К. Ясперс

Идея университета

Девятая глава

ГОСУДАРСТВО И ОБЩЕСТВО

Университет существует благодаря государству. Его существование политически зависимо. Он может жить только там, где и как того хочет государство. Государство делает университет возможным и защищает его.

1. Свободное от государства пространство

            Своим существованием университет обязан политическому миру, в котором царит основополагающая воля, благодаря которой происходит подлинное, независимое, не находящееся ни под каким влиянием исследование истины. Государство желает существования университета, если в нем где-нибудь в чистом виде служат чистой истине, потому что в этом нуждается его существо. И напротив, государство, которое не допускает никакого самоограничения своей собственной власти и которое, скорее, боится последствий чистого поиска истины для своей власти, никогда не допустит подлинного университета.

Государство терпит и охраняет университет как освобожденное от своего воздействия пространство, которое оно охраняет также и от других властных влияний. Здесь действенным должно быть в высшей степени ясное сознание времени. Здесь должны жить люди, которые не несут никакой ответственности за осуществление современной политики, так как они несут ответственность единственно и неограниченным образом за становление истины. Это пространство за пределами мира действия (Handeln), но пронизанное реалиями этого мира, которые становятся в нем предметом исследования. Близость к действительности реализуется здесь не посредством действий, а посредством познания. Оценивание и действие здесь уступают место чистоте идеи истины.

Смысл жизни в пространстве, расположенном за пределами действий, имеет силу только в том случае, когда эта жизнь опирается на страсть познания. В таком случае возникает внутренняя активность в наивысшей степени владеющих собой людей. Но вседозволенность такой жизни ведет также и к таким последствиям, которые, многократно повторяясь, угнетают атмосферу духовного действия. Отстранение от необходимости актуального оценивания ведет к равнодушию нейтральной позиции. В результате вместо отстраненного действия начинает господствовать позиция удобства. Осторожность духовных личностей превращается в страх нуждающихся в спокойствии.

2. Преобразование университета государством и обществом

Государство дает права и средства для жизни университета, необходимые, с одной стороны, для осуществления исследований, чтобы могло иметь место представительное и созерцательное познание, с другой - для того, чтобы профессии общества могли найти здесь свою духовную пищу, а также возможность образования, воспитания и научного познания, в которых они практически нуждаются. Таким образом, университет во всех смыслах служит государству и обществу. В таком случае, университет преобразуется вместе с изменениями общества и профессий.

В средневековье в университетском образовании нуждались клирики, позднее - государственные служащие, врачи и учителя. Техническая рационализация, начиная с семнадцатого века, потребовала специального профессионального образования с целью обретения необходимых умений и рутинных навыков, в то время как прежде над всем господствовали познание Бога, теология и философия. Неизбежное исходя из социальных оснований обучение женщин придало, наконец, университету новый оттенок. Число проникающих в университет профессий постоянно растет в последние полстолетия. Количество учащихся, посещающих университет, независимо от воли всех заинтересованных лиц, имеет значение для внутренней позиции членов университета и для определяемой духом коммуникации учащихся и преподавателей. Постепенно образ университета девятнадцатого века вплоть до Первой мировой войны и в еще большей мере после нее изменялся единственно благодаря росту числа учащихся. Под влиянием масс процесс обучения обрел еще больший вес.

Общество оказывает воздействие на дух университета и непосредственным образом, и опосредованно благодаря государственному управлению. Зависимость университета от государства в ходе истории сильно менялась. Только в наивысшие моменты жизни государства и университета могут быть абсолютно действительными слова Гумбольдта: «Государство должно постоянно отдавать себе отчет в том, что без него сами по себе дела шли бы намного лучше». В эпоху средневековья университеты, учрежденные на пожертвования, представляли собой управляемые папой или кайзером авторизованные корпорации, нередко европейского значения. Затем они потерялись в узости территориального государства, которое определяло своих «земельных детей» как благонамеренных служащих. Лишь начиная с восемнадцатого века университет в качестве национального обрел свой более широкий горизонт. Профессора и студенты пополняли университет из общих немецкоязычных областей, даже если управление оставалось в руках отдельных государств. Университеты, которые [своим возникновением] были обязаны государству, одновременно должны были все же бороться с ним за свою независимость. Свобода обучения, по-настоящему достигнутая только во второй половине девятнадцатого века, имела все-таки свои границы, обусловленные тем, что определенные политические и мировоззренческие взгляды вели к исключению из доцентуры, и вновь ставилась под вопрос в том случае, когда требовалось паритетное представительство мировоззрений в университете, тогда как идея принимает во внимание только лишь достижения в области познания - полученные все равно на каком мировоззренческом основании. Предпочтение определенных взглядов при государственном вмешательстве является опасностью при любой форме государственного правления; оно сказалось в монархической, а также в парламентской Германии - но здесь в меньшей степени и лишь в ограниченных случаях. При всяком диктаторском, радикальном режиме оно превращается в насилие.

Испытывая на себе общественное и государственное влияние, университет преобразуется. Под множественностью его образов сохраняется, однако, вечная идея собственно духовности, которая здесь должна найти свое осуществление. Эта субстанция всегда оказывается в опасности быть потерянной. Борьба между философским духом науки и изменяющимися требованиями общества ведет к конкретизации идеи общественной неповторимости и вновь - к подчинению духа. Поэтому в истории развития университета эпохи застоя сменяются эпохами расцвета. Университет теряет себя в ходе удовлетворения предъявляемых к нему требований, например, в процессе натаскивания, идя, таким образом, навстречу воле посредственной массы. Непостоянным является и то значение, которое университет имеет в обществе. Немецкие университеты оказывали влияние на дух нации в первой половине и еще в середине девятнадцатого века. Их достижения не только импонировали некоторым профессорам, но и задавали их духовную позицию, из которой вырастала их наука и жизнь, и в которой нация узнавала саму себя. Моральный облик «Геттингенской семерки», которая пожертвовала своим существованием ради истинности и верности клятве, придал блеск всем университетским профессорам. Созданная в университете философия от Канта до Гегеля долгое время определяла общий облик образования и повсюду воодушевляла академические профессии. Врач и учитель, служащий и священник осознавали смысл своей деятельности и видели свою жизнь в рамках всеохватывающего мировоззрения. Значимость университетов по сравнению с тем временем существенно уменьшилась, отчасти потому, что вообще все значимости духовного происхождения потеряли свою силу; отчасти потому, что сами университеты более не демонстрируют высокой духовности, и отчасти потому, что, несмотря на многочисленные профессиональные открытия, больше не определяют мировоззрение, перестали быть выражением времени, наконец, потому, что настолько подчинились государству, что был утерян узнаваемый издали нравственный облик профессора. Для достойных уважения мужей одинокого, неподкупного поиска истины масса не представляет никакого интереса.

3. Смысл государственного управления

Университет является самоуправляющейся корпорацией корпорацией с открытыми правами - однако он одновременно подчиняется воле государства, благодаря которому и под защитой которого он существует. Вследствие этого он по праву обладает двойным ликом. Вместо однозначного решения этой проблемы тут существует напряжение. Невозможно, чтобы университет стал просто самостоятельным, государством в государстве. При этом все же возможно, чтобы университет превратился во всего лишь государственное учреждение и тем самым лишился своей сущности и своей собственной жизни.

На самом деле почти непрерывно существует напряжение, нередко - борьба между государством и университетом. В этой борьбе государство, само собой, обладает превосходством. Университет предоставлен государству, которое может уничтожить его. При этом борьба может быть только духовной. Инициатива в ней должна принадлежать духу, который являет себя посредством университета. Благодаря ему [духу] государство должно понять, чего оно, собственно, хочет. Осуществлять политику с помощью хитроумных средств - не только несоразмерно университету, но и губительно для него. Университет должен открыто показать, что он такое и чего хочет. Его цели могут быть достигнуты только посредством истины и без всякого насилия, к которому стремится государство. Вместо такого рода борьбы [между государством и университетом] скорее должна вестись духовная борьба за кооперацию государства и университета.

Предпосылкой такой кооперации является желание государства осуществить идею университета. Если государство не хочет этого, то готовность к этой идее сможет пробиться только в скрытом виде и без публичной активности и заявить о себе в результате переворота и возникновения нового государства, основанного на лучшей воле. Или же в случае продолжительного существования негативной воли государства университет окажется потерян.

При условии сотрудничества государства и университета может быть более конкретно показан смысл некоторых сторон государственного управления.

Для начала государство признает самоуправление университета, которое оно желает, в том числе и в правовых формах, предлагаемых ему университетом и одобряемых государством. Университетская корпорация должна осознавать себя самостоятельной. Профессор в первую очередь - не служащий, а член корпорации. Служащий является орудием исполнения политических намерений решающей инстанции; он обязан выполнять инструкции; или он как судья привязан к законам, которые обязан лишь применять; его этика заключается в надежном исполнении данных ему указаний. Профессору же его основная работа предлагается в свободной форме; он обязан вести исследовательскую деятельность, где он все - вплоть до постановки вопросов - делает самостоятельно, не ориентируясь на мнения других. Решающей является только необходимость, присущая существу дела, которую никто внешний не может знать заранее или непосредственно, исходя из объективно проверенных результатов, и о которой, следовательно, никто не может судить тотчас же и раз и навсегда. Профессор как исследователь и преподаватель должен чувствовать себя прежде всего членом корпорации, а не служащим. При вступлении в свою должность он должен отклонять как служебную зависть, так и коллегиальное обещание солидарности. Он обязан хранить молчание о событиях, имеющих место внутри корпорации, даже в противовес государству, хотя он и обладает неограниченной открытостью по отношению к вопросам государства, но опять же - только внутри целого корпорации. Любые тайные переговоры отдельного профессора с государством по вопросам университета являются бесчестными, а влияния, возникающие в результате личных отношений с государственными служащими - интригами. И то, и другое нарушает обет солидарности. Благородный государственный управленческий служащий отвергает такие пути. Он отказывается и от своего права участия в заседаниях кафедры или сената. Способ дисциплинирования в отношении профессоров не должен уподобляться таковому в отношении государственных служащих, а осуществляться как способ в отношении исключаемого из корпорации ею же самою члена. Хабилитации совершаются корпорацией как акты кооптации в свое тело, назначение на должности происходит по ее предложениям, в связи с ней, через посредничество государства. Защиты докторских работ являются ее [корпорации] собственным правом.

В противоположность такой самостоятельности корпорации государственное управление осуществляет соответствующий его смыслу вездесущий контроль. Этот контроль признается корпорацией. Корпорация не отвергает государство, от которого она полностью зависит, как неизбежное зло, но и не подчиняется так просто всякой государственной воле. Она доверяет государственному контролю, в той мере, в какой он с ясностью демонстрирует, что истинно. Без такого доверия возникает беда. Контроль служит собственному благу университета в том случае, когда университет своими действиями предает свою собственную идею. Если идея оказывается несоразмерной университету, контроль становится поводом для [более] отчетливого прояснения и обоснования того, что духовно необходимо. Государство же само стремится к идее, и может знать чего оно хочет только в том случае, если университет ему это покажет, а университет осознает самого себя только в том случае, если становится духовной объективностью.

Контроль государства проявляет свою силу в разрешении споров в отношении материальных средств, далее, в принятии решений должностными лицами, в одобрении создания кафедр или в требовании ликвидировать переставшие быть необходимыми кафедры, в подтверждении защищенных докторских работ, в одобрении конституции и устава университета. Осуществление этой власти не для утверждения произвола, а ради реализации идеи университета возможно только в том случае, если должностное лицо само захвачено идеей университета, понимает ее и рассматривает себя в каждом конкретном случае с точки зрения ее действительности, которая неотступно преследует его духовно в различных воплощениях университета. Государство представлено служащими, от которых все и зависит. Это министры или руководство высших школ. В лучшем случае - это длительное время занимающие свои места решительные личности.

Управление университетом - это высокое занятие. Когда я пытаюсь представить себе профессиональную идею человека, которому доверен университет, то в качестве решающего фактора я вижу присущее ему чувство соответствующего духовного уровня, представление, связанное с необходимостью заботы о занимающихся духовным творчеством личностях как драгоценных растениях. Занимая позицию внутреннего подчинения духовной жизни, которая не создается, а, скорее, может быть обнаружена и взращена, он должен сохранять готовность оказать отпор несущественным мотивам, когда они дают о себе знать. Однако большая власть управленческих служащих там, где дело касается заботы о духе, должна быть связана с [заботой о сохранении] характера и существования личностей, и проявлять себя таким образом, чтобы ни в коем случае не извратить нравственный характер профессоров. «Придворная система», которая посредством создания институтов и других материальных вещей придала значительный блеск университетам, навсегда завоевала себе дурную славу как система коррумпирования характера профессоров. Если отношение к профессорам строится на основе неуважительного отношения к человеку, недостойного обхождения с ним, и профессора оказываются в положении, в котором к ним относятся предосудительно, если политическими методами вмешиваются в заботу о духовном мире, то нередко люди изменяются в сторону связанных с ними ожиданий. Ориентация только лишь на внешний, сиюминутный успех, на власть и тщеславие, на признание властью, на ожидание благодарности - таковы ошибки тех, кто осуществляет руководство; лесть, готовность подмять молодежь, чтобы продвинуться вперед - таковы ошибки, совершаемые профессорами. В соответствии с идеей управляющие, обладающие нравственным характером, могут открыто вмешиваться в ход вещей при условии высокого уровня нравственности профессоров, и наоборот. Невозможно

избегнуть и частых разочарований. Однако дух администрации определяется ожиданиями и целями, а не случаями разочарований.

Дух личности, управляющей университетом, отличается по своей сути от духа профессора. Данная безличная деловитость, противоположная современной реальности, связанная с уважением всякой человеческой личности, данное далекое от тщеславия стремление к процветанию мира, в котором нельзя самому принять непосредственное участие, которое не создается самостоятельно, но о котором можно заботиться - и которое зависит от такой заботы, - данная робкая «проверка» духовной жизни, в отношении которой всякий раз в соответствии со знаниями высокого уровня честно должны приниматься решения материального характера - все это требует высшей суверенности. Сами профессора не могут, в общем и целом, создать то, что требуется. Они связаны с определенными задачами, являются духовными субстанциями особого вида и потому как управляющие не суверенны. Существуют, конечно же, исключения. Так как задачи и способности, требуемые от административных служащих и профессоров, совершенно различны, то в целом мир профессоров управляется не теми же профессорами; предпочтение должно отдаваться юридически образованным людям, которые рождены для управления и с самого начала посвятили свою жизнь этой профессии. Если при этом в профессорских кругах возникнет желание иметь в управленческих кругах исключительно профессоров, то подобному желанию необходимо решительно воспротестовать. Если административный служащий живет в пределах университета, который он опекает, то с необходимостью возникает обычай: он не читает лекций. Он находится в иной экзистенциальной сфере.

Смысл государственного управления как государственного контроля в отличие от самоуправляющейся корпорации заключается в том, чтобы не допустить возможности вырождения, которому подвержен абсолютно самостоятельный университет. Корпорации склонны к тому, чтобы исходя из собственных приватных интересов и страха перед вышестоящими превратиться в клику, монопольно охраняющую свою собственную посредственность. В ситуации хабилитации и при занятии должностей они медленно, поначалу совершенно незаметно, опускаются вниз, на самое дно. Вместо того, чтобы развить себя в такой кооптации, они нисходят до уровня неполноценности. С помощью государства административный служащий, обладающий разнообразной информацией, может найти силы, которые действительно окажутся лучшими.

Государственное управление становится опасным для университета тогда, когда государственные интересы непосредственно вмешиваются в жизнь университета. Согласно идее университета государство не должно требовать ничего такого, что касалось бы его непосредственно, а только то, что служило бы идее и косвенно самому государству посредством воспитания носителей профессий. События начинают разворачиваться роковым образом, если государство требует от университета того, что исходит из интересов политической пропаганды его собственных целей. Государство никогда не может вмешиваться в содержание обучения без того, чтобы не нарушить смысл идеи. Это опасно для университета, однако неизбежно в том случае, когда государство борется и наказывает за политические действия, а также слова, имеющие непосредственное политическое значение для членов университета.

Так как государство нуждается в служащих, врачах, священниках, инженерах, химиках и т. д., оно заинтересовано в их наилучшем образовании. Последнее, однако, может быть обеспечено лишь в университете, а государством только должно контролироваться. Государственные экзамены являются инструментом, который решающим образом разрабатывается и используется самим университетом до тех пор, пока господствует университетская идея. И здесь государственное управление не может вмешиваться в научное содержание, кроме как в смысле призыва к контролю в направлении, нужном самому университету.

4. Принцип духовной аристократии

Американец Абрахам Флекснер в 1930 г. писал (Die Universitaten, deutsche Ubers. 1932, S. 241): «Демократия - это никакая не духовная возможность, за исключением того факта, что каждый индивидуум должен иметь возможность быть принятым в ряды духовной аристократии исходя из его способностей, а не по каким-либо другим соображениям. Подобная позиция, в соответствии с которой университет должен быть доступен в демократическом смысле, стала ближе Германии (после 1918 г.). Найдутся ли меры, достаточные для того, чтобы исключить посредственностей и непригодных для обучения? Не только для Германии, но и для всего прочего мира наступит печальный день, если немецкая социальная и политическая демократия однажды окажется лишена духовной аристократии».

Здесь возникают две проблемы: первая касается принципа духовной аристократии, который ведет к градациям внутри университета, вторая - терпения и содействия меньшинству, осуществляемых посредством действующего с помощью воли государства народа. Это последнее подчеркивал Флекснер. Речь идет о вопросе политического характера.

Духовная аристократия не является аристократией в социологическом понимании. Всякий, от рождения способный к обучению, должен найти к нему путь. Такая аристократия характеризуется свободой собственного происхождения и встречается – и в случае потомственной аристократии, и в случае рабочих, в случае и богатых и бедных - везде одинаково редко. Она может быть только меньшинством.

Большинство, однако, всегда испытывает антипатию по отношению к предпочитаемым немногим и группам меньшинств. Велика ненависть и по отношению к богатству, к превосходящим способностям, по отношению к образованию, которое обязано традиции, и более всего по отношению к ощущаемой сущностной чуждости, по отношению к изначальному стремлению к знанию в его безусловности, которое оказывается чуждым и до которого, как это кажется, нужно, как и до аристократии, еще добраться из низов. Низший этого не может, потому что он этого не хочет, в то время как благородный ценит благородных, ценит тихим уважением для того, чтобы выдвигать справедливые претензии себе самому.

Отсюда возникает такая ситуация: в социальном теле, в котором решения принимает большинство, происходит постоянный процесс «выделения». Инстинктивно отклоняется изначальная безусловность духа. Тайно признается то, что великий человек является несчастьем для общественности, - а публично, что нам нужны личности. Возникает необходимость в нормальном формате деловитости. Неполноценный оказывается ненужным, великие люди оказываются исключенными по умолчанию, а именно вследствие бесчисленных, незначительных, незамечаемых действий большинства. Как, в таком случае, социальное тело, управляемое большинством, может желать существования немногих, которые изначально стремятся к знаниям, и допускать их существование в течение длительного времени? В эпоху средневековья существовала мысль о представительстве: мыслитель созерцал божественное начало, представляя в то же самое время всех остальных, профессия которых связывала их с другими видами деятельности. Такая мысль была бы, пожалуй, чужда сегодняшним массам.

Сегодня это можно было бы представить следующим образом: настолько, насколько еще можно верить в то, что наука является чем-то таким, что должно быть (по крайней мере в качестве научного суеверия такая мысль почти повсеместна), она должна иметь место в социальном теле, где она независимо от ее сиюминутного применения, свободно и без страха прокладывает свои пути. Еще неизвестно, ограничивает ли с помощью такого обоснования социальное тело в своем неумолимом стремлении поглощать всякое существование и в своих массовых функциях, ограничивает ли этот Левиафан себя самого в отдельных местах, следовательно, и в вопросе науки, чтобы освободить место, где бы происходило то, чего он не может обозреть, но от чего он, в конечном итоге, ожидает пользы для себя самого.

5. Поиск истины и политика

Политика имеет отношение к университету не как борьба, а как предмет исследования. Там, где в университете имеет место политическая борьба, страдает идея университета. То обстоятельство, что существование и внешний облик университета зависят от политических решений и опираются на надежную государственную волю, означает, что внутри высшей школы - в этом благодаря государственной воле свободном пространстве - имеет место не практическая борьба и не политическая пропаганда, а единственно изначальные поиски истины.

Это означает и требование безусловной свободы обучения. Государство в этом пункте сохраняет за корпорацией право без всякого влияния политической воли партий или мировоззренческого принуждения исходя из самого положения дел осуществлять попытку поиска и обучения истине.

Свобода обучения является частью свободы исследования и мышления, так как они отсылают к осуществляющейся в процессе коммуникации духовной борьбе. Публичный обмен мнениями является условием такой коммуникации, которая по всему миру ищет разбирающихся в своем деле и духовных людей. Посредством государственной воли людям, прислушивающимся к самим себе сквозь поколения, предоставляется пространство, которое позволяет им в своей работе на долгий срок обрести дистанцию по отношению к вещам, чтобы иметь возможность их познавать. В исследовании природы человека, духа и его истории, все в высшей степени мыслимое должно познаваться не только в ходе несвязного, игрового, случайного и быстро забываемого схватывания внезапных мыслей, а прежде всего исходя из непрерывности духовной работы. Во времена духовного варварства должно сохраняться все то, что в лучшие времена сможет быть развернуто для широких слоев.

Испытание этой свободы происходит там, где судьба человека соединяется с его духовной задачей. Для него открывается возможность познания согласно [духу] его эпохи, если он именно находясь в ситуации изначальной и осознаваемой зависимости от своего исторического места освобождается от близкой и поверхностной временной зависимости.

В человеке есть момент осмысления, собственного поиска истины, который, будучи сложным механизмом духовной работы, не может быть делом всего народа, но только призванного к этой работе небольшого круга. Это образованный слой представителей всякой профессии, который возникает в результате обучения в высшей школе. Именно этот слой может предоставить понимающий и критический отклик на результаты познания. Только такой поиск истины, который не привязан непосредственно к понятной для масс службе народу, но желаем всем народом в качестве службы в течение продолжительного времени и в качестве представительства всех остальных, обладает своей свободой обучения.

Не каждое государство имеет волю к обеспечению этого свободного от него пространства свободы обучения, осуществляемого в интересах истины. Государство, которое не в состоянии выносить истину, поскольку основывается на преступных принципах и реальности, которых поэтому следует придерживаться скрытно, не может желать истины. Оно выступает противником университета и в то же время скрывает эту свою враждебность, постепенно разрушая его под видом содействия.

Свобода обучения означает: исследователи следуют по пути своего поиска и обучения по своему собственному усмотрению. Государственное управление не имеет отношения к содержанию научной деятельности, которая является делом каждого в отдельности. Государство охраняет эту свободу как от себя самого, так и от вмешательства других сторон. Свобода преподавания аналогична свободе вероисповедания. Она обеспечивается во всех направлениях не только как свобода от государства, но и посредством государства.

Такая свобода преподавания может существовать лишь в том случае, если исследователи, которые принимают ее во внимание, осознают ее смысл. Свобода преподавания - это не право на выражение всякого мнения. Истина - это очень трудная и великая задача, поэтому ее можно спутать с содержанием некритических и страстных мнений, высказываемых в интересах только настоящего момента. Свобода преподавания заключается лишь в намерении ученого. Она состоит в привязке к истине. Никакая практическая постановка цели, никакие содержательно определенные воспитательные цели, никакая политическая пропаганда не могут сказываться на свободе преподавания.

Только внешне свобода преподавания подобна праву гражданина на свободное изъявление мнения. Свобода преподавания могла бы продолжать свое существование при отказе от данного гражданского права.

Кто принимает во внимание свободу изъявления мнения, делает это как гражданин государства перед лицом государства. Однако при этом он не может ожидать, что будет поддержан университетом в этом вопросе как доцент. Преподаватель университета притязает на поддержку корпорации во всякой своей публикации, связанной с его исследованием, представленным в форме произведения духа, что, однако, не относится к его случайным обращениям к событиям повседневной жизни, сиюминутным политическим суждениям, статьям для ежедневной прессы. В этих последних случаях он не может требовать никакого преимущества по сравнению с любым другим гражданином, исходя из своей свободы преподавания. Свобода преподавания - это свобода жизни и творчества, имеющая духовную форму основательности, методичности и систематичности, которая не означает свободы от ответственности в вопросах повседневной жизни. Свобода преподавания существует при условии невмешательства в повседневную борьбу дешевых волеизъявлений, осуществляемых под знаком фальшивых требований исключительного авторитета. На члена университета его собственная свобода преподавания как раз-таки накладывает ограничения при изъявлении всякого мнения.

По старой традиции профессора политиканствуют. Эта традиция в целом не так уж похвальна. Выдающиеся случаи участия профессоров в политике редки и нетипичны. Геттингенская семерка была изгнана из университета не из-за своих политических взглядов, а так как ее религия препятствовала требовавшемуся прорыву. Макс Вебер был единственным неподражаемым примером в этой сфере. Его политические высказывания были частью его великого духовного творчества. Они подверглись «слишком высокой» критике его демократически настроенных современников: Макс Вебер не мог писать для газет. Сократ во время десятилетий Пелопонесской войны никак не мог занять [твердой] позиции по актуальным вопросам политики в ситуации разбушевавшихся в Афинах страстей (кроме как по вопросу о битве при Аргинусах, когда его должность потребовала от него занятия позиции и он представил этический принцип, приложимый ко всем человеческим поступкам). Он обращался к своим согражданам с вопросами, докапывался до оснований человека и в итоге был

признан более неудобным, чем какой-либо демагог.

Исследователь по праву имеет слово при решении современных задач, когда важна и научная компетентность. Он может использовать свои знания, начиная с экспертизы медицинских и технических вопросов и заканчивая интерпретациями государственно-правовых актов. Он может позволить своему исследовательскому опыту методически проникать в настоящий конкретный случай, который по какой-либо причине значим для государства и общества. Его высказывание будет, однако, иметь не форму [политической] активности, а форму обоснования. Его задача - вспомнить о фактах и предложить отчетливую точку зрения на сущностное положение дел. Он может делать все это, не спросив предварительно разрешения, хотя более соответствующей формой является ответ на обращенный к нему вопрос. При этом любому ответу в настоящем времени угрожает опасность стать жертвой несущественных мотивов. Вопрос уже предполагает зависимость от ожидаемой цели. Критически настроенный исследователь не должен забывать, насколько он в ситуации публичного опроса близок священнику, которому Голоферн Геббельса приказывает в ситуации уже решенного дела: я приказываю тебе найти для этого основания.

Свобода преподавания не является благом, однозначно находящимся в нашем распоряжении и без труда удовлетворяющим нас. Опасность для внутренней духовной позиции профессоров вырастает уже из того неизбежного факта, что государство выплачивает им жалование. Неизбежной является их склонность к тому, чтобы одобрять такое состояние государства, которое им выгодно, которое признает их значимость, чтобы признавать уже имеющееся и ставшее как таковое и служить своим словом орудием господствующей власти. Правда, недоверие по отношению к ученым, принятым на службу государством, оказалось неоправданным, в силу того, что стало слепым, как например, шопенгауэровские неодобрительные карикатурные высказывания о государственной философии. Но это недоверие имеет основание и действенно только как недоверие в отношении себя самого. Неслучайно Сократ так высоко ценил полную независимость и возможность своего духовного влияния.

6. Университет и нация

Идея университета - это западноевропейская идея, унаследованная нами, европейцами, от греков. Университеты как институции являются государственными учреждениями или - в том случае, когда они являются частными - всегда принадлежат какой-то нации. Университет является выразителем народа. Он стремится к истине, он хочет служить человечеству, репрезентировать человечество как таковое. Humanitas - как бы часто и глубоко не менялось значение этого понятия - относится к сущности университета. Поэтому всякий университет принадлежит какому-то народу, но стремится при этом постичь и осуществить идею сверхнационального. При всех прочих отличиях он близок в этом идее церкви. Поэтому исходя из своей духовности университет как таковой не должен стремиться занять место в борьбе наций. Все члены университета как люди принадлежат народу. Но как члены университета, входя в состав факультета и сената, они не должны делать политические и, само собой разумеется, партийно-политические, а также заявления национального характера, так как они - в составе университета и только посредством духовного творчества - служат нации и человечеству. Чистота идеи омрачается там, где она втягивается в неадекватные для нее отношения. Национальное является, как и все прочее, предметом исследования, но не целью и смыслом жизни университета.

Каждый немец как член университета воспринимает точку зрения своей корпорации и ее достижения как славу своей нации, но как профессионал он служит внутри университета не национальной, а западноевропейской идее, которую он охотнее всего хотел бы считать общечеловеческой идеей. Поэтому представительство интересов нации он не рассматривает в качестве задачи университета и использует органы университета, исходя только из профессионально-научных и воспитательных, и никаких других, задач.

Западноевропейская идея университета не может претендовать на народ как на свою собственность. Но она может на основании своего духовного прошлого с большим или меньшим осознанием выдвигать эту претензию. Наши немецкие университеты позволили себе в свое время некоторые политические вольности, как, пожалуй, и все университеты мира. С тех пор, однако, они или их члены в последние двенадцать лет в своей духовной работе и действиях позволили принудить себя к приспособлению и свернули со своего пути или, исходя из непостижимой убежденности, поддержали власть режима; они, безусловно, должны быть осуждены и прежде всего из-за предательства идеи университета. Высокое наследие

немецких университетов, начиная с восемнадцатого века является как мерилом такого осуждения, так и источником доверия тому, что мы можем восстановить себя на основе нашего происхождения, чтобы содействовать открытию истины в мире. Наше немецкое сознание в рамках университета является признанием требований, которые предъявляются к нам, исходя из нашего лучшего наследия, которое благодаря своей открытости вобрало в себя западноевропейское и общечеловеческое духовное наследие.

7. Отдельно взятый университет

В немецкой истории великие духовные эпохи чаще всего проходили под знаком каких-то отдельных университетов; так, в начале восемнадцатого века это был университет в Галле, затем - в Геттингене, затем под конец столетия - в Иене, в начале девятнадцатого века - только что основанный университет в Берлине. Существует дух отдельного университета, Genius loci1, фоном которого является историческая атмосфера, но который в любой момент

должен быть живым и воссоздаваемым.

Поскольку высший расцвет университетской жизни имеет обыкновение исходить из одного университета, то кажется, что государственное управление, если оно одновременно осуществляет руководство многими университетами, ведет себя нейтрально.

Было бы большим преимуществом, если бы один университет - а не многие - являлся предметом заботы одного очень разумного человека. В той мере, в какой со временем были бы созданы для этого условия, он мог бы содействовать расцвету отдельного университета благодаря заботе о творческих силах. Тогда это место могло бы стать настолько притягательной точкой для молодых людей, доцентов и студентов, что настало бы время расцвета этого университета, так как в нем объединялись бы лучшие силы.

Агон в университетах и между университетами является стимулом для напряжения сил и в тоже время - показателем высокого уровня; и на каждом уровне эти силы могут иметь свою своеобразную ценность. Мысль о том, что необходимо разделять людей в соответствии с рангом, так как в таком случае они в большей мере проявили бы себя, мысль, имеющая особое отношение к философии, согласно которой философ в университете должен быть, так сказать, единовластным правителем в своей вотчине, ошибочна. Любое благородное начинание должно стремиться к серьезнейшей конкуренции, туда, где находятся самые выдающиеся и размышляющие. И с объективной точки зрения отдельно взятый индивид развивается лучше и разностороннее в той атмосфере, которая для него трудна, которая его возбуждает и принуждает к ответной реакции и напряжению.

Централизованное управление, стремящееся к равному содействию всем подчиненным ему университетам, неблагоприятно ни для расцвета отдельного университета, ни для расцвета университетов вообще. Оно уравнивает и распределяет. Оно будет способствовать - посредством сосредоточения большего числа выдающихся личностей - развитию в этом университете лишь отдельных областей духа, а других - в другом. Но оно никогда не сможет

способствовать мощной, превосходящей силе университета вообще. То, что в Германии университетами управляют «земли» и, таким образом, возникают многие конкурирующие друг с другом централизованнные органы управления, имело своим преимуществом то, что по крайней мере был ликвидирован дух партикуляризма при выборе личностей, и это обусловило, скорее, смешивание в университетах немецких родов; их взаимное духовное проникновение друг в друга на службе западноевропейской идее оставалось инстинктивной целью.