М. Шильман

ТЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ

 

            Обычно мифом называют небылицу, выдумку или просто нечто, не существующее на самом деле. Казалось бы, миф подразумевает что-то заведомо несерьезное, но такой вывод можно сделать лишь тогда, когда не замечаешь Великих Мифов, в тени которых оказываемся все мы вместе взятые, а зачастую и жизнь каждого из нас, взятого по-отдельности. Строго говоря, миф – это то, во что верится и то, что считается несомненно существующим. Примеры такого рода есть в избытке и неподалеку – «справедливость», «демократия», «прогресс», «независимость», «равенство»… И не надо быть отпетым мизантропом для того, чтобы, бросив пристальный взгляд на эти фантомы и призраки, разразиться горьким смехом.

 

Прогресс без конца и без начала

            Человеку на роду написано испытывать подсознательную любовь ко всему похожему на него самого. А особенно льстит его самолюбию мысль о том, что мир в целом устроен таким же образом, как и он сам. От природы люди рождаются беспомощными, маленькими и несмышлеными, а вырастают – если повезет –  большими, разумными и самостоятельными. На сленге европейской цивилизации эти изменения называются «развитие», что подразумевает, в свою очередь, прогресс определенных качеств. Логика тут проста: раз я сам развиваюсь и это хорошо, значит, хорошее – это развитое, а плохое – недоразвитое. А чтобы и подсластить пилюлю другим, и себя при этом не обидеть изобретаются во множестве различные полит-корректные номинации. Например, страны бывают развитые и недоразвитые, но последние лучше называть развивающимися. Порой идиоты фигурируют как люди с «задержанным развитием», а, скажем, убийц можно отнести к людям с «сильно развитым» чувством мести. Это, быть может, и шутки, но забавнее другое.  

            Люди от души верят в прогресс, т.е. в идею поступательного развития, особо не задумываясь о двух вещах: во-первых, что именно прогрессирует, а во-вторых, к чему это развитие ведет. Действительно, если развиваться можно до бесконечности, то все, ныне существующее по определению недоразвито. Если прогрессирует болезнь, то нам это мало улыбается, а если экономика – то восторгам нет конца. Если мы уверены, что существует «прогрессивное человечество» или «прогрессивные политики», то тем самым мы квалифицируем всех остальных как отстой. Наконец, даже если нам так мил технический прогресс, нельзя не признать вот какой нелепости: если производство мобильных телефонов или противозачаточных средств последние сто лет бурно развивается, то объемы выпуска шпаг или корсетов из китового уса за то же время сократились почти до нуля. Причем, заметьте, и та, и другая тенденция демонстрируют завидную стабильность. 

 

Стабильность – наше все

            Каким образом можно верить в прогресс, в последовательность изменений, в смену состояний, но при этом попадаться на удочку разглагольствований о стабильности – просто уму не постижимо! Нет, разумеется, утверждение о том, что каждый живущий стабильно умирает – истинно. Но только в том случае, если мы имеем в виду долгоиграющую перспективу и по-философски с ней смиряемся. Сходным образом, мало кто поспорит с тем, что на родимых просторах стабильно имеются две не рассасывающиеся проблемы – дураки и дороги. Но именно эта стабильность нас не слишком веселит. Не радует так же и «тяжелое, но стабильное» положение клиента реанимации. А констатация того неоспоримого факта, что из года в год стабильно не хватает денег, вызывает прямо-таки уныние у большинства сограждан.  

            Однако доверчивость публики, полагающей, что «стабильность» позитивна уже сама по себе, не знает границ. Задумайся каждый о том, что принятый триста лет назад курс на фундаментальную стабильность мог бы привести сегодня к устойчивому спросу на гусиные перья и напудренные парики, и этот миф рассеялся бы сам собой. Но человеку упрямо кажется, что, посулив ему стабильности политик, партия или какая-нибудь иная корпорация подписывается тем самым и под тем, что ему будет стабильно все лучше и лучше. Есть, правда, и более консервативное понимание стабильности, сводящееся к пахнущему ложной скромностью, но малопродуктивному желанию того, чтобы «завтра было не хуже, чем сегодня». Но и оно, на поверку, оказывается подспудным желанием видеть изменения к лучшему, а вовсе не мольбой о неизменности всего существующего. А, приглядевшись, мы обнаружим и причину, по которой положительные изменения просто обязаны рано или поздно произойти. Имя этому призраку – справедливость.

 

Справедливости ради

            Призыв «жить по справедливости» единодушно подхватывают миллионы, если не миллиарды и понятно почему. Практически каждый втайне считает, что нечто властное, находящееся где-то вовне – супруг, фирма, государство или жизнь вообще – поступает с ним несправедливо. В существовании же справедливости как таковой практически никто не сомневается. Аргументом в пользу этой веры служит опять-таки что-то внешнее, обладающее мистической силой,… но не такое, как вышеперечисленное, а «хорошее». Скажем, чуткий супруг, честная фирма, любящее своих граждан государство, достойная жизнь (а это порождение социального гения – и вовсе мираж без контура) или, на худой конец, Господь Бог, не страдающий глухотой.

            Поиски – вот уже не одно тысячелетие – этих безупречных гарантов рафинированной гармонии люди не прекращают из-за того, что не могут представить справедливости без очевидных выгод для себя самих. Любое отношение больше – меньше оценивается нами как справедливое или несправедливое, исходя из нашей же определенной позиции. Если зарплата соседа меньше моей, то это справедливо, потому что я умнее, талантливее или перспективнее его. Напротив, если я не могу похвастать перед ним своими успехами, то это совершенно несправедливо по тому же самому ряду причин. А так как времена абсолютного равенства, когда даже мужчины и женщины не подозревали об имеющихся у них отличиях, закончились в далеком раю, борьба за справедливость представляется самым неотложным делом, которым заниматься может любой, желающий занять еще более независимое от посторонних наскоков и посягательств положение. Ведь, что греха таить, все наши беды происходят, по большей мере, от происков вездесущих врагов, бессовестно нарушающих никому не известное, но, безусловно, справедливое устройство мира.

 

Невообразимая независимость

Впрочем, панацея от столь горестного положения вещей давно найдена, но – вот незадача – до сих пор работает со сбоями. Чтоб раз и навсегда защититься от чужой несправедливости, нужно заявить о независимости. И вот тогда, не завися ни от кого и ни от чего, строить с размахом свой собственный, наилучший, самый справедливый и правильный мир. Это, конечно, не решает проблемы в масштабе Вселенной, но обещает идиллию хотя бы в одном из ее пределов.

Но что же поделать с историей, которая упрямо напоминает нам о бесчисленных попытках построить коммунизм в отдельно взятой стране и о малоприятных результатах этих благородных попыток? Как понять совершенно абсурдную логику, согласно которой каждая страна, считающая себя независимой, в то же время и зависит в чем-то от сопредельных стран, и – volens nolens – посягает на их независимость? Не справедливее ли будет считать, что понятие «независимость» оказывается пустым и почти ничего не значащим для того, кто смотрит на него поверх границ?

Как сказал в свое время Амброз Бирс, в политической географии граница – это «воображаемая линия между двумя государствами, отделяющая воображаемые права одного от воображаемых прав другого». Действительно, тот недостаток свободного воображения, который служит едва ли не основной приметой дня нынешнего, с лихвой компенсируется воображением в определенных извне границах. Поди, укажи современному человеку, где именно он свободен и он не сочтет за труд задуматься – а в чем же состоит свобода. Он просто выполнит команду «на караул!» и приступит к придирчивой охране отмеченных кордонов его от фонаря указанной свободы.

С превращением мира в глобальную деревню понятие о частном суверенитете исчезло подобно тому, как всякий социальный интим закончился с победой Великой Французской Революции. Число стран, которые могут позволить себе действительно независимое от всех остальных существование можно перечесть на пальцах одной руки. А потому сегодня политический организм, блюдущий из всех сил свою так называемую независимость во избежание все равно неизбежных неурядиц, выглядит поистине смешно. Если же подойти к этой теме с особым цинизмом, то придется признать, что в обществе взаимных услуг, где все мы живем, и где каждый зависит от каждого, независимость становится идеей принципиально не реализуемой. А потому – навязчивой.

О какой независимости повернется язык говорить в мире, где канализационные стоки одной страны удобряют пляжи ее ближайших соседей? Даже если представить себе, что мы все одним махом в стройном патриотическом ажиотаже откажемся от американского Windows’a, французского вина, швейцарских часов, колумбийских бананов и китайской одежды, то независимыми мы станем лишь от одного – от благ цивилизации образца начала XXI века. После такого широкого жеста 99% ныне здравствующих стран, граждане которых зашагают в рубище и станут зависеть от капризов погоды, сможет козырять своей независимостью с тем же успехом, с которым австралийские аборигены могут похвастать своей независимостью от рекламы в Интернете или от тарифов операторов мобильной связи.  

 

P.S.

Спору нет, подробный разбор всех мифов, теней, призраков, иллюзий, а также их вариаций, симбиозов, сочленений и ансамблей не уместится на газетной полосе, а потребует для себя объемов, более приличествующих изданию типа Британской Энциклопедии. Поэтому остается закончить текст искренними благодарностями тем, кто не клюнул на мифическую приманку.

Спасибо Колумбу, который, открыв Америку, дестабилизировал весь Старый Свет. Низкий поклон всем тем, кто назло прогрессу продолжает печатать книги архаическим способом. Честь и хвала тем, кто горд своей свободной зависимостью от себе подобных и тем, кто не вколачивает силой в голову ближнего своего любовь к справедливости. 

Наконец, спасибо тем, кто, и в пику люминесцентной цивилизации продолжает производить свечи, при свете которых так приятно иногда посидеть с близким человеком в уютном ресторане, уставленном антикварной мебелью, романтически ковыряя серебряной вилкой натуральную пищу, не обращая ни малейшего внимания на захлебывающуюся электронным писком гадину, похороненную на дне сумки из кожзаменителя.

«События», декабрь 2007