Репина Л. П. История исторического знания: пособие для вузов / А. П. Репина, В. В. Зверева, М. Ю. Парамонова. — 2-е изд., стереотип. — М.: Дрофа, 2006. — 288 с.

 

Глава 6 ИСТОРИКИ И ФИЛОСОФЫ XIX в.:

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОШЛОМ

История рассматривалась как особый тип сущест­вования, историческое сознание — как особый образ мысли, а историческое знание — как автономная сфе­ра в спектре гуманитарных и естественных наук.

Хейден Уайт

 

Историческая культура романтизма

Философы века Просвещения формулировали в своих трудах новые представления о порядке в природе, обществе и истории. С 1770-х гг. в разных странах эти идеи вдохновляли тех, кто стремился к практическому пе­реустройству социального и политического порядка. Самый яркий пример давала Франция. В 1789 г. началась Великая французская революция, в 1792 г. была свергнута монархия и провозглашена республика. Следующий год ознаменовался казнью короля и якобинским террором. За революцией после­довали восхождение к власти Наполеона, провозглашение им­перии, военные походы и завоевания, перекроившие карту Ев­ропы.

Великая французская революция вызвала острейшие споры своих противников и сторонников. Совершавшаяся на глазах современников история приводила к результатам, которые не укладывались в рациональную схему. Упорядоченная картина мира мыслителей XVIII в. была перевернута социальными потря­сениями. Теории о скором наступлении царства разума, свободы и счастья перестали казаться правдоподобными. Осмысление опыта революции привело к пересмотру взглядов на общество как механическую сумму индивидов, способность разума к со­знательному преобразованию мира, прогресс.

В этих условиях в Европе на рубеже XVIII—XIX вв. форми­руется идейно-художественное движение, впоследствии полу­чившее название романтизма. Романтизм в литературе был представлен такими писателями, как И.-В. Гете, И.-Ф. Шиллер, Э.-Т.-А. Гофман в Германии; В. Гюго, П. Мериме во Франции; П.-Б. Шелли, Д.-Г. Байрон, В. Скотт в Британии; В. А. Жуковс­кий, А. С. Пушкин в России. Художники Э. Делакруа, Т. Жерико, У. Тернер, философы И.-Г. Фихте, Г.-В. Гегель, А. Шопенга­уэр также отдавали дань этому течению. Романтизм во многом повлиял на направления и школы в искусстве и литературе, со­действовал изменениям в науках, общественной мысли и фило­софии первой трети XIX в.

Свое выражение романтизм нашел и в историческом знании. В это время история постепенно оформилась как самостоятель­ная дисциплина. И если в XVIII в. авторами исторических сочи­нений были по большей части философы, антиквары-коллекци­онеры, публицисты и литераторы, то уже в первой половине XIX в. изучение прошлого стало приобретать характер специ­ализированной профессиональной деятельности. Широкую из­вестность в Европе и мире получили труды таких историков, как О. Тьерри, Ф. Гизо, Ж. Мишле, А. Токвиль, Л. Ранке, Б.-Г. Нибур, Т.-Б. Маколей, Т. Карлейль, Н. М. Карамзин.

Авторы-романтики нередко противопоставляли свои взгляды теориям просветителей. Но романтизм во многом опирался на интеллектуальное наследие Просвещения. Деятели обоих направ­лений высоко оценивали способности человека, обращались в поисках ответов к природному началу. В различной степени и просветители, и романтики придерживались концепций посте­пенного движения и изменения человеческих обществ. При мно­гих точках соприкосновения между просветительскими и роман­тическими взглядами существовали глубокие расхождения.

Первыми критиками жестких философских построений с романтических и консервативных позиций были представители позднего Просвещения. Способность этого течения к пересмот­ру своих идей продлила ему жизнь, так что в общественной мысли и в науках XIX в. влияние Просвещения было достаточно сильным. В историческом знании оно сказывалось на облике раннепрофессиональной истории, с ее требованиями научной точности исследования.

Идеи романтизма были выражены по-разному в различных странах. Раннее романтическое движение формировалось в по­следней трети XVIII в., в связи с общественной реакцией на ре­волюцию во Франции. В первой трети XIX в. эстетические, философские установки романтизма распространились повсе­местно. В 1830-е гг. в общественной мысли началась критика романтических воззрений. Но утверждение реалистических прин­ципов художественного творчества и распространение позити­вистских идей в историческом знании не привели к полному отказу от них. Во второй половине XIX в. в культуре Запада ин­терес к романтизму возродился.

Несмотря на неоднородность взглядов романтиков, можно выделить ряд общих принципов, присущих этому идейному те­чению. Романтизм заново «открыл» природу — не рациональ­ную механистическую природу Бэкона и Ньютона, подчиняв­шуюся познаваемым законам, а всемогущую творящую силу, которая лежала в основе всего сущего. Природа сама устанавли­вала правила, не подчиняясь разуму человека. Рассуждениям ро­мантиков о величественной и дикой природе, наполненной внут­ренней гармонией, свободой и борьбой, соответствовали их представления о человеке — противостоящем миру индивиде с сильными и высокими чувствами, страстями, со способностью к интуитивному пониманию, вдохновению и творчеству.

Ключевым для романтиков был принцип исто­ризма. Просветителями этот принцип воплощался в идее раз­вития: все в природе и человеческом обществе подчинялось не подвластному воле людей поступательному движению. В сочине­ниях романтиков смысловые акценты были расставлены по-ино­му: движение истории понималось как органический процесс. У всех явлений появилось дополнительное — историческое — из­мерение: их следовало рассматривать в становлении, развитии, расцвете и упадке. История обозначала изменение, из которого проистекало разнообразие. Все явления прошлого виделись авто­рам-романтикам как неповторимые, уникальные. Каждое из них интерпретировалось внутри того времени, ценностей, представле­ний, культуры, к которым принадлежало. Так, в исторических со­чинениях романтизма складывалось ощущение дистанции между настоящим и прошлым. Такой взгляд подразумевал, что все без исключения эпохи, как необходимые стадии роста человеческого сообщества, были по-своему значимы. В рассуждениях просвети­телей европейское средневековье получило устойчивую негатив-ную оценку как время варварства, суеверий и невежества. В от­личие от них, романтики культивировали интерес к средним ве­кам, нередко идеализируя и поэтизируя этот период истории.

Народы, государства и культуры, согласно концепциям ро­мантиков, развивались естественным образом. Под влиянием ро­мантических философских построений распространенной стала мысль о том, что основу всемирной истории составляет движе­ние некоего духа, последовательно раскрывавшего себя в исто­рии народов (для Гегеля это была идея, для Шеллинга — мировой дух, для Фихте -- эго-принцип как выражение Божественного проведения). Романтики полагали, что философы-рационалисты Просвещения обращали недостаточно внимания на духовное ос­нование действительности, пытаясь искусственно привнести в нее механический научный порядок.

Если просветители искали в прошлом общие и универсаль­ные законы, то романтики сосредоточили внимание на уникаль­ном и самобытном в национальной истории. Эти особенности связывались с чертами присущего каждой нации народного ду­ха, в соответствии с которым происходило развитие националь­ного государства.

Романтизм совпадал по времени с подъемом национальных движений в европейских странах, с завершением оформления на­циональных государств. Европа как совокупность национальных государств в первой трети XIX в. еще не сложилась. Вплоть до 1870-х гг. шли трудные процессы объединения итальянских го­сударств, германских земель. Не случайно для мыслителей того времени были актуальными такие понятия, как нация, националь­ное государство, патриотизм. В их трудах национальная идентич­ность воплощалась прежде всего в особенностях жизни народа той или иной страны, внутреннем единстве языка и культуры. Истори­ки ставили перед собой задачу изучения проявлений духа народа. В первой половине XIX в. общественный интерес к истории был чрезвычайно высок. В 1823 г. французский историк Огюстен Тьерри утверждал, что именно история - наложит свой отпе­чаток на XIX в. и даст ему имя, как философия дала свое имя ве­ку восемнадцатому. Увлечение данной областью знания выража­лось в разнообразных формах: труды известных историков читались, обсуждались в прессе и выдерживали несколько пере­изданий. Распространенной практикой стало чтение открытых лекций. В Европе и Америке создавались исторические общест­ва, музеи, специализированные журналы. В ряде стран начали печатать многотомные собрания источников по национальной истории (некоторые из этих серий выходят и в наши дни, насчи­тывая сотни томов). Так, с 1826 г. стали издаваться «Памятники истории Германии»; с 1835 г. — «Неизданные документы по ис­тории Франции»; в Италии с 1836 г. печатались «Памятники оте­чественной истории»; в США в 1832—1861 гг. было опубликова­но 38 томов «Государственных документов Америки». Эта вто­рая волна публикаций источников, в продолжение деятельности эрудитов предшествующих веков, отвечала на запросы времени, отмеченного широким интересом к национальному прошлому.

Особой притягательностью обладали сюжеты, связанные с изучением народного творчества. Считалось, что дух народа, присущий ему неповторимый гений наиболее ярко проявлялись в языке, фольклоре, преданиях, обычаях. Исследователи-романтики обращали внимание на историчность самого языка, этимо­логию понятий, на проблему происхождения языков. Ответы на эти вопросы давало изучение источников. Романтики собирали и публиковали тексты народных песен, легенд, обрядов, т. е. ис­точники, считавшиеся прежде не важными, не заслуживающи­ми внимания «серьезных» историков. Эта деятельность заложила основы будущих культурно-антропологических исследований.

В первой трети XIX в. история продолжала тесно сосущест­вовать с литературой, хотя постепенно выделялась в самостоя­тельную профессиональную дисциплину. Был создан новый ли­тературный жанр — исторический роман, который получил огромную популярность среди образованной публики. Ему отда­вали дань такие писатели, как В. Скотт, В. Гюго, О. де Бальзак, А. С. Пушкин, Дж. Ф. Купер. Исторический роман оказал боль­шое влияние не только на художественную прозу и поэзию, но и на способы написания национальных историй.

Характерным примером являются романы шотландского пи­сателя ВАЛЬТЕРА СКОТТА (1771—1832), вдохновившие не одно по­коление историков на создание трудов. В произведениях Скотта («Айвенго», «Роб Рой», «Пуритане», «Квентин Дорвард» и др.), как правило, сюжет разворачивался на фоне событий шотланд­ской, английской или европейской истории средневековья и но­вого времени. Вымышленные герои действовали рядом с извест­ными деятелями прошлого, и литературный сюжет соединялся с элементами исторической реконструкции. Отдавая дань написа­нию национальных историй, Скотт нередко выстраивал роман вокруг борьбы народов — шотландцев, англосаксов — за неза­висимость.

Писатель был активным членом Шотландского историческо­го общества, его сочинения основывались на тщательном изуче­нии разнообразных свидетельств. Помимо романов, Скотту при­надлежат исторические труды «История Шотландии» и «Жизнь Наполеона Бонапарта».

В романах Вальтера Скотта прослеживается стремление вос­создавать яркие и точные в деталях картины минувших эпох. При этом прошлое изображалось как славное, героическое время рыцарей и разбойников, подвигов, благородства, коварства, тайн. Шотландский писатель был одним из тех популярных авторов, благодаря которым в культуре сложился образ романтического средневековья. В первой трети XIX в. сосуществовали разные стилевые нормы исторического письма как совокупности при­емов, и направление, представленное Вальтером Скоттом, рас­сматривалось как разновидность исторического повествования.

Сочинения эпохи романтизма апеллировали не только к уме­нию читателя здраво рассуждать и следить за аргументацией, но и к его воображению, способности сопереживать истори­ческим персонажам. Историков-романтиков интересовали раз­личия между эпохами, уникальное и преходящее. Но при этом расстояние между современностью и отдаленным прошлым сокращалось за счет художественного воссоздания колорита прошедших веков. В тексте приводились красочные детальные картины повседневности того или иного времени, подробные описания духовного склада, чувств и мыслей действующих лиц. Читатель мог «увидеть» героев и героинь повествования вблизи. Именно за такую историю ратовал немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте: эта история не излагает факты в хронологиче­ском порядке, а чудесным образом переносит современников в гущу исторического прошлого.

Историческое письмо стало для романтиков способом выра­жения драмы жизни во всей ее полноте. В сочинении англий­ского историка ТОМАСА КАРЛЕЙЛЯ (1795—1881) «Французская революция» (1838) недавнее прошлое французов интерпретирова­лось как грандиозный человеческий спектакль. Героями Карлей-ля были народ и выдающиеся личности того времени. Характер­ные черты повествования — сопереживание страданиям народа, возмущение жестокостью дореволюционных порядков, восхи­щение патриотизмом и духовным подъемом французов, осужде­ние революционного фанатизма, гнев по поводу казней и терро­ра, детально разработанные исторические портреты, описание надежд, страхов того времени — создавали возвышенный образ ужасного и величественного события.

Историки и писатели романтизма уделяли большое внимание индивидуальности, внутреннему миру человека, жизненному опыту автора сочинений. Они обращались к индивидуальному сознанию, в котором можно было увидеть отражение природ­ных сил и проявление Божественного в мире. В историческом повествовании на первый план нередко выходили герои и герои­ни со своими чувствами и страстями. Они воплощали роман­тический тип гения, великого творца, чьи помыслы и дела на­кладывают отпечаток на его эпоху. С этих позиций Карлейлем была написана книга «Герои, почитание героев и героическое в исто­рии» (1844), в которой развита идея о том, что именно выдаю­щиеся личности и создают историю.

Романтической историографии было свойственно особое от­ношение к источнику. Сохранившемуся свидетельству следовало вернуть жизнь, чтобы читатели могли во всей полноте прочувст­вовать минувшие события. Публикаторы стремились к тому, что­бы читатель «услышал» голоса героев прошлого. Примером тако­го издания может служить издание Карлейлем в 1845 г. писем и речей деятеля Английской революции Оливера Кромвеля.

В романтической историографии, в отличие от рациональной историографии Просвещения, важная роль отводилась таким формам познания, как вчувствование и сопереживание, т. е. ин­туитивное понимание людей прошлого благодаря общности че­ловеческого рода, чувствительности к сходству и различиям между временами. Поэзия и религия рассматривались как не менее значимые пути познания, чем философия и науки. Ис­ториками-романтиками была создана система образов, которые могли быть, по их мнению, непосредственно восприняты «глаза­ми души». Такой путь мог вести к неточностям в их трудах, од­нако картины прошлого были яркими и захватывающими, даже если это достигалось исключительно благодаря силе воображе­ния историка.

 

Направления романтической историографии

В историографии романтизма существовали разные течения. Идейные расхождения были в большой степени связаны с идеологическими предпочтениями авторов. В первой половине XIX в. общественное значение истории посте­пенно возрастало. Предполагалось, что она могла помочь отыскать ответы на вопросы о путях преобразования социального и поли­тического устройства в государствах. От историков ожидали и со­чинений, доказывающих необходимость перемен, и трудов, ори­ентированных на преемственность с прошлым.

В первые десятилетия XIX в. достаточно сильным влиянием в обществе обладали сторонники консервативных позиций. Это направление мысли восходило к трудам авторов конца XVIII в., крайне негативно оценивавших Французскую революцию.

В Англии предвестником консервативных романтиче­ских идей был публицист и политический деятель ЭДМУНД БЁРК (1729—1797). Его сочинение «Размышления о революции во Франции» (1790) многократно переиздавалось в Европе.

В книге Бёрка ставились важные для его современников во­просы. В чем заключались причины бедствий, порожденных Французской революцией? Почему дело, задуманное ради обще­го блага, привело к свержению монархии, казням, еще большей нищете и страданиям народа? По мысли автора, порочной была сама идея революционных преобразований. Любое государство с его правовым, социальным порядком должно было развиваться естественным образом, наследуя «мудрости предков» и посте­пенно вырабатывая лучшие формы управления. За этим рассуж­дением стояла идея органической природы общества, представ­ление о народе, государстве как индивидах, проходящих стадии становления и взросления для того, чтобы обрести свободу и гармонию.

По мнению Бёрка, к кризису привели идеи Просвещения. Ме­ханистический взгляд на общество, утверждение безграничных возможностей рационального переустройства мира — эти теории «века разума» трактовались им как трагически-ошибочные.

Во Франции на рубеже XVIII-XIX вв. были опублико­ваны труды Ж. де Местра, Л. Бональда, Ф. Р. Шатобриана. В них консервативный романтический взгляд на революцию обосновы­вался религиозным, провиденциальным видением истории. Со­гласно взглядам графа ЖОЗЕФА ДЕ МЕСТРА (1753-1821), лучшим государственным порядком была монархия, подчинявшаяся церк­ви, римскому папе. Власть и порядок в государстве поддержива­лись не рукотворной конституцией, а народным духом, устоями, нравами и обычаями, господствовавшими над людьми. В сочине­нии де Местра «Соображения о Франции» (1796) обосновывалась мысль о том, что революция была результатом общей греховнос­ти народа, карой Провидения за гордыню. Писатель-романтик, публицист ФРАНСУА РЕНЕ ДЕ ШАТОБРИАН (1768-1848) в трактате «Гений христианства» (1802) писал, что человечество знало только одно революционное событие, изменившее судьбу людей, — пришествие Христа. Прочие попытки преобразовать мир были вызваны человеческим стремлением повелевать силами, которые скрыты от него и подвластны только Провидению. Автор, исполь­зуя приемы романтического письма, пытался воссоздать колорит средневековья, когда, по его мнению, христианство вдохновляло искусства, облагораживало нравы.

Таким образом, общественный идеал консервативных роман­тиков лежал в прошлом. Современникам следовало отказаться от соблазнительных идей о насильственных переменах, граждан­ских свободах и правах, и обратить взгляды на «время рыцарей и святых», эпоху общественной гармонии, чистоты веры.

В Германии, где были сформулированы ранние теории романтизма, консервативные романтические идеи в историогра­фии были представлены наиболее полно. В первую очередь это относилось к Пруссии и северогерманским государствам. Противо­поставляя себя современной буржуазной культуре, немецкие ро­мантики обращались к средневековому прошлому как к ушедше­му миру чувств, мистики. В своих работах они отстаивали мысль о том, что для достижения гармонии в обществе требуется под­держивать формы патриархальных отношений, которые сохранялись со средневековья, культивировать традиции, пытаться по­знать дух народа как мистическую, изначальную сущность.

Романтическое письмо нашло выражение в трудах истори­ческой школы права — исследованиях ФРИДРИХА КАРЛА ФОН САВИНЬИ (1779—1861) и КАРЛА ФРИДРИХА ЭЙХГОРНА (1781 — 1854). В их работах выдвинут тезис о длительном естественном развитии законов, их соответствии национальной культуре и ду­ху народа. В своем сочинении «О призвании нашего времени к за­конодательству и науке о праве» (1814) Савиньи полемизировал с теми, кто полагал, что право в любой стране являлось продук­том сознательной работы разума. Право, по мнению историка, следовало бы рассматривать как порождение национального ге­ния, наряду с языком, традициями. Поэтому невозможно произ­вольно конструировать новые правовые установления. Реформы и революции понимались как противоречащие природе. Помимо этих идей, исследователи школы права сосредоточили внимание на доскональном изучении исторических источников, рассмат­риваемых как ценные свидетельства, в которых зафиксированы следы традиции.

Романтическое направление в историографии было пред­ставлено и в трудах сторонников либеральных преобразований общества. Во Франции в 20-х гг. XIX в. (после поражения Наполеона и реставрации монархии Бурбонов в 1815 г.) об­острилась общественно-политическая борьба, которая в 1830 г. привела к установлению буржуазной Июльской монархии, за­тем к революции и образованию республики 1848—1851 гг., и впоследствии — к установлению новой монархии. В этих усло­виях сложилась либеральная историческая школа, свя­занная с деятельностью О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьера. В работах этих исследователей, уделявших большое внимание политической истории средневековья и нового времени, соеди­нились плодотворные идеи просветителей и романтиков. Из на­следия Просвещения представителями либеральной историогра­фии были восприняты критика дворянской аристократической системы управления, утверждений о возможности рационально­го познания и прогрессивном движении человеческих обществ. Эти взгляды были дополнены рассуждениями о новых принци­пах демократии — свободе слова, совести, печати, участии наро­да в управлении через систему выборов. Вслед за романтиками историки-либералы писали об органическом развитии общества, о героическом духе личности, ее свободе, достигнутой вместе со свободой нации. Во имя прогресса допускались не только ре­формы, но и революционные действия, хотя самыми позитивны­ми считались умеренные преобразования. Представители либе­рального романтического направления историографии живо интересовались средневековьем; однако они трактовали это время как эпоху зарождения наций, третьего СОСЛОВИЯ, в остальном не слишком идеализируя ее.

В центре их исследований была, говоря словами ОГЮСТЕНА ТЬЕРРИ (1795—1856), «история граждан, история подданных, ис­тория народа». Французские историки, как правило, не были склонны наделять понятие народного духа мистическими черта­ми. Народы трактовались как своеобразные индивиды, С их осо­бой культурой и духовным складом. Часто под народом пони­малось третье сословие — буржуа и люди незнатного происхож­дения. Такая трактовка имела особый политический смысл. В своих сочинениях «История завоевания Англии норманнами» (1825) и «Письма об истории Франции» (1827) Тьерри, говоря об истории современных наций, акцентировал внимание на моменте завоеваний в английском и французском прошлом. По мнению автора, со времен германского завоевания Галлии во Франции существовали две нации — господ-германцев и подданных-франков. Подобные рассуждения восходили к спорам германи­стов и романистов XVIII в. А. де Буленвильо и Ж.-Б. Дюбо, по историк делал из этого собственный вывод. Эти нации (враж­дебные «расы») вели борьбу за сохранение власти или за свобо­ду. Французская революция XVIII в. и потрясения XIX в. были, по мнению Тьерри, выражением этой борьбы, которая завер­шится торжеством третьего сословия. Эта теория в известной степени предвосхищала идею непримиримой борьбы классов, сформулированную позднее в XIX в. Сама идея борьбы как принципа, заложенного в основании западного мира, романтиче­ская. В работах ФРАНСУА ГИЗО (1787—1874). «Опыты по истории Франции» (1823), «История цивилизации в Европе» (1828) тоже про­водилась мысль о том, что в результате германского завоевания французская история представляла собой постоянную битву по­бежденных с победителями. Но ее главной составляющей, по мнению Гизо, было противоречие между социальными группа­ми, «борьба между сословиями».

В 30—40-х гг. XIX в. во французской историографии стало заметным демократическое романтическое течение. Историк ЖЮЛЬ МИШЛЕ (1798—1874) в своих произведениях «История Франции» (в 17 томах, 1833—1867), «Истории Французской револю­ции» (в 7 томах, 1847—1857) сделал главным героем простой на­род. Движимый «могучим инстинктом», народ воплощал лучшие качества нации. Мишле стремился описать историю революции «снизу», путем сопереживания и вчувствования в коллективные ожидания, страхи и надежды людей. Мишле первым среди исто­риков Французской революции обратился к работе с архивными документами.

В сочинениях французских историков ставилась задача ре­конструкции неповторимого колорита прошлого. На смену ан­тичной риторике просветителей пришло детальное описание, историческое повествование, нередко облеченное в художест­венную форму. Сочинение Мишле, посвященное революции, по стилю напоминало эпическую поэму. В трудах французских историков-романтиков обозначилась такая черта, как соедине­ние тщательной работы с источниками и установки на науч­ность и яркую художественность 'текста. Происходило сближе­ние принципов эрудитского знания, литературной политической истории и идеи научности, важное для ранней профессиональ­ной историографии.

ВРос с и и романтическая историография была представ­лена трудами НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА КАРАМЗИНА (1766—1826), историка и писателя, автора двенадцатитомной «Истории государ­ства Российского» (1816—1829). Он впервые сделал российскую историю достоянием широкого читателя. Сочинение было напи­сано прекрасным литературным слогом и задумывалось как «за­нимательное чтение». В основе труда лежала концепция, кото­рая доказывала преимущества абсолютной монархии, гаранти­ровавшей государству процветание и национальное могущество. При этом Россия и Запад не противопоставлялись друг другу. В соответствии с романтическими идеями, автор полагал, что раз­личные народы были частями единой исторической картины, где каждый воплощал определенный этап становления человечества.

В 30—40-е гр-. XIX в. российские историки так или иначе бы­ли вовлечены в идеологические споры; им приходилось отвечать на вопросы о путях развития России, ее отношениях с государ­ствами Европы. Актуальность этой проблемы была усилена госу­дарственной идеологией официальной народности, в частности тезисом о коренном различии исторических путей России и стран Запада. Попытку обоснования идеи особого пути Рос­сийского государства предпринял историк и публицист МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ ПОГОДИН (1800—1875). В лекциях, прочитанных в 1832 г. в Московском университете, он ссылался на Тьерри и Гизо, которые обосновывали необходимость социально-поли­тической борьбы во Франции германским завоеванием. По мыс­ли Погодина, историю Российского государства отличало то, что она началась не с завоевания, а с мирного призвания правите­лей-варягов. Оно открыло дорогу «единению царя с народом», патриархальным гармоничным отношениям между помещиками и крестьянами.

Близких воззрений придерживались историки, литераторы, философы, относившие себя к славянофилам, — А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, П. В. Киреевский, К. С. Аксаков, И. С. Аксаков. Отвечая на вопросы о место России в исто­рическом пространстве славянофилы развивали идеи самобыт­ности РОССИИ, пагубности примера Европы для «русского духа», русской общины как носителя высшего начала, которому пред­стоит, по словам К. С. Аксакова, только преуспевать, очищаться и возвышаться. Сторонники этого течения стремились изучать быт, характер народа, его нравы и обычаи.

Противоположные взгляды отстаивали западники-либералы — литераторы и публицисты Н. В. Станкевич, И. С. Тургенев, А. И. Герцен, историки Т. П. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, Б. II. Чичерин. Но мысли западников, для преодоления вековой отсталости России необхо­димо обратиться к западным образцам государственного управ­ления, устройства социальной и экономической жизни. Профес­сор Московского университета ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ГРАНОВ­СКИЙ (1813—1855), сочетая романтические и просветительские идеи, в своих публичных лекциях по средневековой европей­ской истории акцентировал внимание на общих человеческих ценностях, на всеобщей истории. Вслед за немецкими филосо­фами-романтиками он полагал, что смысл человеческой истории заключался «в развитии духа рода человеческого». Российскому государству, по мнению историка, предстояло движение к боль­шему либерализму, в соответствии с логикой развития европей­ских стран.

Постепенно пути истории и литературы расходились. Труд историка, как и труд литератора, становился профессиональ­ным. Потребность в большей точности исследования источников вызвала к жизни направление в историографии, связанное с разработкой историко-критического метода. Это направление, в первую очередь было связано с именем ЛЕОПОЛЬДА ФОН РАНКЕ (1795—1886), профессора Берлинского университета, ав­тора более шестидесяти произведений по истории стран Среди­земноморья, Пруссии, Франции, Англии, истории папства, между­народных отношений. Ранке принадлежит тезис, часто цитируе­мый в XIX—XX вв., о том, что историк должен писать историю так, как это происходило на самом деле. Это высказывание подра­зумевало максимальную аккуратность и тщательность в работе с документами прошлого, предпочтение точности абстрактным теориям просветителей и художественным образам романтиков.

Труды Ранке соотносятся с произведениями романтической историографии. Принципы точности, исторической правды име­ют в них этический и эстетический смысл. Ранке считал, что весь ход истории определялся Божественным провидением, и каждая деталь прошлого носила отблеск Божественного за­мысла, была неповторима. Ценность соответствия исторической реконструкции тому, «как это происходило на самом деле», за­ключалась в стремлении воссоздать эти уникальные воплощения Божественной идеи.

Историку, согласно Ранке, надлежало работать с источника­ми и фактами. Критерием отбора свидетельств для немецкого автора было их значение для последующего развития событий. В своих трудах он исследовал в первую очередь международные отношения и политическую историю стран, используя, по его мнению, более достоверные, официальные источники. Установ­ка на объективность исследования предполагала, что основное внимание следовало уделить эмпирическим изысканиям. Сам Ранке ввел в Берлинском университете новую форму работы со студентами — семинар, где критически анализировались источники по средневековой истории Германии. Школа Ранке оказала огромное влияние на историческое знание XIX и XX вв. В понимании его последователей история была познаваема. Про­шлое уже состоялось, и ого следовало воссоздать единственно истинным способом - опираясь на установленные процедуры научного познания. Таким образом, истории придавался статус научного знания.

Методика критики исторических источников детально разра­ботана исследователем античности БАРТОЛЬДОМ ГЕОРГОМ НИБУ-РОМ (1776—1831). Согласно ему, историк должен был установить подлинность текста, последовательно ответить на вопросы о его происхождении, о влиянии на содержание документа представ­лений эпохи, сравнить все известные свидетельства для опреде­ления подлинных очертаний события и для критической оценки достоверности источника.

Интерпретация исторического процесса в философских системах первой половины XIX в.

В интеллектуальной культуре XIX в. был сформу­лирован ряд новых философских и научных тео­рий, претендовавших на целостное объяснение миропорядка, природы общества, исторического процесса. Большое влияние приобрели философско-исторические системы Г.-В.-Ф. Гегеля, А. Шопенгауэра, К. Маркса, критические идеи Ф. Ницше; кон­цепции основоположников социологии О. Конта, Д. Милля; естельное линейное движение, направленное к высшей цели — единению человечества с Богом. История подчинялась объектив­но существующим законам и проходила определенные стадии, в соответствии с уровнем развития человеческого и Божествен­ного самосознания. Движение истории зависело не только от материальных причин — природных, политических, экономи­ческих, — но было обусловлено развитием идей. Внутренней движущей силой, основным принципом любого развития Гегель считал диалектику. Диалектические противоречия существова­ли, согласно Гегелю, прежде всего в сфере сознания, в области идей, культурных и нравственных ценностей.

Критики философско-исторической системы Гоголя указыва­ли на то, что в ней существовала всеобщая предопределенность, которая ограничивала индивидуальные возможности человека и не принимала во внимание элементы иррациональности, слу­чайности. Другие обращали внимание на то, что в гегелевской системе все существующее в мире трактовалось как необходи­мое; таким образом, и справедливость, и зло получали одинако­вое оправдание.

Мистические христианские идеи философа не находили еди­нодушной поддержки у исследователей в областях естественных и точных наук — сфере, во многом диктовавшей интеллектуаль­ные правила в Европе второй половины XIX в.

Теория Гегеля интерпретировалась по-разному. Немецкий философ КАРЛ МАРКС (1818—1883), основоположник крупной философско-исторической системы, во многом отталкивался от рассуждений Гегеля. Теория Маркса приобрела большое об­щественное влияние в XIX в. На протяжении всего XX в. к ней возвращались историки, философы, ученые, общественные дея­тели. Несмотря на связь положений концепции Маркса с геге­левской системой, в ней давалось иное истолкование историче­ского процесса. Основной тезис Гегеля был «перевернут». Для ответа на вопрос, что определяло всеобщий порядок вещей в ми­ре, Маркс обращался в первую очередь не к сфере духа, но к области материальной жизни, отношениям производства и собственности. Теорию Маркса принято характеризовать, в противоположность идеалистической системе Гегеля, как ма­териалистическую.

К началу 50-х гг. XIX в. в европейской культуре сложился новый интеллектуальный климат. К этому времени в государст­вах Европы завершился период буржуазных революций и в об­щих чертах оформился парламептско-конституционный строй. Середина и вторая половина XIX в. проходили под знаком стре­мительного роста городов, промышленного производства, изме­нений в сфере технологий, повседневной культуре. Эти процессы вызвали к жизни ряд сложных социальных проблем, которые активно обсуждались в обществе.

С 1840-х гг. в пауках развивается новое направление — позитивизм. В целом общий дух времени отмечен возрождением просветительского оптимизма и верой в общественный про­гресс. В историческом знании утверждался примат научных ме­тодов познания, среди которых большим авторитетом пользова­лись методы естественных наук. Среди исследователей истори­ческого процесса культивировался интерес к естественным законам, которым подчинялись природа и человек (как биологи­ческое и социальное существо). Основное внимание направля­лось па изучение не индивидуального, но всеобщего, постоянно действующего. Предметом исследования становилась история без имен людей и даже без имен пародов.

В одной из ранних работ — «Критике гегелевской философии права» (1844) — Маркс подверг критике основные положения теории Гегеля. По мысли автора, общественные институты, по­литические процессы, юридические нормы не могли быть объяс­нены развитием духа. Все они представляли собой следствие ма­териальных условий жизни людей того или иного времени. В своих сочинениях Маркс последовательно развивал эту идею. Изучение материальных условий труда показывало, что различ­ным эпохам соответствовал разный уровень развития техники, производства, т. е. производительных сил. В процессе производ­ства, согласно взглядам Маркса, люди вступают в отношения, не зависящие от их воли. Эти отношения собственности и влас­ти, складывающиеся вокруг производства, — производственные отношения — образуют экономическую структуру общества и определяют сознание людей.

Таким образом, в противоположность Гегелю, Маркс пола­гал, что именно общественное бытие создавало те или иные формы сознания. Над экономическим базисом надстраивались политические, юридические, идеологические структуры. Способ производства, по Марксу, изменяясь во времени, вызывал пере­мены в сфере идей. Воззрения, которые доминировали в ка­кую-либо эпоху, были идеями господствующего класса.

Для Маркса главным предметом исторического изучения бы­ло общество — его устройство, отношения, существовавшие между социальными группами, классами в разные эпохи. Стрем­ление философа выявить типологию обществ, понять законы, которые управляли его жизнью, роднило эти исследования с разработками естественных и точных наук.

По мысли Маркса, в свое время именно труд отделил челове­ка от животного. На определенном этапе труд стал принудитель­ным, и процесс производства оказался связан с такими понятиями, как частная собственность и отчуждение. Все прошедшие эпохи, согласно Марксу, характеризовались присущими им со­циальными противоречиями. Государство и общество исками воссоздавали отношения несвободы. Знаменитый тезис Маркса гласил: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Однако жизнь невозможно было изменить одними лишь требо­ваниями справедливости. Следовало упразднить частную собст­венность революционным путем. Так, философская теория, в со­ответствии с рассуждениями Маркса, должна была иметь пря­мые практические выходы. В этой связи Марксом и его сподвижником ФРИДРИХОМ ЭНГЕЛЬСОМ (1820—1895) был разра­ботан текст «Манифеста Коммунистической партии» (1848).

Согласно концепции Маркса и Энгельса, в основе историче­ского процесса заложена идея линейного движения, постоянно­го развития, которое происходило независимо от воли людей. Это видение было близко христианскому представлению об ис­тории (хотя философы противопоставляли свои ВЗГЛЯДЫ рели­гиозной картине мира). История человечества устремлялась из прошлого в будущее, от рабства к освобождению, справедли­вому бесклассовому обществу. Процессом развития управляли объективные законы. Все в мире, в соответствии с идеей Гегеля, подчинялось универсальному принципу диалектики, благодаря которому можно было постигать внутренние механизмы истори­ческого процесса и общественного устройства. История общест­ва трактовалась Марксом с точки зрения истории классов и борьбы между ними.

В трудах Маркса и Энгельса формулировался следующий за­кон: в любом обществе производственные отношения должны соответствовать уровню развития производительных сил. Когда это соответствие нарушалось, в общество наступал конфликт, завершавшийся революцией и переходом к более высокому уровню и производительных сил, и отношений производства. По мере совершенствования орудий труда, техники изменялись социально-экономические отношения, которые, в свою очередь, трансформировали идеологию и общественные институты. Каж­дая стадия этого процесса была ознаменована сменой общест­венно-экономической формации. История, таким образом, рас­сматривалась как процесс смены социально-экономических формаций. Всего в прошлом, настоящем и будущем, согласно Марксу и Энгельсу, можно было выделить пять формаций: пер­вобытно-общинную, рабовладельческую, феодальную, капита­листическую, коммунистическую.

Л Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. M. 1955. Т. 3. С. 1.

 

В системе Маркса и Энгельса был предложен взгляд на мир и историю через призму экономических отношений. Теория оказала огромное влияние на интеллектуальную культуру Запада и России. К концу XIX в. многие историографические течения так или иначе соотносили себя с марксизмом — отрицая либо принимая эту историческую концепцию, иногда адаптируя ее отдельные элементы. В национальных исторических школах ряд исследовательной - П. Лафарг во Франции, А, Лабриола в Ита­лии, Г. В. Плеханов в России — стремились разработать пробле­матику, связанную с историей конкретных стран и периодов, в соответствии с теорией К. Маркса.

 

Интерпретация исторического процесса в философских системах второй половины XIX в.

Известное высказывание Маркса и Энгельса — «мы знаем одну-единственную науку, науку ис­тории» - достаточно точно характеризует интеллектуальную культуру второй половины XIX в. Разделяемые в обществе пред­ставления о том, что история была способна дать объективное знание о прошлом, помочь разрешить острые социально-полити­ческие проблемы, подтверждали высокий статус исторического знания. Российский публицист и критик В. Г. Белинский назы­вал XIX в, веком по преимуществу историческим и подчеркивал, что вся деятельность вырастает из исторической почвы и на ис­торической почве.

В то же время в отдельных трудах высказывались идеи о не­обходимости переосмыслить господствующие представления об историческом процессе или переоценить само место истории в культуре. Такие сочинения вызывали, как правило, критику или неприятие современников.

В России в 1869 г. был опубликован философско-исторический труд НИКОЛАЯ ЯКОВЛЕВИЧА ДАНИЛЕВСКОГО (1822—1885) «Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому». Отзывы об этом про­изведении во второй половине XIX—XX в. были разнообраз­ными: его называли и курьезом, и глубоким исследованием, предвосхитившим концепции О. Шпенглера и А. Тойнби. О Да­нилевском говорили и как об идеологе русского самодержавия, панславизма, и как об опередившем своё время создателе цивилизационной теории.

 Ко времени публикации книги «Россия и Европа» в гумани­тарных, общественных науках возрос авторитет объективного знания, основанного на изучении фактов. Ученые, работавшие в пределах разных дисциплин, стали чаще обращаться к естест­веннонаучной аргументации, проводя параллели между закона­ми, действующими в природном мире и управляющими жизнью общества. Данилевский занимался серьезными исследованиями в области ботаники, зоологии, этнографии. Из этих областей знания он заимствовал подходы и понятия, которые применил для изучения истории цивилизаций.

I По мысли ученого, общечеловеческой цивилизации никогда не существовало. Поэтому некорректно было рассуждать об ис­тории как О едином процессе, охватывающем все народы, о все­общем прогрессе. Вместо этого следовало говорить о развитии отдельных культурно-исторических типов. Под ними понима­лись самостоятельные типы религиозного, социального, бытово­го, промышленного, политического, научного, художественного, исторического развития, носителями которых выступали естест­венно сложившиеся группы народов. Культурно-историческим типам, или цивилизациям, как и разным видам флоры или фауны, были присущи характерные черты, сформировавшиеся! под влиянием природных и исторических факторов. Далеко не все народы, согласно Данилевскому, сумели создать свой тип развития, оставшись на периферии других цивилизаций.

Исследователь выделял десять культурно-исторических ти­пов: египетский, китайский, ассирийско-вавилоно-финикийский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, но­восемитический (аравийский) и германо-романский (европей­ский). К ним автор добавлял мексиканский, или перуанский, которые погибли, не успев пройти полный цикл своего разви­тия. По мере того как каждый из них выполнял свою историче­скую миссию, на его место приходил следующий. По мысли Да­нилевского, европейский тип должен был в скором времени ус­тупить место новому — славянскому.

Культурно-исторический тип мог развиваться «уединенно» (как китайский и индийский) или «преемственно», оставляя ре­зультаты своей деятельности следующей цивилизации. Именно по этому пути двигался западный мир, воспользовавшийся насле­дием предшествовавших культур, и это обстоятельство позволя­ло, по мнению философа, объяснить быстрый прогресс Запада.

Описывая культурно-исторические типы, Данилевский обра­щался к терминологии и правилам естественных наук. В сочине­нии утверждалось, что существуют некоторые общие закономерности, Пети подчинена жизнь цивилизаций как исторических организмов. В книги было названо пять законов исторического развития. В соответствии с ними, культурно-исторический тип составлял народ или семейство народов, характеризуемые от­дельным языком или группой близких языков. Для развития ци­вилизации было необходимо, чтобы парод обладал политической независимостью. Цивилизация достигала вершины развития в 'том случае, если составлявшие данный тип пароды — «этногра­фические элементы» — были разнородны и образовывали не од­но, а несколько государств. Период существования цивилизации каждого типа был сравнительно короток. Сами начала цивилиза­ций не передавались народам другого культурно-исторического типа.

Таким образом, все цивилизации мыслились как изолирован­ные, не способные к взаимному влиянию. Культурные ценности не могли передаваться от одной группы народов к другой.

Из этих рассуждений вытекало несколько следствий. Так, со­гласно Данилевскому, подразделение мировой истории на древ­ность, средневековье и новое время было условностью. Каждая цивилизация проходила периоды юности, расцвета и упадка. Ис­тория не знала такого события, которое значило бы одно и то же для всего человечества. Китаю или Индии, по словам иссле­дователя, не было дела до падения Римской империи.

Невозможно было назвать более или менее высокоразвитые культуры или найти для всех общий критерий прогресса. Дани­левский все же формулировал цель, к которой стремилась исто­рия: это всестороннее изучение исторической деятельности че­ловечества во всех направлениях. Идеал общечеловеческой ци­вилизации, по мысли ученого, может быть достигнут либо последовательным, либо совместным развитием всех культур­но-исторических типов.

Сочинение Данилевского имело сильный идеологический подтекст. Тезис об отсутствии единого цивилизационного «стан­дарта» вел автора к критике европоцентризма. Романо-германскому миру не следовало придавать статус образца для всех на­родов и, прежде всего, для России. По мнению ученого, между Россией и Западом извечно существовали взаимное непонима­ние и неприязнь. Их можно было объяснить тем, что народы Ев­ропы и России относились к разным культурно-историческим типам, один из которых уже сходил со всемирной сцены, а дру­гому только предстояло появиться на свет. Ошибочным, соглас­но автору, было стремление российских государственных деяте­лей и интеллектуалов перенять европейские культурные нормы и ценности. Такое заимствование было в принципе невозмож­ным: у России был свой путь и собственные культурные ориентиры. Концепция была выстроена так, чтобы обосновать законо­мерность возвышения славянского культурно-исторического ти­па, указать на его уникальность, на то особое место, которое он должен был занять среди народов.

Данилевский писал, что перед Россией стояла задача объеди­нения славянских народов, которые должны образовать само­бытную цивилизацию. Он считал славянство культурно-истори­ческим типом, явлением одного порядка с эллинизмом, латинст­вом, европеизмом. Для достижения этой цели следовало создать Всеславянский союз или Славянскую конфедерацию во главе с Россией и со столицей в Царьграде (Константинополе).

В сочинении «Россия и Европа» получали обоснование внешне­политические великодержавные устремления Российской импе­рии на Балканах и Черном море. Новое понимание историческо­го процесса увязывалось автором с идеями панславизма и кри­тическим взглядом на культуру Европы. В среде либерально настроенных интеллектуалов книга Данилевского получила кри­тическую оценку, в первую очередь за свою идеологию. Боль­шой интерес у следующих поколений читателей этого сочине­ния вызвали теория культурно-исторических типов и попытка автора привнести законы и правила естественных наук в исто­рическое знание.

Труды немецкого философа ФРИДРИХА НИЦШЕ (1844—1900) при жизни автора вызвали реакцию отторжения у читателей и критиков. Сам Ницше называл себя борцом со своим временем. Произведения философа были посвящены систематическому разбору и опровержению оснований западной культуры. К ним относились и позитивизм с верой в факт, и убежденность в про­грессивном развитии («прогресс — всего лишь новомодная идея, к тому же ложная»), и моральные ценности, построенные на христианской религии (согласно философу, на «морали ра­бов»). Одно из главных заблуждений современного мира, по мнению автора, заключалось в отказе людей от «жизни», от са­мих себя в пользу вымышленных абсолютных истин, болезнен­ной слабости и неспособности к творчеству. Известное выска­зывание Ницше о «смерти Бога», его «убийстве» западной циви­лизацией должно было возвестить о скором наступлении новой эпохи сверхчеловека. Новый человек, оставшись один, после ги­бели Бога должен был создать новый земной смысл жизни, сбросив оковы традиций, предрассудков, долга, покорности пе­ред государством, иллюзий потустороннего мира.

Среди наиболее важных произведений Ницше — «Веселая наука» (1882), «Так говорил Заратустра» (1883—1885). В середине 1870-х гг. философ планировал создать цикл сочинений под об­щим названием «Несвоевременные размышления». Из двадцати работ, которые должны были войти в этот цикл, Ницше написал всего четыре. В их числе — трактат «О пользе и вреде истории для жизни» (1874).

В трактате критиковались общественные представления о на­значении истории и черты исторического сознания конца XIX в. Современную ситуацию философ описывал как «чрезмерность истории». Эта характеристика становится понятной, если принять во внимание тот факт, что историческая наука трактовалась как «наставница жизни», духовная основа европейской культуры.

Согласно Ницше, следовало задуматься над тем, какую поль­зу современному человеку может принести знание о прошлом. Эта полезность и должна была определять статус исторической дисциплины. Жизни, по мнению философа, надлежало быть на­ставницей истории.

В соответствии с рассуждениями Ницше, существовало три вида истории — монументальная, антикварная и критическая. Монументальная история искала в прошлом примеры выдающихся поступков и вдохновляла деятельных людей, тех, кто нуждался в образцах, учителях, утешителях и не мог найти таковых среди своих современников. Монументальная история была способна научить пониманию великого и побудить человека к совершению поступков. Но, как утверждал Ницше, она же мог­ла принести немало бед людям, соблазняя их кажущейся легко­стью подвигов, подталкивая к войнам, революциям, убийствам. Эта история заставляла пренебрежительно относиться к целым эпохам.

Антикварная история принадлежала, по словам Ниц­ше, тому, кто охраняет и почитает прошлое. Это история тради­ции, привязывающая человека и народ к их родине, обычаям, но отвергающая нововведения. Для антикварной истории «все мелкое, ограниченное, подгнившее и устарелое приобретает свою особую, независимую ценность и право на неприкосновен­ность вследствие того, что консервативная и благочестивая душа антикварного человека как бы переселяется в эти вещи и устра­ивается в них, как в уютном гнезде». По мнению Ницше, такая история постепенно вырождалась, теряя связь с жизнью и пре­вращаясь в накопление разрозненных бесполезных фактов.

В этой связи человеку был необходим новый способ изуче­ния прошлого, который дал бы ему силы «разбивать и разру­шать прошлое, чтобы иметь возможность жить дальше». Кри­тическая история позволяла настоящему судить прошлое. Философ утверждал, что приговор современников, как правило, несправедлив, поскольку его диктовало не объективное надлич-

 Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 174.

 

ностное знание, а стремление переоценить и преодолеть тради­цию. Такой суд над прошлыми поколениями, согласно Ницше, опасен. Он влияет на ныне живущих людей, так как они являют­ся продуктами заблуждений, страстей, ошибок и даже преступ­лений своих предшественников. Связь поколений неустранима, и желание создать себе новое прошлое заставляло человека му­чительно бороться со своей природой. Кроме того, критическая оценка прошлого разрушала спасительные иллюзии, с утратой которых человеческая жизнь теряла смысл.

По мнению автора, господствовавшее в обществе понимание истории приносило больше вреда, чем пользы. Человеку предла­галось жить с постоянной оглядкой на прошлое. «Насыщение историей» рождало ощущение собственной ничтожности, ста­рости, неспособности к творчеству. Тот, кто верил в историю, лишался веры в самого себя. Как писал философ, историю могут вынести только сильные личности, слабых же она совершенно подавляет.

Критика исторического знания в XIX в. была дополнена важ­ным рассуждением о проблеме объективности исторического по­знания. Ницше стремился показать несостоятельность веры в мо­гущество фактов, иллюзорность «объективной истории». Факты, по мысли философа, сами по себе глупы; им придает смысл ис­торик, их интерпретирующий. Требовать от него бесстрастной объективности, по мнению Ницше, не более чем «неудачная ми­фология». Пишущий историк был подобен художнику, активно создающему произведение искусства. Поэтому результатом исто­рического исследования могло быть только художественно прав­дивое, а не исторически верное изображение. Объективно мыс­лить историю, как утверждал Ницше, — значит проделывать со­средоточенную работу драматурга, а именно разрозненное сплетать в целое, исходя из предположения, что в вещи необхо­димо вложить некое единство плана, если даже его раньше в них не было.

Идеи немецкого философа приобрели особую актуальность для исторического знания второй половины XX в., когда иссле­дователи попытались переосмыслить основные принципы, на ко­торых с XIX в. основывалась историческая дисциплина.