М. Шильман

НЕРЕНТАБЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

 

Начало нашего тысячелетия напоминает очередную фазу "столкновения цивилизаций". Культурные и политические перенапряжения, экстремистские вызовы и асимметричные ответы, воспринимаются как обыденные явления. Фокус же в том, что многие подобные действия слишком далеки от прагматики.   

 

К критике экономполитики

Борьбой экономических интересов можно объяснять почти все события мировой истории. А в том случае, когда данных недостаточно, или они не укладываются в прокрустово ложе избранной логики, вспомнить о действии "тайных сил" национального духа, классовой борьбы или законов геополитики. Усмотреть погоню за выгодой как общее основание исторических перипетий – ход почти беспроигрышный. Человеческая алчность, как известно, явление непреходящее и границ не имеет. Да и объяснение с экономическим подтекстом понятно и доступно подавляющему большинству любителей "законов истории".

Казалось бы, что может быть проще? Любой бизнес склонен к росту, любое производство стремится расшириться, а каждая страна тайно или явно грезит величием. Но так как ни природных ресурсов, ни свободной территории на всех с избытком не хватает, то всякая цивилизация, империя или фирма вынуждена поступать исходя не из идеальных побуждений, а с определенным практическим прицелом. Другими словами – искать прок в своих действиях и ввязываться в драку по расчету.

Арматурой этой простой схемы служит мысль о том, что любые баталии и конфликты разворачиваются вокруг чего-то исключительного ценного, полезного и жизненно необходимого. Никто не воюет "просто так", но за известные блага, надеясь на приобретения или получение заметных преимуществ. Однако история полна случаев, когда знаковые события не подверстываются под здравый смысл и сугубо экономические интересы. И, прежде всего, это касается тех завоеваний, инициаторы которых непонятно что стремились завоевать.

 

Классика жанра, или За что борьба?

К концу VI  в. до н.э. в руках Ахеменидов оказались плодоносные земли Египта и Вавилонии, крупнейшие порты и основные караванные пути. Гигантская держава контролировала проливы, отделяющие Европу от Азии, и все торговые перевозки в Восточном Средиземноморье, Персидском заливе, Эгейском море и в южной части Каспия. Хорошо слаженный государственный организм не испытывал недостатка ни в деньгах, ни в природных ресурсах. Так зачем же с редким имперским упорством Персия вновь и вновь отправляет свои войска во Фракию и Аттику? Первое войско, переправившееся через Дунай, терпит позорное поражение от скифов и вынуждено отступить ни с чем. Последовавшая вслед за этим полувековая война с Грецией не приносит ни Дарию, ни Ксерксу ни славы, ни выгод. Теряя сотни кораблей и десятки тысяч воинов, персы, в итоге, теряют побережье Малой Азии. Да и что же так сильно привлекало персидских царей на западе? Полуголодная Греция, которую в поисках пропитания покидали колонисты? Отсутствие плодородных долин, больших рек, густых лесов и золотоносных копей? Каменистые поля, обглоданные эллинскими овцами? Даже если Персия, в конце концов, и присоединила бы к своим владениям ряд западных территорий, то – в экономическом плане – это составило бы лишнюю статью расхода, а не дохода империи. Ведь содержание нерентабельных земель обошлось бы дороже, чем их использование.

Непросто найти рациональное объяснение не менее знаменитому "индийскому походу" Александра Македонского. К 330 г. до н.э. его войска покорили обильные хлебом территории Египта и Междуречья, взяли под контроль азиатскую сухопутную торговлю и добились полной капитуляции заклятых врагов – персов. В свое распоряжение Александр получил государственную казну Ахеменидов, сокровища Вавилонии и Парфии, Суз и Персеполя. Его власти покорились богатейшие малоазийские и финикийские города. Не внушающий опасений тыл на западе, относительно слабые противники на востоке и отменное войско сулили молодой империи блестящее будущее. Чего недостает молодому царю и почему он решает двигаться дальше – через Бактрию, Согдиану к Индии? Александр игнорирует недовольство военачальников и ведет тяжелые бои с индийскими племенами, медленно наступая все дальше на восток. Наконец, создав две чисто номинальные сатрапии, он вынужден отступить. Стала ли могущественней империя в результате этого похода? Отнюдь нет. Возвращаясь, обессилевшее войско теряет людей, обозы и добычу. А покоренные, как казалось, индусы фактически сохраняют независимость. Полились ли потоки золота в казну? Тоже нет. Затраты на многолетнюю кампанию и на эвакуацию остатков армии основательно подточили государственный бюджет. И мечте легендарного полководца о мировом господстве также не суждено было осуществиться.

 

Между гусарством и абсурдом

В чем причина этой страсти к экспансии, не ослабевающей даже тогда, когда подобная политика не приносит никакого прока? По-видимому, человеческую расчетливость не стоит преувеличивать и следует отдать должное той иррациональности, на которой изрядно замешаны культура и цивилизация. Из культуры невозможно удалить элементы игры и состязания или мотивы ревности и мести. Она обречена на доказательство своей жизнеспособности, на подчеркивание своего отличия от других культур, на прямое или косвенное утверждение превосходства "своих" над "чужаками", "иностранцами" или "варварами". Попросту говоря, для демонстрации факта своего существования цивилизации, империи или государства вынуждены, по мере сил, хорохориться и куражиться перед соседями. А при этом идеи и символы приобретают не менее значение, не менее важное, чем реальные доходы.

                Чем как не навязчивой идеей является желание Рима подчинить себе Междуречье? Гибель легионов Красса в войне с Парфией не отрезвляла военных; власть над торговлей всего Средиземноморья не удовлетворяла предпринимателей. Под руководством Траяна Империя изо всех сил рвалась к Персидскому заливу и Каспийскому морю. В итоге, год-другой чисто номинальной власти на полунезависимых территориях практически ничего не принес казне. Расходы же, которые потребовались для ведения войны на востоке, расшатали всю финансовую систему.

                Что, если не европейский кураж, был одним из наиболее весомых факторов в деле организации череды крестовых походов? Ведь не за золотыми горами ринулись в Палестину благородные рыцари и разношерстный плебс. И суммы, потраченные на содержание "святого воинства", и многотысячные людские потери вряд ли оправдались эфемерными результатами.

                Какую экономическую выгоду искали турецкие армии, осаждавшие Вену? Не безрассудно ли было желание китайцев со времен Хуанди подчинить себе Корею и территорию нынешнего Вьетнама? Какие несметные богатства мерещились на юге Индостана и на Цейлоне Ашоке или армиям Делийского султаната? И что, наконец, – залежи урана, золотые прииски или месторождения нефти – заставляли СССР и США мерятся силами в Афганистане и Вьетнаме?

 

Символический обмен… и ничто

Чтобы продемонстрировать себя во всей красе, необходимо показывать силу, зариться на чужое, разговаривать свысока. Кураж многого стоит. Без него густеет кровь всякой империи; он свойственен людям. Неважно кто – один человек или общество – метит окружающее пространство, чтобы напомнить о себе, проявить себя. Намерение выделиться и претензии на особый статус то и дело берут верх над дотошной бухгалтерией, разумными решениями и взвешенными действиями.

Не столь важно растет ли площадь и финансы государства, лишь бы умножался символический капитал. Пусть границы страны остаются неизменными, а экономический эффект политики отрицателен, но идея "прогресса" и расширения сфер влияния остается во главе угла. Даже слабая власть, разоряя казну, кичится своими вооруженными силами. Нет страны, которая не обнаружит при случае законных притязаний на земли соседа. Миролюбивую политику выгоднее закамуфлировать в хаки.

 Сегодня, когда большинство проблем улаживается давлением на рычаги экономики, игрой в банковских сетях и перераспределением торговых преференций, еще анекдотичнее выглядит ностальгия по разорительным триумфам. В постиндустриальном мире, где забастовка уборщиков мусора превращается в стихийное бедствие, а поломки на очистных сооружениях способны поставить на колени даже столицу мира, доблесть продолжает ассоциироваться с силой оружия. Достаточно проигнорировать риторику "большой политики" и просто сопоставить рентабельность локальных войн последних десятилетий, чтобы подтвердился печальный диагноз. Зачастую история творится не корысти ради и не во имя сверхприбылей. А для громогласного подтверждения собственного существования. Чтобы помнили и не расслаблялись.

«События», июнь 2006