Высокий уровень развития городов — характерная черта итальянского средневековья. Уже к концу XI в. в стране сложилась густая сеть городских поселений. В XI—XII вв. немалая их часть добилась независимости, сломив сопротивление духовных и светских феодалов и утвердив коммуну—наиболее развитую форму административной автономии.
Необычная для большинства стран Европы степень урбанизации способствовала энергичному росту экономики Италии, развернувшемуся с конца XII в. В XIII—
XIV вв. в связи с увеличением спроса на итальянские товары на внешних рынках активизируется ремесленное производство. Широкие масштабы международной торговли итальянских городов-государств, развитие кредита и банковского дела, наконец, значительное по тем временам проникновение денежных отношений в деревню ! — все это способствовало интенсификации производства, ведущими отраслями которого стали сукноделие, шелкоткачество, кораблестроение. О высоком их развитии в XIV—
XV вв. свидетельствует не только постоянное возрастание объема продукции, но и уровень технологии производства, а также организация производственного процесса.
Примером может служить флорентийское сукноделие. Процесс изготовления сукна складывался из 28 операций, каждая из которых выполнялась профессионально специализировавшимися в ней лицами. Организующим центром этого дробного процесса была мастерская шерстяника—здесь велась первоначальная обработка сырья, отсюда контролировались прохождение полуфабриката по разным этапам производства, а затем и сбыт готовой продукции. На начальной, подготовительной стадии работ, не требующей высокой квалификации (промывка, очистка и расчесывание шерсти), использовался труд наемных рабочих — чомпи. Последующие основные этапы изготовления сукон осуществлялись мастерами-ремесленниками: ткачами, красильщиками, сукновалами, ворсовщиками, аппретурщиками и т. д.
' См. исследование Л. А. Котельниковой «Итальянское крестьянство и город XI—XIV вв.». М., 1967.
В XIV—XV вв. происходили изменения и в социальной структуре итальянского города. Качественные сдвиги в экономике создавали почву для появления новых слоев общества и трансформации старых.
Нобилитет (nobili, grandi, magnati) в XIV—XV вв.— уже не феодальная аристократия, переселившаяся в город и отчасти вошедшая в русло товарно-денежных отношений; этим термином чаще всего обозначаются старые купеческие фамилии ( case vecchie, nobili mercanti), нажившие крупные состояния на международной торговле и кредитных операциях, но в то же время тесно связанные с землевладением (за счет скупки земельных участков в контадо). В XVI в. нобилитет уже полностью идентифицируется с земельной знатью и придворной аристократией, что закрепляется юридически в системе феодальных титулов и званий.
Во многих городах Северной и Средней Италии '(в Милане, Болонье, Сьене, Парме, Флоренции, Лукке) по-
' О проблемах раннего капитализма в Италии, в том числе о различных оценках степени развития и масштаба мануфактурного производства, см : В. И. Р у т е н б у р г. Очерк из истории раннего капитализма в Италии. М. — Л., 1951; его же. О прогрессивности капиталистических отношений в Италии XIV—XV вв. — В сб.: «Средние века», вып. VI. М., 1955; его же Италия и Европа накануне нового времени. Л., 1974; А. Д. Э п ш т е и н. К вопросу о «раннем капитализме» во Флоренции. — В сб.: «Средние века», вып. IV, 1953; В. В. Стоклицкая-Терешкович. К вопросу о «раннем капитализме» во Флоренции XIV в. — В сб.: «Средние века», вып. V, 1954; А. Д. Р о л о в а. Экономический строй Флоренции во второй половине XV и XVI в. — В сб.: «Средние века», вып. VIII, 1956; Л. М. Б р аг и н а. Флорентийское сукноделие в XV в. — В кн.; Проблемы генезиса капитализма. М„ 1970.
Высший слой пополанства — торгово-финансовая и промышленная верхушка, державшая в своих руках ведущие отрасли ремесленного производства, «деловые люди» (uomini d'affare), не связанные родовыми корнями с земельной аристократией или старинными купеческими фамилиями. Современники чаще называли их «новые люди» (gente nuova), «новые дома» (case nuove), подчеркивая этим недавнее происхождение их состояний, а, возможно, и новый деловой стиль. Их путь к экономическому могуществу и общественному влиянию был нелегким и требовал незаурядных личных качеств. Начиная с роли младших партнеров в торгово-банковских предприятиях старых купеческих фамилий, они затем активно включались в спекулятивные операции и, наконец, становились создателями собственных крупных компаний, зачастую международного масштаба.
Охотно вкладывая немалую часть своих капиталов в земельную собственность и городскую недвижимость, «новые люди» нередко занимались также доставкой сырья и сбытом готовой продукции в сукноделии и других связанных с экспортом сферах ремесла, а иногда выступали в роли организаторов производства. Однако определяющим в экономическом и социальном статусе высшего слоя пополанства оставался торговый и банковский капитал.
Восхождение «новых домов» к вершинам могущества можно проследить на нескольких характерных примерах.
Начало процветания дома Медичи связывают с Джованни деи Бенчи, оставившим своим сыновьям в 1429 г. капитал в 180 тыс. флоринов. В 1440 г. состояние Медичи возросло до 235 тыс. флоринов, а к концу жизни Козимо—до 400 тыс. флоринов'. Только за последующие четыре года (с 1460 по 1464 г.) доходы дома Медичи соста-
' См.: Y. Renouard. Les hommes d'affaires italiens et 1'avenemen! de la Renaissance, Paris, 1949. pp. 213—214.
Во многом сходной была структура громадного по тогдашним масштабам состояния дома Строцци, если судить по сведениям, которые приводит в своих «Записках» их родственник, флорентийский купец Джованни Ручеллаи. «Палла Строцци был в 1428 г. самым богатым, могущественным и влиятельным гражданином нашего отечества, — сообщает с гордостью Ручеллаи.—Считалось, что во всем христианском мире нет более богатого человека. Только в банке коммуны имел он 200 000 флоринов, приносивших 5% годовых, кроме того, его земельные владения оценивались в 80 тыс. флоринов, не считая недвижимости в городе и контадо, а также наличных дра-
' См.: С. d i N о 1 a. Politica e agricoltura in Toscana..., 1948, p. 34. См.: R. de Roover. The Rise and Decline of the Medici Bank, 1397—1494. Cambridge Mass, 1963.
' Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. London, 1960, p. 63. ?8
Правда, ее ряды пополнялись нажившими состояние средними пополанами, их также стали называть «новыми людьми». Так, оценивая выборы 1484 г. в синьорию Флоренции, один из современников подчеркивал как вызывающий возмущение и опасение факт, что люди низкого происхождения, нажив капиталы в производстве, быстро восходят по политической лестнице, оттесняя «старые дома» '. Заметим, что к «старым» он относит те купеческие фамилии, которые сами когда-то, в XIV—начале XV в., были «новыми», а к концу правления Медичи прочно вошли в состав городской аристократии и стали «знатными пополанами» (popolani nobili).
Основную массу ремесленников и торговцев итальянского города можно отнести к низшему слою пополанства; их социальный статус определялся наличием подлежащей налогообложению собственности (дом, лавка, участок земли в контадо^и вхождением в один из «младших» цехов, что давало формальное право участвовать в политической жизни коммуны. Экономическая и финансовая зависимость многих мелких ремесленников и торговцев от купеческого капитала и резкое ограничение их реального участия в управлении городом ставили эту социальную группу весьма близко к «тощему народу» — эксплуатируемой массе.
Термин «тощий народ», очень яркий и образный, точно выражал социальное положение подавляющего боль-
' N. Rubinstein. The Government of Florence under the Medici 1434—1494. Oxford, 1968, p. 214.
2 О существовании в XIV—XVI вв. мелкого землевладения городских ремесленников см.: Е. С о n t i. La formazione délia struttura agraria moderna nel contado fiorentino, v. III. Roma, 1965.
Последней ступенью в социальном составе населения итальянского города XIV—XVI вв. являлся плебс (plèbe, vulgus) — городские низы, деклассированная масса бедняков, живших случайными заработками или подаянием. Они часто становились массовой базой в политической борьбе группировок нобилей и «жирного народа» и в то же время охотно поддерживали любые выступления «тощего народа».
Политическая структура итальянских городов-государств XIV—XVI вв. глубоко трансформировалась со времени коммунального управления, но ее специфику определяло соотношение сил между нобилитетом и пополанством.
Длительная борьба аристократии и торгово-ремесленных слоев города завершилась во многих городах Северной и Средней Италии победой пополанства. Во Флоренции в результате политической реформы 1250 г. верховная власть в коммуне перешла к «12 старейшинам флорентийского народа» (12 Anziani; с 1266 г. — Buonuomini del Popolo Fiorentino); законодательные права получил избиравшийся от цехов Совет народа (Consiglio del Popolo). Все последующие изменения в государственной системе Флоренции имели целью укрепить пополанскую демократию. В 1282 г. в качестве верховного органа власти «12 старейшин» сменили «Приоры це.
'См: В И.Рутенбург. Народные движения в городах Ита« лии. XIV — начало XV века. М. — Л., 1958, с. 272.
Конец XIV в.—первые десятилетия XV в. рассматриваются обычно как время усиления олигархических тенденций в государственном управлении Флоренции, завершившихся установлением тирании Медичи в 1434 г. Новейшие исследования показывают, однако, что в это время республиканские порядки были достаточно прочными, чтобы создавать определенную преграду олигархическим устремлениям верхушки пополанства. В 1393—1427 гг. только в высших органах управления Флоренции участ-
' См.: L. С a n 11 ni. Législations toscana, vol. I. Firenze, 1800, pp. 26—30.
Республиканские институты сохранялись и в период господства Медичи (1434—1494). Изменения, которые вносились в структуру Советов и отдельных учреждений под нажимом Козимо, а позже Лоренцо Медичи, не подрывали самих принципов пополанской демократии, а имели целью укрепить позиции их сторонников и не допустить участия в верховных органах власти политических противников. Главным рычагом политики Медичи стало регулирование системы выборов в советы и другие учреждения коммуны. Уже в 1444 г. в списках лиц, «пригодных для избрания на государственные должности» (statuali), было резко увеличено представительство семьи Медичи и их сторонников и полностью исключены противники2 (из числа последних 73 человека в 1434 г. после политической победы Козимо были изгнаны из Флоренции).
В целом политика Медичи вела к упрочению олигархии. Реальной возможностью быть избранными в высшие органы власти обладали 25 семейств, принадлежавших к «старшим цехам». Правда, Медичи способствовали выдвижению на административные посты «новых людей» незнатного происхождения: многочисленные должности в коммунальных институтах были доступны и широкому слою цеховых мастеров, однако вся полнота власти в республике сосредоточивалась в руках пополанской верхушки во главе с Медичи и их ближайшими сподвижниками — Питти, Гвиччардини.
К концу XV в. после проведенных Медичи реформ системы выборов в государственные советы олигархический режим приобрел четкую форму. Медичейская группировка превратилась в финансовую олигархию города: высшие государственные посты открывали путь к распоряжению общественным кредитом и всякого рода выгодным финансовым предприятиям. Политическая власть
' A. M о l h о. Politics and Ruling Class in Early Renaissance Florence. — "Nuova Rivista Storica", 1968, 52, fasc. Ill—IV, pp. 402—410. 2 См.: N. R u b i n s t e i n. The Government..., pp. 9—10.
означала решающее слово в делах Банка коммуны (Monte) 1.
Реставрация республиканских порядков после изгнания Пьеро Медичи в 1494 г. привела к власти во Флоренции среднее пополанство; нобилитет и верхушка «жирного народа» были резко ограничены в политических правах. Это повлекло за собой усиление промедичейских настроений среди нобилитета и подготовило социальную почву для окончательной победы Медичи в 1530 г. В 1532 г., согласно новой конституции Флоренции, главой государства был провозглашен герцог — Козимо I Медичи; система республиканского управления была уничтожена и заменена синьориальной администрацией.
Путь от пополанской коммуны к синьории — наиболее типичная черта политического развития итальянского города-государства. В отличие от Феррары, где синьория утвердилась еще в конце XIII в., Милана, провозгласившего Маттео Висконти пожизненным синьором города в
' См.: L. F. Marks. The financial Oligarchy in Florence under Lorenzo. Italian Renaissance Studies, ed. by E. F. Jacob. London, 1960, p. 146.
Установление во многих городах Северной и Средней Италии единовластия синьора было следствием ожесточенной борьбы между пополанством и нобилитетом в условиях, когда ни одна из сторон не обладала достаточной силой для утверждения собственного господства. Синьория же сохраняла позиции нобилитета и в то же время не мешала, а порой и способствовала деловой активности пополанских кругов даже тогда, когда запрещались цехи, а вся производственная деятельность ставилась под контроль государства.
Территориальное расширение многих городов-синьорий (наиболее крупные—герцогства Милан, Феррара, Мантуя) привело уже в XV в. к превращению их в монархии абсолютистского типа.
Исключение представляла собой Венецианская республика. Сложившись к концу XIII в. как олигархическая купеческая республика, Венеция сохранила аристократический облик до конца средневековья. Причина устойчивости ее политической системы коренилась в прочных позициях патрициата (нобилитета), выросшего на торговом предпринимательстве международного характера. Монополизация всей внешней торговли и связанная с ней широкая колонизаторская политика, подчинение ремесла интересам купеческого капитала, значительные масштабы землевладения (особенно после крупных территориальных приобретений Венеции в XIV—XV вв.) —все это составило прочное основание для политического господства патрициата. В органах государственного управления—Большом Совете, Совете Десяти и всех магистратурах — безраздельно властвовали 200 крупнейших купеческих фамилий, занесенных в 1315 г. в «Золотую книгу». Они же избирали главу республики — дожа, власть которого с течением времени утрачивала реальный политический смысл — подлинным правителем Венеции был Совет Десяти. Доступ к высшим государственным органам был чрезвычайно затруднен даже для пополанской верхушки (его открывало отчасти установление родственных связей с патрицианскими семьями, чему последние всемерно противились). Пополанам были предоставлены лишь должности в цеховой администрации и низших городских магистратурах, но деятельность и тех и других
Но в Венеции, как и в других государствах Италии, существовало политическое неполноправие значительной части населения, нищета городских низов, резкие социальные контрасты и противоречия.
Разнообразие политических форм итальянских государств, богатый опыт внутриполитической и межгосударственной борьбы, острота социальных конфликтов — все это наложило отпечаток на формирование гуманистической идеологии.
Духовная атмосфера, в которой вызревало новое мировоззрение, питавшее ренессансную культуру, отличалась исключительной сложностью. Одним из важных и еще недостаточно изученных факторов, оказавших воздействие на формирование гуманизма, были настроения, чаяния пополанства итальянских городов XIV—XV вв.
В понимании флорентийского купца, достоинствоплод личной доблести каждого человека. И главное в ней—совершенное служение профессиональному (сословно-корпоративному) долгу. Не только император или король, барон или рыцарь могут заслужить честь, полагает Дино Компаньи, но юрист и ме;,1 к, купец и ремесленник способны добиться признания в глазах общества, когда они честны и совершенны каждые в своем деле.
Если достоинство императора в том, чтобы «защищать христианскую религию и церковь, творить мир и издавать справедливые законы», а король «должен быть доблестным в завоевании и сохранении земель, щедро вознаграждая всех, кто ему служит на войне», если честь барона — в верности своему синьору, рыцаря — в защите справедливости, юриста — в беспристрастном вершении правосудия, то честь купца — в «неукоснительной честности» (rigorosa onesta)3. В этом моральном уравнивании бюргерства с благородным сословием — знамение времени, принесшего победу итальянскому пополанству над нобилями. Победа, зафиксированная во Флоренции
' См.: La cronica di Dino Compagni délie cose occorrenti ne'tempi suoi e la canzona morale "Del Pregio", ed. I. Del Lungo. Firenze, 1889, pp. 215—224.
2 La cronica di Dino Compagni.», p. 216.
« См.: i bid, pp. 215—224.
Каков же «кодекс чести» купца, утверждаемый автором канцоны? Во-первых, вести дела честно; во-вторых, использовать удобные случаи для приобретения дополнительных доходов, но соблюдать при этом осторожность и осмотрительность (торговый баланс всегда должен быть положительным); в-третьих, вежливо обращаться со всеми, наконец, аккуратно вести счета. Достоинство купца, напоминает Дино Компаньи, «приумножат посещение церкви и дары во имя любви к богу»'. «Кодекс чести» завершает категорическое запрещение получать какую бы то ни было ростовщическую прибыль.
Итак, аккуратное и честное (без греха стяжательства) накопительство в сочетании со щедрой данью религии — такова квинтэссенция практической морали купечества, призванной обеспечить ему общественное уважение и признание. Здесь содержится также и косвенный отклик на компромисс, к которому пришла католическая церковь в доктрине о торговой прибыли, сменившей ее позицию в раннее средневековье, когда она безоговорочно осуждала всякую прибыль, не имеющую источником производительный труд, а купцов наряду с ростовщиками третировала как представителей «позорного ремесла», Принцип «справедливой и законной цены»—основополагающий в экономической доктрине католицизма — был единственным условием оправдания торговой деятельности. Однако в период бурного подъема экономики городов и успехов коммунального движения церковь оказалась вынужденной привести учение о «справедливой цене» в соответствие с изменившейся исторической реальностью. Существенную поправку внес Фома Аквинский, допускавший «законность» торговой прибыли, но в необходимых разумных пределах. Получила частичную реабилитацию и сама купеческая деятельность: она полезна, полагал Фома, так как благодаря торговле связываются части общества и необходимый товар доставляется туда, где его нет. Но и в учении Фомы оставалось общее осуждение прибыли (usura, lucrum), как неизбежно влекущей за собой грех стяжательства. Проблема морального оправдания купечества не нашла теоретического решения, но была сделана уступка в самой общественной практи-
La cronica di Dino Compagni..., p. 223.
Отсюда естественна согласованность взглядов Дино Компаньи с официальной церковной доктриной. Но наиболее важные мысли, проводимые им,—это возведение торговли в ранг почетного занятия (логический вывод как из самой практики жизни, так и из новой позиции церкви) и права купечества на достоинство, уравнивающего его в этом аспекте с «благородными сословиями». И то и другое — свидетельства формирования самосознания пополанства.
Богатый материал для изучения социально-психологической атмосферы итальянского города, политических настроений и морали пополанства дает купеческая литература—«записки» и семейные хроники, не предназначенные для широкого чтения (с ними знакомились в кругу семьи и близких) и потому достаточно откровенные. Разнообразные по содержанию «записки» включают, как правило, описание родословной автора, хронику политических событий коммуны, наставления сыновьям и деловые записи, финансовые расчеты и рассказы о ярких жизненных впечатлениях.
Типичный пример такой литературы — «Записки» (Ricordi) флорентийского купца Джованни да Паголо Морелли, принадлежавшего к среднему слою пополанства. Потомственный член сукнодельческого цеха Лана, торговец шерстью и политический деятель (в конце жизни он удостоился высшего поста в республике, став в 1441 г. гонфалоньером справедливости), Джованни Mo-* релли с увлечением пишет родословную своей фамилии; в наставлениях сыновьям он с гордостью сообщает, что его отец Паголо Морелли оставил наследникам 20 тыс. флоринов, начав всего с 500 флоринов 1. В его практических советах и морализирующих сентенциях жизненная мудрость и собственный опыт тесно переплетаются с нормами купеческой этики из «кодекса чести», знакомого нам по канцоне Дино Компаньи (заметим, что от последнего Морелли отделяет почти столетие). Главное в торговых делах, по мнению Морелли, — избегать всяческих незаконных контрактов: «...от этого воспоследует тебе добрая слава и пусть не смущает тебя не слишком быстрое обогащение»; гораздо важнее, чтобы сыновья
1 См.: Giovanni Morelli. Ricordi, a cura di Vittore Branca. Firenze, 1956.
Если налоги столь велики, что могут тебя разорить, то не следует их платить, наставляет Морелли, считая допустимым во имя этой «благой цели» любой обман по отношению к коммуне (но боже упаси, сразу же оговаривается он, прибегать ко лжи в любом другом случае) 3.
Боязнь флорентийского купца средней руки быть разоренным налогами имела под собой реальное основание: в условиях неустойчивой экономической конъюнктуры, сравнительно небольших масштабов торговли все возраставшие (в связи с частыми войнами) налоги коммуны становились подлинным бичом. Для «делового человека», не принадлежавшего к пополанской верхушке, сохранить в такой ситуации состояние было делом личных способностей и купеческой чести. Понятна и та осмотрительность, которая становится у Морелли главным принципом ведения торговых дел, понятен и призыв избегать учас-
' См. Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 249—251.
2 См. i b i d., pp. 228—229, 239, 249—252.
8 См. i b i d., pp. 253, 256—257, 265.
тая в компаниях (партнеры могут оказаться ненадежными, не раз замечает он).
В рассуждениях Морелли очевидны индивидуалистические устремления, однако чувство корпоративности, связанное с принадлежностью к «старшему» цеху Лана, к политически господствующей гвельфской партии, к самой флорентийской коммуне, еще прочно владеет его сознанием. Обман, который он считает допустимым при уплате налогов, не противоречит его патриотическим настроениям, преданности «святой и благой» коммуне. Он гордится завоевательными успехами Флоренции (покорение Пизы), красотой своего города. Быть уважаемым гражданином почитает он большой честью. Все, что содержится в записках Морелли, в конечном счете преследует одну цель — «показать, каким способом можно добиться признания у коммуны и ее граждан, а для этого— нужно подчиняться законам, уважать должностных лиц и весьма почитаемых граждан, людей древнего флорентийского происхождения и лиц состоятельных»'.
На таких людей советует он своим сыновьям ориентироваться и в деловой практике, с такими семьями родниться; их он называет «добропорядочными гражданами», «истинными гвельфами», «людьми с незапятнанной
'Giovanni Morelli. Ricordi..., p. 431.
репутацией» ( к последним Морелли не относит влиятельных лиц, злоупотребляющих своим могуществом) 1. Иными словами, «жирный народ», средний и высший слои пополанства—вот лицо коммуны, которой предан Морелли.
В обществе «добропорядочных граждан» действует кодекс купеческой морали, верность которому постоянно демонстрирует он в своих «Записках». Честность и справедливость, обходительность и щедрость должны быть обращены, по твердому убеждению Морелли, лишь к рав. ным или тем, кто стоит выше. К «тощему народу» он испытывает откровенную ненависть и советует сыновьям
' См.: Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 208—209.
Все более четкое осознание противоположности классовых интересов «жирного» и «тощего» народа не только становится частью политической идеологии купечества, но заметно влияет и на его мораль. И дело не только в том, что идеальные нормы поведения, «кодекс чести» купца не распространяется на тех, кто не входит в число «добропорядочных» (состоятельных) граждан, но и в более «зрелом» подходе к неимущим слоям. «Не посещай бедных, так как тебе нечего от них ждать», — гласит заповедь в руководстве по торговому делу анонимного флорентийца XIV в.2 Рост богатства и власти делает ненужным для восходящего класса буржуазии милосердие и благотворительность, которым придается большое значение в «кодексе чести» Дино Компаньи, но о которых уже почти нет речи на страницах «Записок» Морелли. Что же касается политических настроений основной массы «жирного народа», то их характеризует враждебное отношение не только к эксплуатируемым городским низам, но и к олигархии. Морелли осуждает партийные распри, борьбу между крупнейшими купеческими фамилиями Флоренции за ключевые позиции в государстве и настойчиво предостерегает сыновей от слишком пристрастного участия в политических раздорах. «Стой в середине и води дружбу со всеми, — поучает он, — ориентируйся на ту партию, что сильнее и к какой больше доверия, на ту, что состоит по преимуществу из «людей благородных и гвельфов». Необходимо поддерживать свою партию «в важных делах, которые сулят благо и ей, и тебе»3. Среднее пополанство4, не играя самостоятельной
'Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 256, 260—261, 321—324. Говоря о своем отце, Морелли также отмечает, что тот с уважением относился к «добропорядочным гражданам», но испытывал неприязнь к «тощим» — «ему не нравилось их правление».
2 См.: Y. Renouard. Les hommes d'affaires'italiens et l'avènement de la Renaissance., pp. 183—184.
3 Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 282—283.
4 Термин «среднее пополанство», как нам представляется, боле» точно выражает характер социальной среды, к которой принадлежал Морелли, чем несколько модернизированный термин ссредняя бур-
И все же «деловые люди» ренессансной Италии еще во многом оставались во власти традиционных воззрений, принужденные всей совокупностью социальных условий города-государства считаться с этикой «честного накопительства». В этом убеждает и морально-психологическая окраска «Записок» Морелли, и такие произведения «купеческой литературы» Флоренции XV в., как «Хроника» Бонаккорсо Питти и «Тетрадь записей» Джованни Ручеллаи.
Выходец из знатной семьи, расчетливый купец и тонкий политик, путешественник и азартный игрок, Бонаккорсо Питти, преданный скорее благородным идеалам, чем наживе, предпочитает быть щедрым, нежели прослыть скаредным. В нем велико чувство собственного достоинства — свою честь он готов защищать с оружием в руках. Питти высоко ценит уважение сограждан, предан интересам Флоренции и не раз демонстрирует в «Хронике» патриотические чувства. С гордостью пишет он, как в сложной дипломатической миссии к королю Франции, порученной ему флорентийской коммуной, «не оставил порученной задачи, но с горячим усердием, движимый любовью к родине, продолжал ее»1, несмотря на серьезные
жуазия», нередко употребляемый в литературе (см.; С. V a r e s е. Storia е politica nella prosa del Quattrocento. Torino, 1961, pp. 133— 148; Л. M. Б а т к и н. Этюд о Джованни Морелли (к вопросу о социальных корнях итальянского Возрождения). — «Вопросы истории», 1962, № 12, стр. 105).
' Бонаккорсо Питти. Хроника. Пер. с итал. Л., 1972, стр.71,
Глубокую озабоченность за судьбу Флоренции и ее свободу вызывает у Питти политический хаос и раздоры, «в которых находятся наиболее могущественные и важнейшие члены нашего правительства, каковые из-за своих частных интересов и тайной ненависти забывают, как мне кажется, о благе и чести нашей коммуны»2. Коммуна для Питти (как и для Морелли) — государство «истинных гвельфов и добропорядочных граждан», выразительница интересов «жирного народа». Более последовательный, чем у Морелли, патриотизм Питти обусловлен тем, что пополанская верхушка, к которой он принадлежал, имела все основания любить и всемерно поддерживать Флорентийскую республику, предоставлявшую «наиболее достойным гражданам» широкие политические права и возможность обогащения на государственной службе. Однако партийная борьба и олигархические тенденции, усилившиеся в конце XIV—начале XV в., вызывали резкое недовольство не только среднего пополанства, но и многих представителей знатного купечества Флоренции.
И если Питти, деятельность которого протекала в период еще более или менее прочной пополанской демократии, охотно выполнял самые сложные государственные поручения, занимая в коммуне ряд ответственных должностей—от приора Флоренции до подеста небольшого местечка, то Джованни Ручеллаи, купец следующего поколения, открыто демонстрирует политический абсентеизм. В «Тетради записей» (с 1457 по 1476 г. с перерывами) звучит твердое наставление сыновьям не искать административной службы, хотя она почетна и приносит удовлетворение, если выполнять ее честно и справедливо. Но на практике, замечает Ручеллаи, жизнь государственных деятелей полна зависти и ненависти, лжи и фальшивой помпы, нечестного обогащения за счет коммуны. Нет ничего более недостойного, чем «рассматривать государство как свою лавку, считая его богатства своими», а так делают многие3, возмущается он.
' Габелла — налог с недвижимости и продаваемых сельскохозяйственных продуктов.
ΐβοΗΒκκοροο Питти. Хроника, стр. 97. См.; Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone, pp. 39—12.
Такова позиция одного из представителей купеческой верхушки Флоренции. Политическая осторожность и даже пассивность сочетаются здесь с культом семьи как важной ячейки общества, от процветания которой зависит благо отдельных лиц и государства в целом. Высоко держать честь семьи, приумножать ее состояние, сохранять безупречной репутацию, прославлять ее строительством палаццо, виллы, капеллы, а также щедрыми пожертвованиями—такой завет оставляет флорентийский купец своим сыновьям, будучи твердо убежден, что заботы о частном, фамильном благе не противоречат патриотизму. И наказывает сыновьям не забывать о доме даже в тех случаях, когда нужно пожертвовать чем-либо для общества 2.
Позиция Ручеллаи отражает изменения в общественнополитической жизни Флоренции того времени: постепенное сосредоточение власти в руках узкой группы сторонников Медичи, система управления которых противоречила интересам не только основной массы пополанства, но и части «жирного народа», представителей купеческой верхушки. Видя все углублявшийся разрыв между государственными и частными интересами, Ручеллаи уже не призывает к политической активности—служить идеалугражданственности в этой сфере, по его мнению, не имеет смысла; подлинной основой государственности представляется ему частное предпринимательство. Однако самый идеал гражданственности, равно как и принципы традиционного «кодекса чести», еще прочно владеет сознанием флорентийского купца. Убеждая сыновей держаться в стороне от борьбы партийных группировок, Ручеллаи еще и еще раз напоминает, что важно сохранить расположение граждан, быть честным, справедливым. Истинный гражданин «желает блага для всех, любит
' См.: Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone, p. 42. 2 См.: ibid.. pp. 41,46.
Нравственные позиции Ручеллаи строятся на гармонии личного и общественного интереса. Последний выступает как благо коммуны, олицетворяющей пополанскую демократию: политическое соперничество внутри купеческой олигархии ставит под угрозу существование этой демократии, защищающей социально-экономические интересы пополанства в целом. Поэтому и Морелли, и Ручеллаи видят в уважении законов коммуны и сохранении в ней порядка и мира идеал подлинной гражданственности. Однако оба допускают отклонения в пользу частного интереса — Морелли считает возможным уклонение от исполнения налоговых постановлений коммуны, а Ручеллаи не одобряет политической активности в ущерб «делам». И все же для Ручеллаи, представителя купеческой верхушки, не разделявшего ее олигархических устремлений, частный интерес сочетался с сохранением верности этико-политическому идеалу пополанской демократии — идеалу, который в условиях медичейской тирании служил знаменем оппозиции.
Если же говорить об общей социально-психологической атмосфере, отраженной в купеческих записках, то ее создают принципы корпоративности — верность гвельфской партии, верность коммуне, преданность идеалу «честного накопительства». Эта моральная позиция имела более прочное основание в среде купеческой верхушки, в то время как среднее пополанство вносит в нее определенные коррективы — понятие «достоинства» суживается до пределов «разумной» (не в ущерб «делу») честности, «коммунальный патриотизм» ставится в непосредственную связь с соблюдением личного интереса. Индивидуалистические настроения зрели в сознании «деловых людей», предвещая формирование раннебуржуазной идеологии.
В мировоззрении пополанства, его торгово-предпринимательской прослойки в особенности, исследователи находят немало черт, характеризующих общую светски-рационалистическую устремленность умонастроений этой социальной среды: широкая любознательность и уваже.
' Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone, p. 42.
Морелли, Питти, Ручеллаи часто приводят цифры, в которых оцениваются состояния родственников и сограждан, крупные запавшие в память расходы, займы, выигрыши, потери, а также результаты внешнеполитических предприятий коммуны, рост ее экономического благосостояния, затраты на публичные празднества. Стремление к точности тесно соседствует на страницах записок с расчетливостью, выступающей в облике благоразумия (prudenza). Ею проникнуты наставления купцов сыновьям. «Изучай людей», «исследуй рыночную конъюнктуру», «анализируй соотношение сил борющихся партий», «предусмотри возможный исход дела» — эти и подобные сентенции настойчиво повторяются, нацеливая молодое поколение на разумное, осмысленное отношение к «делу» и всей жизненной практике.
В представлении авторов записок сила разума — конечная причина успеха, а точное, конкретное знание— его необходимое условие. Эту черту сознания воспитывали и сложности экономической конъюнктуры, усугубившейся в XV в. Купца-авантюриста, лично участвующего в торговых предприятиях, сопряженных с риском для капитала, а порой и для жизни, постепенно сменяет осмотрительный и расчетливый купец-предприниматель. Точное знание и рассудительность для «делового человека» нового типа, нередко руководителя крупной торговой компании с обширной сетью филиалов, оказываются важной гарантией успеха всего предприятия. Идеальный купец, каким его рисуют записки Морелли и Ручеллаи,— это разумный, осторожный, опытный и знающий предприниматель, способный приумножить свое состояние и оградить его от превратностей судьбы.
Проблеме Фортуны отведено заметное место на страницах купеческих сочинений. Их авторов заботит извечный вопрос—способен ли человек противостоять силам судьбы? В ответах выражен трезвый рационалистический подход, корректирующий принципиальные положения католицизма. Не пассивная покорность, но смелое соперничество с Фортуной, в котором проявляется сила разума, твердость духа, оптимизм, вера в возможность активного вмешательства человека в меняющийся ход событий 1. Эта вера открывала простор и героическим порывам, но самосознание купечества устремлено на поиски «разумного» соотношения логики человеческого поведения с игрой случая.
В представлении итальянского купца возведение на пьедестал античной богини судьбы не означало нарушения верности христианскому богу.
«Все проистекает от Него, — пишет Морелли, — но в согласии с нашими заслугами. Поэтому я и говорю, что мудрые обладают преимуществом, ибо понимают Бога
' См.: С г. Вес. Les marchands écrivaines. Paris, 1968, pp. 312—
313.
(conoscono Iddio) и поступают правильно, хорошо ему помогая: ведь Бог желает, чтобы ты сам себе помогал и благодаря собственным усилиям шел к совершенству»'.
Сама человеческая активность рассматривается здесь как практический нравственный принцип, субъективно вполне согласующийся для авторов записок с признанием божественной воли.
В земной жизни границы человеческих возможностей становятся удивительно широкими — их раздвигает разум, обогащенный знанием. В купеческих записках можно обнаружить немало сентенций, подчеркивающих силу разума в экономических делах и политической жизни, в моральном совершенствовании и борьбе с ударами судьбы. Обращенный к молодому поколению призыв к знанию — плод жизненной практики и литературных влияний—звучит и у Морелли, и у Ручеллаи. Знание—не только надежное оружие в жизненной борьбе, но и источник радости, наслаждения, оптимизма. И, как правило, речь идет не только о важности быть осведомленным в практических делах (изучайте условия торговли и креди-
' Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 150—151.
«Изучай Вергилия, Боэция, Сенеку или других авторов, которых читают в школе. Из этого воспоследствует большая сила твоего разума: размышляя над поучениями авторов, ты узнаешь, как нужно поступать в настоящей жизни, — пишет Морелли. — В зрелом возрасте твой разум сможет наслаждаться мудростью и сладость знания доставит тебе столько приятного и утешительного, как ничто другое: ты не получишь ни от богатства, ни от детей, ни от службы столько, сколько даст тебе наука и сознание того, что ты человек, а не животное»2. Мудрыми советчиками могут быть Данте и Боэций, Аристотель и Цицерон, но и Священное писание тоже, утверждает Морелли, отдавая явное предпочтение первым3. Итальянским купцам эпохи Возрождения были известны (судя по составу их библиотек и сведениям о судьбе ряда рукописных книг XIV—XVBB.) многие античные писатели, средневековая рыцарская и городская литература, сочинения гуманистов (например, «Декамерон» Боккаччо, трактат «О семье» Альберти)4. Образование итальянского купца, хорошо разбирающегося в счетном деле, кредитных операциях, обладающего знаниями из области географии, истории, медицины, юриспруденции, знакомого с началами философии и начитанного в литературе, владевшего иностранными языками, носило подчеркнуто светский характер. Базой его были городская начальная и средняя школы (содержавшиеся на средства коммуны), конторы торговых компаний5.
В богатых купеческих домах практиковалось чтение лекций известными учеными и гуманистами.
Общая светская направленность профессиональных и духовных интересов не исключала обязательный круг христианских сочинений и знакомство с богословием (с проповедями Бернардино да Сиена или Савонаролы, с
' См.: Giovanni Rucellaiedil suo Zibaldone, pp. 6—7. »Giovanni Morelli. Ricordi..., pp. 271—272. » См.: Ibid., pp. 272—273.
4 См.: С г. Вес. Les marchands ecrivaines, pp. 384—413. См.: F. M e 1 i s. Il mercante — "Vita privata a Firenze nei secoli XIV e XV". Firenze, 1966, p. 98.
Доминичи). .
В современной христианской литературе искали прежде всего ответа на вопросы практической этики — не случайно моральные проблемы становились в богословии все более заметными. Показательно также, что Священное писание и церковная литература перестали быть единственным авторитетом в глазах образованного купца. Так, желая уяснить проблему (традиционную в схоластической философии морали), «как труднее поступать, хорошо или плохо», Ручеллаи обращается с «научным запросом» не только к знакомому монаху Джованни да Витербо, но также к другу — гуманисту Донато Аччайуоли, и оба ответа, во многом противоречащие друг другу, включает в «Записки».
В религиозные представления о взаимоотношениях человека с богом вносили свои коррективы растущее самосознание личности, вера в широкие возможности разумной людской активности.
Достоинство личности осознается не только в высокой оценке внешних проявлений, таких, как почет и уважение со стороны общества, но и все более как раскрытие индивидуальных способностей. В пополанской среде складывались новые принципы мироощущения с ориентацией на мирские проблемы, на осознание достоинства человека — творца своей судьбы. Сознание господствующего слоя являло собой сложное сочетание различных идеологических тенденций (от феодально-аристократических до пополански-демократических), традиционных сословнокорпоративных и новых индивидуалистических устремлений. Но именно последние вместе с элементами рационализма и антропоцентризма представляли собой то, что в дальнейшем легло в основу буржуазного мировоззрения.
Важные сдвиги в идеологии ведущих слоев итальянского города, связанные с зарождением раннекапиталистических отношений, оказали определенное влияние на его общую духовную атмосферу, усиливая в ней светские начала. И в широкой демократической среде устои официальной католической доктрины постепенно подтачива-
«Тощий народ» и плебейские массы со своих классовых позиций решали проблемы морали — большую этическую ценность приобретали в этой среде идеи бедности и уравнительства (именно эти идеи чаще всего становились знаменем борьбы угнетенных). Здесь часто находили отклик проповеди нищенствующих монахов, в которых осуждались ростовщичество, алчность, стремление к наживе. В сознании простого люда, живущего работой собственных рук, прочно устоялось уважение к труду как наиболее ценному проявлению человеческой природы. Культ труда, осуждение праздности (и аристократии, и монахов-тунеядцев) встречаются во многих еретических учениях—у катаров, которые, по словам современника, «не едят хлеб в праздном покое, но работают своими руками и собственным трудом живут», у «бедных ломбардцев», у гумильятов, полагавших, что «никакая милостыня не сравнится ценностью с заработанными средствами» '. При этом нередко подчеркивалось бескорыстие труда, которым следует заниматься «не ради стремления к наживе, но из ненависти к праздности и чтобы служить добрым примером для других»2.
Эта сложившаяся в народе система моральных ценностей была почвой, на которой вырастали учения идеологов еретичества, а в конечном счете и ряд идей гуманистов. Хотя идеи бедности, уравнительства, уважения к труду, характерные для идеологии трудящихся, в тогдашних условиях неизбежно принимали религиозные формы, но, обращенные к земным проблемам, они расширяли почву для вызревания светской мысли. Сознание народных масс, черты которого правдиво отразились в реалисти-
' G. V о l p е. Movimenti religiosi e sette ereticali nella società médiévale italiana (sec. XI—XIV). Firenze, 1926, pp. 54, 75. 2 I b i d., p. 59.
Широкая демократическая масса города внесла вклад в становление итальянского Возрождения, питая его общенациональные корни и формируя самостоятельное направление в нем.
Поиски идейных истоков гуманистического мировоззрения в Италии имеют давнюю традицию, восходящую к эпохе Возрождения. Сами гуманисты неизменно подчеркивали свою близость к античной философской мысли, утверждавшей гармоничное единство человека со всей системой мироздания. Обр.ащение к авторитету древних стало важным признаком всей ренессансной культуры.
В прошлом столетии, со времен Мишле и Буркхардта, было принято вести линию единого духовного развития от античности, минуя средние века, к Возрождению: родство выявлялось в жизнеутверждающем характере идеологии, в рационалистической окраске философии и этики в особенности, в эстетическом восприятии действительности, свойственном не только искусству, но и науке.
Значительный рост в XX в. научных знаний о средневековье обусловил серьезный интерес к проблеме средневековых корней ренессансной культуры.
Зарождение предпосылок гуманистического мировоззрения ныне все более определенно связывают с прогрессивными тенденциями в развитии духовной культуры Европы XII—XIII вв. Городские нецерковные школы и возникавшие на их основе университеты становились средоточием светского знания, тяга к которому отражала потребности общественного развития и неудовлетворенность ортодоксальным церковным учением как всеобъемлющей системой взглядов. Более тесные связи с bocto'kom открыли доступ в Европу переводам античных и арабских авторов, особенно в XII — начале XIII в.
' См.: E .0 a r i n. L'età nuova..., pp. 35—36.
Новые явления в культуре XII в.—начало борьбы за освобождение философии от авторитета веры, интерес к проблемам человека и его места в мире, призыв к объединению «человеческого» и «природного» (гуманитарных и естественнонаучных знаний) в единую систему науки, исходной точкой которой должна стать реальность, а не ее словесный смысл,—могут рассматриваться как провозвестники гуманистических идей Возрождения.
Хотя эти явления не изменили общего характера идейной обстановки XII и XIII вв. роль светских начал все возрастала — исследователи находят эти начала в поэзии вагантов, в провансальской лирике, в распространении идей эпикуреизма, особенно в итальянских городах, и во многих других элементах духовной жизни этой эпохи. Наиболее выразительна в этом отношении поэзия вагантов, проникнутая откровенно светскими настроениями. В ней и утверждение права человека жить «по законам естества» («Разве можно в кандалы заковать природу?»), и осуждение ханжеской церковной морали, и культ земных радостей, «поэтической науки», и отрицание сухого, безжизненного богословского знания («Как убийственно скучны их стихи-обеты, их молитвы, что огнем чувства не согреты!») '. В поэзии средневековых школяров ясно звучали народные мотивы («Гомон уличной толпы, гул и гогот рынка») — антиклерикальные и остро социальные; объектом поэтического воспевания стала повседневная жизнь. От поэзии вагантов, оказавшей заметное влияние на городскую литературу XIII в., тянется прямая нить к новеллистике итальянского Возрождения.
Изучение светских тенденций в культуре XIII—начала XIV в. выдвинуло проблему Предвозрождения, или Проторенессанса (в Италии — поэзия «Сладостного нового стиля», проторенессансный стиль в художественной культуре); эти тенденции подтачивали устои христианского миропонимания, но не смогли их решительно поколебать2. Однако противоречия духовной жизни сохранялись и приобретали все более глубокий характер. С
' Лирика вагантов. М., 1970, стр. 127—129, 156. 2 См : В Η. Л а з a p e в. Происхождение итальянского Возрождения, т. 1, M., 1956,
Решение некоторых этических вопросов в творчестве Данте предвосхитило гуманистическое учение о человеке.
Уже в раннем поэтическом цикле Данте «Новая жизнь» приобретает новый смысл христианская идея любви. Поэт верит в моральное очищение человека, который может подняться до истинной, высокой любви не только к божественному, но и к земному. Любовь к идеальной возлюбленной Данте Беатриче равноценна стремлению к высшему благу. Призыв к духовному обновлению, прозвучавший в «Новой жизни», обращен ко всему человечеству: возрождение Любви Данте мыслит в неразрывной связи с преобразованием общества.
В трактате «Монархия» он ищет средства усовершенствовать главные общественные институты — государство и церковь—и выдвигает идею всемирной монархии как важнейшего условия осуществления высокой цели — преобразования духовной и социальной жизни человечества. Только единая светская власть, по его убеждению, способна обеспечить мир и порядок, необходимые для всеобщего обновления. Данте бросает вызов теократическим притязаниям папства, утверждая, что «власть империи вовсе не зависит от церкви»2.
Основание для разграничения светской и духовной власти Данте находит в признании разных путей достижения земного и небесного блаженства. «Ибо до первого мы доходим путем философских наставлений, следуя им и действуя сообразно добродетелям моральным и интеллектуальным, до вторых же—путем наставлений духовных, превосходящих разум человеческий, следуя
•К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 382. 2 Данте, Малые произведения. М„ 1968, стр. 310—312, 360.
Этика как часть философии обретала в учении Данте права, сложившиеся в античности: вести человека к нравственному совершенству и земному благу—и выходила из подчинения теологии. Мысль Данте, расчленяю^щая счастье земное и небесное, светскую и духовную власть, философию и теологию, созвучна гуманистическим идеям следующего столетия.
Государство трактуется Данте как необходимая форма общественного бытия, вне которого не могут в полной мере раскрыться способности каждого индивида и человечества в целом. Именно эта мысль станет основополагающей в «гражданском гуманизме» XV в. Сочинение Данте «Монархия», на философскую концепцию которого оказал влияние аверроизм с его стремлением разграничить «сферы» человеческого разума и божественного откровения, вызвало враждебную реакцию церкви: в 1329 г. последовал приказ о сожжении трактата; в 1554 г. он был включен в индекс запрещенных книг. Тем не менее «Монархия» была хорошо известна гуманистам. Марсилио Фичино в период острого конфликта Медичи с папством перевел ее с латыни на итальянский язык.
Мысль о том, что знание и вера расторжимы, отчетливо читается и в «Пире». Этот трактат (написанный на
Данте, Малые произведения, М., 1968, стр. 361,
Идея Данте отличалась от положений томистской теологии, отрицавшей возможность удовлетворить в земном бытии природную жажду знания, достичь Истины, явля-
' См.: Данте. Малые произведения, стр. 112. 2 Т а м же.
Дан те. Малые произведения, стр. 198.
«Добрая сущность» людей раскрывается в добродетелях, в высоконравственных поступках, обусловленных деятельностью разума — наиболее благородной части человеческой природы. «Из всех проявлений божественной премудрости человек—величайшее чудо: божественная сила сочетала в нем три разные природы в единой форме» 3. Это гармоническое сочетание всех свойств природы обусловлено существованием у человека разума, «поэтому, когда говорят, что человек живет,—замечает Данте, — следует понимать, что он пользуется своим разумом, в чем и заключается его особая жизнь и проявление наиболее благородной стороны его существа»4. Возвеличивая рациональное начало в человеке, Данте придает особое значение его нравственному воспитанию и образованию, видя в них путь к естественному, земному счастью, достижимому собственными усилиями людей. Отсю-
' Данте. Малые произведения, стр. 246.
2 Т а м же, стр. 127.
3 Данте. Малые произведения, стр. 181. Говоря о трех природах, Данте имеет в виду природу ангелов, с которой человека сближает разум, одушевленную природу — с ней роднит человека способность к ощущениям, и природу растений, обладающих подобно человеку, некоторыми физиологическими функциями.
4 Т а м же, стр. 147.
Если в «Пире» и «Монархии» многие исследователи видят предвосхищение гуманистических идей, то «Божественную комедию» иногда трактуют как отход от первоначальных философских позиций поэта. Данте не отказывается в поэме от идеи всемирной монархии, призванной преобразовать мир на началах добра и справедливости. Сохраняет он и веру в достоинство человека, величие его разума, способного проникать в неведомое. Эта вера звучит в страстном призыве к знанию: Тот малый срок, пока еще не спят Земные чувства, их остаток скудный Отдайте постиженью новизны, Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный! Подумайте о том, чьи вы сыны; Вы созданы не для животной доли, Но к доблести и знанью рождены '.
Культуре Ренессанса Данте стал близок возрождением ценности поэтического слова, любовью к античности и новыми этическими требованиями к человеку. С восторгом и почтением приняли Данте гуманисты XIV в. — Петрарка, Боккаччо, Салютати, — видевшие в нем близкого им по духу зачинателя новой культуры. Данте был провозглашен «классиком» — его читали и комментировали, у него учились, ему подражали2. С конца XIV в. сочинения Данте начали изучать во Флорентийском университете. Данте посвящали курсы лекций не только гуманисты (Филельфо, Ландино), но и теологи (Лоренцо Пизано, Джироламо ди Джованни), его идеи трактовали по-разному—с новых, ренессансных позиций и в духе христианско-схоластической традиции. Данте стоял на грани двух эпох, и его творчество несло печать этой двойственности.
Можно оспаривать правомерность его оценок только как провозвестника гуманизма, но есть все основания искать в его мировоззрении, христианском, и в то же время с немалыми отступлениями от ортодоксальной
' Данте. Божественная комедия. М., 1967. Ад, XXVI, 114—120. M., 1940.
2 В 1481 г. во Флоренции была напечатана «Божественная комедия» с комментариями Ландино и иллюстрациями Боттичелли.
традиции, начала новой культуры, обращенной к проблемам земного бытия1.
Многообразие идейных истоков гуманизма, как античных, так и средневековых, обусловило исключительную сложность и противоречивость того «мыслительного материала», на почве которого осуществлялся синтез культурного наследия былых веков, его переработка в соответствии с потребностями времени и внутренними тенденциями развития гуманистической культуры. Основные особенности этого синтеза в его главных принципах ясно раскрываются уже в творчестве ранних итальянских гуманистов—Петрарки, Боккаччо, Салютати.