Империя и Множество. Диалог о новом порядке глобализации

(фрагменты беседы Тони Негри и Данило Дзоло)

 

В этом диалоге Тони Негри касается некоторых принципиальных вопросов, которым посвящена его книга, написанная совместно с Михаэлем Хартом "Империя". По признанию авторов эта книга должна была стать новым революционным пособием для современной эпохи, которая характерна, прежде всего, образованием новой над государственной структуры "Империи" и все возрастающим движением сопротивления снизу, которое авторы называют "движением множеств". "Наш проект переосмысляет возможности глобальной демократической политики, в терминах революционной субъективности множеств. Большинство самых разных теорий, описывающих процессы глобализации, сходятся на том, что мы страдаем от дефицита демократии перед лицом власти глобального капитала. Основной курс действий, предлагаемых левыми сегодня заключается в реформах институций на локальном, национальном и транс-национальном уровне, с целью проникнуть во власть и сделать эти институции проводниками демократических реформ. На наш взгляд стратегия институциональных реформ, хотя и может достигать определённых благ, в целом, неспособна обеспечить победу в будущем глобального демократического сообщества. Единственно разумные и рациональные демократические стратегии должны быть более радикальны и базироваться на полном переосмыслении современной политической теории" (из тезисов доклада Тони Негри и Михаэля Харда на конференции в рамках первой платформы Документы 11, "Нереализованная Демократия")

 

Работая над "Империей", мы с Майклом Хартом никоим образом не стремились к окончательным выводам: конституирующий Империю процесс во многом еще не завершен. Нам хотелось подчеркнуть необходимость сменить регистр: политическая философия современности (и, очевидно, институции, с которыми она взаимодействовала) исчерпала себя. Империя - это новый теоретический вызов.

Я хочу возродить марксизм, каковой является для меня синонимом современного материализма, выражением критического направления, которое пронизывает современность и против которого всегда боролись: путь, ведущий от Макиавелли к Спинозе и Марксу. Для меня возрождение марксизма и его обновление имеет огромное значение, такое же, как апологеты патристики - в первые века истории христианства: это "возвращение к принципам", в том смысле, какой этому диспозитиву придавал Макиавелли. Чтобы продвинуться в этом направлении необходимо развить некоторые важнейшие моменты марксистской теории: разработать, в противовес диалектике истории, нетелеологическую теорию классовой борьбы; помимо теории стоимости рабочей силы, проанализировать процесс государственного установления цен в период (полного) реального поглощения общества капиталом; что касается теории государства, следует выявить в критике суверенитета (как точки совпадения экономики и политики) центральный момент проявления эксплуатации, равно как и мистификации и нарушения прав субъекта. Предлагая осуществить это, Маркс так и не оставил нам книги о классовой борьбе, ни, тем более, книги о государстве. На самом деле, книга о Государстве, которой недосчитывается "Капитал", могла бы быть написана лишь тогда, когда пространство суверенитета распространится на весь мир, а следовательно, лишь тогда, когда станет возможным столкнуться лицом к лицу с множеством и империей. Единственное национальное государство, о котором мог говорить Маркс, являло собой такую смесь средних веков и современности, которую даже капиталистическое развитие разрушало с трудом. Только интернациональный и интернационалистский пролетариат мог поставить проблему Государства. Многие препятствия и проволочки в марксистской теории в большей степени обязаны границам капиталистического развития, чем самому Марксу: лишь сегодня, когда капитал продвигается и структурируется на глобальном рынке, революционная теория способна правильно рассмотреть проблему государства.

Как бы там ни было, я полагаю, что концепт множества, выдвинутый в "Империи", можно понимать по крайней мере в трех перспективах. Первая - это полемика в отношении двух определений, данных населению в рамках суверенного национального государства: "народ" и "массы". Мы считаем, что множество - это многообразие сингулярностей, которые никак не могут обрести представительного единства; народ, с другой стороны, это искусственное единство, в котором современное государство нуждается как в основе для фикции установления законности; в то время как массы - это понятие, принятое реалистической социологией в начале капиталистического способа производства (как в либеральных, так и в социалистических формах управления капиталом), в любом случае, это недифференцированное единство. С другой стороны, люди для нас - это сингулярности, множество сингулярностей. Второе значение множества происходит из нашего противопоставления этого концепта "классу". По сути дела, исходя из обновленной социологии труда, рабочий сегодня все больше и больше овладевает нематериальными способностями производства. Он пере-присваивает инструменты/ орудия труда. В нематериальном производящем труде таким инструментом является мозг (и в этом смысле гегелевская диалектика орудий приказала долго жить). Эта сингулярная способность к труду соединяет рабочих в множество, а не в класс. Следовательно, здесь мы находим третью основу определения, которая носит более политически окрашенный характер. Мы рассматриваем множество в качестве уникальной политической силы: новые политические категории надлежит определять, соотносясь с этой силой, то есть соотносясь с множеством сингулярностей. Мы полагаем, что эти новые политические категории следует устанавливать через анализ общего, а не гипостазируя единство.

У глобального движения множества (возникшего после Сиэтла) было, конечно, немало сомнений по поводу определения того, что именно подлежит критике и чему надо оказать сопротивление: это перекос в экономическом развитии, разрушение планеты и присвоение "общего", того, что принадлежит всему человечеству, между землей и небом. Парадокс настоящего момента (и его драматизм) состоит в том, что Империя сможет сформировать свои структуры лишь отвечая на борьбу множества: но все это, а 1а Макиавелли, является процессом столкновения сил. Мы находимся лишь в начале "тридцатилетней войны" - столько потребуется современному Государству, чтобы оформить свое рождение.

Итак, имеется множество, то есть многообразие сингулярностей, уже смешанных, способных к нематериальной и интеллектуальной работе, обладающих бесконечным потенциалом свободы. Это не диалектика, а социологический анализ, фактичный и точный, трансформации труда, его организации и политической субъективности, порождаемой ими. Я не верю, что вы предпочитаете архаичные традиции, традиции крестьян и ремесленников, воплощенные в потерявших свою действенность мифах, или нищету рабочего, привязанного к своим цепям, глобальной мобильности и временной гибкости жизни и работы. Расширение жизненных перспектив и обогащение моральной и интеллектуальной жизни рабочих представляется мне благом. Именно здесь империя выдвигает себя как благо само по себе. Но последнее слово в отношении блага принадлежит движениям (а не Духу). И здесь я бы добавил кое-что еще: движения, которые в Империи и ее становлении представляются антагонистичными, не выдвигают требований, сходных с требованиями имперской власти. Анализ движений показывает, что сегодня формированию имперской власти противостоит не дискурс "захвата власти", но дискурс "исхода". Негативная диалектика? Меня можно было бы в ней обвинить, однако я не могу назвать "негативной диалектикой" явление столь колоссального удаления от политической власти, заметного среди людей, особенно молодых людей, этих сегодняшних множеств. Это изменение даже глубже, чем то, которое мы упомянули, говоря о политических категориях при переходе от современности к пост-современности <...> Это продолжение (и в то же время преображение) иногда демократичных, иногда социалистических, но всегда повстанческих движений, пронизывавших современность.

Если глобальный терроризм в этой перспективе является частью "гражданской войны" внутри самой Империи, то движения сопротивления и исхода создают новую реальную угрозу этому новому глобальному капиталистическому порядку.

Дело в том, что где бы ни осуществлялась биовласть, то есть способность власти распространяться на все сферы жизни, она открывается микрофизическим силам сопротивления, и тогда уже разрастание конфликта зачастую не остановить. Если посмотреть на Империю снизу, мы увидим ее уязвимость. Ненадежность имперской структуры подтверждается также анализом ее генезиса: Империя является продуктом борьбы рабочих и антиколониальных освободительных движений, продуктом восстания против тоталитаризма сталинистского типа. Поэтому борьба изнутри и против Империи возможна.

Необходимо выступить против топологии сопротивления: субкоманданте Маркос с этой точки зрения важнее всей американской революции в военной сфере. Меня интересует ситуация Давид против Голиафа, каждого имперского Голиафа: военные назвали бы это "асимметричным сопротивлением". Отсюда и мощь глобальной системы сопротивления: ибо несмотря на неустанную операцию о- и заграждения, осуществляемую в свободных пространствах глобализации имперскими армиями, всегда отыщутся прорехи и складки, из которых можно оказать сопротивление или начать исход.

Помимо осмысления революции в категориях этики и политики, мы также мыслим ее с точки зрения глубочайшего антропологического сдвига: смешения и постоянной гибридизации населения, биополитического метаморфоза. Первая область борьбы, с этой точки зрения, это всеобщее универсальное право на передвижение, работу и учебу по всей поверхности земного шара. Революция, которую мы видим, происходит таким образом не только в империи, но и посредством империи. Она не есть нечто, что воюет с Зимним Дворцом (одни лишь анти-империалисты хотят разбомбить Белый Дом), она расширяется до борьбы против всех центральных и периферийных структур власти - с тем, чтобы их опустошить и извлечь из капитала его производительную способность.

Много внимания мы уделяем информационной революции. Это так потому, что мы остаемся марксистами и считаем, что если закон стоимости больше не работает в качестве меры капиталистического развития, труд тем не менее остается гордостью человека и сущностью его истории. Технологическая и информационная революция открывает новые пространства свободы. В настоящий момент она также обусловливает новые виды рабства. Однако пере-присвоение рабочими орудий труда, зависимость ценообразования от их сознательной кооперации, повышение роли знания и науки в производственном процессе, - все это создает новые материальные условия, которые следует рассматривать как положительные. Политическая организация должна отныне иметь дело с множеством, точно так же, как развитие профсоюзов и социалистической партии имели дело с различными, сменяющими друг друга формами пролетариата. Деполитизация мира, осуществленная власть имущими, может быть расценена не только как негативная операция, если она нацелена на избавление от или разоблачение старой власти и форм репрезентации, которые утратили какой бы то ни было реальный референт.

Я полагаю, что доктрина "правового государства" полностью устарела и необходимо задаться вопросом о сущности свободы в этой доктрине, если только мы не хотим закончить глубокомысленной болтовней на пустом месте. В отношении же того, что множество противопоставит империи, тут я целиком и полностью полагаюсь на инициативу активистов глобальных движений: они умнее и способнее чем мы в дни нашей молодости, можете мне в этом поверить.