ОРНИТОЛОГИЧЕСКАЯ ТРАГИКОМЕДИЯ
«ПТИЧЬЯ БОЛЕЗНЬ»
(отрывки)
«Птичка божия не знает ни заботы, ни …»
Песня
1) Когда-то, двигаясь наудачу в мареве медитационных практик, занесенных по местным слухам вездесущими сионистами в недра необъятной державы, бестактно претендующей на участие в изысках европейского сообщества, я решил приступить к попыткам восстановить самые ранние детские впечатления от этого мира, из которого сподобился уйти совсем недавно. Смерть, как известно, не только обостряет память, но и действует тонизирующе. Проба удалась: сначала я успешно потерял дар речи и понятие о самом процессе ходьбы. Следующим значительным этапом стало непрестанное желание мочиться под себя. Фаза бесполости была пройдена еще раньше и по всему фронту подступали сытость, горизонтальность и почти полная недвижимость. Я лежал немой и счастливый, уставясь в не первой свежести потолок, абсурдность факта существования которого завершала неопрятно растущая в центре мутная колба электрической лампочки, повешенная, видимо, судом Линча за необъективное освещение действительности. Рот мой непроизвольно раскрылся и, в оправдание этого действия, пришлось заплакать, для убедительности неистово суча невостребованными пока еще ногами. В тот же миг мог перекошенный жалобой рот был закрыт восхитительного размера соском гигантской, теряющейся где-то в бесконечности груди, у истока которой угадывалась склонившаяся надо мной в немом отчаянии женщина. Растрепанные волосы и слегка длинноватый нос делали ее похожей на птицу…
2) Г-жа Декусар, ритмично покачивая разлапистыми бедрами и пожирая всем своим существом мою слабеющую плоть, продолжала наводнять пространство разноцветными далийскими страхами. Отказать ей было невозможно и, поминутно браня себя за столь странную форму добродетели, я бессчетное количество раз был вынужден выслушивать от начала до конца историю ее покойного супруга который, совершенно ошалев от весьма напряженной семейной жизни, как-то поутру урезал свои страдания длинным поварским ножом, предварительно свернув голову гордости всей семьи и предмету зависти чересчур подозрительных соседей – породистой канарейке, подаренной ему давнишней любовницей в день последнего расставания и в преддверии очередной свадьбы…
3) …ты мерзость, ты хуже, чем гойская женщина! – кричал полоумный Дрикер, бегая в одном белье перед клеткой с усталой, престарелой курицей. Что ты косишь на меня своим бройлерным глазом? Ты думаешь я идиот? Ты думаешь я прощу тебе исклеванного Маймонида и загаженного Раши? Я же тебя насквозь вижу, я тебя с пеленок знаю, с рождения, ab ovo! Где ты была, когда этот чертов Тит осадил Иерушалаим? Горе мне, несчастному! Я пустил тебя в святая святых, вывел, можно сказать, в люди, а теперь ты годишься лишь для еды! Я доведу тебя до цугундера, я сварю из тебя бульон и отнесу его г-же Форц. Она хотя бы скажет мне спасибо, она выпьет этот бульон, она подобреет, она покажет мне все, что таится у нее под шелестящими юбками и даже…
Дрикер, захлебнувшись слюной, смолк и на секунду представил воочию все то, о чем только что кричал. Суровые, будто вытесанные из мрамора лица защитников легендарной Масады, поплыли у него перед глазами и он, всхлипнув жалко и неумело, инстинктивным движением запустил руку в кромешную бездну панталон. Курица, переминаясь с лапы на лапу, ждала конца, и тот не замедлил появиться, подбадриваемый однообразными, размашистыми движениями руки своего хозяина…
М. Шильман, 2000