3. Вендлер Причинные отношения*1

(Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 18. Логический анализ естественного языка. -М.: Прогресс. -1986. -392 с.)

I.

Много лет назад, когда я впервые обратился к проблеме причинных отношений, меня интересовало прежде всего языковое оформление отдельных причинных утверждений2. Упомянутая статья профессора Дэвидсона посвящена в первую очередь онтологическим предпосылкам таких утверждений. Поскольку, как мне представляется, два данных вопроса — это не что иное, как две стороны одной медали, то при обсуждении позиции Дэвидсона мне хотелось бы одновременно уточнить и собственную позицию. Дело в том, что точка зрения Дэвидсона, не совпадающая с моей, сформулирована достаточно четко, тогда как моя собственная нуждается в уточнении.

Я всецело присоединяюсь к предположению Дэвидсона, что события (events) следует относить к первичным элементам онтологии причинных отношений. В то же время мне бы хотелось сделать и следующий шаг в этих метафизических построениях, добавив к первичным элементам еще один, а именно факт (fact). Языковое выражение причинных отношений, подобно многим другим языковым сферам, заставляет предположить, что факты, наряду с объектами и событиями, также составляют первичную категорию нашей естественной онтологии. Многим из нас, привыкшим к строгим пустынным пейзажам, такое размножение первичных элементов покажется отталкивающим. К сожалению, джунгли есть джунгли, нравится нам это или нет.

Я согласен с Дэвидсоном в том, что именно события имеют причины. Однако при этом следует иметь в виду, что слово "событие" в данном случае следует трактовать как технический термин. Многое из того, что имеет причины, в повседневной речи опи-

_______________
* Zeno Vendler. Causal relations.—"The Journal of Philosophy", 1967, 21, p. 704—713.
' Данная статья, представленная на проводимый АРА симпозиум "Причинные отношения", содержит комментарии к статье Д. Дэвидсона (см. настоящий номер журнала, с. 691—703).
2 См. статью Z. Vendler. Effects, results and consequences.—In: "Analytical Philosophy" (by ed. R. J. Butler). New York: Barnes and Noble, 1962, p. 1— 15. Пересмотренный вариант этой статьи содержится в моей книге "Lingustics in Philosophy". Ithaca, N. Y.: Cornell, 1967, p. 147—171.

[264]

сывается с помощью других слов, таких, как процесс, действие, условие, ситуация, положение дел и т.п. Иметь причину могут не только события, например взрыв бомбы, по и такие вещи, как процесс инфляции, тяжелая ситуация во Вьетнаме, ухудшение жизненных условий в больших городах, — можно сказать, что все это обусловлено теми или иными причинами. С лингвистической точки зрения все слова такого рода попадают в класс "событий", то есть в класс существительных, которые могут замещаться или описываться полностью номинализованными группами (perfect nominals)3.

Мои расхождения с позицией Дэвидсона начинаются тогда, когда от того, что имеет причину, мы переходим к самой причине. Несмотря на доводы Дэвидсона, равно как и на высказанные ранее доводы профессора Шортера, я по-прежнему убежден, что причина — это не событие, а факт, причем факт, подобно событию, понимается здесь в расширенном техническом смысле, что будет пояснено ниже. Если использовать терминологию, которой пользуется Дэвидсон в заключительной части своей статьи, то моя точка зрения сводится к следующему: так называемые "объясняющие истории" (causal story) или объяснения причины" (causal explanation) являются типичными случаями причин, а то, что Милль называет "производящими причинами" (producing cause), то есть такие случаи, когда первое событие присоединяется ко второму в силу того, что оба события происходят в результате действия общего закона, к причинам не относятся; напротив, следует считать, что второе событие является следствием (effect) первого.

Последнее предложение может вызвать удивление у тех, кто еще не расстался с мыслью, что причина и следствие — это наименования двух членов одного и того же отношения, иначе говоря, что следствие есть следствие некоторой причины. Я считаю, что выражение „X есть причина Y-а" (X is the cause of Y) и выражение "Y есть следствие Х-a" (Y is the effect of X) не относятся к одному и тому же отношению4. Более того — и здесь нам надо вспомнить, что мы пробираемся сквозь джунгли, — выражение "Y есть результат Х-а" (Y is the result of X) задает еще одно, третье, отношение. Будем обозначать буквой е именные группы, задающие события (это полностью номинализованные группы), а буквой f — именные группы, задающие факты (как будет пока-

_______________
3 Более подробно об этом см. в моей книге ,,Linguistics in Philosophy", гл. 5.
4 Предложения типа The explosion caused the collapse of the house 'Взрыв вызвал разрушение дома', The explosion caused the house to collapse 'Дом разрушен из-за взрыва' и The explosion was the cause of the collapse of the house 'Взрыв явился причиной разрушения дома' являются всего лишь трансформационными вариантами, которые в этой статье я рассматривать не буду.

[265]

зано ниже, это не полностью номинализованные группы — imperfect nominals). Тогда, если мои рассуждения не содержат ошибки, упорядоченные пары, соответствующие трем названным отношениям, приобретут следующий вид5:

е1 есть следствие e2
f1 есть результат f2
f есть причина е.

Следовательно, соображения Дэвидсона независимо от того, в чем их суть, могут быть верными лишь для первого из этих отношений, но не для двух остальных. Я нисколько не возражаю против того, чтобы называть все три случая причинными отношениями. Однако тогда онтология причинных отношений не может быть выявлена с помощью рассмотрения лишь одного подкласса. Не говоря уже обо всем остальном, интересно понять, почему язык использует здесь три разных слова (причем, все эти слова весьма обычны и употребительны), а не одно или два.

Рассмотрение результатов не относится к теме наших размышлений. В моей упомянутой выше статье я показал, что результат — это факт, присоединенный к другому факту — тому, результатом которого первый факт является. Мне не приходилось слышать никаких серьезных возражений против такой точки зрения, поэтому я буду по-прежнему ее придерживаться. Что касается следствий, то здесь позиция Дэвидсона совпадает с моей: следствие — это событие, отнесенное к другому событию. Остается случай, самый естественный для причинных отношений, а именно: связь, соединяющая нечто, имеющее причину, с самой этой причиной. И именно в этом пункте концепция Дэвидсона вступает в противоречие с моей.

На первый взгляд моя позиция кажется весьма уязвимой. Предмет моего описания — это некий метафизический гибрид, mesalliance между полнокровным событием и худосочным фактом. Отношения "следование" и "результат" соединяют одноименные члены, событие и событие, факт и факт. Не так обстоит дело с причинами. Однако такого рода гибридные отношения ни в коей мере не являются необычными. Некоторые из подобных отношений приведены в следующей таблице, где наряду с уже упомянутыми используются два новых символа: о — объект и р — лицо.

  1. pRe: The criminal resisted the arrest.
  2. 'Преступник противился аресту.'

  3. eRo: The explosion demolished the house.
  4. 'Взрыв разрушил дом.'

    ___________________
    5 Отношением еХе обозначаются случаи типа: The fire triggered the explosion 'Огонь вызвал взрыв', A short circuit started the fire 'Короткое замыкание привело к пожару', The fire followed upon the heat wave 'Пожар возник из-за тепловой волны'.

    [266]

  5. pRf: John knows that the cat is on the mat.
  6. 'Джон знает, что кот на матрасе.'

  7. The accused stated that he never saw the victim.
  8. 'Обвиняемый утверждал, что он никогда не видел потерпевшего.'
  9. The judge rejected the motion.
    'Судья отклонил ходатайство.'
     
  10. fRp: John's death surprised me.
    'Смерть Джона меня удивила.'

  11. His proposal shocked the audience.
    'Его предложение возмутило присутствующих.'

  12. fRe: The idea that the earth is flat blocked the progress of geography.
    'Мнение, что Земля плоская, тормозило развитие географии.'

  13. The theory of evolution stimulated much research.
    'Теория эволюции стимулировала множество исследований.'

А теперь я добавлю такие случаи:

      10. fRe: The fact that oxygen was present caused the explosion.
  
           'Факт наличия кислорода вызвал взрыв.'

      11. ” : The presence of oxygen caused the explosion.
                   'Присутствие кислорода вызвало взрыв.'

        12. ” : The thought of failing his father caused Hamlet's agony.
                    'Мысль о гибели отца вызвала смертные муки, Гамлета.'

Обратим внимание на то, сколь многообразны сущности, подпадающие под категорию факта: идея, мнение, мысль, теория, предложение, ходатайство и т.д. Такая вариативность воплощений категории факта напоминает отмеченную выше вариативность воплощений категории события. Как я попытаюсь показать, сходны и мотивы отнесения сущностей к тому или иному классу, а именно: в класс фактов попадают существительные, которые могут замещаться или описываться не полностью номинализованными группами. Такая однотипность характерна и для базисного языкового поведения субстантивов, и потому философы вполне обоснованно применяют термин "объект" к горам и животным, тучам и радугам, электронам и континентам. Однако нельзя безоговорочно относить к классу объектов и людей. В примерах (3)—(7) один из членов отношения должен скорее замещаться названием лица, чем каким-либо другим объектом. Лицо — это весьма своеобразный подкласс объекта. Аналогично и факты, если говорить строго, должны быть отделены от многообразия "фактоподобных" сущностей, которые философы обычно называют пропозициями. Примеры (3)—(5) показывают, что отношения, вводящие пропозиции и иллокутивные акты, также характеризуются гибридно-

[267]

стью своих членов — в данном случае это лицо и факт или пропозиция. Упражняясь в придумывании терминологии, можно было бы назвать случай, до некоторой степени обратный рассматриваемому и проиллюстрированный примерами (6) и (7), "пассивизацией пропозиции". Так или иначе, но гибридные отношения вообще и гибридные отношения, одним из членов которых является факт, в частности — весьма обычное явление в мире метафизических джунглей. А потому не стоит недоверчиво относиться к моей теории только из-за этого.

II.

Однако вопрос о том, действительно ли моя теория верна, по-прежнему остается в силе. У меня нет возможности повторять здесь предпринятое в другом месте подробное лингвистическое обоснование того, что причины — это, скорее, не события, а факты. Основной аргумент состоит в следующем: слова cause 'причина' и fact 'факт' (а также result 'результат', reason 'обоснование, причина', idea 'мысль' и т.п.) могут быть описаны или замещены именными группами одного и того же типа и, следовательно, встречаться совместно с теми же глаголами и прилагательными, что и замещающие их именные группы. В то же время замещающие именные группы и набор совместимых прилагательных и глаголов для слова event 'событие' (а также process 'процесс', action 'действие' и т.п.) относятся к абсолютно несходному с ним типу и образуют собственную семью. Говоря более точно, именные группы, регулярно соотносимые с фактом, являются не полностью номинализованными, а группы, регулярно соотносимые с событием, — полностью номинализованы6.

Различие между двумя типами групп состоит в следующем. В не полностью номинализованных группах глагол сохраняет некоторые из своих глагольных признаков: он может управлять прямым дополнением, иметь временные показатели, соединяться с модальными глаголами и наречиями, конструкция в целом может подвергаться отрицанию полностью номинализованных группах глагол утрачивает все свои глагольные признаки и ведет себя как существительное: он может соединяться с относительными придаточными, прилагательными, артиклями и предлогами.

Имеются две основные поверхностные структуры, в которых

________________
6 Р.Б. Лиз весьма удачно назвал два рассматриваемых типа групп именами фактов и именами действий ("factive" nominal и "action" nominal); см. R.В. Lееs. The grammar of English nominalization.—Supplement to "International Journal of American Linguistics", XXVI, 1960, p. 59—69. [На самом деле не полностью но-минализованные группы можно назвать именными лишь метафорически. — Прим. перед.]

[268]

встречаются не полностью номинализованные группы. Первая — это известные придаточные с that, например:

that he sang the song 'то, что он пел песню'.

Пример второй структуры:

his having sung the song (букв.) 'спение им песни'.

Отметим, что глагол сохраняет показатели времени и управляет прямым дополнением. Очевидно, что в обоих случаях глагол может управлять наречием (например: beautifully 'прекрасно') или отрицаться. Полностью номинализованные группы имеют такой вид:

his singing of the song 'его пение песни'.

Форма singing здесь не может иметь показателей времени и сочетаться с наречием или отрицанием; именной характер этой формы подтверждает следующее преобразование:

the beautiful singing of the song we heard
'прекрасное исполнение песни, которое мы слышали'.

Назначение номинализации состоит в порождении именных групп, которые могут входить в состав новых предложений. При этом на выбор остальных слов этих предложений накладываются определенные ограничения. Эти ограничения связаны с только что приведенным противопоставлением не полностью/полностью номинализованных групп. Не полностью номинализованные группы могут выступать в роли дополнений при таких глаголах, как mention 'упоминать', deny 'отрицать', recall 'припоминать', forget 'забывать', и в роли подлежащих при глаголах типа surprise 'удивлять', shock 'возмущать', indicate 'указывать' и при присвязочных прилагательных типа probable 'вероятный', possible 'возможный' или unlikely 'маловероятный'. Представляется, что во всем этом семействе есть нечто пропозициональное. Набор слов, встречающихся совместно с полностью номинализованными группами, включает, с одной стороны, такие глаголы, как watch 'наблюдать', observe 'обозревать', listen to 'слушать', imitate 'изображать', а с другой стороны, такие, как occur 'происходить', take place 'иметь место', begin 'начинаться', last 'длиться', end 'заканчиваться'. Что же касается прилагательных, то здесь встречаются такие слова, как slow 'медленный', fast 'быстрый', sudden 'внезапный', gradual 'ступенчатый', prolonged 'длительный'. Черты пропозициональности уступили место перцептуальным и темпоральным признакам.

Теперь уже нетрудно заметить, что слово "fact" и сходные с ним подчиняются тем же ограничениям на сочетаемость, что и не полностью номинализованные группы, тогда как сочетаемостные ограничения слова "event" (и его семьи) совпадают с ограничениями, характерными для полностью номинализованных групп. Это неудивительно, поскольку соответствующие слова сами по себе тяготеют к тем же группам. Группа that he sang the song и

[269]

группа his having sung the song — это факты, а не события, тогда как группа his beautiful singing of the song — событие, но не факт.

В этом месте внимательный и критически настроенный читатель может возразить, что последний пример вполне можно отнести к фактам. Более того, продолжит он, многие члены набора предикатов, который соотнесен с не полностью номинализованными группами, могут сочетаться и с полностью номинализованными группами. Я вынужден согласиться с этими возражениями, однако они не затрагивают сути моих рассуждений. Нерегулярности поведения некоторых членов этого набора не сопровождаются симметричными нерегулярностями во втором. Хотя можно сказать: His singing of the song is unlikely 'Пение им песни маловероятно', однако нельзя сказать: His having sung the song is loud 'To, что он пел песню, является громким'. Уже этого различия достаточно для того, чтобы два исследуемых случая были разграничены. Сходным образом, тот, кто говорит: Joe's sudden death is a fact 'Внезапная смерть Джо — это факт', вряд ли сочтет допустимой перифразой этого предложения следующее: That Joe died suddenly is a fact 'To, что Джо умер внезапно — это факт'. В то же вре- ' мя, тот, кто говорит: I watched Joe's sudden death 'Я видел внезапную смерть Джо', не согласится с тем, что это то же самое, что сказать: I watched that Joe suddenly died 'Я видел, что Джо внезапно умер'. Поэтому моя уступка воображаемому оппоненту сводится только к признанию того, что словосочетания singing of the song или Joe's death могут быть неоднозначными, и на поверхностном уровне эта неоднозначность выявляется недостаточно четко. Однако исследование совместной встречаемости и перифраз позволяет решить эту проблему, и потому концептуальное противопоставление фактов и событий остается в силе. Смерть Джо может быть фактом, и смерть Джо может быть внезапной, однако из этого не следует, что существуют внезапные факты.

Собрав предварительный языковой материал, мы можем теперь вернуться к причинам. Из моих рассуждений следует, что причины — это факты, а не события тогда и только тогда, когда, во-первых, слово "cause" может описываться или замещаться не полностью номинализованными группами, во-вторых, сочетаемость этого слова совпадает с сочетаемостью слова "fact" (и слов его семьи) и, в-третьих, оно не сочетается с предикатами, которые встречаются вместе со словом "event" (и словами его семьи). Для иллюстрации первого условия я приведу без каких-либо дальнейших комментариев следующие примеры:

His having crossed the Rubicon caused the war.
'Переход им Рубикона вызвал войну.'
 
The fact that the insulation failed caused the fire.
'Тот факт, что изоляция была повреждена, вызвал пожар.'

[270]

His not being able to stop the cavalry caused the defeat.
'To, что он не сумел остановить кавалерию, вызвало поражение.'

Отметим, кстати, что для всех этих примеров попытка перифразировать предложение вида "X caused Y" с помощью предложения вида "Y is the effect of X" заканчивается неудачей. Уродливость предложения

The war was the effect of his having crossed the Rubicon.
'Война была следствием перехода им Рубикона.'

и двух остальных, переделанных по тому же способу, наглядно показывает, что причины и следствия не являются членами одного и того же отношения.

Второе условие может быть эксплицировано с помощью построения парадигмы случаев, которые встречаются вместе со словом "cause". Что может вызывать причины, что может из-за них происходить, каковы их типичные атрибуты? Ученые и авторы детективов могут выявлять или выводить (find, deduce), упоминать или устанавливать (mention, state) причины точно так же, как они могут выявлять или выводить, упоминать или устанавливать факты. Сами причины, подобно фактам, могут указывать на другие вещи, вести к ним или объяснять их (indicate, lead to, explain). Наконец, также аналогично фактам, причины могут быть скрытыми или явными (hidden, obvious), вероятными или маловероятными (probable, unlikely), правдоподобными или неправдоподобными (plausible, unbelievable). Легко заметить, что такую же дистрибуцию имеет и слово result 'результат'.

Наиболее убедительные подтверждения моей гипотезы вытекают из третьего условия. Я обращаюсь к Дэвидсону и Шортеру со следующим вопросом: если причины, подобно следствиям, являются событиями или слово cause хотя бы иногда обозначает событие, то тогда почему же нельзя и помыслить о том, чтобы причины происходили или имели место, о том, чтобы они в определенное время начались, сколько-то длились и внезапно закончились? Почему ни один мудрец не может наблюдать или выслушивать (watch, listen to) причины, ни один ученый не может смотреть на них в телескоп (observe them through a telescope) или регистрировать посредством сейсмографа (register with a seismograph) и никому не удавалось записать причины на магнитофон или заснять их на кинопленку (produce a tape recording or a moving picture of a cause)? Почему не бывает ни медленных, ни быстрых причин (slow, fast), почему они не могут быть внезапными, неистовыми или продолжительными (sudden, violent, prolonged)? На это можно возразить, что причину можно расположить (locate), что она может быть тайной или отдаленной (hidden, remote), a это указывает на то, что причины могут располагаться в про-

[271]

странстве. Однако подобное возражение некорректно, поскольку оно не учитывает метафоричности соответствующих выражений. Прятать причину на чердаке можно с таким же успехом, как находить факт под диваном. Метафоры подобные приведенным выше, помещают факты, причины и результаты в логическое, но не физическое пространство.

III.

Эдип знал, что он женат на Иокасте. Не знал же он того, что он женат на собственной матери. Все же на самом деле брак Эдипа с Иокастой равнозначен браку Эдипа с собственной матерью. Следовательно, если верно, что его трагедию вызвал брак с собственной матерью, то должно быть верным и то, что его трагедию вызвал брак с Иокастой (хотя первое из двух утверждений менее информативно). Поэтому я согласен с тем, как Дэвидсон трактует примеры с первым человеком на Луне и пожаром в самом старом доме на улице Вязов; действительно, контексты, вводящие причину, в отличие от контекстов, вводящих пропозицию, обладают референционной прозрачностью. Конечно, в типичном случае причины — это факты, а не просто пропозиции. В связи с этим встает очень сложный вопрос о том, в чем состоит различие между фактом и пропозицией. Как показывает пример с Эдипом, просто сказать, что факт — это истинная пропозиция, недостаточно. Суть различия глубже: факты референционно прозрачны, тогда как пропозиции, даже истинные, референционно непрозрачны.

Эта точка зрения связана еще с одной. Пропозиции принадлежат людям — тем, кто их продуцирует или принимает. Люди имеют мнения (have opinions), они могут поверить, сохранить веру или утратить ее (conceive, nurture, entertain, give up belief), они делают утверждения (make statements), дают описания (give descriptions) и выносят приговоры (issue verdicts). Так, мы говорим об утверждении свидетеля (the witness's statement), мнении судьи (judge's opinion) и приговоре присяжных (the jury's verdict). Факты судебного дела не принадлежат никому, они объективированы; их можно обнаружить и раскрывать, с ними можно столкнуться (the facts are to be found, discovered, arrived at). В общем виде пропозиции — это либо объекты вводящих их пропозициональных отношений, либо продукты иллокутивных актов. Так, судья может поверить показаниям свидетеля или согласиться с приговором присяжных. Факты же предшествуют всем подобным мнениям; то, во что мы верим, или то, что говорим, может соответствовать фактам, и в этом случае наша вера или наши слова истинны. Как мы знаем, далеко не всегда отношения, вводящие пропозиции и иллокутивные акты, уменьшают достоверность этих

[272]

пропозиций и иллокутивных актов. Желания и приказы не могут быть истинными или ложными. Я думаю, что и пропозиции per se ['сами по себе'] не могут быть ни истинными, ни ложными. Истинным или ложным может быть то, что мы полагаем (мнение, вера), высказываем — с большей или меньшей степенью ответственности "(сообщение, приговор) или думаем по определенному поводу.

Но тогда что же такое пропозиция? Это не просто предложение или предложение, использованное в том или ином случае. Если я знаю (или говорю), что Эдип женился на Иокасте, то предполагается, что я знаю и то, что Иокаста вышла замуж за Эдипа и что Эдип и Иокаста вступили в брак. Естественно, что эти варианты образуют перифрастический набор для одной и той же пропозиции. Говоря более точно, оказывается, что пропозиция — это результат абстрагирования от конкретных членов этого перифрастического набора. Как представляется, к нашему случаю может оказаться применимым средневековое понятие "полная абстракция"7. Пропозиция — это абстрактная сущность, подчиняющая все члены перифрастического набора для не полностью номинализованных групп. Подобно тому как пропозиция характеризуется интенсиональной эквивалентностью, факты характеризуются экстенсиональной Y эквивалентностью. При перифразах пропозиция сохраняется, сходным образом сохраняется и факт, описанный с помощью разных словесных выражений. Утверждение, что Эдип женился на Иокасте, не является перифразой утверждения, что Эдип женился на своей матери. Следовательно, они относятсяк разным пропозициям, хотя констатируют один и тот же факт. Конечно, утверждение в устах одного человека (даже в "продукционном" смысле) никогда не является в точности тем же самым, что это же утверждение в устах другого. То, что утверждается, может быть фактом но чье-либо утверждение не может быть фактом, а может только соответствовать факту. Отсюда следует, что факты индифферентны к вариативности референционно эквивалентных средств. Подобно тому как пропозиции являются результатом абстрагирования от разнообразия перифрастических форм, факты являются результатом дальнейшего абстрагирования — от разнообразия референционно эквивалентных выражений. Таким образом, факт — это абстрактная сущность, подчиняющая все референционно эквивалентные истинные пропозиции.

Люди, имеющие веру, делающие утверждения и т.п., как предполагается, должны знать свой язык. Таким образом, они не мо-

_________________
7 См., например: Thomas Aquinas.—In: "Boethium de Trinitale".—"Quest", V, Art. 3.

[273]

гут не ощущать единства пропозиции: перифразы узнает всякий. В то же время единство факта зависит от референционно эквивалентных средств. И для овладения" этими средствами требуется нечто большее, чем простое знание языка. А потому, хотя бедный Эдип, зная, что он женат на Иокасте, не мог не знать одновременно и того, что он состоит в браке с Иокастой [равно как и остальные перифразы этого предложения], для него могло явиться откровением то, что он состоит в браке с собственной матерью.

Трудность заключается в том, что факт нельзя сообщить абстрактно, без обращения к некоторому перифрастическому набору словесных выражений и даже без использования некоторого предложения на естественном языке, относящегося к соответствующему набору. Отсюда следует двойная неоднозначность словосочетания what one said 'то, что некто сказал'. Например, вы сказали, что французы любят де Голля. Сказали ли вы, что французы любят своего президента? И да, и нет. Ответить "да" — это значит сконцентрировать внимание на факте, то есть предположить, что вам (как и французам) известна соответствующая референционная эквивалентность. Ответить "нет" — это значит сконцентрировать внимание только на самой пропозиции. А сказали ли вы, что де Голль любим французами? Опять-таки и да, и нет. Да, если имеется в виду пропозиция, нет (возможно), если имеются в виду те конкретные слова, которые вы произнесли. Глагол state 'утверждать' лишен неоднозначности второго рода. Такое различие между глаголами say и state объясняется тем, что говориться могут слова и предложения, но не факты, а утверждаться могут факты, но не слова и предложения. Глагол believe и другие глаголы, вводящие пропозицию, в этом отношении подобны глаголу state. Они обладают неоднозначностью первого рода, но не второго.

Теперь предположим, что на самом деле французы де Голля не любят. Тогда ваше утверждение не может быть фактом. Тем не менее я не буду всецело не прав, сказав: You stated that the Frenchmen love their president 'Вы утверждали, что французы любят своего президента'. Значит, возможно произвести абстрагирование от референционно эквивалентных средств даже и в том случае, когда предположительные пропозиции оказываются ложными. В английском языке нет слова для обозначения "фактоподобной" сущности, которая является результатом такого абстрагирования. Не говорить же, что предмет вашего утверждения — это "ложный" факт! Ощущается потребность в подобном родовом термине, обозначающем единство референционно эквивалентных пропозиций независимо от того, истинны они или ложны, однако я не могу подобрать приемлемый термин.

Когда мы рассуждаем о судебных случаях, фактах или причинах того или иного события, мы оставляем в стороне человеческий

[274]

фактор. Эти вещи не относятся к продуктам человеческой деятельности, они существуют сами по себе, объективно; их можно обнаружить или раскрыть. Тем самым, вообще говоря, они. индифферентны к способу языкового выражения, то есть к тому, какое именно из референционно эквивалентных средств выбрать. Однако как только речь заходит о людях, втянутых в те или иные причинные отношения, такой способ выражения сразу оказывается значимым, и мы ощущаем предпочтительность одних вариантов по сравнению с другими. Высказывание о том, что трагедию Эдипа вызвал его брак с матерью, объясняет больше, чем высказывание о том, что трагедию Эдипа вызвал его брак с Иокастой. Сходным образом лучше сказать, что страдания Гамлета вызваны мыслями о гибели его отца, чем предшествующего короля Дании8. Факт может показаться особенно отвратительным (или привлекательным), если он соответствующим образом описан. Сравним словосочетания оскорбление де Голля и оскорбление президента Франции. Одна идея хуже другой, хотя, если бы такое случилось, это были бы те же самые удары, то же самое событие, тот же самый факт.

Понимание причинных отношений требует такого расширения нашей онтологии, чтобы в нее наряду с локативно-временной областью объектов и событий включалась и описанная нами сфера. Если заданы мир, язык и все факты, то эта сфера состоит из научно обоснованных соотнесений событий с их причинами.

IV.

Итак, причины — это факты. Однако мы не ответили на вопрос о том, какой факт или какие факты следует считать причиной или причинами определенного события.

Обратимся к примеру Дэвидсона. На улице Вязов был пожар. В поисках его причины следователь из страховой компании отверг такие версии, как поджог, утечка газа, брошенная сигарета, и, наконец, установил, что пожар вызван коротким замыканием в подвале. Ни один следователь не будет объяснять возгорание дома присутствием кислорода в атмосфере. Сравним этот случай с таким, когда возгорание происходит в тех или иных контролируемых условиях, например в специально отведенном месте или при соответствующем лабораторном эксперименте. В этом случае присутствие кислорода в атмосфере вполне может быть названо в числе причин пожара. Более того, если представить себе, что пожар на улице Вязов исследуют марсиане, то они могут счесть присутствие кислорода в атмосфере главной причиной пожара. Наконец, нельзя забывать и о той тривиальной истине, что до открытия кислорода никто не мог бы объяснять его присутствием что

_________________
8 Это один из сравнительно редких случаев, когда нечто, отличное от факта, — в данном примере — некая мысль — функционирует как причина.

[275]

бы то ни было.

Для того чтобы обобщить все случаи, я выдвигаю следующую гипотезу. Для каждого события существует набор фактов, каждый из них является необходимым условием его реализации, а вся их совокупность формирует достаточное условие его реализации. (Сформулированный принцип я называю трансцендентальным принципом причинности; в связи с этим перед нами встает задача полного описания условий реализации каждого события с привлечением соответствующих научных законов.

Таким образом, выбор каузально релевантных фактов для определенного события будет опираться на совокупность научных знаний, которыми мы располагаем. Эта зависимость причинных отношений должна беспокоить нас не более, чем зависимость фактов от языка (включая язык науки). Поиски фактов, не отягощенных языком, или выяснение причин без обращения к науке так же перспективны, как поиски Ding an Sich ['вещь в себе'].

Конечно же, никто не может перечислить все причины, которые сделают неизбежным наступление того или иного события. Абсолютная всеобщность всех релевантных условий, идея полного объяснения причин - это регулирующая идея в смысле Канта, которая побуждает нас двигаться по намеченному, хотя и заведомо бесконечному пути. Тут поневоле приходится выбирать, и для нашей задачи первостепенную роль играют прагматические соображения. Несомненно, мы знали, что в атмосфере присутствует "кислород, что температура на улице Вязов во время пожара была „нормальной", что в домах имеются воспламеняющиеся предметы и т.п. Не знали же мы того, что в подвале интересующего нас дома произошло короткое замыкание. Если же существует целый ряд причин, которые не замечены до возникновения события, то стоит перечислить их все — я все еще помню приведенные в школьных учебниках пять причин первой мировой войны. В любом случае приведенная причина должна быть необходимым условием: короткое замыкание нельзя трактовать ни как единственную причину, ни как одну из причин этого пожара, если бы он мог возникнуть и без короткого замыкания.

Законы науки, простые или сложные, имеют универсальную форму. Если они призваны послужить источником для единичных причинных утверждений, то они должны связывать определенный тип события с определенным типом факта. Поэтому, в какую бы форму они ни облекались, они должны задавать факты, равно как и события. Моя статья посвящена тому, что Дэвидсон назвал "скромной задачей", и я не буду даже пытаться рассматривать вопросы логической формы причинных законов. Я могу только попросить логиков узаконить существование фактов, введя факт в число тех единиц, которыми они оперируют.

[276]

Rambler's Top100



Hosted by uCoz