М. Шильман

СУДИТ ЛИ ИСТОРИЯ?

 

Что может быть привычнее, чем здравый смысл и житейская мудрость? Всем известно, что "время лечит", "кривая вывезет", а история – рассудит. К истории, как к некоей высшей инстанции, апеллируют, на историю уповают как на силу, которая всех и вся расставляет по своим местам. Но что заставляет в истории, которая преображается с каждым днем, видеть суд? Суд, решение которого откладывается, потому что дознание невозможно довести до конца. Да и может ли история выносить такие приговоры, которые не могут быть ни изменены, ни опротестованы?

 

Идиллия универсальной истории

История как Суд – изобретение европейское или, точнее, изобретение с библейским подтекстом. Традиция, располагающая на исходе времен судилище и пристанище, породила линейную историю, устремленную в "прекрасное далеко". Ее конечная цель могла называться по-разному – Царство Божье на земле, триумф разума или победа коммунизма – но, по сути дела, оказывалась неизбежной. Маршрут следования человечества в будущее был, конечно, усеян терниями, но попадание на станцию назначения оставалось делом времени. "Река времен" текла по разумному и непременному для всех руслу, впадая в океан полного благоденствия.

Одна из первых картин универсальной истории, созданная Блаженным Августином в IV в., изображала "череду времен", увенчанную сомнительной идиллией. Шесть идущих в стык периодов, последний из которых начинался рождением Христа и завершался вторым его пришествием, страшным судом и концом света, были монотонными отрезками времени. Это время послушно истекало, после чего история заканчивалась сама собой. Уделом же людей оставалось дождаться оглашения итогов их земного бытия. Будучи единственной, такая история не давала права выбора: она гарантировалась Богом, а ее завершение сулило праздник во время суда.

Чтоб избавиться от первобытного страха перед неведомо куда влекущей историей, человеческая фантазия чертила линию развития, прогресса или эволюции, которая отсылала к некой веч­ной истине или плану Провидения. Каждая культура получала свое место в траектории прогресса, простирающейся от примитив­ного, или отсталого, состояния до цивилизованного, или продвинутого. Универсальная история позволяла сравнивать народы по степени их "развитости", взвешивая их успехи в достижении поставленной свыше цели на весах вечности. И давала право тем, кто относил себя к авангарду человечества, учить уму-разуму тех, чьи успехи на ниве прогресса казались весьма скромными.

 

Поучительная история

По сей день, история остается, отчасти, "на­ставницей жизни", ведь историй из истории извлекается множество и по любому поводу. Казалось бы, именно бездна поучительных примеров должна говорить о том, что нет ничего важнее, чем "уроки истории". Но именно в этом чарующем разнообразии таится подвох. Примеряясь к истории можно доказывать правоту в любом вопросе и назидать с любой целью. Кроме того, примеры из истории намекают на сходство событий. "История повторяется", – говорим мы, ссылаясь на прошлое, и добавляем: "Повторение – мать учения". Но при этом продолжаем верить в "прогресс".

Мысль о том, что история циклична, а наш мир подобен колесу, вовсе не нова. Идея круговорота гораздо старше идеи прогресса. Ни для древних греков, ни для индийцев, которые видели в истории образ вселенских циклов никакого "конца истории" быть не могло. Восток усматривал в истории не прогресс, а ухудшение, распад и развал. Античность понимала историю как рассказ о прошлых временах и героях, генетически связанных с настоящим временем. Даже печальный Экклезиаст уподоблял историю человеческой жизни и твердил о том, что происходящее не оригинально, – ведь "нет ничего нового из того, что совершается под солнцем".

                В начале XVIII века Джамбатиста Вико напомнил Европе об идее исторических циклов. Его точка зрения заключалась в том, что судить надо на основании законов, а не примеров. Законные основания истории подразумевали господство истинности фактов и разумности конечной цели. При этом всякий пример становился прецедентом, подпадающим под закон, но не аргументом самим по себе. С этого момента, с появления мечты об историческом законодательстве, начался поиск "законов истории" и идеи, осуществляющейся в истории. Возникает желание знать тот процессуальный кодекс, руководствуясь которым история выносит вердикты.

 

Триумф истории

Расцвет исторической науки пришелся на XIX век, когда идея общественного прогресса и движения к заоблачным далям овладела прогрессивным человечеством. История виделась как демонстрация этапов осуществления разумного божественного плана. Она считалась одухотворенной и осмысленной, идущей к своему концу величаво, логично и последовательно. Гегель, заметив тень мирового Духа даже в фигуре Наполеона, подвел итог 2000 лет христианско-европейского взгляда на историю. Выходило так, что мировой Дух шагает по планете и отмечает свой маршрут во времени и пространстве в виде Истории, которая необходимо завершается торжеством Духа и установлением унифицированного гражданского рая на земле. Так история получила единую и предельную цель, во имя которой происходили все события, а Дух стал абсолютным Судьей, выступающим против особенного. Человек получал право творить историю, но в рамках того, как вершит ее Всевышний, сверяющийся с неоспоримым законом.

                Уверенность в истории, движущей народы, изменила и представление о "конце истории". Он перестал быть апокалиптическим Судным Днем, но стал той точкой, где законное предвидение, высший план и его земное исполнение наконец-то совпадают полностью. Исподволь История как реализация исторической необходимости заняла место всемогущего Бога. Ведь если человеку не дано судить беспристрастно, а Бог в судейской мантии может получить отвод со стороны атеистов, то остается последнее убежище, построенное на страстной вере в то, что все происходящее рано или поздно будет "вынесено на суд истории". А для того, чтобы не стать осужденным, следует чтить исторический кодекс, делать историю и ждать, когда за плечами вырастут крылья.

 

Безвыходная история

Будь история точной наукой, будущее было бы распознано, а прошлое полностью открыто, описано и украшено поясняющими ярлыками. Но история лишена точности. Ее притягательность состоит как раз в том, что, не будучи строгой наукой, она отчаянно претендует на научность. Любые "законы истории" не выражаются формулами и не содержат постоянных коэффициентов. История не свободна от человека, но вот вопрос: насколько человек свободен от истории?

                В свое время Маркс очертил границы, в которых история поддается воздействию. Люди не делают историю так, как им вздумается. Они связаны обстоятельствами, которые не выбрали, но перешли им как данность от прошлого. Это означало, что возможности человека не столько "ограничены сверху" целью истории, сколько обусловлены "снизу" неумолимым прошлым. Позже, уже в XX-м веке создатели фундаментальных схем всемирной истории – Шпенглер, Тойнби, Ясперс – продолжили поиск исторических закономерностей, определяя "исторические судьбы" цивилизаций. Так к сравнению положения отдельных культур на общем историческом плане подключалась их генетическая связь с прошлым, предоставляющим материал для суда истории. И этот груз фактов всегда грозил превратиться в "состав преступления". 

 

Освобождение от истории?

Гарантия результата не порождает энтузиазма. Есть ли резон бороться за приход весны или прилагать усилия для наступления рассвета? Обязательное счастье не вдохновляет. С получением известного будущего, украшенного сертификатом качества, человек становится его рабом. Отсутствие же права на изменение прошлого делает человека должником своего наследства. История становится невыносимым бременем тогда, когда не предполагает никакого выбора, когда неотвратимое будущее или неустранимое прошлое висят над настоящим дамокловым мечом и тем обрекают его на суд.

Войны прошлого века поколебали веру в то, что все происходящее в истории является необходимым. Со временем историческая дисциплина получила доступ к новым источникам информации, до неузнаваемости перекроив привычные образы прошлого. Поставив под сомнение возможность полного описания прошлого, а также единство исторической цели для всех народов и государств, современная история вознамерилась решить две основные задачи. Во-первых, лишить прав Судящую Историю – европоцентристскую идеологию, разрушающую все другие формы культурной идентификации и выражающую стремление Европы к власти над остальным миром. Во-вторых, вернуть собственное достоинство прошлому, освободив его от необходимости выступать в суде от имени обвинителя и соучастника настоящего.

Рассудив, что наиболее вероятной перспективой истории, основанной на идее прогресса и развития, является катастрофа, мир перестает жить единственной историей. Означает ли это освобождение от истории или утрату истории? Скорее так: освобождение от суда истории без утраты истории. Для сохранения непредвиденной истории.

«События», март 2006

Rambler's Top100
Hosted by uCoz