезуитами-болландистами, названными так в честь своего главы Ж. Болланда. Публикуемая ими серия «Жития святых» со­держала средневековые легенды и предания о деяниях христи­анских святых. Жития располагались по дням календарного го­да: рассказы о каждом святом были приурочены к его дню. Этот труд насчитывает несколько десятков томов.

Издание хроник и документов предпринималось в Германии, Италии, Англии, Польше, Чехии, Испании. Благодаря деятель­ности публикаторов-эрудитов вырабатывались правила критиче­ского анализа текстов рукописей, сыгравшие впоследствии важ­ную роль для развития вспомогательных исторических дисцип­лин (палеографии, хронологии, дипломатики) и исторического знания в целом.

 

«Философская история» эпохи Просвещения

 Новый импульс историография получила в последней трети XVII—XVIII вв. Исследователи на­зывают это время веком Просвещения, понимая под терми­ном широкое интеллектуальное движение в странах Европы, Северной Америки, России, со своеобразным духовным центром во Франции. Это движение было тесно связано с рядом су­щественных перемен в социальной, политической, экономиче­ской, культурной жизни, с процессами становления и модер­низации гражданского общества, трансформациями в систе­мах мировоззрения. Идеи Просвещения нашли выражение прежде всего в философии, а также в науке, историографии, общественной и политической мысли, литературе, искусстве. Среди деятелей этой эпохи такие прославленные авторы, как Вольтер, А. Руссо, Ш. Монтескье во Франции, Д. Локк, Д. Юм, Э. Гиббон в Британии, П. Кант, П. Гордер в Германии, М. И. Ло­моносов, В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин в России.

Взгляды философов, историков, писателей и ученых Просве­щения были весьма разнообразны. Однако в их сочинениях под­нимались сходные проблемы и высказывались близкие сужде­ния. В интеллектуальной культуре этого периода была предпри­нята попытка пересмотреть такие ключевые понятия, как «человек» и «общество». Что такое человеческая природа? Бла­годаря чему возникает общественное устройство? Что объеди­няет и отличает множество пародов мира? Почему, несмотря на успехи наук и усовершенствование нравов, люди несчастны? Можно ли изменить нынешний порядок таким образом, чтобы и государства, и народы жили в гармонии? На эти вопросы предполагалось найти ответы на основании рациональной фило­софии и экспериментальных наук.

Взгляды деятелей Просвещения характеризовало критиче­ское отношение к власти и традиции. В предложенной новой системе ценностей высшим критерием были разум и здравый смысл, противостоявшие предрассудкам, сословному неравенст­ву, верховенству церкви. Глубокие изменения в экономике, со­циальной сфере, повседневной жизни, связанные с промышлен­ным переворотом, позволили идее прогресса приобрести вес в философских системах того времени. Вера в силу разума дава­ла надежды на быстрый культурный прогресс человечества -избавление от собственных ошибок, невежества, суеверий, угне­тения.

Согласно идеям просветителей, все в природе подчинялось единому познаваемому порядку. Человеческая природа мысли­лась как универсальная и неизменная у всех людей мира, все были созданы изначально равными и свободными. Общество следовало построить по законам разума, в соответствии с естест­венными правами человека. Задачей настоящего и ближайшего будущего было рациональное преобразование общества и пере­осмысление прошлого. Большой ценностью в глазах философов обладало знание, приносившее пользу и ставшее достоянием многих людей.

Одним из наиболее крупных трудов французских просвети­телей стало коллективное произведение под руководством ЖАНА Д'АЛАМБЕРА (1717—1783) и ДЕНИ ДИДРО (1713—1784) «Энциклопе­дия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» (1751 —1772), которое включало 17 томов текста и 11 томов гравюр. В «Энцик­лопедии» публиковались статьи с описаниями важнейших прин­ципов и положений философии, разнообразных наук и «механи­ческих искусств», разъяснением сути открытий и полезных изобретений, применяемых в промышленности. В этом своде знаний важное место занимала история. По Д'Аламберу, исто­рия человека имеет предметом либо его действия, либо его зна­ния, и, следовательно, делится на гражданскую и научную.

История, которую писали просветители, находилась под сильным влиянием философии. Однако просветительская «фи­лософская история» XVIII в. не исчерпывала всех способов ис­торического повествования. В эти годы европейская публика за­читывалась «историями», которые часто составлялись как ком­пиляции, с множеством ошибок, где описывались войны, деяния королей, полководцев и епископов, чудеса и легенды. В XVIII в. история не считалась областью научного знания, а оставалась особым жанром изящной словесности. В университетах исто­рию преподавали филологи, знатоки древних языков и текстов, правоведы.

Между тем единый христианский взгляд на прошлое, настоя­щее и будущее постепенно распадался. Этому способствовал ряд факторов: влияние гуманистической критики текстов, знакомст­во со многими трудами античных авторов-язычников, радикаль­ное изменение образа мира в связи с географическими откры­тиями, пошатнувшийся авторитет церкви в эпоху Реформации, новые философские и научные теории.

В сочинениях XVIII в. нередко звучали сомнения в том, что в Ветхом Завете была воспроизведена точная история древних народов, а прямое Божественное вмешательство в события часто случалось в человеческой истории. Важнейшие вехи Священной истории — Творение, жизнь и смерть Христа, ожидание Страш­ного суда — использовались для описания прошлого все реже. И хотя теологическое объяснение истории еще применялось, все больше предпочтения отдавалось нейтральным рассказам об античном, средневековом и современном периодах. Важной чертой сочинений философов-просветителей было разделение рационального знания и христианской веры.

Авторы XVIII в., следуя традиции антикваров-публикаторов XVII в., большое значение придавали критическому изучению документов прошлого. Достоверность исторических свиде­тельств подвергалась оценке с позиций здравого смысла. В XVIII в. исследователи прошлого нередко приходили к заключению, что история состояла не только из политики, дипломатии и военных сражений, а историография была чем-то большим, нежели прос­тым накоплением фактов. События культурной и социальной жизни стали включаться в историческое повествование наряду с политическими.

В разнообразии исторической литературы изучаемого пери­ода можно выделить как минимум два больших направления — труды историков-эрудитов и сочинения историков-философов. Рассмотрим их более подробно.

Историки-эрудиты как наследники ученых-коллек­ционеров предшествовавшего столетия продолжали свою деятель­ность на протяжении всего XVIII в. Основную задачу они видели в сборе свидетельств прошлого, их сохранении и изучении. Эруди­тами был проделан огромный труд, включавший не только коллек­ционирование, но и критический отбор, систематизацию вещест­венных источников, публикацию разнообразных документов. Как правило, внимание исследователей было сосредоточено на изуче­нии прошлого своего народа и государства или на реконструкции локальной истории графств, княжеств, провинций, городов.

Эрудиты разрабатывали методы критики текстов рукописей, способы изучения археологических находок, надписей, монет, эмблем, генеалогических и хронологических таблиц и других ви­дов источников. В европейских странах на основании коллекций древностей открылись первые общественные музеи — как, на­пример, Британский музей в Лондоне (1753), Национальный му­зей древностей в Эдинбурге (1780) и др. Важную роль в развитии исторического знания сыграли многотомные публикации средне­вековых источников, подготовленных к изданию эрудитами.

Во Франции продолжали выходить в свет тексты, со­бранные членами конгрегации святого Мавра. В 1737 г. маврист Буке начал издавать серию «Собрание историков Галлии и Фран­ции», включавшую источники до 1328 г.

В Италии одной из самых известных подборок средне­вековых текстов была серия Л.А. Муратори «Итальянские исто­рики» (1723-1751) в 21 томе. Сходные труды появлялись в Испа­нии, Австрии, Скандинавии, хотя по своей известности они ус­тупали этим изданиям.

В Британии возрос интерес антикваров к недавнему прошлому страны — периодам Английской революции и Рестав­рации. В 40—70-е гг. XVIII в. здесь издавались парламентские акты, документы и памфлеты предшествовавшего века.

В Германии эрудиты интересовались вопросами поли­тического устройства раздробленного государства со слабым центральным управлением и сильной властью местных князей. Изучались главным образом правовые документы и их значение в жизни страны. История часто рассматривалась как свод казу­сов, примеров для демонстрации тех или иных выводов. В этих условиях было сложно создать научное общество, публикующее тексты по единой немецкой истории пли истории католической церкви (ее позиции в протестантской Германии 'тоже не были прочными). Известный немецкий ученый ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646—1716) в качестве историографа герцогов Браунивейгских в одиночку предпринял издание трехтомника «Брауншвейгские историки» (1707—1711), куда поместил не только местные документы, но и тексты, относящиеся ко всей герман­ской истории. В 1764 г. профессор Геттингенского университета И. К. Гаттерер основал Исторический институт, намереваясь осуществить в нем большую программу публикации средневеко­вых немецких рукописей и перевода произведений античных авторов. Однако через несколько лет институт был закрыт из-за финансовых затруднений.

Со второй половины XVII в. по всей Европе распространи­лись научные общества, в которых «наука» понималась в един­стве естественнонаучного и социально-гуманитарного знания. Историки-эрудиты заняли в них достойное место. Они участво­вали в создании таких учреждений, как Французская акаде­мия (1635), Лондонское королевское научное общество (1660), новое британское Общество антикваров (1686). В них высоко оценивалось стремление к знаниям, подчеркивалась способность знания служить человеку в раскрытии тайн природы. История, в свою очередь, могла дать полезные советы по устройству госу­дарственной и гражданской жизни. Ученые сообщества создали собственный интеллектуальный мир. Большинство сочинений эрудитов представляло собой прекрасно сделанные, выверенные работы по местной истории, генеалогии, вопросам права.

Таким образом, деятельность историков-эрудитов опиралась на достаточную методологическую базу, что являлось, скорее, результатом расширения исследовательских практик, чем при­менения генерализирующих философских теорий. В тече­ние XVII—XVIII вв. эрудитами был накоплен массив сведений о прошлом. Хотя в XVIII в. собиратели и публикаторы древнос­тей еще не считались «настоящими» историками, история эру­дитов оказалась успешной в эпоху господства философских те­орий, а в XIX в. сделалась важной частью формирующейся исто­рической науки.

В университетах XVIII в. историки могли преподавать на фа­культетах свободных искусств — классическую и всеобщую ис­торию в контексте курса красноречия, теологии — церковную историю, права — правовую и политическую историю. Но пре­подаватели чаще всего не были вовлечены в производство ново­го философско-исторического знания или эрудитской истории. Университеты готовили кадры для государственной службы и церкви, истории же надлежало давать моральные и политиче­ские уроки, но курс с таким названием пока отсутствовал.

Историки-философы XVIII в. предприняли по­пытку решить проблему универсальных исторических законов. Подчиняются ли многообразные события какому-то порядку, подобно тому, как явления природы — ее общим законам? Прежде связующую роль между эпохами играло Божественное провиде­ние, наделяя смыслом разрозненные эпизоды человеческой исто­рии. Философы Просвещения предложили обществу новые уни­версальные схемы, которые объясняли события, заново соеди­няя прошлое, настоящее и будущее. Большой авторитет среди интеллектуалов XVIII в. приобрели концепции прогресса и исто­рических циклов.

Эти теории сложились в контексте интереса к естественным наукам, математике, физике, сочинениям И. Ньютона. Для изу­чения истории общества и устройства мира предполагалось при­менять единый метод познания. При этом вопросы об обществе часто трактовались механистически. В основе рассуждений фи­лософов лежали представления о неизменной и единой для всех человеческой природе. И в древности, и в настоящее время че­ловек оставался одним и тем же, был равен самому себе. Не слу­чайно у историков Просвещения не возникало потребности отделить взгляды своих современников от систем ценностей лю­дей других эпох. В каком-то смысле прошлое мыслилось внеисторически. Согласно распространенным взглядам, люди всех эпох изначально обладали общими добродетелями и пороками, чувствами и способностью рассуждать. Общество рассматрива­лось как сумма рациональных от природы индивидов. Просве­щение и воспитание граждан создавали необходимые условия для преобразования всего общественного устройства.

Особый интерес философов Просвещения вызывали универ­салии — большие умозрительные конструкции, с помощью ко­торых можно было объяснить все разнообразие исторических явлений и процессов. Такой взгляд решительно отличал авторов философской истории от исследователей-эрудитов, для которых более важным было внимание к частностям, к отдельным «голо­сам» прошлого. Преобладающим было стремление показать един­ство человеческого разума, по-новому представить весь процесс истории.

Как ни парадоксально, такой подход прекрасно сосуществовал с интересом интеллектуалов к народам других стран и культур. Со времени Великих географических открытий перед европей­скими мыслителями возникли непростые вопросы. Как объяс­нить разнообразие народов, с их непохожими обликом, языка­ми, обычаями, нравами, законами? Почему опыт Запада был ре­ализован только в Старом Свете? В XVII—XVIII вв. в обществе были популярны теории, согласно которым и внешние черты обитателей разных стран, и особенности их быта, форм управле­ния, верований, устоев, искусств зависели в первую очередь от географических факторов климата, ландшафта, почвы, воздуха.

Эти взгляды подробно обосновывались в известном трактате французского философа, историка, писателя ШАРЛЯ ЛУИ МОНТЕСКЬЕ (1689- 1755) «О духе законов» (1740). Стремись понять внутренние закономерности, воздействующие на жизнь людей, автор приходил к выводу, что самое большое влияние на формы хозяйства и управления у того или иного народа, на его обычаи, традиции оказывали природные условия. Климатические осо­бенности также формировали и национальный характер. Наи­лучшее, по мнению Монтескье, государственное устройство существовало в Англии, что, в свою очередь, зависело от осо­бенностей умеренного климата на островах, определившего ха­рактер их жителей. Просвещая людей, стремясь сделать их бо­лее счастливыми, государственным деятелям следовало ввести новые законы в тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены.

В XVIII в. более широко стали применяться понятия «культу­ра» и «цивилизация». Заимствованные из латинского языка, эти слова наделялись новыми смыслами. Слово «культура» в упо­треблении немецких просветителей стало выступать как сино­ним французского понятия «цивилизация», обозначая светский процесс становления «культурности», или «цивилизованности»: улучшение условий жизни, выработку справедливых законов, смягчение некогда грубых нравов, усовершенствование вкусов и манер. Использование слов «культура» или «цивилизация» для описания народов подразумевало их сравнение между собой, со­отнесение с неким общим эталоном «культурности» (под кото­рым часто подразумевалось современное состояние европей­ских государств).

Другое понимание культуры — как способа жизни общест­ва — было предложено немецким философом ИОГАННОМ ГОТФРИДОМ ГЕРДЕРОМ (1744—1803) в сочинении «Идеи к философии истории человечества» (1784—1791). Согласно ему, каждый народ имел собственную, неповторимую форму культуры. Поэтому имело смысл говорить не об одной, нормативной, но о множест­ве непохожих и самоценных культур.

Однако в таком значении это понятие стало более употреб­ляемым позднее, в романтической историографии конца XVIII — начала XIX в. Философы-историки Просвещения придержива­лись первой трактовки культуры, которая позволяла рассматри­вать множество народов с точки зрения общности человеческой природы.

Характерный пример дает сочинение знаменитого француз­ского просветителя ВОЛЬТЕРА (1694—1778) «Опыт о нравах и духе народов и о главных исторических событиях» (1756—1769). В этом произведении Вольтер одним из первых попытался представить не только европейское прошлое, но историю всего человечества. Такой подход был противопоставлен теологической концепции, в которой излагалась история народов, упомянутых в Библии, а их единство рассматривалось как следствие происхождения от потомков Адама и Евы. Согласно «философской истории», люди не были изначально грешны, они обладали особым да­ром — разумом. В древности силы природы, а также инстинкты и страсти не позволяли людям в полной мере воспользоваться этой способностью. Но в новое время, по убеждению Вольтера и многих других просветителей, человечество достаточно по­взрослело для того, чтобы определять свою судьбу.

В сочинении Вольтера положение о неизменности человече­ской природы вступало в противоречие с идеей поступательного движения цивилизации — становления культуры, смягчения нра­вов и выработки «храбрости» народа. По мысли автора, челове­честву удавалось всего четыре раза на короткий срок зафиксиро­вать равновесие между высоким моральным духом и кротостью нравов — во времена Александра Македонского, римского импе­ратора Августа, правления Медичи во Флоренции и Людови­ка XIV во Франции.

Вольтер последовательно писал о цивилизациях Древнего Китая и Индии, Японии, Ближнего Востока, Африки, Америки и Европы. Приведенные примеры должны были свидетельствовать о непрерывности процесса цивилизационного развития. Однако у разных народов прогресс осуществлялся не одинаково; вот по­чему при единстве разума сохранялось многообразие традиций и укладов жизни. Согласно Вольтеру, Запад опережал Восток, Америку и Африку в утверждении рационального взгляда на мир. Философы Просвещения представляли историю прогресса как постепенное освобождение разума от суеверий и ошибок на протяжении веков. «Отставание» неевропейских обществ было связано с тем, что в них еще сохранялись предрассудки, законы, обычаи и верования, подавлявшие свободу мысли.

Большинство людей, как полагал Вольтер, едва ли станет пол­ностью рациональным в своем поведении и способе рассуждать. Но тем, кто уже пришел к этому, следовало выработать правиль­ные законы и дать народу разумных правителей. В результате все люди смогли бы прикоснуться к счастью как высшей цели прогресса. Такая «философская история» предлагала общие объ­яснительные модели для истории всего человечества, демонстри­руя при этом небольшой интерес к деталям, разнообразию, ко­торое' вначале так завораживало философов. Вольтер писал о разных народах с сочувствием и интересом, но сохраняя боль­шую дистанцию и ориентируясь на систему ценностей «своей» цивилизации.

 

Теории прогресса и исторических циклов

Многие философы-историки, объясняя обществен­ное развитие, строили рассуждения на основе теории прогресса. Ее главная идея заключалась в том, что все человечество в разные периоды своей истории — во времена процветания и нищеты, войн и мира и т. п. — посте­пенно совершенствовалось. Прошлое, настоящее и будущее бы­ли связаны идеей направленного развития.

Концепцию прогресса обсуждали во многих трудах, и вера в пего поддерживалась общественными ожиданиями. Эта тео­рия более детально была представлена в сочинениях двух фран­цузских авторов: незавершенном наброске экономиста, государ­ственного деятеля АННА РОБЕРА ЖАКА ТЮРГО (1727—1781) «Рас­суждения о всемирной истории» (1750) и произведении ЖАНА АНТУАНА НИКОЛА КОНДОРСЭ (1743—1794) «Эскиз картины прогрес­са человеческого разума» (1793—1794).

Известный французский математик, философ-просветитель Ж. А. Н. Кондорсэ написал свой труд во время Французской ре­волюции. История человеческого рода трактовалась им как ли­нейный закономерный процесс, последовательное и ускоряю­щееся движение ко все более разумному порядку вещей. В каче­стве критерия прогресса рассматривалось развитие научных знаний о мире, освобождение от «тирании» природы, угнетения и гражданского неравенства в обществе. Кондорсэ подразделял всю историю на девять эпох. Первые пять охватывали период от древности до гибели Римской империи. Шестая эпоха — средне­вековье — характеризовалась как мрачное время варварства. Седьмая и восьмая — от XI до конца XV в. и «от изобретения книгопечатания до периода, когда науки и философия сбросили иго авторитета» (т. е. до середины XVII в.) — понимались как время возрождения и освобождения разума. Наконец, в девятую эпоху (от Декарта до образования Французской республики) разум «окончательно разбивает свои цепи». В этот период неиз­бежны великие революции: одна из них произошла в Северной Америке, другая в Европе, во Франции.

В целом все изменения в обществе должны были вести к возрастанию счастья. Согласно Кондорсэ, человечество гото­вилось к вступлению в последнюю, десятую эпоху. Благодаря триумфу разума, дальнейшему постижению тайн природы и за­конов, управлявших жизнью общества, распространению про­свещения были выполнены все условия для построения счастли­вого общества. Главными его признаками были названы мир, «человеческая» (эра преобладании разума, демократии, рас­цвета городов). Для каждой из них характерно особое коллективное сознание. Его специфика отражалась в законах, поэзии, религии, структуре социальных институтов. Так, культура мысли­лась как целостная система, изменяющаяся со временем.

Все три эпохи были по-своему ценны. В отличие от авторов, писавших о прогрессе, Вико не возвышал третью, «человече­скую», стадию. Подобно цветку, который начинает увядать в са­мом расцвете, упадок обществ начинается в эпоху людей. Разум набирает силу, гражданское повиновение замещает слепое под­чинение закону, в способах рассуждения преобладает логика, а в литературе — проза, наука объясняет природу, и равные пра­ва поддерживают демократическое устройство. Но человеческие достижения побеждают сами себя. Исторический цикл заканчи­вается, наступает новое варварство; за ним на более высокой ста­дии должен начаться следующий цикл. Общество, но Вико, мо­жет избежать этого, только если будет остановлено и своем раз­витии, как это случилось с индейцами при Экспансии европейцев или с жителями Карфагена, разрушенного римлянами.

Концепция Вико, сочетающая прогресс и циклизм, философско-историческое построение, идею самоценности и различия эпох, возможность понимания прошлого с точки зрения прису­щей ему логики, не была по достоинству оценена в век Просве­щения. Признание к автору пришло позднее.

Одним из немногих последователей Вико был И.-Г. Гердер. В сочинениях этого немецкого мыслителя были выражены не только идеи просветителей, но и ранние романтические взгляды. В своем главном труде «Идеи к философии истории человечест­ва» (1784—1791) Гердер попытался представить широкую карти­ну прошлого и настоящего народов мира, рассматривая челове­ческую историю как продолжение истории природы. Сторонник теорий о влиянии климата, Гердер считал, что именно природа установила общий и неизменный порядок человеческой истории вместе со всеми ее потрясениями и поворотами. Все люди имели единую природу, однако ее проявления были многообразны. Для анализа опыта разных народов в сочинении использовалось по­нятие культуры. Согласно концепции Гердера, каждый народ обладал своей культурой — то есть присущими лишь ему укла­дом жизни, системой ценностей, способом осмысления мира. В сочинении Гердера пересматривалось неписаное правило века Просвещения, по которому Европа, с ее традициями и стилями мышления, представала образцом для народов других стран. В этом тексте европоцентризм трактовался как проявление гор­дыни, а путь западных государств — как один из многих воз­можных.

Культуры, по мысли Гердера, подчинялись универсальному ходу вещей: они, каждая в свое время, зарождались, развива­лись, достигали своей вершины и затем «увядали». Каждая ста­дия понималась как ценная, приносящая свои плоды. Целью раз­вития человечества было достижение «гуманности» — раскры­тие душевных способностей человека, рост просвещенности и развитие разума. Устройство обществ прошлого, настоящего и будущего можно было объяснить, руководствуясь теори­ей органического движения культур. Исто­рия интерпретировалась Гердером как «история перемен», в ко­торой внимания заслуживало не только всеобщее и типическое, но и уникальное.

 

«Философская история»: практики историописания

Философская история в различных модификациях создавалась во многих странах. На протяжении века Просвещения ее устойчивость поддерживали такие уни­версальные положения, как метод естественнонаучного знания и теория прогресса (хотя среди исследователей существовали различные представления о принципах познания природы, об­щества и истории). В полемике были созданы более тонкие вер­сии «философских историй», в которых человек рассматривался как существо не только рациональное, но и наделенное ценной способностью чувственного переживания, интуицией. Эта трак­товка природы человека относилась и к людям, как объекту изу­чения историка, и к пониманию самого существа исторического исследования.

В век Просвещения в Европе сложились абсолютные монар­хии, сильные централизованные государства. Рост национально­го самосознания требовал создания новых светских историй. В них повествование о прошлом народа должно было согласовы­ваться с историей человечества, а единые философские принци­пы, применимые к описанию прошлого, следовало соотносить с уникальными чертами отдельной культуры. Одним из основа­ний европейских национальных историй стала «философская история» Просвещения, другим — труды эрудитов, в которых внимание к античным древностям сочеталось с интересом к про­шлому своей страны.

В качестве примера подобного сочинения можно привести работу Вольтера «Век Людовика XIV» (1751). В ней прошлое Франции описывалось и как национальная история, и как разно­видность «философской истории».

В создаваемых произведениях, как правило, история была представлена как непрерывный процесс развития общества и государства, проходящий одни и те же вехи: древность — по­явление первых свидетельств о народе, возникновение раннего государства, христианизация в средние века (период, часто оце­ниваемый негативно, однако составляющий неотъемлемую часть прошлого), новое время — правление нынешнего монарха.

Для XVII в. был актуален вопрос о роли и месте античного наследия в современной интеллектуальной культуре, получив­ший свое воплощение в так называемом «споре древних и но­вых». В XVIII в. никто не отрицал значения античного прошлого. Европоцентричная философская история содержала идею обще­го корня, единого происхождения народов Запада. Древняя Гре­ция и Рим представлялись колыбелью современных европейских обществ. История Рима, но словам Вольтера, заслуживала наи­большего внимания, поскольку римляне были «законодателями и учителями» европейцев. Однако историки нуждались в доказа­тельстве особой роли своего государства в этом наследовании. Возникал вопрос: как соотносились единое античное прошлое и ранняя история отдельного народа? Какое место этот парод занимал в общей картине мировой истории?

Отвечать на подобные вопросы отчасти позволяли труды, со­ставленные эрудитами. Их усилиями были изданы документы, ко­торые давали основу для аргументации в спорах об истоках госу­дарственности народов. Национальные истории создавались как политико-юридические, и публикации источников, освещавших аспекты политики и права, предоставляли возможность подкреп­лять позиции в рассуждениях об облике «своего» прошлого. Дис­куссии о сюжетах, относившихся, на первый взгляд, к далеким эпохам, имели прямые выходы на проблему распределения власти в современных европейских странах.

Во Франции XVIII в. развернулась полемика между «гер­манистами» и «романистами», сторонниками соответствующих теорий происхождения французского государства графа Буленвилье и аббата Дюбо. Граф анри ДЕ БУЛЕНВИЛЬЕ (1658—1722) в со­чинении «История древнего правительства Франции», опубликован­ном после его смерти, в 1727 г., стремился доказать, что основы общества и государства во Франции были заложены благодаря германскому завоеванию Галлии. Победители — германское пле­мя франков — стали господами, аристократией; побежденные галло-римляне составили «третье сословие», народ. Таким образом, трактовка прошлого определяла настоящее: народ (к которому Буленвилье относил и неродовитых «дворян мантии») должен был оставаться в подчинении, а аристократия, «чистокровное» дворян­ство, - властвовать по праву древнего завоевания. В 1734 г. сек­ретарь Французской академии аббат ЖАН БАТИСТ ДЮБО (1670— 1742) издал сочинение; «Критическая история установления француз­ской монархии в Галлии» (1742), в котором опровергалось главное положение труда Буленвилье о завоевании Галлии. По мнению «романиста» Дюбо, галло-римляне постепенно сливались с пере­селившимися франками, формируя новый французский народ. Поэтому рассуждение о двух отдельных расах было ложным, и, следовательно, дворянство узурпировало права народа. Такое об­ращение к прошлому не было предметом исключительно эрудитского интереса: по словам Монтескье, теория Буленвилье походи­ла на заговор против третьего сословия, а теория Дюбо — на за­говор против дворянства. Дискуссии по этому вопросу были продолжены в предреволюционной Франции.

На английское и шотландское Просвещение большое влияние оказали французские философы, в частности Вольтер. В британской интеллектуальной культуре элементы ра­циональных философских историй соединились с традициями эмпирического знания, основанного на «здравом смысле», осто­рожностью по отношению к абстрактным философско-истори-ческим схемам, вниманием к изучению источников и любовью к хорошему литературному письму.

Среди сочинений английских просветителей особое место занимают «Письма об изучении и пользе истории» лорда БОЛИНГ-БРОКА (1678—1751), посмертно опубликованные в 1752 г. Для государственного деятеля Болингброка занятия историей были одним из проявлений общего интереса к философии. В своих работах он развивал идеи, близкие рассуждениям Вольтера и французских просветителей или сформулированные на осно­ве трудов английского философа Джона Локка. Разум, по мысли Болингброка, как предмет физики подлежал экспериментально­му изучению. Основу своих знаний люди заимствовали из того, чему их учила природа; при этом все идеи, доступные человеку, восходили к полученным извне впечатлениям. Особое внимание уделялось вопросам этики и морали. По мнению автора, христи­анству следовало противопоставить рациональную религию, по­скольку сверхъестественное не должно было занимать умы лю­дей, а разума было достаточно для познания мира. В этой систе­ме действовала этика рационального эгоизма, где из принципа любви индивида к себе выводилась необходимость соблюдения морального закона и основания гражданского общества.

В этом контексте прочитываются более оригинальные рас­суждения Болингброка об историческом познании, увиденном на пересечении традиций гуманистической мысли и рациональной философии. Свои идеи Болингброк изложил в «Письмах», адресованных лорду Корнбери, правнуку графа Кларендона, ав­тора «Истории мятежа». Одновременно это сочинение содержа­ло предварительные наброски к труду но недавней истории Ев­ропы, который так и не был написан. В центре внимания автора находились вопросы, связанные не с философией исторического процесса, а с самим смыслом и формами изучения прошлого.

По мнению Болингброка, важной причиной, побуждавшей людей во все времена обращаться к истории, был интерес и лю­бовь человека к самому себе, к своей неизменной природе, Су­ществовавшие практики исторического письма представлялись автору сочинения далекими от совершенства. Орудитским взгля­дам на задачи и содержание труда историка, таким, как накопле­ние массы разрозненных фактов, иногда — некритическое отно­шение к ним, следовало противопоставить философский рацио­налистический подход.

Болингброк различал два типа исторического письма: поэти­ческий и рационалистический. П о э т и ч е с к а я история апеллировала к чувствам и страстям человека. Вопросы истин­ности источников для нее были не столь важны. Правда такой истории заключалась в передаче типических черт. Вымысел да­вал столь же правдивые примеры, что и быль. Рационалис­тическая история пока не была достаточно освоена; но именно она могла принести подлинную пользу.

Эта польза истории заключалась, по мысли автора, в передаче социального, политического опыта эпох и поколений. Индивиду­альный опыт отдельного человека мог выстраиваться только с опо­рой на опыт предшественников. История, таким образом, понима­лась как философия, основанная на примерах. Помимо этого, зна­ние о прошлом позволяло нации увидеть свое место на мировой сцене и воздать по заслугам деятелям предшествующих времен.

В изучении истории, согласно Болингброку, важную роль иг­рало установление истинности свидетельства прошлого — и до­стоверности факта, и подлинности философской истины, извле­ченной из примеров. Для достижения первой требовалась тща­тельная критика источников. С этих позиций ставилась под сомнение достоверность библейских текстов и античной историо­графии. Согласно автору, имело смысл исследовать современ­ную историю начиная с Возрождения, поскольку в этом случае предоставлялась возможность работать с источниками.

Но рационалистическая историография стремилась не толь­ко к истине отдельного факта. На основе анализа источников историку-философу следовало изучать «примеры людей» и «примеры событий», рассматривать событийные ряды, искать причины, связь внешне разрозненных фактов. Знание «общих правил», по мысли Болингброка, было возможно благодаря об­щности и постоянству человеческой природы и давало урок ис­тории. Таким образом, исследователь двигался индуктивно, от отдельных фактов до «уроков» целых периодов прошлого. Все это должно было «улучшить изучение истории в соответствии с ее подлинным назначением» — самопознанием человека.

Рассмотрим опыт создания национальных историй в Брита­нии. В XVIII в. признание получили исторические сочинения Д. Юма, У. Робертсона, Э. Гиббона. Шотландский философ ДЭВИД ЮМ (1711 —1776), автор «Трактата о человеческой приро­де» (1739), скептически относился к концепциям, объяснявшим мир с рационалистической точки зрения. Весь порядок, который человек видел вокруг, причины и следствия, по мнению Юма, были не открытием порядка в самой природе, а проявлением по­требности ума верить в существование связей между вещами и устанавливать их. Поэтому ни выводы естественных наук, ни построения разума не могли отражать реальность. Юм при­зывал историков полагаться на тщательно выверенное эмпири­ческое знание, а не на абстрактные схемы (хотя в своих рассуж­дениях он сохранял такую умозрительную конструкцию, как не­изменность человеческой природы).

Исторический труд Юма — восемь томов «Истории Англии от вторжения Юлия Цезаря до революции 1688 г.» (1752—1762) — представляет первую полную английскую национальную исто­рию. Вначале была опубликована та часть сочинения, где рас­сказывалось о событиях XVII в., правлении Стюартов и Англий­ской революции. Это произведение вызвало много споров, по­скольку в нем была представлена «торийская» интерпретация недавнего прошлого («тори» — партия сторонников королев­ской власти; более распространенной была позиция историков-«вигов», отстаивавших правоту парламента). Юм, подобно мно­гим авторам Просвещения, рассматривал историю как под­тверждение философских построений. Индивидуальные черты английского прошлого ложились на философскую теоретиче­скую основу (представления о развитии общества по мере рас­пространения и углубления знаний, идей и морали, о воздейст­вии климата на общественное устройство и т. п.). Согласно взглядам Юма, история показывала, как неизменная человече­ская природа принимала разные формы под влиянием специфи­ческих условий, а ход событий изменялся из-за случайных об­стоятельств.

Основное внимание в сочинении уделялось политической ис­тории. Множество фактов, сгруппированных вокруг правления королей, обретало смысл в связи со становлением английского государства. Подобный способ организации материала, равно как и принципы точного цитирования источников, был воспри­нят многими английскими авторами. Сочинение Юма, рассчи­танное на широкую публику, написано прекрасным литератур­ным языком. «История Англии» прославила Юма как автора классической истории Британии.

Шотландский историк УИЛЬЯМ РОБЕРТСОН (1721 —1793) — ав­тор «Истории Шотландии» (1759), а также сравнительных работ, посвященных народам Индии и Америки. Успех сочинений Ро-бертсона был достигнут вопреки словам Юма, который предос­терегал писателей от тем, посвященных «сухим» сюжетам или требовавших эрудитского углубления в детали. В отлично от Юма, для написания национальной истории Робертсон исполь­зовал данные источников из шотландских и английских архивов, подвергнув их тщательной критике.

Пресвитерианский священник, Робертсон называл себя уче­ником Вольтера. В его произведениях идея прогресса в истории сочеталась с идеей Божественного замысла, о котором, по мыс­ли автора, повествовала Священная история. О человеческих де­лах говорила история гражданская. Божественные цели - со­вершенствование человеческого рода — совпадали с том, чем писали философы. Таким образом, в событиях усматривался и Божественный, и рациональный план. Оценивая европейскую историю, Робертсон, подобно другим просветителям, критиче­ски отзывался о периоде средневековья. Но при этом отмечал в нем элементы движения, готовившего переход «от варварства к утонченности» — рост городов, расширение торговли, разработку законов, становление парламента и смягчение правов.

Поздним сравнительным работам Робертсона, рассказывав­шим об истории народов Индии и Америки, также сопутствовал успех. Согласно автору, «примитивные» народы заслуживали со­чувственного внимания уже потому, что составляли неотъемле­мую часть мировой истории. В их настоящем положении Ро­бертсон усматривал параллели с древними эпохами европейской истории, например, современные американские индейцы сопос­тавлялись с древними германцами.

Крупнейшим английским историком века Просвещения был ЭДУАРД ГИББОН (1737—1794). Тематика его основного труда «Ис­тория упадка и гибели Римской империи» (1776—1788), па первый взгляд, не имела ничего общего с национальной английской ис­торией. Однако это сочинение сыграло важную роль в британ­ской историографии, оно считается образцом исторических тру­дов эпохи Просвещения.

Гиббон начинал свой рассказ со II в. н. э. и доводил его до падения Константинополя в 1453 г. В сферу внимания автора по­падали в основном события политической и религиозной истории. Эпоха Великой империи трактовалась как самое счастливое время прошлого. Причины ее гибели историк усматривал в ста­новлении и распространении христианства.

Для писателей Просвещения был характерен интерес к ан­тичному миру. В истории Древней Греции и Рима авторы нахо­дили примеры гражданских свобод и добродетелей. Классиче­ские античные культуры выступали в качестве образцов, на ос­нове которых можно было выводить типические черты общества как такового, проецировать их на современность. Сочинение Гиббона тоже прочитывалось как непрерывная национальная история. В тексте угадывалась история Британии, с такими веха­ми, как рождение парламентаризма и демократии, становление, расцвет и упадок империи. Прозрачная параллель между антич­ным Римом и Британией служила возвышению национального прошлого и настоящего.

Гиббон задавался вопросом о причинах гибели цивилизаций. Грозила ли Западу судьба Римской империи? По мнению автора, Рим был подточен изнутри собственным величием; культивация умеренности, вкуса, искусств и наук может удержать современ­ный мир от того, чтобы скатиться к новому варварству. Произ­ведение опиралось на обширный свод источников и, по мнению многих современников и потомков, было облечено в блестящую литературную форму.

Таким образом, в британской историографии века Просве­щения соединились внимание к философским теориям, антикварианизм и литературные достоинства исторических сочинений.

В Германии создание единой национальной истории было затруднено из-за политической раздробленности государ­ства. В работах немецких историков и философов отражался широкий спектр идей и подходов. В немецком Просвещении тео­рии прогресса не получили такого систематического воплоще­ния, как во Франции. Однако в Германии философы и историки обнаружили тонкость в трактовке природы человека и проблем познания. В их творчестве были намечены линии примирения способов представления истории, существовавших в XVIII в. от­дельно друг от друга, — философского взгляда на прошлое и эрудитского подхода к нему. Познание трактовалось не только как деятельность человеческого разума. В этот процесс — как и в написание истории — были вовлечены более сложные ме­ханизмы — чувства, воображение, интуиция. Представление о том, что при создании философской истории и при эрудитском изучении отдельного документа срабатывали общие меха­низмы производства смыслов, создало необходимую основу для сближения разных версий исторического исследования.

В России во времена петровских преобразований были сделаны первые попытки написания светской национальной ис­тории. В XVIII в. процессы секуляризации, постепенного утверж­дения рационалистического мировоззрения проходили в контекс­те европеизации российской культуры. Контакты с западными странами, доступ к оригинальным и переводным сочинениям ев­ропейских литераторов, философов, историков способствовали возникновению в российской интеллектуальной культуре движе­ния, основными идеями тесно связанного с ключевыми тезисами французского, британского, немецкого Просвещения.

При Петре I был задуман обобщающий труд по политической истории Российского государства с XVI в. Однако эта задача ос­талась невыполненной. Принципы рационалистического взгляда на историю сосуществовали с устойчивыми религиозными воз­зрениями и средневековыми историософскими концепциями.

Особая роль в создании основ историографии Просвеще­ния в России принадлежала Василию Никитичу Татищеву (1686-1750). Работая по поручению Петра I над составлением географического описания государства, Татищев посвятил много времени сбору, изучению, систематизации и подготовке к изда­нию отечественных и иностранных источников по древней исто­рии России. Главный труд Татищева «История Российская с самых древнейших времен» был опубликован уже после его смерти, в 1768-1784 гг. и в 1848 г. Над этим сочинением Татищев рабо­тал около тридцати лет. В основе сочинения лежала история русского самодержавия. Рассказ о прошлом начинался с древ­нейших времен и заканчивался 1577 г. Татищев предпринял сис­тематическое сопоставление и критику списков летописей, документов, разнообразных свидетельств прошлого. Первый ва­риант «Истории Российской» был стилистически близок к лето­писям: все события располагались по годам, при этом повество­вание велось на древнерусском языке. Но желание сделать текст доступным для читателей побудило автора начать переложение труда на современный литературный язык.

Перед российскими исследователями вставал вопрос о месте и роли отечественной истории в соотношении с западноевро­пейской и всемирной. Татищев рассматривал русскую историю как часть общего мирового процесса. Прежде всего, по мысли автора, следовало знать прошлое своего народа, но без истории других народов и своя история не будет ясна.

В прошлом человечества Татищев усматривал три основные вехи: появление письменности, пришествие Христа, открытие книгопечатания. Это рассуждение соотносилось с христианской идеей возрастов человечества — младенчества, юности, зрелос­ти и старости. Движение истории объяснялось, в соответствии со взглядами европейских философов и историков того времени, не Провидением или деяниями выдающихся правителей и пол­ководцев, но развитием «всемирного умопросвячения», совер­шенствованием разума и способностей человека.

Татищева называют родоначальником государственного направления отечественной историографии: в его сочинении особое внимание уделялось истории сообществ и центральной власти. В основе концепции лежала распространенная на Западе идея общественного договора — добровольной передачи части естественных прав государству и определенным сословиям. Из этой идеи и из теории о влиянии климата на уклад жизни в каж­дой стране Татищев выводил заключение об оптимальности мо­нархического правления для России и неизменности существо­вавших порядков, в том числе крепостного права.

В российской историографии XVIII в. часто воспроизводи­лись положения, заимствованные из сочинений европейских просветителей. Теории общественного договора, просвещенной власти, прогресса разума и постепенного смягчения нравов, свя­зи обычаев народов с природными условиями адаптировались к реалиям русской культуры и традициям историописания. Идеи философской истории развивались в трудах С.Е. Десницкого, И. Н. Болтина, А. Н. Радищева и др. Среди авторов «философ­ских историй» были не только сторонники ориентации России на Запад. МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ ЩЕРБАТОВ (1733—1790) в се­митомной «Истории России с древнейших времен» (1770—1790) описывал прошлое государства, руководствуясь трудами Руссо и Юма. Просвещение и разум в его сочинениях трактовались как основные факторы процветания государств. Но при этом, по мысли Щербатова, современная эпоха, начавшаяся с правления Петра I, вызвала в России упадок прежних естественных добро­детелей, свойственных людям с древнейших времен, и распрост­ранение дурных нравов. В отличие от концепции Руссо, в рас­суждениях Щербатова природная неиспорченность не исчезала со становлением государства как такового. Еще в недавнем про­шлом, когда сохранялись патриархальные связи, а власть царя была ограничена, Россия придерживалась более правильного пу­ти, сойти с которого ее заставило следование Западу. Щербатова принято называть в числе ранних предшественников славянофи­лов, автором русской консервативной утопии.

Со становлением «философской истории» в российском зна­нии закладывались основы новых подходов к изучению прошло­го. В 1724 г. в России была учреждена Петербургская академия наук. В ней наряду с естественными науками была представлена и история. В этом заведении работало немало иностранных ис­следователей, в числе которых — немецкие историки Г.-З. Байер, Г.-Ф. Миллер, А.-Л. Шлецер. Усилиями ученых академии древ­нейшее российское прошлое стало предметом пристального изу­чения. Этому способствовали серии публикаций источников и разработка методик источниковедческой критики летописей и документов. В 1732—1766 гг. в России издавался многотомный сборник материалов по русской истории на немецком языке.

Наиболее дискуссионным для сотрудников академии был во­прос о происхождении раннего государства па Руси. ГОТЛИБ ЗИГФ­РИД БАЙЕР (1694—1738) и ГЕРАРД ФРИДРИХ МИЛЛЕР (1705—1783), создатели и популяризаторы норманнской теории, исходили из распространенной в европейской историографии мысли о завоевании как основополагающем моменте возникно­вения государственности и из тезиса о первостепенной роли само­державной монархии в российской культуре. Согласно их кон­цепции, основанной на летописном рассказе, первыми правите­лями на Руси были призванные князья-норманны (варяги): их «завоевание» положило начало российской государственности.

Эта теория на протяжении многих лет оспаривалась МИХАИ­ЛОМ ВАСИЛЬЕВИЧЕМ ЛОМОНОСОВЫМ (1711 — 1765). В труде «Древ­няя российская история», впервые изданном в 1776 г., Ломоносов попытался написать историю не правителей, но народа. Русская история, по мнению автора, началась задолго до княжения Рюри­ка, славянское происхождение которого он отстаивал. Для обос­нования тезиса о древности славян, о том, что русский народ сложился еще во времена Великого переселения народов, Ломо­носов использовал русские источники, а также произведения античных историков и географов. Вопрос о времени и способе происхождения государственности трактовался ученым как имевший непосредственное политическое значение. Описывая современность, Ломоносов связывал надежды на преобразования в России с деятельностью мудрого просвещенного монарха, идеа­лом которого служил Петр I. Впоследствии сходную оценку фигу­ре Петра давал Вольтер, который обращался к материалам труда Ломоносова, работая над сочинением «История Петра Великого».

Полемика по вопросу о норманнском завоевании в россий­ской историографии была сопоставима со спорами германистов и романистов. Возникновение государственности рассматрива­лось как краеугольный камень новой национальной истории. Подобно романистам, сторонники Ломоносова критиковали идею завоевания, или привнесения власти извне, утверждая версию органического развитии народов.