Ж. Делез

По каким критериям узнают структурализм?¹

 

Спрашивали недавно; «Что такое экзистенциализм?». Теперь: «Что такое структурализм?». Эти вопросы имеют живой интерес, но при условии их актуальности, отнесен­ности к работам, которые находятся еще на пути к созда­нию. Мы в 1967 году. Стало быть, нельзя сослаться на незавершенный характер произведений, чтобы уйти от от­вета: именно такой он и дает вопросу смысл. Однако с тех пор вопрос «что такое структурализм?» претерпел неко­торые изменения. В первую очередь, кто структуралист? Есть привычки и в наиболее актуальном. Привычка ука­зывает, отбирает, справедливо или нет, образцы: лингви­ста, как Р. Якобсона; социолога, как К. Леви-Стросса; пси­хоаналитика, как Ж. Лакана; философа, обновляющего эпистемологию, как М. Фуко; марксистского философа, занимающегося проблемой интерпретации марксизма, как Л. Альтюссера; литературного критика, как Р. Барта; писателей, как тех, кто объединился в группу «Тель Кель»... Одни не отказываются от слова «структурализм» и исполь­зуют понятия «структура», «структурный». Другие предпо­читают соссюровский термин «система». Очень разные мыслители и разные поколения; некоторые оказали на своих современников реальное влияние. Но самым важ-

_______________________________________________

¹ Перевод с французского по изданию: Delcuze G. A quoi reconnait-on le stracturalisme? // La Philosophie en XX siecle. Sous la dir de Francois chatelet. Paris. Marabout. 1979 СОКОЛОВОЙ Л.Ю

 

ным является крайнее разнообразие тех областей, в ко­торых они осуществляют свои исследования. Каждый на­ходит проблемы. Методы, решения, которые имеют ана­логичные черты, как бы происходящие из вольного воз­духа и духа этого времени, но которые также соразмерны открытиям и единичным творениям в каждой из этих обла­стей. В этом смысле слова с «измом» вполне обоснованы.

Правильно считают лингвистику источником струк­турализма: не только Соссюра, но также Московскую шко­лу и Пражский кружок. И если структурализм распрост­раняется затем на другие области, то на этот раз речь идет не об аналогии: это происходит не для того, чтобы внедрить методы, «эквивалентные» имевшим ранее успех в анали­зе языка. В действительности существуют только языко­вые структуры, будь то эзотерический язык или даже не­вербальный. Структура бессознательного есть лишь в той мере, в какой бессознательное говорит и является язы­ком. Структура тела – лишь в той мере, в какой тела пола­гаются говорящими, с языком, являющимся языком сим­птомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они со­держат в себе тихий дискурс, который представляет со­бой язык знаков. Тогда вопрос «что такое структурализм?» изменяется еще раз: скорее следует спрашивать, по чему узнают тех, кого называют структуралистами? И что уз­нают сами структуралисты? Ибо верно, что видимым об­разом людей узнают только в невидимых и неощущаемых вещах, которые они узнают по-своему. Что они делают, структуралисты, чтобы узнать язык в некоторой вещи – язык, присущий одной области? Что они находят в этой области? Мы предлагаем, таким образом, извлечь неко­торые формальные, самые простые критерии узнавания и будем всякий раз приводить примеры из работ выше­названных авторов, независимо от различия их проектов и сочинений.

 

1. первый критерий - символическое

Для нас является привычным, почти что безусловным, некоторое различие, или корреляция, между реальным и воображаемым. Вся наша мысль поддерживает диалек­тическую игру между этими двумя понятиями. Даже когда классическая философия говорит об уме или чистом рас­судке, речь идет также о способности, определяемой сво­ей пригодностью схватывать реальное в его основании, реальное «по истине», каково оно есть, в противополож­ность, но также в связи с силой воображения. Назовем со­всем разные творческие движения: романтизм, симво­лизм, сюрреализм... Они взывают то к трансцендентному пределу, где реальное и воображаемое проникают друг в друга и соединяются: то к остроте их границы как лезвию различия. В любом случае останавливаются на оппози­ции и дополнительности воображаемого и реального: по крайней мере, такова традиционная интерпретация ро­мантизма, символизма и т.д. Даже фрейдизм интерпре­тируется в перспективе двух принципов: принципа реаль­ности с его силой разочарования и принципа удовольствия с его возможностью галлюцинаторного удовлетворения. С уверенностью можно сказать, что методы, которые ис­пользовали, например, Юнг и Башляр, целиком вписыва­ются в реальное и воображаемое, в рамки их сложных от­ношений: трансцендентного единства и предваряющей напряженности, слияния и острия.

Первый же критерий структурализма – это открытие и признание третьего порядка, третьего царства: царства символического. Именно отказ от смешения символичес­кого с воображаемым и реальным является первым из­мерением структурализма. Здесь также все началось с лингвистики: по ту сторону слова в реальности его звуко­вых частей и поту сторону связанных со словами образов и понятий, структуралистский лингвист открывает элемент совсем иной природы – структурный объект. Возможно, в этом-то символическом элементе романисты группы «Тель Кель» и хотели обосноваться, чтобы обновить как звуковые реальности, так и соответствующие повество­вания. По ту сторону истории людей и истории идей Ми­шель Фуко находит более глубокое, подземное основание, которое является предметом дисциплины, названной им археологией мысли. За реальными людьми и их реаль­ными отношениями, за идеологиями и воображаемыми отношениями Луи Альтюссер открывает более глубокую сферу – объект науки и философии.

В психоанализе у нас есть уже много отцов: прежде всего реальный, но также и образы отца. И все наши дра­мы происходят в напряженности отношений между реаль­ным и воображаемым. Жак Лакан открывает третьего, более фундаментального отца – символического, то есть Имя-отца. Не только реальное и воображаемое, но и от­ношения между ними и их расстройства должны понимать­ся как предел процесса, в котором они конституируются, исходя из символического. У Лакана и других структура­листов символическое в качестве элемента структуры яв­ляется принципом генезиса: структура воплощается в ре­альности и образы согласно определенным сериям: бо­лее того, воплощаясь, она их конституирует, но она не производна от них, будучи более глубокой, являясь подпоч­вой под любым грунтом реального и любыми небесами во­ображения. Катастрофы внутри структурного порядка объясняют видимые расстройства реального и вообража­емого: так, из Лакановой интерпретации случая «Челове­ка с волками» следует, что когда тема кастрации остается несимволизированной [«просроченность»], она вновьвозникает в реальном в галлюцинаторной форме отрезан­ного пальца².

Мы можем пронумеровать реальное, воображаемое и символическое: 1, 2, 3. Но, может быть, эти цифры име­ют сколь порядковое, столь и количественное, более важ­ное значение. Реальное в себе самом неотделимо от не­которого идеала объединения и тотализации: реальное стремится к единице, оно является единицей по своей «истине». Как только мы видим два в «единице», как толь­ко мы ее раздваиваем, появляется само воображаемое, даже если оно осуществляет свое действие в реальном. Например, реальный отец – это единица, или желает быть таковой согласно своему закону; но образ отца всегда удваивается в самом себе, будучи расколотым по закону двойственного числа. Он проецируется, по меньшей мере, на две персоны: одна берет на себя игрового отца, отца-шута, другая – отца-труженика и идеального отца. Таков принц Уэльский у Шекспира, переходящий от одного об­раза отца к другому, от Фальстафа к короне. Вообража­емое определяется играми зеркала и перевернутым уд­воением, отождествлением и проекцией, оно всегда да­ется двойным способом³. Но, возможно, символическое, в свою очередь, есть тройка. Оно не просто третье, по ту сторону реального и воображаемого. Всегда имеется третье, которое необходимо искать в самом символичес­ком; структура – это, по крайней мере, триада, она не «циркулировала» бы без этого третьего, одновременно ирреального, но, однако, и не воображаемого.

Мы увидим, почему это так. Первый же критерий со­стоит в следующем: в полагании символического поряд-

_____________________________________

²  Cf. Lacan .J. Ecrits. P.386-389.

³ Несомненно, Лакан идет дальше других в оригинальном анализе различения воображаемого и символического. Но это различение в разнообразных формах присутствует у всех структуралистов.

 

ка, который не сводим ни к порядку реального, ни к по­рядку воображаемого и является более глубоким, нежели они. Мы пока еще не знаем, в чем заключается этот сим­волический элемент. Но, по крайней мере, мы можем ска­зать, что соответствующая структура не имеет никакого отношения ни к чувственной форме, ни к образу вообра­жения, ни к интеллигибельной сущности. Она не имеет ни­чего общего с формой', так как структура нисколько не определяется автономностью целого, его богатством по сравнению с частями, гештальтом, который проявляется в реальном и в восприятии: наоборот, структура опреде­ляется природой некоторых атомарных элементов, кото­рым предначертано учесть одновременно формирование целостностей и вариацию их частей. Она не имеет ничего общего с образами воображения, хотя структурализм весь проникнут рассуждениями о риторике, метафоре и мето­нимии; так как сами эти образы определены структурны­ми перемещениями, которые учитывают сразу и прямой, и переносный смысл. Она не имеет общего с сущностью; так как речь идет о комбинационном единстве, относя­щемся к формальным элементам, которые сами по себе не имеют ни формы, ни значения, ни представления, ни содержания, ни данной эмпирической реальности, ни ги­потетической функциональной модели, ни интеллигибельности по ту сторону видимости: никто лучше Луи Альтюссера не обозначил статус структуры как равный самой «Теории»: символическое следует понимать как производство исходного и специфического теоретичес­кого объекта.

Структурализм агрессивен когда он разоблачает по­всеместное непризнание этой символической категории, по ту сторону воображаемого и реального. Он интерпретативен когда обновляет, исходя из этой категории, нашу интерпретацию произведений и претендует открыть исходный пункт, где производится язык, создаются эти произ­ведения, откуда ведут свое начало идеи и действия. Ро­мантизм, символизм, но также фрейдизм, марксизм, та­ким образом, становятся предметом глубоких новых трак­товок. Более того, структуралистской интерпретации под­лежат мифические, поэтические, философские и даже практические произведения. Но эта новая интерпретация годится лишь в той мере, в какой она вдохновляет на со­здание новых современных произведений – как если бы символическое было общим источником и интерпретации, и живого творчества,

 

2. второй критерий: локальное, или позиционное

В чем состоит символический элемент структуры? Мы чувствуем необходимость идти дальше, напомнив внача­ле, чем символический элемент не является. Отличный от реального и воображаемого, он не может определяться ни предшествующими реальностями, к которым он отсылал бы и которые бы обозначал, ни воображаемыми содержаниями, из которых он следовал бы и которые давали бы ему значение. Элементы структуры не имеют ни внешнего обозначения, ни внутреннего значения. Что же остается? Как вполне строго определяет Леви-Стросс, он не имеет ничего, кроме смысла: того смысла, который необходимо является «позиционным», и это все⁴. Речь не идет ни о месте внутри реальной протяженности, ни о местополо­жениях на воображаемых просторах, но о местоположе­ниях в пространстве собственно структурном, то есть то­пологическом. Что является структурным – так это про­странство, но пространство непротяженное, предсуще-

______________________________________

⁴ Cf. Levi-Strauss С, Esprit. Novembre 1963.

 

ствующее, чистый spatium, постепенно конституируемый в качестве порядка соседства, где понятие соседства име­ет прежде всего порядковый смысл, а не значение протя­женности. Это как в генетике: гены составляют структуру, если только они неотделимы от мест, способных изменить отношения внутри хромосомы. Короче, места в чисто структурном пространстве первичны относительно реаль­ных вещей и существ, которые их займут, а также относи­тельно ролей и всегда немного воображаемых событий, ко­торые необходимо появляются, когда места занимаются.

Научная амбиция структурализма – не количествен­ная, но топологическая и реляционная: Леви-Стросс по­стоянно утверждает этот принцип. И Альтюссер, когда го­ворит об экономической структуре, уточняет, что «истин­ные» субъекты – не те, которые займут места, то есть кон­кретные индивиды, или реальные люди, и тем более ис­тинные объекты – не роли, которых придерживаются люди, и не события, которые производятся, но прежде всего это места в топологическом структурном пространстве, опре­деленном производственными отношениями⁵. Когда Фуко определяет такие детерминации, как смерть, желание, труд, игра, то он рассматривает их не как измерения эм­пирического человеческого существования, но прежде всего как наименования мест, или положений, которые делают занимающих эти места людей смертными и уми­рающими, желающими, работающими, играющими; но люди займут места только вторично, исполняя свои роли согласно порядку соседства, который является порядком самой структуры. Поэтому Фуко может предложить новую раскладку эмпирического и трансцендентального, где пос­леднее определяется порядком мест вне зависимости от того, кто их займет эмпирически⁶. Структурализм неотде-

_________________________________

⁵ Althusser L. Lire le Capitale. Т.Н. Р. 157.

⁶ Фуко М. Слова и вещи. М.,1977. С.410 и след.

 

лим от новой трансцендентальной философии, где места берут верх над тем, что их заполняет. Отец, мать, т.д. суть прежде всего места в структуре; и если мы смертны, то вставая в вереницу и приходя в это место, отмеченное в структуре в соответствии с данным топологическим по­рядком соседства [даже в том случае, когда мы опережа­ем свой черед).

«Не только субъект, но субъекты, взятые в их интер­субъективности, подхватывают вереницу... и сообразуют само свое бытие с моментом, который по ним пробегает в означающей цепи... Это перемещение означающего оп­ределяет субъектов в их актах, судьбе, отказах, ослепле­нии, успехах и исходе, несмотря на врожденные особен­ности и социальные приобретения, без внимания к харак­теру и полу...»⁷. Нельзя лучше это выразить, чем сказав, что эмпирическая психология становится не только обо­снованной, но детерминированной трансцендентальной топологией,

Из этого локального, или позиционного, критерия вытекает несколько следствий. И прежде всего, если сим­волические элементы не имеют ни внешнего обозначе­ния, ни внутреннего значения, но только позиционный смысл, то следует признать принцип, согласно которому смысл всегда следует из комбинации элементов, которые сами по себе не являются означающими⁸. Как сказал Леви-Стросс в дискуссии с Полем Рикером, смысл – все­гда результат, эффект: эффект не только в качестве про­дукта, но и как оптический, языковой, позиционный эф­фект. По существу, имеется бессмыслие смысла, резуль­татом которого является сам смысл. Но тем самым мы не придем к тому, что было названо философией абсурда. Ибо для этой философии важно, что имеется нехватка

________________________________

⁷ Lacan J. Ecrits. P.30.

⁸ Levi-Strauss C. Esprit. Novembre 1963.

 

смысла. Для структурализма, наоборот, имеется слишком много смысла, сверхпроизводство, сверхдетерминация смысла, всегда производимого в избытке посредством комбинации места структуре. [Отсюда следует, например, то важное значение, которое Альтюссер придает понятию сверхдетерминации.] Бессмыслие совсем не является аб­сурдом или противоположностью смысла, но тем, что вы­ставляет смысл, производит его, циркулируя в структуре. Структурализм ничем не обязан Альберу Камю, но зато многим – Льюису Кэрролу.

Второе следствие – пристрастие структурализма к некоторым играм и театру, к неким пространствам игры и театра. Неслучайно, что Леви-Стросс часто ссылается на теорию игр и придает столько значении игральным кар­там. И Лакан – метафорам игры, которые суть больше, чем метафоры: не только хорек, который бегает в структуре. но и место смерти, циркулирующей в бридже. Самые бла­городные игры, вроде шахмат, выступают как такие, ко­торые организуют комбинационность мест в чистом spatium, бесконечно более глубоком, нежели реальная протяженность шахматной доски и воображаемое рас­пространение каждой фигуры. Или же Альтюссер преры­вает свой комментарий Маркса для того, чтобы говорить о театре, но о таком, который не является ни реальнос­тью, ни идеей, но чистым театром мест и положений, принцип которого есть у Брехта и который, быть может, сегодня находит свое самое яркое выражение у Армана Гатти. Короче, сам манифест структурализма следует ис­кать в знаменитой формуле, высоко поэтической и теат­ральной: мыслить – значит рисковать в броске играль­ной кости.

Третье следствие в том, что структурализм неотде­лим от нового материализма, нового атеизма и нового антигуманизма. Так как, если место первично относительного того, кто его занимает, то, конечно, недостаточно бу­дет поставить человека на место Бога, чтобы изменить структуру. И если это место является местом смерти, то смерть Бога означает, к тому же, и смерть человека – мы надеемся, в пользу грядущего нечто, но это нечто может случиться только в структуре и посредством ее мутации. Так обнаруживается воображаемый характер человека (Фуко) или идеологический характер гуманиз­ма [Альтюссер).

 

3. третий критерий: дифференциальное и единичное

Так в чем же состоят эти символические элементы, или позиционные единицы? Вернемся к лингвистичес­кой модели. То, что отлично и от звуковых частей слова, и от связанных с ним образов и понятий, называется фонемой. Фонема – наименьшая лингвистическая еди­ница, способная различать два слова с разными зна­чениями, например, глас и глаз. Ясно, что фонема воп­лощается в буквах, слогах и звуках, но она не сводится к ним. Более того, буквы, слоги и звуки предоставляют ей независимость, хотя в самой себе она неотделима от фонетического отношения, которое соединяет ее с дру­гими фонемами: с/з Фонемы не существуют вне отно­шений, в которые они вступают и через которые взаимоопределяются.

Мы можем различать три типа отношений. Первый тип устанавливается между элементами, которые пользу­ются независимостью, или автономностью: например, 3+2 или даже 2/3. Элементы являются реальными, и эти от­ношения сами должны называться реальными. Второй тип отношений, например, х² + у² - R^{2 =} 0, устанавливается между терминами, значение которых не специфицирова­но, но, однако, эти термины должны в каждом случае иметь определенную величину. Такие отношения можно назвать воображаемыми. Но третий тип устанавливается между элементами, которые сами по себе не имеют никакой оп­ределенной величины и, однако, взаимоопределяются в отношении: так, ydy + xdx = О, или dy/dx = -х/у. Такие отношения являются символическими, а соответствую­щие элементы взяты в дифференциальном отношении. Dy совсем не определено относительно у, a dx – относитель­но х: каждый не имеет ни существования, ни величины, ни значения. И однако, отношение dy/dx является совер­шенно определенным, два элементы взаимно определя­ются в отношении. Именно этот процесс взаимной детер­минации внутри отношения позволяет определить симво­лическую природу. Бывает, ищут исток структурализма в направлении аксиоматики. И действительно, Бурбаки, на­пример, использует слово «структура», но, как нам кажет­ся, в очень далеком от структурализма смысле. Ибо речь идет об отношениях между неспецифицированными даже качественно элементами, но не об элементах, которые взаимно специфицируются в отношениях. В этом плане аксиоматика была бы только воображаемой, а не соб­ственно символической. Исток структурализма следует, скорее, искать в дифференциальном исчислении, а именно в той интерпретации, которую ему дали Вейерштрасс и Рассел – статический и порядковой интерпре­тации, которая окончательно освобождает исчисление от всякой ссылки на бесконечно малое и интегрирует его в чистую логику отношений.

Детерминациям дифференциальных отношений со­ответствуют единичности [singularites], распределения единичных [singuliers] точек, которые характеризуют кри­вые линии или фигуры (например, треугольник с тремя единичными точками). Поэтому детерминация фонемати­ческих отношений, присущих данному языку, определяет единичности, в смежности которых конституируются со­звучия и значения языка. Взаимная детерминация сим­волических элементов продолжается, следовательно, в полной детерминации единичных точек, которые консти­туируют пространство, соответствующее этим элементам. Кажется, что главное понятие единичности, взятое бук­вально, принадлежит всем областям, где есть структура. Общая формула «мыслить – значит рисковать в броске игральной кости» сама отсылает к единичностям, пред­ставленным блестящими точками на костях. Любая струк­тура представляет два следующих аспекта: систему диф­ференциальных отношений, по которым символические элементы взаимно определяются, и систему единичностей, соответствующую этим отношениям и очерчивающую пространство структуры. Любая структура есть множе­ственность [multiplicite]. Вопрос о том, существует ли структура любой области, должен быть уточнен следую­щим образом: возможно ли, в той или иной области, из­влечь символические элементы, дифференциальные от­ношения и единичные точки, которые ей присущи? Сим­волические элементы воплощаются в реальные существа и объекты рассматриваемой области; дифференциальные отношения актуализируются в реальных отношениях меж­ду этими существами; единичности соотносятся с места­ми в структуре, распределяющими воображаемые роли или установки существ и объектов, которые их займут.

Речь не идет о математических метафорах. В каждой области надо найти элементы, отношения и точки. Когда Леви-Стросс предпринимает исследование элементарных структур родства, он имеет в виду не только реальных от­цов в данном обществе или же образы отца, которые при­сутствуют в мифах этого общества. Он стремится открыть истинные фонемы родства, то есть роднемы, позицион­ные единства, которые не существуют независимо от диф­ференциальных отношений, куда они входят и где взаим­но определяются. Именно так четыре отношения брат/се­стра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сест­ры образуют простейшую структуру. И этой комбинационности «терминов родства» соответствуют, но без подо­бия и сложным образом, «установки между родителями», которые производят определенные единичности в систе­ме. Можно также успешно идти обратным путем: исходить из единичностей, чтобы определить дифференциальные отношения между крайними символическими элемента­ми. Именно так Леви-Стросс, беря в качестве примера миф об Эдипе, исходит из единичностей повествования [Эдип женится на матери, убивает отца, приносит в жерт­ву сфинкса, получает имя толстоногого, т.д.) и затем ин­дуцирует из них дифференциальные отношения между «мифемами», которые взаимоопределяются [отношения переоцененного родства, отношения обесцененного род­ства, отрицание автохтонии, стойкость автохтонии)⁹. Все­гда, в любом случае символические элементы и отноше­ния между ними определяют природу существ и объектов, которые из них следуют; тогда как единичности формиру­ют порядок мест, который определяет одновременно роли и установки этих существ, поскольку они их занимают. Де­терминация структуры завершается, таким образом, в те­ории установок, которые выражают ее функционирование.

Единичности соответствуют символическим элемен­там и их отношениям, но они им не подобны. Сказали бы, скорее, что они «символизируют» с ними. Они происходят из них, потому что любая детерминация дифференциаль­ных отношений влечет за собой распределение единич-

____________________________________________

³ Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.,1985. С. 189 и след.

 

ных точек. К примеру, величины дифференциальных от­ношений воплощаются в родах, тогда как единичности воплощаются в органических частях, соответствующих каждому роду. Одни конституируют переменные, другие – функции... Одни конституируют в структуре область тер­минов, другие–область установок. Леви-Стросс наста­ивал на двойном аспекте – производности и, однако, нередуцируемости – установок относительно терминов¹⁰ . Серж Леклер, ученик Лакана, в другой области показы­вает, как символические элементы бессознательного с необходимостью отсылают к «либидозным движениям» тела, воплощающего единичности структуры в том или ином месте¹¹. В этом смысле всякая структура психосоматична, или же, точнее, представляет комплекс «кате­гория - установка».

Рассмотрим интерпретацию марксизма Альтюссером и его группой: прежде всего производственные отноше­ния определяются в качестве дифференциальных, уста­навливающихся не между реальными людьми, или конк­ретными индивидами, но между объектами и агентами, имеющими символическую ценность [предмет производ­ства, орудие производства, рабочая сила, непосредствен­ный работник, непосредственный неработник, взятые в от­ношениях собственности и присвоения¹²). Тогда каждый способ производства характеризуется единичностями, со­ответствующими характеру отношений. Очевидно, что конкретные люди займут места и осуществят элементы структуры, если будут исполнять ту роль, которая предназ­начена им структурным местом [например, роль «капита­листа»), и будут поддержкой структурных отношений: так

__________________________________________________

¹⁰ Там же. С.279 и след.

¹¹ Leclaire S. Compter avec la psychanalyse // Cahiers pour l'anaeyse N 8.

¹² Althusser L Lire le Capital. Т.Н. Р.152-157 (см. также E.Balibar. P.205 sq.).

 

что «истинные субъекты не оккупанты, занявшие места, и не эти функционеры... но определение и распределение этих мест и этих функций». Истинный субъект – это сама структура: дифференциальное и единичное, дифференци­альные отношения и единичные точки, взаимная детер­минация и детерминация полная.

 

4. четвертый критерий: различающее, различение

Структуры являются необходимо бессознательны­ми–в силу составляющих их элементов, отношений и точек. Любая структура – это инфраструктура, или мик­роструктура. В некотором роде структуры не являются ак­туальными. Актуально то, в чем воплощается структура, или, скорее, что она конституирует в этом воплощении. Но сама по себе она ни актуальна, ни фиктивна; ни ре­альна, ни возможна. Якобсон ставит проблему статуса фонемы: последняя не смешивается с актуальностью буквы, слога или звука: далее, она не фикция, ассоции­рованный образ¹³ . Возможно, слово «виртуальность» точно обозначит способ (существования) структуры, или теоретического объекта. При том условии, если это слово лишить всей неопределенности; так как виртуальное имеет собственную реальность, которая, однако, не смешива­ется ни с актуальной реальностью, ни с настоящей или прошлой актуальностью; оно обладает собственной иде­альностью, которая не смешивается ни с возможным об­разом, ни с абстрактной идеей. Скажем о структуре: ре­альна, не будучи актуальной, и идеальна, не будучи абст­рактной. Поэтому Леви-Стросс часто представляет струк­туру как разновидность резервуара или идеального ката-

________________________________________

¹³ Jakobson R. Essai de linguistique generale. Chap.IV.

 

лога, где все сосуществует виртуально, но где актуализа­ция с необходимостью происходит по исключительным направлениям, приводя к частным комбинациям и бессоз­нательным выборам. Извлечь структуру области означа­ет определить целиком виртуальность сосуществования, которая предшествует существам, объектам и произве­дениям данной области. Любая структура является мно­жественностью виртуального сосуществования. Л. Аль­тюссер, например, в этом смысле показывает, что ориги­нальность Маркса [его антигегельянство) коренится в способе определения социальной системы через сосуще­ствование экономических элементов и отношений, а не в их последовательном порождении согласно диалектичес­кой иллюзии¹⁴.

Что сосуществует в структуре? Все элементы, отно­шения и значимости отношений, все единичности, свой­ственные рассматриваемой области. Такое сосущество­вание не влечет за собой никакой неясности, никакой нео­пределенности: именно дифференциальные отношения и элементы сосуществуют в совершенно определенном це­лом. Тем не менее это целое не актуализируется как тако­вое. То, что актуализируется здесь и теперь, – это такие-то отношения, такие-то значимости отношений, такие-то распределения единичностей; другие же актуализируют­ся в другом месте или времени. Нет всеобщего языка, воп­лощающего все фонемы и фонематические отношения; но виртуальная всеобщность языка актуализируется по ис­ключительным направлениям в различных языках, каж­дый из которых воплощает некоторые отношения, значи­мости отношений и единичности. Нет общества вообще, но каждая социальная форма воплощает некоторые эле­менты, отношения и значимости производства (например, «капитализм»). Итак, мы должны различать всеобщую

_________________________________

¹⁴ Althusser L. Lire le Capital. T.I. P.82: Т.II. Р.44.

 

структуру области в качестве ансамбля виртуального со­существования и подструктуры, которые соответствуют различным актуализациям в данной области. О структуре как виртуальности мы должны сказать, что она еще не различена [indifferenciee], хотя совсем и полностью диффе­ренцирована [differentiee]. О структурах, которые вопло­щаются в той или иной актуальной форме [настоящей или прошлой), мы должны сказать, что они различаются [se differencient] и что для них актуализироваться означает именно различаться. Структура неотделима от этого двой­ного аспекта, комплекса, который можно обозначить име­нем дифференцирование / различение [differentiation / differenciation = different / ciation), где (t/c)¹⁵ образует универсально определенное фонематическое отношение.

Любое различение [differenciation], любая актуализа­ция происходят двумя путями: виды и части. Дифферен­циальные отношения воплощаются в качественно различ­ных видах, тогда как соответствующие единичности – в протяженных частях и фигурах, которые характеризуют каждый вид. Так, виды языков – и части каждого в сосед­стве единичностей лингвистической структуры; специфи­чески определенные способы общественного производ­ства – и организованные части, соответствующие каж­дому из этих способов, и т.д. Отметим, что процесс актуа­лизации содержит всегда внутреннюю временность, ко­торая изменяется в связи с тем, что актуализируется. Не только каждый тип общественного производства облада­ет внутренней глобальной временностью, но и его орга­низованные части имеют частные ритмы. Позиция струк­турализма относительно времени является, таким обра-

_________________________________

¹⁵ Непереводимая игра слов: если для перевода француз­ского слова differenciation (различение] введем неологизм дифференсиация, то данное фонематическое отношение бу­дет выглядеть так: дифференц/сиация, или ц/с. Прим.перевод.

 

зом, очень ясной: для него время – это всегда время ак­туализации, в течение которого в различных ритмах про­изводятся элементы виртуального сосуществования. Вре­мя идет от виртуального к актуальному, то есть от струк­туры к ее актуализациям, а не от одной актуальной формы к другой. Или, по крайней мере, время, рассматриваемое как последовательное отношение двух актуальных форм, довольствуется тем, что выражает абстрактно внутренние времена структуры или же структур, протекающие в глу­бине этих двух форм, а также дифференциальные отно­шения между этими временами. И именно потому, что структура не актуализируется, не различаясь в простран­стве и времени, не различая тем самым виды и части, ко­торые ее осуществляют, мы должны сказать в этом смыс­ле, что структура производит сами виды и части. Она их производит в качестве различаемых видов и частей. Так что больше нельзя противопоставлять генетическое структурному, а время – структуре. Генезис, как и время, идет от виртуального к актуальному, от структуры к ее ак­туализации; два понятия – внутренней множественной временности и статического порядкового генезиса - в этом смысле неотделимы от игры структур¹⁶.

Надо настаивать на этой роли, способствующей раз­личению [differenciateur]. Структура в себе самой явля­ется системой дифференциальных отношений и элемен­тов; но также она различает виды и части, существа и фун­кции, в которых она актуализируется. Она является дифференциальной в самой себе и способствующей разли-

_____________________________________

¹⁶ Книга Жюля Вюймена «Философия алгебры» [Vuillemin J. Philosophie de L'algebre. P.U.F. 1960] предлагает опре­деление структуры в математике. Автор настаивает в этом плане на важности теории проблем (следуя математику Абе­лю] и на принципах детерминации (взаимная, полная и про­грессивная детерминация, по Галуа]. Он показывает, как структура в этом смысле дает единственное средство реа­лизовать амбиции истинного генетического метода.

 

чению в результате. Комментируя Леви-Стросса, Жан Пуйон определил проблему структурализма: можно ли вы­работать «систему различий [differences], которая не вела бы ни к их рядоположенности, ни к их искусственному сти­ранию?»¹⁷. В этом отношении, с точки зрения самого структурализма, показательно творчество Жоржа Дюмезиля: никто лучше его не проанализировал родовые и спе­цифические различия между религиями, а также разли­чия частей и функций между богами одной и той же рели­гии. Дело в том, что боги одной религии, например, Юпи­тер, Марс и Квирин, воплощают элементы и дифферен­циальные отношения в то же самое время, когда они на­ходят свои установки и функции в соседстве единичностей системы или «частей общества», подлежащего рас­смотрению: следовательно, они по существу различены структурой, которая в них актуализируется, или осуществ­ляется, и которая производит их, актуализируясь. Верно, что каждый из них, рассмотренный в своей единственной актуальности, притягивает и отражает функцию других, так что рискуют не узнать это начальное различение, которое произвело их, идя от виртуального к актуальному. Но имен­но здесь проходит граница между воображаемым и сим­волическим: воображаемое стремится отразить и пере­группировать для каждого термина всеобщий результат совокупного механизма, тогда как символическая струк­тура обеспечивает дифференцирование терминов и раз­личение эффектов. Отсюда враждебность структурализ­ма по отношению к методам воображаемого: критика Юнга Лаканом, критика Башляра «новой критикой». Вообража­емое раздваивает и отражает, отбрасывает и отождеств­ляет, теряется в играх зеркала, но различения, которые оно делает, как и уподобления, которыми оперирует, – это по­верхностные эффекты, которые прячут весьма тонкие

_______________________________

¹⁷ Cf. Les Temps modernes. Juillet. 1965.

 

дифференциальные механизмы символической мысли. Комментируя Дюмезиля, Эдмон Ортиг очень хорошо го­ворит: «Когда приближаются к материальному воображе­нию, то дифференциальная функция уменьшается и стре­мятся к эквивалентностям; когда приближаются к элемен­там, формирующим общество, то дифференциальная функция увеличивается и стремятся к отличительным ва­лентностям»¹⁸ .

Структуры бессознательны, поскольку с необходимо­стью скрыты своими продуктами или эффектами. Эконо­мическая структура никогда не существует в чистом виде, но она скрывается за юридическими, политическими, иде­ологическими отношениями, в которых воплощается. Можно читать, находить и признавать структуры, лишь исходя из их эффектов. Термины и отношения, которые их актуализируют, виды и части, которые их производят, являются сколь помехами, столь и выражениями. Поэто­му ученик Лакана Ж. А. Миллер выдвигает понятие «ме­тонимической причинности», а Альтюссер–понятие соб­ственно структурной причинности, чтобы учесть весьма специфическое присутствие структуры в своих эффектах, а также способ, которым она различает эти эффекты в то время, когда последние уподобляются ей и включаются в нее¹⁹. Бессознательное структуры является дифферен­циальным. Можно также считать, что структурализм воз­вращается к до-фрейдовской концепции: не понимает ли Фрейд бессознательное как способ конфликта сил или сопротивления желаниям, тогда как лейбницевская мета­физика уже предложила идею дифференциального бес-

___________________________________

¹⁸ Ortigues Е. Le Discours et le symbole. Aubier. P.197. – Ортиг отмечает также второе различие между воображаемым и символическим: воображение имеет «зеркальный» харак­тер, или характер «двойственного числа», тогда как симво­лической системе принадлежит Третий, третий термин.

¹⁹ Althusser L. Lire le Capital. T.ll. P.169 sq.

 

сознательного малых восприятий? Но у самого Фрейда присутствует вся проблема начала бессознательного, его конституции как «языка», который превосходит уровень желания, ассоциируемых образов и отношений сопротив­ления. Наоборот, дифференциальное бессознательное со­стоит не из малых восприятии реального и переходов к пределу, но из вариаций дифференциальных отношений в символической системе в зависимости от распределе­ний единичностей. Леви-Стросс имеет основание утвер­ждать, что бессознательное – это не желание и не пред­ставление, что оно «всегда пусто» и состоит единственно из структурных законов, которые внушаются как пред­ставлениям, так и желаниям²⁰.

Дело в том, что бессознательное продолжает быть проблемой. Не потому, что его существование сомнитель­но. Но оно само ставит проблемы и вопросы, которые ре­шаются в той мере, в какой соответствующая структура реализуется, причем решаются всегда в соответствии со способом этой реализации. Ибо проблема всегда имеет то решение, которое она заслуживает согласно способу постановки и символическому полю, которым располага­ют для того, чтобы ее поставить. Альтюссер может пред­ставлять экономическую структуру общества в качестве поля проблем, которые она ставит, которые ей определе­но поставить и которые она решает сообразно линиям различения, по которым актуализируется структура. Учи­тывая абсурд, низости и жестокости, которые эти «реше­ния» содержат на основании данной структуры. Серж Леклер, следуя Лакану, также может различать психозы и не­врозы, затем сами неврозы не столько по типам конф­ликтов, сколько по способам вопросов, которые всегда на­ходят тот ответ, который заслуживают в зависимости от

_________________________________

²⁰ Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1988, С.181

 

символического поля, где они ставятся: так, вопрос исте­рии не является вопросом одержимости²¹. Во всем этом проблемы и вопросы указывают не на временной и субъективный момент в выработке нашего знания, а на­оборот, на совершенно объективную категорию, полные и целые «объективности», которые суть объективности структуры. Структурное бессознательное является одно­временно дифференциальным, проблематизирующим, вопрошающим. Оно является, наконец, мы этой сейчас увидим, серийным.

 

5.пятый критерий: серийное

Все это, однако, кажется еще неспособным функци­онировать. Дело в том, что мы смогли определить струк­туру только наполовину. Она начнет двигаться, оживлять­ся, лишь если мы воспроизведем ее вторую половину. Дей­ствительно, определенные нами выше символические элементы, взятые в дифференциальных отношениях, с не­обходимостью организуются в серию. Но в качестве та­ковых они относятся к другой серии, созданной другими символическими элементами и другими отношениями: это отнесение ко второй серии легко объяснимо, если вспом­ним, что единичности происходят от терминов и отноше­ний первой серии, но не довольствуются их воспроизвод­ством и отражением. Следовательно, они сами организу­ются в другую способную к автономному развитию серию или, по крайней мере, с необходимостью относят первую к другой такой серии. Таковы фонемы и морфемы. Или экономическая серия и другие социальные серии. Или тройная серия Фуко–лингвистическая, экономическая,

__________________________________

²¹ Leclaire S. La mort dans la vie de l'obsede. La Psychanalyse. № 2. 1956.

 

биологическая; и т.д. Вопросы о том, является ли первая серия базовой и в каком смысле, является ли она означа­ющей, а другие – означаемыми, – сложные вопросы, при­роду которых мы пока еще не можем уточнить. Должны только констатировать, что любая структура серийна, мультисерийна и не функционирует без этого условия.

Когда Леви-Стросс предпринимает исследование тотемизма, то показывает, в чем состоит неудовлетвори­тельное понимание этого феномена, поскольку его интер­претируют в терминах воображения. Так как воображе­ние согласно своему закону с необходимостью понимает тотемизм как операцию, благодаря которой человек или группа отождествляют себя с животным. Но символичес­ки речь идет о совершенно ином: не о воображаемом отождествлении одного термина с другим, но о структур­ной гомологии двух серий терминов. С одной стороны, се­рия видов животных, взятых в качестве элементов диф­ференциальных отношений, с другой – серия самих со­циальных позиций, взятых символически в их собствен­ных отношениях: конфронтация происходит «между эти­ми двумя системами различий», двумя сериями элемен­тов и отношений²².

Бессознательное, согласно Лакану, является не ин­дивидуальным, не коллективным, а интерсубъективным. Это значит, что оно предполагает развитие в сериях: не только означающее и означаемое, но как минимум две серии организуются весьма переменчивым способом в соответствии с рассматриваемой областью. В одном из самых известных текстов Лакан комментирует «Украден­ное письмо» Эдгара По, показывая, как «структура» осу­ществляет постановку двух серий, места в которых заня­ты меняющимися субъектами: король, который не видит

_________________________________

²² Леви-Стросс К. Тотемизм сегодня // Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.,1994. С.90.

 

письмо, – королева, которая радуется, что письмо спря­тано тем лучше, чем более оно оставлено на виду, – ми­нистр, который все видит и берет письмо [первая серия); полиция, которая ничего не находит у министра, – министр, который радуется, что письмо спрятано теме лучше, чем более оно оставлено на виду. – Дюпэн, который все видит и вновь берет письмо [вторая серия)²³ . Уже в предыду­щем тексте Лакан комментировал случай Человека с кры­сами с помощью двойной серии, отцовской и сыновней, где каждая вводила в игру четыре термина в отношении, следуя порядку мест: долг - друг, женщина богатая – жен­щина бедная²⁴.

Ясно, что организация конститутивных серий струк­туры предполагает действительную постановку и требует в каждом случае оценок и точных интерпретаций. Не су­ществует общего правила; здесь мы затрагиваем пункт, где структурализм содержит в себе то действительное творчество, то инициативу или открытие, которые случа­ются не без риска. Структура определяется не только вы­бором базовых символических элементов и дифференци­альных отношений, в которые они входят; тем более не только распределением единичных точек, которые им со­ответствуют; но еще созданием по меньшей мере второй серии, которая поддерживает сложные отношения с первой. И если структура определяет проблемное поле, поле проблем, то это следует понимать в том смысле, что при­рода проблемы обнаруживает собственную объективность в этой серийной конституции, которая иногда приближает структурализм к музыке. Филипп Соллер пишет сочинен­ный в ритме выражений «Проблема» и «Нехватка» роман Драма, который содержит развитие взятых наугад серий [«цепь морских воспоминаний проникает в его правую

_______________________________

²³ Lacan J. Ecrits. P. 15.

²⁴ Lacan J. Le Mythe individuel du nevrose.

 

руку... левая нога наоборот как бы находится во власти минеральных групп»]. Или же попытка Жан-Пьера Фея в Аналогичных, касающаяся серийного сосуществования способов рассказов.

Но что мешает двум сериям просто отражать одна другую и так отождествить свои термины? Ансамбль структуры тогда оказался бы в положении фигуры вооб­ражения. Основания, предотвращающие такой риск, яв­ляются по видимости странными. Действительно, терми­ны каждой серии неотделимы от вариации дифференци­альных отношений. Для украденного письма министр во второй серии приходит на то место, которое королева име­ла в первой. В сыновней серии Человека с крысами бед­ная женщина занимает место друга по отношению к дол­гу. Или в двойной серии птиц и близнецов, рассматривае­мой Леви-Строссом, близнецы, являющиеся «людьми сверху» в отношении к людям снизу, с необходимостью за­нимают место «птиц снизу», а не птиц сверху²⁵, Это отно­сительное перемещение двух серий совершенно не явля­ется вторичным; оно не влияет на термин извне и вторич­но, как будто для того, чтобы наделить его воображаемой обманчивой внешностью. Наоборот, перемещение явля­ется подлинно структурным, или символическим: оно по существу принадлежит местам в пространстве структуры и повелевает, таким образом, всеми воображаемыми мас­кировками существ и объектов, которые занимают эти места вторично. Поэтому структурализм уделяет столько внимания метафоре и метонимии. Последние нисколько не являются фигурами воображения, но прежде всего структурными факторами. Это даже два структурных фак­тора, поскольку они выражают две степени свободы пе­ремещения: от одной серии к другой и внутри одной и той же серии. Далеко не являясь воображаемыми, они пре-

_____________________________

²⁵ Леви-Стросс К. Тотемизм сегодня. С.91.

 

пятствуют оживляемым сериям смешивать или раздваи­вать воображаемым образом свои термины. Но что же такое эти относительные перемещений, если они распо­лагают места в структуре?

 

6. шестой критерий: пустая клетка

Кажется, что структура заключает в себе совершен­но парадоксальный объект, или элемент. Рассмотрим, как Лакан комментирует случай с письмом в истории Эдгара По, или же случай с долгом в Человеке с крысами. Оче­видно, что этот объект является в высшей степени сим­волическим. Но мы говорим «в высшей степени» потому, что он не принадлежит никакой серии в частности: пись­мо, однако, представлено в двух сериях Эдгара По; долг представлен в двух сериях Человека с крысами. Такой объект всегда представлен в соответствующих сериях, он пробегает по ним и движется в них, не прекращает цирку­лировать и внутри них, и от одной к другой с исключитель­ной ловкостью. Можно было бы сказать, что он является своей собственной метафорой, своей собственной мето­нимией. В каждом случае серии состоят из символичес­ких терминов и дифференциальных отношений; но он, ка­жется, имеет другую природу. Действительно, разнообра­зие терминов и вариация дифференциальных отношений определяются всякий раз по отношению к нему. Две се­рии структуры всегда являются расходящимися [в силу законов различения). Но этот единичный объект представ­ляет собой точку схождения серий, расходящихся в каче­стве таковых. Он является «в высшей степени» символи­ческим, но именно потому, что имманентен двум сериям сразу. Как же назвать его, если не Объектом = х, загадочным объектом или великим Двигателем? Однако мы мо­жем усомниться: особенная роль письма или долга, кото­рую Лакан приглашает нас открыть в двух случаях, не яв­ляется ли уловкой, строго применимой только к этим слу­чаям, или же она означает действительно общий метод, пригодный для всех подлежащих структурированию обла­стей, как если бы структура не определялась без объекта = х, который не прекращает бегать по ее сериям? Как если бы, к примеру, литературное произведение или произве­дение искусства, равно как и социальное творчество, бо­лезненные действия и в целом творения жизни скрывали этот весьма особенный объект, который управляет их структурой. И как если бы речь шла всегда о том, чтобы обнаружить, кто есть Н, или открыть х, скрытый в произ­ведении. Так обстоит дело с песенками: припев имеет от­ношение к объекту =х, а куплеты образуют расходящиеся серии, по которым от циркулирует. Вот почему песни дей­ствительно представляют элементарную структуру.

Ученик Лакана Андре Греан обращает внимание на существование платка, который циркулирует в Отелло, пробегая по всем сериям пьесы²⁶ . Также мы говорили о двух сериях принца Уэльского: Фальстафа, или отца-шута, и Генриха IV, или королевского отца, о двух образах отца. Корона является объектом =х, который пробегает по двум сериям терминов и дифференциальных отношений; мо­мент, когда принц примеряет корону, хотя отец еще не умер, означает переход от одной серии к другой, измене­ние символических терминов и вариацию дифференци­альных отношений. Умирающий старый король раздража­ется, считая, что сын раньше времени отождествляет себя с ним: однако сын может ответить и показать в своей блестящей речи, что корона – не объект воображаемого

________________________________

²⁶ Green A. L' objet[a] de J.Lacan. Cahier pour l'analyse. №3. P.32.

 

отождествления, но наоборот, в высшей степени симво­лический термин, который пробегает по всем сериям – по­зорной серии Фальстафа и великой королевской – и по­зволяет переход от одной к другой внутри той же самой структуры. Мы видели, в чем состоит первое различие между воображаемым и символическим: способствующая различению роль символического противоположна спо­собствующей уподоблению, отражающей, раздваиваю­щей и удваивающей роли воображаемого. Но вторая гра­ница между ними лучше видна в следующем: воображе­ние, имеющее характер двойственного числа, противопо­ложно Третьему, который существенным образом явля­ется посредником в символической системе, распределяет серии, перемещает их относительно друг друга, застав­ляя сообщаться, мешая одной перегнуться воображаемым образом в сторону другой.

Долг, письмо, платок или корона – природу этого эле­мента уточнил Лакан: он всегда смещен относительно са­мого себя. Ему свойственно находиться там, где его нет, и наоборот, не быть там, где его ищут. Скажем, что он «от­сутствует на своем месте» [и тем самым не является ка­кой-либо реальной вещью). Также он манкирует свое соб­ственное подобие [и тем самым он не образ) и собствен­ную тождественность [поэтому он не понятие). «То, что спрятано, не является просто тем, что отсутствует на сво­ем месте, как сообщает нам об этом карточка для поиска тома, если тот затерялся в библиотеке. А в действитель­ности он был на соседней полке или клетке, где он спря­тался, каким бы видимым он ни казался. Дело в том, что можно говорить буквально, что книга отсутствует на сво­ем месте, лишь исходя из того, что может это место изме­нить, то есть исходя из символического. Ибо что касается реального, то какие бы потрясения не происходили, оно продолжает быть тут и, во всяком случае, оно уносит свое место на собственных подошвах, ничего нее ведая о том, что могло бы удалить его с них»²⁷. Если пробегаемые объектом =х серии необходимым образам представляют перемещения одной относительно другой, то потому, что относительные места их терминов внутри структуры за­висят в любой момент прежде всего от абсолютного мес­та каждого по отношению к объекту =х, всегда циркули­рующего, перемещающегося относительно себя. Именно в этом смысле перемещение и вообще все формы обме­на не являются приобретаемой извне характеристикой, но фундаментальным свойством, позволяющим определить структуру как порядок мест при вариации отношений. Вся структура изменяется этим изначальным Третьим, кото­рый, однако, манкирует свое собственное начало. Распре­деляя различия во всей структуре, заставляя изменять дифференциальные отношения с их перемещениями, объект = х образует различающее [le differenciant] само­го различия.

Для игр требуется пустая клетка, без этого ничто не продвигалось и не функционировало бы. Объект = х не от­личается от своего места, но этому месту все время над­лежит перемещаться, как пустой клетке – беспрерывно скакать. Лакан вспоминает место смерти в бридже. На замечательных страницах, открывающих Слова и вещи, Фуко, описывая картину Веласкеса, упоминает место ко­роля, по отношению к которому все перемещается и скользит, Бог, потом человек, никогда не заполняя его²⁸. Нет структурализма без этой нулевой степени. Филипп Соллер и Жан-Пьер Фей любят вспоминать слепое пятно, как бы обозначающее эту всегда подвижную точку, кото­рая предполагает ослепление, но исходя из которой пись­мо становится возможным, потому что там организуются

________________________________

²⁷ Lacan J. Ecrits. P.25.

²⁸ Фуко М. Слова и вещи. М., 1994. Гл.1.

 

серии в качестве истинных литерем (litterames). Ж.А.Мил­лер, стремясь создать понятие структурной или метони­мической причинности, заимствует у Фреге позицию нуля, определенного в качестве нехватки тождества с самим собой и обуславливающего серийную конститу­цию чисел²⁹ . И даже Леви-Стросс, в некоторых отноше­ниях являющийся самым позитивистским и наименее ро­мантичным структуралистом, меньше других склонным к принятию ускользающего элемента, признавал в «мана» или его эквивалентах существование «плавающего озна­чающего», нулевой символической значимости, циркули­рующей в структуре³⁰ .Тем самым он присоединился к [понятию) нулевой фонемы Якобсона, которая сама не имеет ни дифференциального характера, ни фонетичес­кой значимости, но относительно которой все фонемы располагаются в своих собственных дифференциаль­ных отношениях.

Если верно, что структуралистская критика в качестве своей цели стремится определить в языке «виртуальнос­ти», которые предшествуют произведению, то само про­изведение является структурным, когда оно намеревает­ся выразить свои собственные виртуальности. Льюис Кэррол и Джойс изобретали «слова-чемоданы», или, бо­лее широко, эзотерические слова, чтобы обеспечить со­впадение вербальных звуковых серий и одновременность серий присоединенных историй. В Поминках по Финнегану это еще буква, которая является Космосом и которая соединяет все серии мира. У Льюиса Кэррола слово-че­модан соозначает [connote] по крайней мере две серии [разговаривать и кушать, вербальную и пищевую), кото­рые сами могут разветвляться: таков Снарк. Заблуждени-

_____________________________________

²⁹ Miller J.A. La suture. Cahier pour I' analyse. № 1.

³⁰ Levi-Strauss С. Introduction a I' oeuvre de Marcel Mauss P.19-59. [in: Mauss M. Sociologie et Anthropologie. P.U.F., Paris].

 

ем будет говорить, что подобное слово имеет два смысла; на самом деле оно иного порядка, нежели имеющие смысл слова. Оно является бессмыслием, которое оживляет по крайней мере две серии и наделяет их смыслом, циркули­руя в них. Именно оно в своей вездесущности, вечном пе­ремещении производит смысл в каждой серии, а также от одной серии к другой и не прекращает смещать обе серии. Оно является словом = х, поскольку обозначает объект = х, проблематичный объект. В качестве слова = х оно пробе­гает определенную серию означающего; но в то же время будучи объектом = х, оно пробегает другую серию в каче­стве означаемого. Оно не прекращает одновременно уг­лублять и восполнять разницу между двумя сериями: Леви-Стросс это показывает по поводу «мана». который он упо­добляет словечку «трюк» или «махинация». Как мы виде­ли, бессмыслие не является отсутствием значения, но на­оборот, избытком смысла или тем, что снабжает смыслом означаемое и означающее. Смысл появляется здесь как результат функционирования структуры, в оживлении со­ставляющих ее серий. И несомненно, слова-чемоданы являются лишь приемом, который наряду с другими обес­печивает эту циркуляцию. Техники Реймона Русселя, ко­торые проанализировал Фуко, иной природы: они основа­ны на фонематических дифференциальных отношениях или же на отношениях еще более сложных³¹. У Малларме мы находим системы отношений между сериями и их оживляющие двигатели совсем другого типа. Наша цель заключается не в анализе ансамбля приемов, которые составляли и составляют современную литературу, игра­ющую на всей топографии, типографии «книги будуще­го», но только в том, чтобы во всех случаях отметить эф­фективность этой пустой клетки–двуличной, являющей­ся сразу и словом, и объектом,

_________________________

³¹ Cf. Foucault M. Raymond Fioussel.

 

В чем же состоит этот объект = х? Является и должен ли он оставаться вечным загадочным объектом, вечным двигателем? Это был бы способ напомнить об объектив­ной устойчивости, которую проблематичная категория имеет внутри структуры. И наконец, хорошо, что вопрос «по чему узнают структурализм?» ведет к положению о некотором предмете, который нельзя узнать и отожде­ствить. Рассмотрим психоаналитический ответ Лакана: объект"' х определяется как фаллос. Но этот фаллос – не реальный орган, не серия ассоциированных образов, это символический фаллос. Однако именно о сексуальности здесь идет речь, а не о чем-то другом, в противополож­ность постоянно возобновляющимся набожным тенден­циям в психоанализе, состоящим в том, чтобы отречься или минимизировать сексуальные отсылки. Но фаллос по­является не как сексуальное данное, не как эмпиричес­кая определенность одного из полов, но как символичес­кий орган, который обосновывает полностью всю сексу­альность в качестве системы, или структуры: по отноше­нию к которому распределяются места, занимаемые пе­ременным образом мужчинами и женщинами, а также се­рии образов и реальностей. При обозначении объекта = х как фаллоса речь не идет об отождествлении этого объек­та, о сообщении ему тождества, которое несовместимо с его природой, ибо, наоборот, символический фаллос – это то, что манкирует свое собственное тождество, всегда на­ходится там, где его нет, так как его нет там, где ищут, все­гда перемещается относительно себя, со стороны мате­ри. В этом смысле он то же, что письмо и долг, платок или корона, Снарк и «мана». Отец, мать, т.д. являются симво­лическими элементами, взятыми в дифференциальных отношениях, но фаллос – совсем другое, это объект = х, который определяет относительное место элементов и пе­ременную значимость отношений, делая из полностью всей сексуальности структуру. Именно в зависимости от перемещений объекта = х изменяются отношения в каче­стве отношений между конститутивными «частными им­пульсами» сексуальности.

Очевидно, фаллос не дает окончательного ответа. Это скорее даже место вопроса, «запроса», который характеризует пустую клетку сексуальной структуры. Вопросы, как и ответы, изменяются согласно рассматриваемой струк­туре, но никогда они не зависят ни от наших предпочте­ний, ни от порядка абстрактной причинности. Ясно, что пустая клетка экономической структуры в качестве това­рообмена должна определяться совсем иначе: она состо­ит в некоем «нечто», которое не сводится ни к терминам обмена, ни к самому меновому отношению, но которое со­здает в высшей степени символического третьего, нахо­дящегося в вечном перемещении, в зависимости от ко­торого будут определяться вариации отношений. Таковой является стоимость как выражение «труда вообще», по ту сторону любого эмпирически наблюдаемого качества, как место вопроса, который пересекает или пробегает по эко­номической структуре³².

Отсюда вытекает более общее следствие, касающе­еся различных «порядков». Несомненно, не следует в структуралистской перспективе воскрешать следующую проблему: существует ли структура, которая определяет в последней инстанции все прочие? Например, что первич­но, стоимость или фаллос, экономический фетиш или фе­тиш сексуальный? По многим основаниям эти вопросы не имеют смысла. Все структуры являются базисами [infra­structures]. Порядки лингвистических, семейных, эконо-

__________________________________________

³² См.: Cf. Althusser L. Lire le Capital. T.I. P.242 sq.: анализ понятия стоимости, произведенный Пьером Машре, показав­шим, что последняя всегда сдвинута относительно обмена, в котором она появляется.

 

мических, сексуальных и других структур характеризуют­ся формой их символических элементов, разнообразием их дифференциальных отношений, видом их единичностей, и, наконец и особенно, –природой объекта = х, кото­рый правит их функционированием. Однако, мы можем ус­тановить линейный причинный порядок связи одной струк­туры с другой, лишь сообщая объекту = х тождественность, с чем он по сути несовместим. Для структур существует только структурная причинность. Конечно, в каждом по­рядке структуры объект = х нисколько не является неуз­наваемым и не определимым правильно; он вполне опре­делим, в том числе в своих перемещениях и благодаря спо­собу перемещения, его характеризующего. Просто он не является точно определимым: другими словами, он не фиксируется в одном месте, не отождествляется с одним видом или родом. Дело в том, что он сам конституирует крайний род структуры или свое всеобщее место: суще­ствует тождественность, лишь чтобы маскировать эту тождественность, а место–лишь чтобы перемещаться от­носительно любого места. Тем самым объект = х для каж­дого структурного порядка является пустым или проды­рявленным местом, которое позволяет этому порядку со­членяться с другими в том пространстве, которое вклю­чает столько же направлений, сколько порядков. Струк­турные порядки сообщаются не в одном и том же месте, но все – своим пустым местом, или соответствующим объектом = х. Вот почему, невзирая на некоторые поспеш­ные страницы Леви-Стросса, мы не станем требовать при­вилегии для этнографических социальных структур, относя сексуальные психоаналитические структуры к эмпиричес­кой детерминации более или менее десоциализированного индивида. Даже структуры лингвистики нельзя считать ре­шающими символическими элементами, или означающи­ми: именно в той мере, в какой другие структуры не довольствуются использованием по аналогии методов, за­имствованных из лингвистики, но открывают для себя дей­ствительные, пусть даже невербальные языки, содержа­щие всегда свои означающие, свои символические эле­менты и дифференциальные отношения. Например, Фуко, поставивший проблему отношения этнографии–психо­анализа, имел право говорить: «они пересекаются под прямым углом; ибо означающая цепь, которая создает уникальный опыт индивида, перпендикулярна формаль­ной системе, на основе которой создаются значения культуры. В каждое мгновение собственная структура ин­дивидуального опыта находит в системах общества не­которое число возможных выборов [и исключенных воз­можностей); наоборот, социальные структуры находят в каждой своей точке выбора некоторое число возможных индивидов (и других, которые не являются таковыми)»³³.

И в каждой структуре объект =х должен учесть: 1) спо­соб, которым он подчиняет себе в своем порядке другие структурные порядки, так как последние вмешиваются тогда лишь в качестве измерений актуализации: 2) спо­соб, которым он сам подчинен другим порядкам в их по­рядке [и вмешивается лишь в их собственную актуализа­цию): 3) способ, которым все объекты = х и все структур­ные порядки сообщаются друг с другом, так как каждый порядок определяет направление пространства, где он является абсолютно первым: 4) условия, при которых в данный момент истории или в данном случае данное из­мерение, соответствующее данному порядку структуры, не развертывается для самого себя и остается послушным актуализации другого порядка (лакановское понятие «про-сроченности» здесь имело бы решающее значение).

________________________________

³³ Фуко М. Слова и вещи. С.480. [Здесь и далее перевод сверен с оригиналом: Foucault М. Les Mots et les choses. Paris, Gallimard, 1966].

 

7. последний критерий: от субъекта к практике

В одном смысле места заполнены и заняты реальны­ми существами лишь в той мере, в какой структура «акту­ализирована». Но в другом смысле мы можем сказать, что места уже заполнены и заняты символическими элемен­тами на уровне самой структуры; а порядок мест вообще определяют дифференциальные отношения этих элемен­тов. Следовательно, до любого заполнения и любой вто­ричной оккупации реальными существами существует первичное символическое заполнение. Мы вновь находим парадокс пустой клетки: последняя – это единственное место, которое не может и не должно быть заполнено, пусть даже символическим элементом. Она должна хра­нить совершенство своей пустоты, чтобы перемещаться относительно себя и циркулировать, проходя через эле­менты и разнообразия отношений. Символическое долж­но быть своим собственным символом и вечно манкиро­вать свою собственную половину, которая была бы спо­собна занять пустоту. [Однако эта пустота не является не­бытием или, по крайней мере, это небытие не является бытием негативного, это позитивное бытие «проблемати­ки», объективное бытие проблемы и вопроса). Вот почему Фуко может сказать: «Возможно мыслить лишь в этой пустоте, где уже нет человека. Ибо эта пустота не озна­чает нехватку и не требует заполнить пробел. Это лишь развертывание пространства, где, наконец, снова мож­но мыслить»³⁴.

Если же пустое место не занято термином, оно тем не менее сопровождается – не будучи ни оккупированным,

________________________

³⁴ Фуко М. Слова и вещи. С.438.

 

ни заполненным – в высшей степени символической ин­станцией, которая следует за всеми его перемещениями. И двое, инстанция и место, не прекращают манкировать и таким образом сопровождать друг друга. Субьект – это именно инстанция, которая следует за пустым местом: как говорит Лакан, он является менее субъектом, нежели под­чиненным–подчиненным пустой клетке, фаллосу и его пе­ремещениям. Его ловкость бесподобна или должна быть таковой. Поэтому по сути субъект является интерсубъек­тивным. Объявить о смерти Бога или даже человека – это еще ничего не означает. Что важно – так это как объя­вить. Уже Ницше показал, что Бог умирает несколькими способами; и что боги умирают – но от смеха, намерева­ясь говорить о Боге, что он Единственный. Структурализм вовсе не являются мыслью, уничтожающей субъекта, но такой, которая крошит и систематически его распределя­ет, которая оспаривает тождество субъекта, рассеивает его и заставляет переходить с места на место: его субъект всегда кочующий, он сделан из индивидуальностей, но внеперсональных, или из единичностей, но доиндивидуальных. В этом-то смысле Фуко и говорит о «рассеянии», а Леви-Стросс может определить субъективную инстан­цию только как зависящую от условий Объекта, при кото­рых системы истины становятся обратимыми и, следова­тельно, «одновременно приемлемыми для нескольких субъектов»³⁵,

Исходя из этого могут определиться две важные ак­циденции структуры. Или пустая клетка и двигатель более не сопровождаются кочующим субъектом, который под­черкивает их пробег; и пустота клетки становится лаку­ной, действительной нехваткой. Или наоборот, клетка за­полнена, оккупирована тем, кто ее сопровождает, и ее под-

____________________________

³⁵ Levi-Strauss С. Le cru et !e cuit. P. 19.

 

вижность теряется в результате оседлой, или заморожен­ной, полноты. Также можно было бы сказать в терминах лингвистики, что то «означающее» исчезло, и поток оз­начаемого не находит более означающего элемента, ко­торый его скандирует, то «означаемое» рассеялось и цепь означающего не находит более означаемого, которое по ней пробегает; два патологических аспекта психоза³⁶. Еще можно было бы сказать в теоантропологических терми­нах, что то Бог заставляет увеличиваться пустыни и роет в земле лакуну, то человек ее заполняет, он оккупирует ме­сто и в этой тщетной перестановке заставляет нас пере­ходить от одной акциденции к другой: вот почему человек и Бог– это две болезни земли, то есть болезни структуры.

Важно знать, при каких условиях и в какие моменты эти акциденции определяются в структурах того или иного порядка. Рассмотрим снова анализ, проведенный Альтюс­сером и его сотрудниками: с одной стороны, они показы­вают, как в экономическом порядке на приключения пус­той клетки [Стоимость как объект = х) накладывают отпе­чаток - товар, деньги, фетиш, капитал и т.д., – все, что ха­рактеризует капиталистическую структуру. С другой – они демонстрируют, каким образом в структуре рождаются противоречия. Наконец, как реальное и воображаемое, то есть реальные существа, занимающие места, и идеоло­гии, выражающие создаваемый ими образ, четко опре­делены игрой этих структурных приключений и противо­речий, которые из них вытекают. Конечно, не то чтобы про­тиворечия были воображаемыми: они являются подлинно структурными и определяют эффекты структуры в ее соб­ственном внутреннем времени. Так не будем говорить о противоречии, что оно является видимым, но скажем, что

__________________________

³⁶ См. предложенную вслед за Лаканом С. Лекером схему: «A la recherche des principes d'une psychotherapie des psychoses». L'Evoliition psychiatrique. 1958.

 

оно производно: от пустого места и от своего становле­ния в структуре. Согласно общему правилу, реальное, во­ображаемое и их отношения всегда порождаются вторич­но благодаря функции структуры, которая начинаете того, что имеет свои первичные результаты в себе самой. По­этому совсем не извне приходит в структуру то, что мы только что назвали акциденциями. Наоборот, речь идет об имманентной «тенденции»³⁷. Речь идет об идеальных со­бытиях, которые составляют часть самой структуры и сим­волически принимают вид ее пустой клетки, или субъекта. Мы называем их «акциденциями», чтобы лучше отметить не случайный или внешний характер, а их характер весь­ма специального события внутри структуры, поскольку последняя никогда не сводится к простой сущности.

Отсюда в структурализме встает ансамбль сложных проблем, касающихся структурных «мутаций» (Фуко) или «форм перехода» от одной структуры к другой (Альтюс­сер). Всегда в зависимости от пустой клетки дифферен­циальные отношения приобретают новые значимости или вариации, а также единичности, пригодные для новых кон­ститутивных распределений другой структуры. Вдобавок нужно, чтобы противоречия были «разрешены», то есть чтобы пустое место было освобождено от символических событий, которые его скрывают или заполняют, чтобы оно было отдано субъекту, который должен его сопровождать на новых дорогах, не занимая и не опустошая его. Поэто­му существует структуралистский герой: ни Бог, ни чело­век, ни личный, ни универсальный, он – без тождества, сделанный из неперсональных индивидуальностей и до-индивидуальных единичностей. Он обеспечивает расщеп­ление структуры, затронутой избытком или недостатком, он противопоставляет свое собственное идеальное собы-

___________________________________

³⁷ О марксистских понятиях «противоречие» и «тенденция» см. анализ Э.Балибара: Balibar Е. Lire le Capital. Т.Н. Р.296 sq.

 

тие тем идеальным событиям, которые мы только что оп­ределили³⁸ . Пусть новой структуре свойственно не во­зобновлять приключения, аналогичные тем, что были со старой, не создавать вновь смертельные противоречия – это зависит от силы сопротивления и творчества данного героя, от его ловкости в следовании и сохранении пере­мещений, способности разнообразить отношения и пере­распределять единичности и все еще продолжать бросать игральную кость. Эта точка мутации определяет именно праксис (praxis) или, скорее, само место, где праксис дол­жен обосноваться. Ибо структурализм неотделим не толь­ко от произведений, которые он создает, но и от практики (pratique) в отношении продуктов, которые он интерпре­тирует. Пусть эта практика является терапевтической или политической – она означает пункт перманентной рево­люции, или перманентного перемещения.

Эти последние критерии – от субъекта к праксису – являются самыми неясными, это критерии будущего. В шести предшествующих характеристиках мы хотели толь­ко собрать в систему то общее, что есть у весьма незави­симых друг от друга авторов, обращаясь при этом к со­вершенно разным областям. И также собрать теорию, ко­торую предлагают сами авторы относительно этого обще­го. На различных уровнях структуры реальное и вообра­жаемое, реальные существа и идеологии, смысл и проти­воречие являются «эффектами», которые следует понять в результате «процесса», собственно структурного разли­чаемого производства: странный статический генезис для

________________________________________

³⁸ См. Мишель Фуко «Слова и вещи». С.291-292: струк­турная мутация, «если она должна анализироваться, причем тщательно, не может быть ни объяснена, ни даже выражена одним словом; она является главным событием, которое рас­пределяется по всей видимой поверхности знания и может быть прослежена шаг за шагом по ее знакам, потрясениям, результатам».

 

физических «эффектов» [оптических, звуковых и т.д.). Книги против структурализма [или против нового романа) не имеют ровно никакого значения; они не могут поме­шать продуктивности структурализма, которая есть про­дуктивность нашего времени. Никакая книга против чего бы то ни было ничего не значит: имеют значение только книги «за» что-то новое, книги, которые могут его создать.