М. ГОДЕЛЬЕ

ВООБРАЖАЕМОЕ, СИМВОЛИЧЕСКОЕ И РЕАЛЬНОЕ

Беседа с Морисом Годелье «Sciences humaines». Беседу вел Жан-Франсуа Дортье (Sciences humaines. Hors serie. N35. Dec. 2001 /Janv.—Fev. 2002. P. 20-22).

 

Во Франции после публикации четырех томов труда Клода Леви- Стросса «Мифологичные», посвященного мифам индейцев Америки, было опубликовано большое число часто очень интересных трудов под общим определением «символическая антропология».

На деле это определение обрекает на путаницу, так как различе­ние «воображаемых» (imaginaires) представлений и «символов» (кото­рые переполняют мышление, например ритуальные рисунки на теле, и т. п.) никогда не было сделано Леви-Строссом и теми, кто последовал за ним.

В действительности воображаемые представления неотделимы oi символических практик, которые выводят их на сцену, т.е. заставляюn их существовать как видимые реальности, попадающие в чувственно! восприятие — зрением, осязанием, обонянием, слухом, —и превраща ют «умственные» («intelligibles») реальности, существующие лишь и мышлении, в реальности общественные, имеющие содержание матери альное (то, что появляется и попадает в систему чувств) и содержание социальное (то, что осуществляет связь, то, что устанавливает свя и. между собой индивидов и групп, принадлежащих к одному и тому же обществу, представления которого они разделяют).

На примере египетского фараона или баруйа Новой Гвинеи можно понять, какие связи существуют между воображаемым, символизмом и реальными практиками организации власти или отношений родства в обществе.

 

«Sciences humaines»: Вы изучали формы власти и отношения родства в некотором числе не-западных обществ, в частности в Оке­ании и других местах, часто — в племенных обществах. По-Вашему, эти формы и эти отношения имеют различные измерения: вообра­жаемое, символическое и материальное. Как представляете Вы себе отношения между этими сферами?

Годелье: Начнем, если Вы согласны, с конкретного примера. Вот, Древний Египет, возможно, первое общество с государственной си­стемой, появившееся в истории и управлявшееся «богом», живущим среди людей, — фараоном. Кто — фараон? Мифические рассказы гово­рят нам, что он родился от союза двух божеств — Исиды и Осириса — брата и сестры. Таким образом, он сын божественного инцеста. Этот рассказ отсылает к полностью воображаемой ситуации. Но само пред­ставление о божественном происхождении воплотилось в формах и в многочисленных символических сказаниях. На картушах огромных памятников фараон представлен человеком огромного роста, и персо­нажи, которые окружают его, с трудом доходят до высоты его колен. Это —люди, египтяне или их враги, находящиеся перед ликом бога. Точно так же и тиара, состоящая из двух частей, которую он носит на голове, символизирует две столицы Верхнего Нила и Нижнего Нила. Эта дуальность показывает, что фараон воплощает отныне единство страны, ранее разделенной на два королевства.

Фараон представляет также и Нил, который сам по себе является священной рекой. Каждый год, когда воды реки находятся на убыли, фараон поднимался вверх по Нилу на своей королевской ладье до той точки, за которой движение вперед уже не было возможно. Там он совершал обряд и кидал в воду реки кусок папируса, на котором была начертана магическая формула, должная вернуть воды реки. Неко­торое время спустя, действительно, в Ниле отмечался подъем воды. И вместе с водой прибывал ил, который позволял возродиться расти­тельности и произрастать культурным растениям Все происходило, как если бы фараон своим обрядом доставил воду, жизнь, богатство в королевство

Такой пример помогает нам понять отношения между вообража­емым, символическими практиками и их отношения с реальной властью, осуществляемой над обществом и внутри его Воображаемым здесь выступают верования, разделяемые фараоном и его подданными (божественная природа фараона, его рождение в результате инцеста и т п ) Это воображаемое воплощается через символические действия обряды, сказания, символические предметы, храмы, дворцы, украше­ния и политико-религиозные институты, касты жрецов и правителей Предметы, институты (institutions), символические действия приводят воображаемое к нашим чувствам И они вписывают в камне, в телах, в календаре силу фараона

«Sciences humaines»: Символическое, в данном случае обряд, выступает, таким образом, кодированием воображаемого^? Приданием ему формы V

Приданием ему формы и его сценографией Представления вообра­жаемого являются «идеальностями», т е ментальными реальностями Символы, сказания, символические действия составляют их сценографию Переведенные в ритуал, они пропитывают тело, структурируют пространство и время, выстраивают обязательное поведение Без вы­хода на это воображаемое обряды и символические действия не имеют смысла Это подобно написанным в книге математическим символам для не-математика Поскольку для того, кто не является математиком и кто не может, видя их, проделать в своей голове соответствующие операции, выраженные математическими символами, таковые не име­ют смысла Это пустые символы, лишенные содержания Точно так же, когда сегодня мы видим статуи греческих богов, мы можем находить их красивыми, но они потеряли часть своей силы, потому что вообра­жаемое, мир мифов и обрядов, политические и социальные амбиции, связываемые с ними, ускользнули в ходе истории Ими восхищают­ся, но, в действительности, — без понимания их смысла Без культа Артемиды, без Элевзинских мистерий греческие статуи являют собой прекрасные формы, но практически пустые В науках о человеке и об обществе важно разводить наслоения этих аспектов в производстве форм общественной жизни воображаемое, символическое и то, что в реальном несводимо ни к одному, ни к другому

«Sciences humaines»: Каковы социальные последствия этиз символических действий^?

Годелье: Социальные результаты символических действий могут быть огромны Вернемся к примеру фараона Он воспринимался бо­гом, чье дыхание — ка — давало жизнь всем живым тварям, как лю­дям, так и животным Таким образом, все живые существа были обя­заны ему своей жизнью Тысячи крестьян (феллахов), которые воз­делывали землю, были обязаны ему водой, плодородием обрабатыва­емых ими земель, его защитой от врагов и в конечном счете самой жизнью Как могли они возвратить подобный долг⁷ Работая на фа­раона, подчиняясь барщине, выплачивая ему оброк, отдавая ему свои жизни и жизни своих детей

На этом примере видно, каковы воображаемые и символические размеры социального отношения господства, читай — эксплуатации В то же время можно увидеть, что эти отношения неравенства приобре тали сходство с какой-то формой обмена Бог дал вам жизнь, вы ему должны вашу Но это долговое отношение является неравным Боги дают столько, что люди никогда не смогут покрыть этот долг ответны­ми дарами И таким образом, можно заметить, что не все воображаемо в отношениях господства и не все — символично, и все, что за рамками воображаемого и символичного, является так же реальным, как и они Таким образом, надо быть осторожным, чтобы не противопоставлять реальное воображаемому, и сводить воображаемое и символическое к иллюзорным реальностям, к иллюзии реальности Ибо в этом —так много измерений реальных социальных отношений как между инди­видами, так и меж группами

Я не думаю, что здесь можно наблюдать отношения господства между кланами, кастами, классами или полами без того, чтобы это не было представлено в отношениях воображаемых компонент, кото­рые порождают символические формы и действия Таков, к примеру, случай значения спермы и гомосексуальных действий, которые высту­пают ядром инициаций мальчиков у баруйа Новой Гвинеи

«Sciences humaines»: Как, по-Вашему, согласуется символиче­ское и отношения реальной власти, к примеру, у баруйа, которых Вы изучали в Новой Гвинее^?

Годелье: В действительности я провел много лет у баруйа Папуа- Новой Гвинеи Я смог наблюдать у них обряды, через которые они по свящают мальчиков в тайны происхождения космоса и человечества В течение более десяти лет мальчики будут жить в мужском мире и бу­дут готовиться к осуществлению господства мужчин над женщинами, а также представлять и защищать их общество В девять лет мальчик должен покинуть свою мать и поселиться в доме мужчин — после того, как ему проткнули нос Затем, в секрете от мужского дома, молодые люди в возрасте 15-20 лет, еще не женатые, будут регулярно давать пить свою семенную жидкость мальчикам, которых только что рез­ко отделили от женского мира Эта практика означает, что мужчины стараются как бы «заново породить» мальчиков, но на этот раз без по­средства женского тела. Их как бы «сверх-маскулинизируют», давая им в качестве пищи мужскую субстанцию, девственную по отношению к любому женскому загрязнению.

Вы понимаете, что все эти действия являются одновременно и вооб­ражаемыми и символическими, но что цель этих действий не является ни воображаемой, ни исключительно символической. Она взращивае] мужчин, она делает из них высшие по отношению к женщинам суще­ства, которые единственно и будут иметь право представлять общество целиком и управлять им. Видно, что эти действия в основе своей — политические. И последствия таких действий не являются нереаль­ными.

Именно по причине своей нечистоты, связываемой с их телом, с менструальной кровью, истекающей из него, женщины реально и прак­тически оттеснены от участия во власти. Они не имеют права носить оружие, а следовательно, осуществлять вооруженное насилие, кото­рое выступает атрибутом власти. Они не обладают собственностью на земли своих предков, которые будут переданы потомкам только от их братьев. Они не имеют права производить соль, служащую мо­нетой меж племенами. Наконец, они занимают младшее место в об­рядах, при помощи которых баруйа просят силу, жизнь и защиту у солнца и луны, божеств их пантеона. Не все, таким образом, во­ображаемо и символично в реальном мире отношений мужчины — женщины.

«Sciences humaines»: Вы скажете, что воображаемое и сим­воличное находятся в истоке власти или же они довольствуются тем, что легитимируют власть?

Годелье: Ни то, ни другое. Я не думаю, как это предполагал пер­вичный марксизм, что представления, идеи, ценности выступают про­стой легитимацией предшествующих общественных отношений. Отно­шений, которые могли бы родиться, как если бы эти идейные реалии не существовали. Это не имеет смысла. Новые общественные отно­шения исторически проявляют себя со всеми своими измерениями и символами. Таковые не появляются после свершившегося. Чтобы по­нять это, надо ближе коснуться отношений между идейным (ideel) и материальным в отношениях людей между собой и с окружающей их природой. Я попытался сделать это в книге. Надо исходить из четы­рех функций, которые выполняет мышление во всех обществах и во все эпохи. Имеются два сорта данных, которые мышление «представляет» сознанию индивидов: одни извлекаются из их отношений с другими и с природой, вторые —из внутренней жизни индивидов. Хотя всякое «представление» выступает одновременно и интерпретацией того, что «представлено». Таким образом, представление и интерпретация, не смешиваясь, всегда связаны друг с другом. Но мышление делает сверх того. Оно позволяет, как это уже было видно в случае с фараоном, организовывать реальные общественные отношения, которые вводят воображаемые и символические компоненты власти в чувственный и материальный мир. И не только власть над людьми, но также и дея­тельность людей по отношению к природе, окружающей их Орудие, к примеру, не является только материальной реальностью. Оно бес­смысленно, если не известно, для чего оно может служить и как им пользоваться. Оно существует как используемое орудие лишь в свя­зи с идейными (ideels) (идеальные (?). — Пер ) элементами, которые введены в общественные отношения. Таким образом, в ядре того, что Маркс называл «базисом» («infrastructure»), присутствуют идейные (ideels) (идеальные (?). — Пер.) элементы. Но возьмем другой пример: можно жениться, не имея представления о том, что такое брак, и не зная, с кем легитимно брак может быть заключен. Эти представле­ния, таким образом, не являются отражением действия общественных отношений, установившихся еще без этих представлений.

И напротив, я не думаю, что символические действия выступают основанием для общественной реальности, как об этом писал Клод Леви-Стросс во «Введении к творчеству Мосса» (1950), где он утвер­ждал примат символического над воображаемым и реальным. Мы видели это: символическое — ничто без воображаемого, дающего ему смысл; и если надо утверждать примат, то лучше воображаемого — над символическим, мышления — над речью. Но в то же время некое воображаемое и символы, которые не имеют общественного действия, в действительности остаются иллюзорными реальностями, иллюзиями реальности.

Но здесь мы вступаем в другие дебаты. Символы, представления, идейные [идеальные] нормы, которые моделируют общественное пове­дение индивидов и групп, составляют то, что называется культурным миром (univers culturel) общества. Можно ли смешивать «культуру» и «общество»? Различения, которые были сделаны нами ранее, возмож­но, окажут нам содействие. Возьмем пример обществ Новой Гвинеи, где до прихода европейцев не существовало классов, каст и в еще боль­шей степени — государства. Какую разницу можно установить между «культурой» и «обществом», если помнить, что большинство этих об­ществ выступает локальными группами, имеющими племенную форму и структуру? Вернемся к примеру баруйа, они разделяют со своими соседями вантекиа, усарумпиа и другими ту же культуру, тот же язык, те же институты, включая те же посвятительные обряды. Под «куль­турой баруйа» я понимаю совокупность представлений и принципов, которые осознанно организуют различные области их общественной жизни, так же как и — с окружающей их природой. Видно, что куль­тура является областью, восходящей прежде всего к идейному (иде­альном), и что конкретная культура, в данном случае баруйа, есть комбинация идейных (идеальных) элементов, связанных материаль­ными и общественными действиями, которые ими воплощаются.

Но в чем баруйа, разделяющие культуру со своими соседями, со­ставляют отличное от них общество? Мне кажется, что баруйа обра­зуют общество, когда они требуют для себя территорию, на которой они воспроизводятся, и это предполагает исключение соседних групп, что не исключает альянсы и обмены с ними, но исключает присвое­ние ^'appropriation). Это — то отношение к требуемой территории всех баруйа и разделенное ими, которое прибавляется к их культуре и к их общему языку и создает общность, отдельное общество. Это обще­ство существует как целостность, которая должна воспроизводиться как таковая и быть представлена как таковая. Мне кажется, что у баруйа сцена, на которой общество должно быть представлено как це­лостность, — это сцена мужских и женских инициаций. Именно там ба­руйа предстают для самих себя и для других как отдельная от других группа, которая проявляет свою идентичность через символические действия, направленные на себя самое, и которые тем не менее такие же, как и применяемые соседями. Все похожи, но различны. И отличие входит меж ними порцией природы, которая их различает, т. е. мате­риальными реалиями, которые прежде требуют для себя. И здесь — разница между общиной и обществом, если вернуться к классическим понятиям социологии и антропологии. Чтобы дать полностью отлич­ный пример, — еврейские общины, живущие в странах Европы, начи­ная с диаспоры, не создавали обществ, живя частями обществ. Но эти же самые общины, заново собравшись на земле Израиля, сегодня пре­вратились в общество, которое настаивает на своей идентичности как таковое.