А.А. ИВИН ОСНОВЫ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ

ГЛАВА 4 СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ

1. Понятие социального института

Социальный институт – это социальное образование, имеющее важное значение в структуре общества и представляющее собой регулярную и долговременную социальную практику, санкционируемую и поддерживаемую с помощью специальных норм.

Хорошо известны такие социальные институты, как государство, школа, политическая партия, семья и др.

Принято выделять пять основных комплексов социальных институтов:

Понятие социального института означает не только определенный элемент социальной структуры, но и установленные и регулярно повторяемые образцы поведения. В этом плане данное понятие является близким по своему содержанию понятию социальной роли.

Социальная роль – это навязываемый обществом человеку, находящемуся в определенной социальной позиции, соответствующий данной позиции способ поведения.

Социальная роль представляет собой поведение людей, определяемое не их индивидуальными характеристиками, а существующими ожиданиями окружающих их людей. Примерами социальных ролей могут служить “роль отца” (поведение, ожидаемое окружающими от человека, находящегося в позиции отца), “роль подростка”, “роль пассажира городского транспорта”, “роль эстрадной звезды” и т. п.

82

Как и “роль”, “социальный институт” означает установленные образцы поведения, однако институт рассматривается как единица более высокого порядка, более общая и включающая множество ролей.

Например, школа как социальный институт включает роли учащегося и учителя, роли родителей и роли тех, кто руководит школами и на разных уровнях контролирует их деятельность. Институт школы в целом охватывает все эти роли во всех школах, образующих школьную систему данного общества.

Социальные институты меняются с течением времени, они возникают и исчезают. Институты – это не какие-то раз и навсегда заданные и неизменные реальности. Изменения в социальной деятельности способны вести как к модификации существующих институтов, так и к возникновению совершенно новых институтов.

Институционализация – процесс формирования и укрепления социального института, то есть определенной социальной практики, постепенно обрастающей регламентирующими ее нормами и стано-' вящейся достаточно регулярной и долговременной.

Далее из многообразных социальных институтов будут более подробно рассмотрены государство, гражданское общество, политические партии, некоторые замкнутые сообщества (армия, церковь, организованная масса, наука), семья. Эти социальные институты чрезвычайно важны для жизни общества. Но, разумеется, ими не исчерпывается все множество имеющихся в нем институтов.

Каждый социальный институт имеет свою историю: в определенное время он возникает, укрепляется, но затем хиреет и приходит в упадок или приобретает совершенно новую форму. Например, политические партии в современном смысле этого слова стали возникать только в условиях формирования капитализма. Партийные объединения нестабильны, из них периодически выбывают отколовшиеся группы, многие партии, не выдержав испытания временем, исчезают. В XX веке возникли политические партии совершенно особого типа, так называемые тоталитарные партии, но к концу века их уже почти не осталось.

Вопросы исторической эволюции рассматриваемых далее социальных институтов не будут, однако, рассматриваться специально.

Сложные, многоаспектные отношения между государством и гражданским обществом стоят в центре внимания современной социальной философии. Далее будут рассмотрены основные аспекты этих отношений с особым вниманием к демократии как главному средству воздействия гражданского общества на государство.

83

(на центральном и местном уровнях), суд, органы охраны общественного порядка, вооруженные силы.

Важнейшей характеристикой государства является то, что оно действует как институциональная система политического господства и обладает монополией на легитимное, или узаконенное, применение насилия.

Для государства как особого социального института, отличающегося от других институтов, характерны:

– наличие особой группы людей, осуществляющих верховную власть и выполняющих функции управления общими делами;

– монополия на принуждение, или применение силы, в отношении членов общества в интересах большинства общества иди определенного его слоя (класса);

– право осуществлять внутреннюю и внешнюю политику от имени общества;

– исключительное право издания законов и правил, обязательных для всего населения в пределах территории государства;

– право взимания налогов для содержания государственного аппарата и других общественных нужд.

Помимо институциональных современное государство имеет также ряд социально-политических признаков:

– активно участвует в управлении социальными и экономическими процессами;

– обеспечивает единство культурного пространства, а также единый язык (или несколько общих языков) как средство общения;

– регулирует национальные отношения;

– обеспечивает национальную безопасность и общественный порядок;

– гарантирует общие права человека и поддержание главнейших социально-политических и правовых ценностей.

Государство, являющееся средством организации совместной жизни людей, не совпадает с обществом в целом, а составляет лишь часть его. Государство является, с одной стороны, чем-то репрессивным и принудительным, а с другой – представляет собой нечто созидающее и предоставляющее определенные возможности.

Иногда структуру государства ограничивают тремя элементами: территорией, населением и властью. В соединении с государством территория превращается в социально-политическое пространство:

в социальном плане она представляет собой среду для жизнедеятельности данного общества, в политическом – границы действия государственной власти. Роль населения для государства многозначна. Оно стремится интегрировать разные социальные и национальные группы в единый народ, имеющий существенные общие черты образа жизни, общественного сознания и психологии. С другой стороны, национальная структура общества прямо влияет на устрой-

84

ство государства. Многонациональные общества плохо совместимы с унитарным государством, в котором доминирует центральная власть. Чаще такие общества имеют форму федерации – союза юридически относительно самостоятельных государственных образований (такова, в частности, Российская Федерация).

Государство является политическим институтом, выполняющим очень широкий круг функций. Составные элементы государства многообразны и разнокачественны. В связи с этим сводить государство к территории, населению и власти, при всей важности данных элементов, неправомерно.

Социальная жизнь складывается из большого числа взаимодействующих между собой областей человеческой деятельности. Среди этих областей – экономика, политика, культура, идеология и др. Не существует общества, не ведущего экономической деятельности, совершенно аполитичного, не имеющего собственной культуры и идеологии и т. д.

Главная функция политической сферы заключается в том, чтобы обеспечить единство общества, разделенного на разнородные группы, слои, классы. Сердцевину политической жизни составляют государство, власть и властные отношения. Общество едино в качестве политического сообщества, причем интегрирующая роль политической власти реализуется прежде всего с помощью государства, использующего обязательные для всех его граждан законы, право и соответствующий аппарат насилия для нормирования и регулирования общественных отношений.

Тоталитарное Государство представляет собой структуру господства, которая постоянно возобновляется в результате совместных усилий людей и которая в конечном счете упорядочивает общественные действия в большинстве областей социальной жизни. Основой государства является право – система социальных норм (законов) и отношений, охраняемых силой государства.

В зависимости от соотношения закона, насилия и свободы И. Кант различал четыре типа общественного устройства: анархию (закон и свобода без насилия), деспотизм (закон и насилие без свободы), варварство (насилие без свободы и закона) и республику (насилие При наличии свободы и закона). Анархия и варварство являются, однако, очевидными утопиями. Для поддержания закона всегда необходимо насилие или во всяком случае потенциальная угроза наказания (санкции). С другой стороны, насилие, не регламентируемое законом и не служащее его опорой, не может создать сколько-нибудь устойчивое, способное к продолжительному существованию общество. Остаются, таким образом, два варианта: закон и насилие без свободы и насилие при наличии свободы и закона. Можно сказать, что первый вариант – это коллективистическое, или закрытое, общест-

85

Современной формой индивидуалистического государства является правовое государство. В таком государстве власть ограничивается правом и служит ему. Законы имеют одинаковую силу для всех, и их изменение происходит только правовым путем. Необходимое применение насилия регулируется законом. Действия власти могут быть направлены только против правонарушителей и иметь формы, установленные законом и исключающие произвол. В правовом государстве гарантируются жизнь и свобода индивида, его достоинство, неприкосновенность его имущества. Ограничение свободы допускается лишь при установленных законом условиях, распространяющихся на всех. Основные права человека сохраняются и в случае опирающегося на закон ограничения его свободы: человек не может быть заключен в тюрьму без указания причины его ареста, без предоставления ему юридических средств для протеста и публичной защиты. Правовое государство предполагает демократию, то есть возможность каждому свободно участвовать в выборах органов власти. При этом гарантируется тайна голосования, не ограничивается выдвижение кандидатов различными группами населения, обеспечивается неискаженный подсчет голосов. Правительство формируется на основе выборов и может быть изменено или свергнуто в ходе новых выборов. Одни и те же люди не могут длительное время беспрерывно занимать выборные должности. “Даже величайшие заслуги перед государством не являются основанием для неприкосновенности индивидуума,– пишет Ясперс.– Человек остается человеком, и даже лучший из людей может стать опасным, если его власть не сдерживается определенными ограничениями. Поэтому несменяемая власть вызывает принципиальное недоверие, и даже тот, кто обладает наибольшей властью, должен, хотя бы на время, отступить после оче-

86

редных выборов. В этих условиях не может быть непомерного возвеличения какого-либо государственного деятеля...”'

Тоталитарное и правовое государства являются теми двумя крайними полюсами, между которыми располагаются многообразные промежуточные типы государств.

При всех различиях, существующих между государствами, они имеют, как уже отмечалось, определенные общие черты. Прежде всего современное государство немыслимо без идеи суверенитета, означающей независимость государства от других государств в его внутренних делах и внешних отношениях. На территории государства нет власти выше государственной. Последняя едина и неделима в том смысле, что не допускает никакой иной власти, стоящей над ней или рядом с ней. Суверенитет предполагает также единство и неделимость территории, неприкосновенность территориальных границ и невмешательство во внутренние дела. Суверенитет нации выражается в первую очередь в возможностях ее свободного политического самоопределения, в правах нации на занимаемую ею испокон веков исторически сложившуюся территорию, ее природные и ископаемые ресурсы, а также в верховенстве ее законодательства и избранной ею государственной власти, в национальном гражданстве.

В XVII–XVIII вв. государственный суверенитет трактовался очень жестко и предполагал безграничное право господства государства над всеми гражданами, составляющими нацию, и даже над всеми, кто обитает на национальной территории. В дальнейшем понятие суверенитета подверглось значительной модификации. Демократизация общества и политической системы привела к ограничению власти государства властью и влиянием общественных организаций и ассоциаций. В странах с федеративным устройством ограничению подвергся суверенитет центральной государственной власти. Кроме того, наряду с суверенитетом государства существует суверенитет человека, выражающийся в реальных правах на жизнь и независимость мировоззрения, гарантиях против насилия и голода и т. д. Суверенитет индивида не может нарушаться институтами государственной власти. Эта власть имеет границы, которые она не вправе переступать,– неотъемлемые права и свободы личности. Вопрос о нарушении прав человека не является внутренним делом государства. Можно предполагать, что по мере формирования единого человечества суверенитет отдельных государств будет все более сужаться.

Важным принципом государства является его всеобщность: оно одинаково относится ко всем своим гражданам, независимо от социальной, национальной или религиозной принадлежности. Инстру-

__________________________

Ясперс К. Указ. соч. С. 36.

87

ментом и атрибутом государства, обеспечивающими его всеобщность, являются издаваемые им законы. Без законов нет государства, их правомерность должны признавать все, причем законы имеют дело с гражданином вообще, а не с представителем той или иной социальной, этнической, религиозной или иной группы.

Идея, что свобода – это исключение всякого личного произвола и как таковая она должна опираться на закон, нуждается в важном уточнении. Свобода невозможна без гарантии универсального закона, исключающего какой-либо индивидуальный подход и соответственно “личный произвол”. Однако произвол может быть не только индивидуальным, но и групповым и государственным. Само по себе существование законов недостаточно для устранения любых ограничений свободы. Проблема не только в существовании законов, но и в их содержании и в характере их применения. Хайек абстрагируется от этих обстоятельств. Даже всеобщий закон, не содержащий никаких персональных характеристик, способен радикально ограничивать свободу, а именно свободу всех. К тому же применение закона всегда индивидуально. Суду подвергается не гражданин вообще, а конкретный человек, и суд вершится не логическими автоматами, извлекающими следствия из общих законов, а живыми людьми, испытывающими давление среды и имеющими свои пристрастия и интересы. С другой стороны, абсолютный и безличный характер закона не позволяет ему учесть все субъективные и индивидуальные нюансы конкретной ситуации конкретного человека, что характеризует его объективность и справедливость как ограниченные. Идея, что право является наукой о свободе, представляет собой явную идеализацию.

_________________________________

Хайек Ф. А. Познание, конкуренция и свобода. М., 1998. С. 69.

88

Необходимым структурным элементом государства является бюрократия, или государственная администрация. В книге “Государство и революция” (1918) Ленин писал о возможности и даже необходимости построения (социалистического) государства без бюрократии, без полицейской силы и без регулярной армии. Но уже первые шаги советской власти показали, что такие представления совершенно нереалистичны: бюрократия не только сохранилась, но и существенно выросла; идея оплачивать ее труд не выше средней ставки рабочего сразу же была отброшена.

Характерная особенность современных государств – постоянный рост государственной администрации. Например, в США после Второй мировой войны насчитывалось менее 6 млн. служащих, в 1967 г.– около 12 млн., в 1982 г.– более 16 млн. В начале XX в. численность государственных чиновников в Англии составляла 1,5% числа всех работающих, к 1940 г. она возросла более чем вдвое, а в 1970 г. составляла уже почти 10%. Лавинообразный рост численности государственных служащих объясняется во многом изменением задач государства, и прежде всего активным его вторжением в сферу регулирования экономики и расширением его социальных функций. Так, в странах Западной Европы почти половина населения получает первичные доходы или часть их от государства за счет занятости в общественном секторе либо благодаря выплатам пенсий и пособий из фондов социального страхования.

Бюрократия исторически сопутствует осуществлению исполнительной власти правительством, но ее признаки обнаруживаются и в рамках организаций с более широкими целями.

В социологию и социальную философию термин “бюрократия” ввел М. Вебер, определивший ее как наиболее рациональную и эффективную форму достижения организационных целей. Идеальный тип бюрократии включает, согласно Веберу, следующие элементы: высокую степень специализации и четко выраженное разделение труда, распределение задач в качестве официальных обязанностей; иерархическую структуру с четко очерченными областями Прав и обязанностей; наличие формальных правил управления действиями организации, обезличенность отношений как между членами организации, так и между организацией и ее клиентами; отбор персонала на основе способностей и технических знаний индивидов;

долговременную занятость, фиксированное жалованье, продвижение по службе в соответствии с возрастом или заслугами; разделение частного и официального доходов.

По Веберу, основным достоинством бюрократии является ее предсказуемость. Другое важное преимущество бюрократии в сравнении с Другими системами управления заключается в ее рациональности, или максимальной технической эффективности. Бюрократические правила определяют наиболее подходящие средства достижения организационных целей, исходя из современных технических знаний

89

и имея своею целью оптимизацию деятельности членов управляемой организации. Бюрократия выступает также в качестве “легально-рациональной” системы ценностей, являясь системой правил социального контроля, принимаемых членами организации в качестве рациональных, справедливых и беспристрастных.

Последующие исследования (Р. К. Мертон, М. Крозье и др.) бюрократии показали, что Вебер явно переоценивал ее рациональность и эффективность. При различных непредвиденных обстоятельствах, возникающих благодаря самой ее структуре, бюрократия теряет свою гибкость. Члены организации могут слепо следовать бюрократическим правилам, ставя их выше тех целей, для достижения которых они предназначены. Это ведет к утрате эффективности, особенно если изменившиеся обстоятельства делают существующие правила устаревшими. Специализация часто ведет к узости кругозора, что препятствует решению возникающих проблем. У работников отдельных структур складываются местнические настроения, и они начинают преследовать узкогрупповые интересы в ущерб общим целям. Определенные группы исполнителей стремятся к максимальному увеличению своей свободы действий и, будучи на словах верными установленным правилам, на деле постоянно пренебрегают их смыслом. Эти группы способны искажать или утаивать информацию, в результате теряется контроль за тем, что происходит. Приходится вырабатывать новые правила регуляции бюрократических отношений, что делает организацию менее гибкой, но не гарантирует достаточного контроля над ней. Стандартизированные правила плохо применимы в случае неожиданных ситуаций, так что бюрократия оказывается особенно малоэффективна в случаях, когда имеется даже незначительная степень неопределенности.

Интересный анализ противоречивой сущности бюрократии дает К. Ясперс. Он показывает, что реальная бюрократия весьма далека от ее веберовского “идеального типа”. “Бюрократия – это господство на основе правил и предписаний посредством чиновников (писцов) бюрократических учреждений. Она подобна механизму, но осуществляет свои действия через чиновников в соответствии с их характером и убеждениями”'.

Чиновники очень различны, и можно выделить их основные типы. Идеальный чиновник, подобно исследователю, все время думает о деле. Когда, например, в старые времена одного высокого правительственного чиновника, который был при смерти, спросили, о чем он думает, он ответил ~ о государстве. Идеальный чиновник повинуется предписаниям, свободно их понимая, остается всегда обеспокоенным сутью дела, его значением для бюрократии. Он служит, живет в конкретных ситуациях, принцип его поведения состоит в том, чтобы ограничивать сферу бюрократической деятельности

___________________________________

Ясперс К. Указ. соч. С. 64.

90

самым необходимым. Он постоянно задает себе вопрос, где можно обойтись без бюрократической регламентации, и своими действиями стремится способствовать быстрой и отчетливой работе бюрократического аппарата, его гуманности и готовности помочь.

Чиновник второго типа ревностно выполняет свои обязанности, получает удовлетворение от самой бюрократической деятельности как таковой, старается расширить и усложнить организацию. Он не думает над тем, чтобы что-то усовершенствовать, но с удовольствием выполняет свои задачи, при этом надежен и добропорядочен в следовании существующим предписаниям.

Объективно чиновник третьего типа олицетворяет уже падение бюрократии, превращение осмысленной вначале формы господства в лишенный содержания универсальный аппарат, осуществляющий насилие. Бюрократия – это средство. Однако она склонна к тому, чтобы превратиться в самоцель. Решающий шаг – это переход от бюрократии, состоящей на службе и являющейся орудием, к бюрократии, становящейся самостоятельной. Бюрократия всегда имеет тенденцию к безграничному саморасширению, чему способствует сама природа регламентирования. Если бюрократические мероприятия создают неблагополучие и путаницу, что ведет к новым осложнениям, у бюрократии исчезает как сознание своей ответственности, так и желание исправлять свои ошибки. Напротив, обычная работа становится полем еще более жесткой регламентации. Вера в новые указания как в панацею от всех бед ведет к попыткам исключить всякую инициативу. Единственный выход в трудных обстоятельствах бюрократия видит в новых предписаниях. Этот путь ведет от подчинения самих бюрократов к всеобщему подчинению всех людей, лишенному какой-либо конкретной и плодотворной идеи. Усложнение предписаний, превращение людей в пассивных исполнителей приводит к увеличению потребности в рабочей силе, необходимой для проведения в жизнь бюрократических установлений. В конечном счете все население оказывается на службе этого непродуктивного аппарата.

91

Стремление бюрократического аппарата не просто существовать, а постоянно расширяться, жизненно важно для его служителей. В этом они видят свою ценность и значимость. Аппарат, призванный служить интересам населения, тяготеет также к тому, чтобы служить самому себе. Такая тенденция оказывается возможной, в частности, в силу того, что бюрократический аппарат из-за своей сложности успешно уклоняется от общественного контроля. Он почти что непроницаем и недосягаем для критики. В конечном счете в механизм его никто не может проникнуть, кроме тех, кто находится в нем, да и то лишь в рамках своей непосредственной деятельности. Расширяясь и замыкаясь в себе, бюрократический аппарат все более становится недоступным не только для населения, но и для высших правительственных органов. Он существует благодаря общности интересов своих служащих.

Все это показывает, что растущая бюрократизация современного общества является далеко не однозначным процессом. Бюрократия существенно повышает возможности государства в управлении обществом, но, с другой стороны, она способна работать вхолостую, замыкаясь в себе и преследуя по преимуществу собственные интересы. Хотя достоинствами работы бюрократического аппарата являются стабильность и предсказуемость результатов, сам этот аппарат требует периодических и достаточно резких встрясок. В развитых государствах этому призвана служить демократия, интенсивно ротирующая всю верхушку бюрократической пирамиды.

Власть – это способность того, кто ею обладает (отдельной личности, группы людей, организации, партии, государства), навязывать свою волю другим людям, распоряжаться ими и управлять их действиями, используя при этом насильственные или ненасиль-

92

ственные средства и методы. Власть нельзя свести всецело к функции насилия, поскольку имеются различные формы ее проявления и функционирования: насилие и принуждение, наказание и поощрение, контроль и управление, соперничество и сотрудничество.

В марксистской социальной философии власть рассматривается как структурное социальное отношение, существующее независимо от воли индивидов. Она сконцентрирована в пределах правящего класса и не может быть отделена от экономических и классовых отношений.

При более широком подходе к власти, характерном в особенности для американской социологии, власть не обязательно предполагает конфликт и принуждение, а понимается как особого рода влияние, т. е. способность одного индивида изменять поведение другого, как позитивная социальная устремленность к достижению целей сообщества. Власть, говорит Т. Парсонс, занимает в анализе политических систем место, во многом сходное с тем, какое занимают деньги в экономических системах, и выступает как обобщенная способность обеспечивать достижение общей цели социальной системы. Власть выполняет функции по регулированию групповых конфликтов и осуществлению коммуникации внутри социальной системы. Будучи одним из “платежных средств” в политике, власть применяется там, где не срабатывают другие формы влияния или оказывается неосуществимым добровольное согласование действий. Сложность феномена власти объясняется в первую очередь тем, что она оказывается одновременно интенциональной, что вызвано направленностью сторон властных отношений на взаимодействие, и структурной, в силу закрепленности позиции этих сторон в определенной системе власти. Власть является чем-то открывающим возможности и вместе с тем принудительным.

Государство как власть – это не только насилие или угроза применения насилия, наказание и конфликт, но и сотрудничество, обмен, вознаграждения, обещания и т. д. Хотя государственную власть нельзя свести полностью к функции насилия, насилие – необходимое средство государства.

Государство, особенно если речь идет о современном государстве, в котором как бы в едином организме сочетается множество разнообразных конфликтующих, зачастую несовместимых друг с другом интересов, устремлений, установок и т.д., пишет К.С. Гаджиев, не в состоянии обеспечить выполнение своей главной функции по реализации общей воли своих подданных одними только уговорами или же полагаясь на их сознательность и добрую волю. Мировая история еще не знала государства без механизмов и средств предотвращения и наказания уголовных правонарушений, без системы исправительных учреждений. Насилие или угроза применения насилия является мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов

93

общества. Непременным атрибутом государства является человек с ружьем, армия, полиция, призванные гарантировать внутреннюю и внешнюю безопасность как самого государства, так и всех без исключения его подданных. Они составляют инструмент силового обеспечения политики государства'.

Конкретный образ государственного строя в данной стране зависит от многих обстоятельств, начиная с исторических и социально-экономических факторов и заканчивая численностью ее населения и географическими условиями.

В оценке роли государства в социальной жизни можно выделить три основные позиции. Согласно первой, разделявшейся, в частности, М. Вебером, и в капиталистическом, и в социалистическом обществах государство является независимой силой, стоящей над социальными группами и руководствующейся собственными правилами – легально-рациональными правилами бюрократии. Вторая позиция, разделяемая марксистами, двойственна: на разных этапах развития общества государство имеет принципиально разную природу и выполняет совершенно разные функции. В капиталистических обществах оно отстаивает интересы капитала и господствующего класса и является чисто репрессивным органом, действующим от имени класса капиталистов. После пролетарской революции государство таинственным образом меняет свою сущность и превращается в чудотворную силу, призванную руководить всеми сторонами жизни общества в интересах всех его членов. Третий, более взвешенный подход к оценке роли государства избегает крайностей первых двух подходов. Государство рассматривается как сила, не являющаяся ни

_________________________________

' См.: Гаджиев К. С. Политическая наука. М., 1995. С. 107.

94

полностью независимой, ни полностью ангажированной какими-то слоями или классами. Оно независимо лишь отчасти, поскольку испытывает влияние со стороны различных политически представленных интересов, и оно способно существенным образом изменяться в рамках демократического процесса.

Эволюция государства в посткапиталистических странах подтвердила идею возможности постепенного его изменения в интересах большинства населения. В последние сто с небольшим лет в развитых странах сформировалось так называемое государство всеобщего благосостояния, в котором правительство несет существенную долю ответственности за благополучие своих граждан, не перекладывая ее на индивидов, частные корпорации или местные общины. Такое государство защищает людей от бедности посредством пособий по безработице, пособий малообеспеченным семьям, денежных доплат низкооплачиваемым работникам, пенсий по возрасту. Государство обеспечивает также медицинское обслуживание, бесплатное образование, государственное жилье для малоимущих. Финансирование всех этих мер осуществляется государственными страховыми программами и через систему налогообложения.

Идея государства всеобщего благосостояния начала складываться под воздействием социал-демократического движения. Первым признаком становления такого государства явилась система национального социального обеспечения, введенная Бисмарком в Германии в 1880-е гг. и в Англии после 1910 г. В 1945–1950 гг. английские лейбористы сделали более решительные шаги по уменьшению социального неравенства путем перераспределения ресурсов, за счет более высокого налогообложения состоятельных людей. Наличие государства всеобщего благосостояния характерно для большинства западноевропейских стран, а также Австралии и Новой Зеландии. Шведское государство, особо решительно перераспределяющее доходы своих граждан, иногда называют даже “социалистическим”. Это является недоразумением, вызванным многозначностью слова “социализм”. Системы социального обеспечения в США и Японии менее развиты, чем в других посткапиталистических странах.

Государство всеобщего благосостояния не устраняет социального неравенства, хотя и стремится к более равномерному распределению доходов и состояний. Например, в Англии в 1988 г. доход (после уплаты налогов) одной пятой населения, находящейся в нижней части распределения, относился к доходу верхней, одной пятой части населения, как 1 к 4,3. Такие пропорции имущественного неравенства обеспечивают стабильность общества, а их увеличение ведет к дестабилизации социальной жизни.

Государство исторично: оно возникает в определенный период человеческой истории и изменяется вместе с изменением общества. В первобытную эпоху государственность отсутствовала. Первые государства начали складываться только в древнем земледельческом обществе.

95

Марксизм относил возникновение государства ко времени появления частной собственности и разделения общества на классы. Государство, писал Ф. Энгельс, по общему правилу, является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса'. Поскольку государство имеет классовый характер, с исчезновением классов, в бесклассовом коммунистическом обществе государство должно исчезнуть.

Консервативную интерпретацию теории общественного договора дал Т. Гоббс в “Левиафане” (1651). Он утверждал, что в досоциальном “природном состоянии” люди жили разобщенно, обладали абсолютной личной свободой и пребывали в состоянии “войны всех против всех”. Они постоянно подвергались угрозе физического насилия и эксплуатации. Это заставило их в целях обеспечения всеобщего мира и безопасности вступить друг с другом в общественный договор, отказавшись от абсолютной индивидуальной свободы в пользу третьей стороны – государства, призванного обеспечивать социальный порядок и стабильность. Государство является абсолютным сувереном, основная его задача – прекращение гражданской войны, а высший закон – благо народа. В вопросе о формах государства симпатии Гоббса были на стороне монархии.

Более либеральную трактовку теории общественного договора дал Ж. Ж. Руссо в книге “Об общественном договоре” (1762). Договор, в который вступили люди, создавая государство, призван

______________________________________

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21. М., 1963. С. 171.

96

обеспечить такую форму ассоциации, которая защищала бы и ограждала личность и имущество каждого из членов общества. Граждане вправе расторгнуть договор в случае злоупотребления властью и революционным путем установить демократическую диктатуру во имя общественного блага. Идея Руссо, что любое политическое устройство должно оцениваться в зависимости от социально-политического положения народа, оказала существенное влияние на всю последующую социальную философию.

Теория общественного договора не означает буквально, что в определенный период истории люди, пребывавшие в неком “природном состоянии”, решили объединиться и создать общество и государство. В сущности теория общественного договора является ранней попыткой проанализировать соотношение согласия (консенсуса) и принуждения в социальной жизни, обосновать природу государственной власти и определить пределы вмешательства государства в сферу индивидуальных прав людей.

Теория общественного договора является, таким образом, не описанием реальной исторической ситуации, а попыткой объяснить социальный порядок, то есть порядок и сплоченность, которые существуют в обществе.

Эта теория относится к так называемому утилитаристскому, или инструментальному, подходу, в соответствии с которым поддержание социального порядка отвечает интересам всех, особенно в сложных обществах с высокой степенью разделения труда и взаимозависимости индивидов. Марксистская теория государства принадлежит к подходу с точки зрения принуждения, подчеркивающему значение власти и господства (в экономической, военной, правовой сферах) в поддержании социального порядка. Этим двум подходам противостоит более современный культурный подход, акцентирующий роль общих норм и ценностей в устойчивости социального порядка (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс и др.).

Наличие многих несовместимых подходов к решению проблемы социального порядка говорит о том, что вопрос о природе государства, являющегося одним из основных инструментов поддержания такого порядка, пока что остается открытым.

Можно отметить, что теория общественного договора, особенно в трактовке ее Руссо, обычно истолковывается как апология буржуазной демократической республики. Д. Ролз, положивший договорную теорию в основу своей концепции справедливости как честности, показывает, однако, что в исходной ситуации отказа людей от “природного состояния” существовало два варианта. Люди могли выбрать принцип, требующий равенства в приписывании основных прав и обязанностей, включая равенство в собственности. Это означало бы выбор коллективистического общества и соответствующего ему коллективистического государства. Но люди могли также выбрать прямо противоположный принцип, утверждающий, что

97

социальное и экономическое неравенство, например в богатстве и власти, справедливо, если оно приводит к компенсирующим преимуществам для каждого человека, и в частности для менее преуспевающих членов общества. Такой выбор привел бы к созданию индивидуалистического общества и соответственно индивидуалистического государства. Ролз говорит по поводу двух указанных принципов выбора: “Эти принципы исключают обоснование институтов теми соображениями, что трудности для некоторых людей компенсируются большими благами общества в целом. То, что некоторые должны иметь меньше, чтобы остальные процветали, может быть, и рационально, но несправедливо. Но нет никакой несправедливости в больших преимуществах, заработанных немногими, при условии, что менее удачливые тем самым улучшают свое положение. Интуитивная идея здесь заключается в следующем: так как благосостояние каждого зависит от схемы сотрудничества, без которого никто бы не мог иметь удовлетворительной жизни, разделение преимуществ должно быть таким, чтобы вызвать желание к сотрудничеству у каждого, включая тех, чье положение ниже”'. Рассуждения Ролза не кажутся, однако, убедительными. Если бы люди на самом деле пребывали когда-то в “природном состоянии” и оказались в ситуации выбора между равенством и неравенством, они никогда не сумели бы сделать свой выбор, чтобы затем создать на его основе общество.

Гражданское общество – это сфера спонтанного самопроявления свободных индивидов и добровольных ассоциаций и организаций, огражденная законами от прямого вмешательства и произвольной регламентации деятельности этих граждан со стороны органов государственной власти.

Гражданское общество включает всю совокупность неполитических отношений в обществе, а именно – экономических, социальных, семейных, духовных, нравственных, национальных, религиозных отношений и т. д. Являясь противовесом государству, гражданское общество как совокупность различных и достаточно сильных неправительственных институтов выполняет роль миротворца и арбитра между основными группами интересов и сдерживает стремление государства к доминированию и атомизации общества.

Впервые термин “гражданское общество” был употреблен еще в XVI в., в комментарии к “Политике” Аристотеля, где гражданское общество противопоставлялось “политическому обществу”, то есть миру профессиональной политики. По традиции, берущей начало от Маркса, гражданское общество противопоставляется государству.

____________________________________

Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 28–29.

98

Начиная с 1970-х гг. термин “гражданское общество” становится одним из наиболее популярных в спорах о различиях между капитализмом и социализмом.

В капиталистическом обществе государство не вмешивается в частную жизнь людей, не навязывает им единую идеологию и единую систему ценностей. Многообразные интересы людей реализуются через их совместные действия, для организации которых люди вступают в добровольные, неподотчетные государству объединения и ассоциации. Негосударственные, неправительственные организации, отражающие интересы людей, не входят в официальную статистику и с трудом поддаются учету. Так, по некоторым данным, только в США деятельность сотен тысяч подобных организаций финансируется более чем 25 тыс. благотворительных фондов. В Норвегии на каждые шесть жителей приходится по одной неправительственной организации.

Еще Цицерон говорил, что народ – это не просто группа людей, сплоченных тем или иным образом; народ появляется там, где людей объединяет согласие по поводу прав и законов, а также желание содействовать взаимной выгоде.

А. де Токвиль, размышляя об общественных условиях, поддерживающих демократию в Америке, особое внимание уделял склонности американцев к созданию гражданских и политических организаций. Американцы самых различных возрастов, положений и склонностей беспрестанно объединяются в разные союзы. Это не только объединения коммерческого или производственного характера, в которых они все без исключения участвуют, но и тысяча других разновидностей: религиозно-нравственные общества, объединения серьезные и пустяковые, общедоступные и замкнутые, многолюдные и насчитывающие всего несколько человек... Таким образом, самой демократической страной в мире является та из стран, 1Де люди достигают наивысшего совершенства в искусстве сообща добиваться цели, отвечающей их общим желаниям, и чаще других применять этот новый метод коллективного действия'.

Гражданские ассоциации способствуют развитию у своих членов духа сотрудничества, солидарности и преданности обществу. Индивиды, добровольно включающиеся в группу с широким разбросом целей и предпочтений среди ее членов, не только приобретают навыки кооперации и ощущение гражданской ответственности за коллективные начинания, но и невольно учатся самодисциплине, терпимости и уважительному отношению к мнению других.

________________________

99

Отчленение гражданского общества от государства начинается при капитализме, хотя элементы гражданского общества существовали уже в античных демократических государствах. В средневековом феодальном обществе гражданского общества нет и отсутствует почва для его возникновения.

В этом обществе, говорит Э. Геллнер, политическая и экономическая области, закрепленные законом и ритуалом, представлены наглядно и зримо, и соотношение их совершенно ясно. Фактически нет водораздела между этими обществами, а есть единый – политический и экономический – социальный строй. В таком случае бессмысленно говорить о гражданском обществе, как о чем-то отличном от государства. Политическая иерархия и экономическая специализация почти идентичны, наложены друг на друга и взаимно друг друга подкрепляют. Политическое положение и экономическая функция взаимообусловлены и существуют в раз и навсегда заданной спайке. Политически зависимая фигура одновременно является землепашцем, а землевладелец одновременно выступает как правитель и как судья. Политика и экономика связаны между собой

100

неразрывно. С возникновением капитализма государство и экономика постепенно отделяются друг от друга, чем создается одна из основных предпосылок для становления гражданского общества. Экономическая децентрализация – чрезвычайно важная черта индустриального общества и одно из непременных условий возникновения гражданского общества в любом значении этого слова".

В XVIII в. гражданское общество рассматривалось как один из этапов развития человечества от варварства к цивилизованному состоянию благодаря труду.

Кант одним из первых подчеркнул важность регламентации существования гражданского общества законами, принимаемыми государством. Величайшая проблема для человеческого рода, разрешить которую его вынуждает природа,– создание всеобщего правового гражданского общества. Только в обществе, и именно в таком, в котором членам его предоставляется величайшая свобода, а стало быть, существует взаимный антагонизм и тем не менее самое полное обеспечение свободы при совместимости ее со свободой других,– только в таком обществе может быть достигнута высшая цель природы:

Марксизм мечтал об освобождении человека от раздвоенности между политическими и экономическими заботами, о стирании грани между человеком политическим, моральным и человеком экономическим, эгоистическим. Поскольку эта грань является неотъемлемой чертой гражданского общества, марксизм оценивал последнее как обман. Многообразие институтов гражданского общества, противостоящих государству, уравновешивающих его и одновременно находящихся под контролем и покровительством государства, является, с позиции марксизма, только фасадом, скрывающим угнетение и насилие. Хуже того, этот фасад способствует усилению угнетения. Государство, защищающее гражданское общество, и гражданское

___________________________________

Кант И. Сочинения: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 10.

101

Коммунистическое государство, осуществлявшее коренную перестройку экономической, социальной и духовной жизни общества, не предполагало ни разделения экономики и политики, ни автономии и суверенитета своих индивидов. Это государство лишило гражданское общество всех его функций и поглотило его. Гражданское общество на долгие десятилетия перестало быть противовесом государству, получившему полный контроль над всеми сторонами жизни коммунистического общества. Становление в современной России гражданского общества – основа и гарантия необратимости демократических преобразований. Только в гражданском обществе существуют условия, которые заставляют людей принимать социальный порядок добровольно, без страха.

Гражданское общество и государство должны находиться в постоянном динамическом равновесии. Резкое ослабление, в сущности уничтожение гражданского общества привело в недавнем прошлом к гипертрофированному росту государства, сделавшегося тоталитарным. Ослабление государства ведет к разрастанию гражданского общества и падению управляемости им.

Для описания взаимодействия гражданского общества и государства можно воспользоваться различием между коммунитарными и структурными социальными отношениями.

Социальная жизнь – это процесс, включающий последовательное переживание общины и структуры, равноправия и неравенства. Коммунитарные отношения – отношения равных во всем людей, структурные отношения – это отношения по должностям, статусам и социальным ролям, открыто предполагающие неравенство людей.

Коммунитарными являются, к примеру, отношения между братьями и сестрами, между избирателями и т.д. Особенно отчетливо коммунитарные отношения проявляются в ситуациях перехода: перемещение в пространстве (пассажиры транспорта), перемена работы (сообщество безработных) и т.п. Такого рода отношения характерны для религиозных общин, члены которых равны и добровольно подчиняются духовным наставникам. Коммунитарные отношения существуют в университетских сообществах, на митингах и демонстрациях, на разного рода собраниях, в политических партиях, в разного рода сектах и т. п. Наиболее яркими, можно сказать парадигмальными примерами коммунитарных отношений являются отношения

102

подлинных друзей и отношения влюбленных. И в том, и в другом случае люди вступают в отношения как целостные личности, во всем равные друг другу.

“Только в любви и через любовь можно понять другого человека” – это означает, что предпосылкой глубокого понимания является чисто коммунитарное отношение между людьми, вступающими между собой в контакт. Понять другого можно, только становясь вровень с ним, не будучи выше или ниже его по своей роли, статусу или должности. Магическая сила христианской проповеди любви была связана в первую очередь с тем, что это был призыв к замещению структурных социальных отношений комму-нитарными отношениями, ярким выражением которых является любовь.

Структурный характер носят отношения между начальниками и подчиненными, между учителями и их учениками, между родителями и их детьми и т. п. Структурность – это антикоммунитарность, неравенство индивидов, многообразие их классификаций и противопоставлений по статусу, роли, должности, собственности, полу, одежде и т.д.

Коммунитарные отношения только в редких случаях проявляются в чистом виде. Обычно они переплетаются со структурными отношениями. Например, в семье, где все ее члены в общем-то равны, есть вместе с тем дети и родители. Коммунитарные отношения выражают глубинную сущность человека – единство всех людей, их родовую общность. В известном смысле они фундаментальнее структурных отношений: президент компании, его жена и его шофер в первую очередь – люди, существа, принадлежащие к одному виду животных, а уже затем и на этой основе – разные люди, различающиеся своими должностями, ролями и статусами. Коммунитарные отношения выражают сущностную и родовую связь между людьми, без которой немыслимо никакое общество.

Социальная жизнь – это всегда сложная динамика равенства и неравенства, коммунитарных и структурных отношений'. Если одни из них получают явный перевес над другими, об обществе можно сказать, что оно нездорово. Преувеличение структуры ведет к тому, что коммунитарные отношения проявляются извне и против “закона”. Преувеличение роли коммунитарных отношений в политических движениях уравнительного типа, как правило, вскоре сменяется деспотизмом, бюрократизацией или другими видами структурного ужесточения. Характерным примером в этом плане являлось коммунистическое общество. Оно стремилось сделать коммунитарные отношения господствующими и постепенно вытеснить структурные отношения из всех или почти всех сфер жизни (отмирание

103

государства, права, централизованных экономики и управления, превращение общества в систему самоуправляющихся общин, или коммун). Реально же попытка создания “общины равных” привела к деспотизму, однозначным иерархиям и структурной жесткости.

Общество представляет собой как бы две “модели” человеческой взаимосвязанности, накладывающиеся друг на друга и чередующиеся. Первая – это модель общества как структурной, дифференцированной и зачастую иерархической системы политических, правовых и экономических уложений с множеством типов оценок, разделяющих людей по признаку “больше” или “меньше”. Вторая модель, особенно отчетливо различимая в переходные периоды (выборы, революции и т.п.), – это общество как неструктурная или рудиментарно структурная недифференцированная общность равных личностей, подчиняющихся верховной власти “вождей”'.

Понятия демократии и гражданского общества, таким образом, неразрывно связаны друг с другом. Полноценная демократия возможна лишь в том случае, если есть устойчивое гражданское общество, способное использовать ее в качестве инструмента обновления государства. С другой стороны, само существование гражданского

__________________________________________

' См.: Тэрнер В. Символ и ритуал. С. 171.

104

общества, руководствующегося в своей жизни правилами, установленными государством, является стабильным и продуктивным, если в распоряжении гражданского общества есть демократия как решающее средство его воздействия на государство.

Эта связь демократии с развитым гражданским обществом является ключом к пониманию демократии и объяснением того, почему в тех странах, где государство не имеет в качестве противовеса устойчивого гражданского общества, демократия оказывается неэффективной, а иногда даже вредной.

Обычно демократия (в буквальном переводе с греческого – народовластие) определяется как общественный строй, при котором власть находится в руках народа. Это – поверхностное определение, не удовлетворявшее уже ни Платона, ни Аристотеля, различавших демократию, регулируемую законами, и демократию, лишенную правил. В последнем случае народ, т.е. большинство, попадая под влияние демагогов, устанавливает свою неограниченную власть над теми, кто остался в меньшинстве'.

Демократия предполагает для своей эффективности целый ряд социальных условий и институтов и реализуется в полной мере в тех обществах, где эти условия и институты существуют.

Наивное понимание демократического идеала, пишет Э. Геллнер, отрывает его от институционных и культурных обстоятельств и неявно пытается ввести его в ряд высших общечеловеческих ценностей. Но в действительности есть все основания усомниться, что демократия имеет глубокие корни в человеческой природе. Человек – в самом деле общественное животное и, безусловно, нуждается в обществе. Чтобы человеческие сообщества были жизнеспособными, в них должна существовать система социальных ролей и позиций, которая никогда (или почти никогда) не строится по принципу равноправия и в которой никогда (или почти никогда) члены одного сообщества не имеют равных прав при принятии решений. То есть в обществах и сообществах существует ролевая структура, и, как правило, она отнюдь не является демократической. Нравится нам это или нет, но это – непреложный факт. Общество творит человека, но человек обычно не выбирает себе общество. Представления о

_________________________________________

' Древняя Греция имела богатый опыт демократии. Отцом греческой демократии считается Солон, начавший в 594 г. до н. э. реформу государственного устройства Афин. Первые письменные фиксации слова “демократия” встречаются, однако, лишь в текстах второй половины V в. (Эсхил, Геродот). Понадобилось не менее полувека, чтобы осмыслить новую реальность – народовластие. В период расцвета афинской демократии, при Перикле, граждане собирались сорок раз в год. В собрании мог участвовать всякий свободный афинянин мужского пола, оба родителя которого были коренными афинянами. Любой гражданин мог предложить к обсуждению любой вопрос. Общее число граждан равнялось примерно 25 тыс., но необходимый кворум составлял всего 6 тыс.

105

выборе и равенстве, заключенные в понятии “демократия”, не имеют серьезных оснований ни в социальной действительности, ни в душе человека'.

Демократия не коренится ни в природе человека, ни в природе общества. Она не является ни общечеловеческой, ни универсальной социальной ценностью.

Демократия как периодическое кратковременное безраздельное господство коммунитарных отношений над структурными с целью изменения и обновления последних является эффективной только в условиях индивидуалистического общества. Она зарождается в древнегреческом демократическом обществе и достигает своего расцвета в развитом капиталистическом обществе. Демократия – это немногие дни и часы, когда все без исключения члены общества становятся равны друг другу (в качестве избирателей), с тем чтобы путем свободного выбора тут же воссоздать, но, возможно, уже в измененной форме, постоянно существующее между ними неравенство.

Коллективистическому обществу нет необходимости прибегать к демократии для обновления своей структуры. Если даже оно сохраняет демократические процедуры, как это было в коммунистическом обществе, демократия становится чисто формальной. Участие в выборах делается не только правом граждан, но и их обязанностью, выбор предлагается сделать из одного, безальтернативного кандидата, итоги голосования подводятся людьми, уполномоченными на это господствующей элитой, и т. д. Национал-социалистическое коллективистическое общество вообще презрительно относилось к демократии и не находило нужным проводить какие-то, хотя бы формально-демократические, выборы.

Реальное обновление структуры коллективистического общества осуществляется не рядовыми избирателями, а правящей элитой, действующей по ею же самой разработанным правилам. Равновесие между коммунитарными и структурными отношениями, реализуемое в индивидуалистическом обществе посредством демократии, в коллективистическом обществе достигается совершенно иначе. Здесь постулируется будущий совершенный мир, в котором коммунитарные отношения будут безраздельно доминировать над структурными. Реально существующее общество, отличающееся особенно жесткой структурностью, объявляется временным и преходящим, всего лишь несовершенным преддверием будущего. В коммунистическом обществе временем господства коммунитарных отношений объявляется коммунизм; в национал-социалистическом обществе – будущее чисто арийское государство, завоевавшее все необходимое для своего безоблачного существования. Такое “уравновешивание” комму-нитарности и структурности делает коллективистическое общество

___________________________

См.: Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995. С. 191–192.

106

подчеркнуто переходным, живущим не столько отягощенным многими пороками настоящим, сколько светлым будущим. Основным для такого общества оказывается вопрос о моменте, начиная с которого можно будет считать, что такое будущее уже наступило.

Обеспечению равновесия структурных и коммунитарных отношений в коллективистическом обществе призвана способствовать так называемая повседневная демократия: регулярные собрания, на которых, по идее, может выступить каждый; многолюдные демонстрации и митинги; праздники, которых чрезвычайно много; дни выборов без выбора, всегда оформляемые как праздник, и т. п.

Для многих обществ демократия действительно не является необходимым инструментом. Это – коллективистические общества разных типов, от крайнего до умеренного коллективизма'. Геллнер справедливо замечает, что те, кто представляет демократию как общечеловеческий идеал, имеют в виду один конкретный тип человека – современного индивидуалиста со светским мировоззрением–и ошибочно рассматривают его как человека вообще.

Политическая свобода–это право гражданина участвовать в управлении государством. Эта свобода осуществима только при демократии, то есть при возможном для всех участии в изъявлении воли. За политической свободой самой по себе нет никакой социальной программы. Чистая, не ограниченная никакими содержательными требованиями демократия способна привести к господ-

___________________________

' См.: Геллнер Э. Указ. соч. С. 193–194.

Коллективистические или тяготеющие к коллективистическим общества, не нуждающиеся в реальной демократии, могут тем не менее прибегать к формальной демократии, обеспечивающей молчаливое согласие избирателей с проводимой правящей верхушкой политикой. Такая тактика в современном мире является очень распространенной. “Вряд ли случайно, – пишет Э. Гидденс, – что фактически не существует в сегодняшнем мире государств, которые не называют сами себя “демократическими”, хотя очевидно, что ряд специфических систем правления, охватываемый этим термином, весьма широк. Дело тут не просто в риторике. Государства, которые считают себя демократическими, всегда имеют конкретные процедуры вовлечения граждан в процедуры управления, каким бы минимальным ни было такое вовлечение на практике. Почему? Потому что правители современных государств обнаружили, что эффективное управление требует активного молчаливого согласия подвластного населения, причем в формах, которые не были возможны и необходимы в государствах, предшествовавших современным” (Гидденс Э. Постмодерн//Философия истории. Антология. М., 1995. С. 343).

107

ству массы (охлократии) и к установлению самых крайних форм административной системы, вплоть до открыто коллективистического общества. Известно, что Гитлер пришел в 1933 г. к власти на основе вполне демократических выборов. “Формальная демократия, т. е. право на свободное, равное и тайное голосование как таковое,– пишет К. Ясперс,– отнюдь не является гарантией свободы, напротив, скорее угрозой ей”'.

Одним из основных условий успешного функционирования механизма демократии является существование устойчивого гражданского общества, огражденного от не санкционированного законом вмешательства. Другим таким условием является правовое государство – государство, в котором законы принимаются и подвергаются изменению только правовым путем и распространяются равным образом на всех. Такое государство предоставляет человеку ту защиту от насилия, при которой только и может проявиться значимость его взглядов и воли, или демократия.

Демократия предполагает, далее, возможность открытой, ничем не ограниченной дискуссии. Чтобы последняя могла осуществляться на основе полной осведомленности, необходимы свобода прессы, собраний, свобода слова.

Демократия требует также существования политических партий. С техникой демократии связано далее то, что можно назвать демократическим образом жизни. Состояние политической свободы может быть сохранено только в том случае, если в массе населения постоянно живо сознание свободы, если оно всегда направлено на все реалии этой свободы и люди заботятся о том, чтобы сохранить ее. Известно, какой ценой была завоевана эта свобода, как в ходе исторического процесса, так и в самовоспитании народа в целом. Демократия немыслима без либеральности. Она должна быть связана со свободой; в противном случае она вырождается в охлократию или тиранию.

Осознание ценности свободы основной массой населения должно дополняться наличием у нее определенных привычек (этоса) совместной жизни, становящихся как бы само собою разумеющимся свойством человеческой натуры. К числу таких привычек, в частности, относятся: уважительное отношение к закону, естественная гуманность в общении, уважение к правам других, внимание и готовность помочь, отказ от насилия над группами меньшинства, постоянная готовность пойти на компромисс в житейских вопросах и др.

Еще одно важное условие эффективности демократии – достаточно высокий уровень социально-экономического развития общества. В последние два столетия наиболее важным фактором жизни западного общества стала промышленная революция. Она привела к рез-

__________________________

Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 2. С. 43.

108

кому росту городского населения, трансформации классовой структуры, значительному повышению жизненных стандартов, уровня образования и здравоохранения и т.д.

Эмпирический опыт свидетельствует, что эффективная демократия является коррелятом социоэкономической модернизации. Благосостояние облегчает бремя, как общественное, так и частное, и совершенствует социальное устройство. Образование умножает число грамотных профессионалов и повышает сознательность населения. Экономический рост цементирует средний класс, давно считающийся бастионом стабильной, эффективной демократии.

Демократия предполагает также писаную или неписаную конституцию, ограждающую свободу, права человека и правовое государство от посягательств со стороны временно пребывающей у власти партии большинства.

Демократия требует отделения политики от экономики и мировоззренческих проблем, разделения властей и эффективно функционирующей судебной системы и т. д.

Перечисление условий, при которых демократия остается эффективным инструментом свободного общества, показывает, что демократия всегда реализуется в определенном социальном контексте и не сводится ко всеобщему избирательному праву, отдающему власть победившему на выборах большинству.

Распространенный аргумент против участия в демократических выборах: один голос сам по себе не имеет никакого значения, поэтому голосование не стоит труда, сама процедура вызывает только разочарование в публичности. Отвечая на это возражение, Ясперс говорит, что если даже допустить, что один голос почти не имеет значения, то ведь решение все-таки принимается суммой голосов, каждый из которых есть этот один голос. Необходимо убеждение: я голосую со всей серьезностью и ответственностью,

__________________________

См.: Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып. 2. С. 45.

109

хотя вместе с тем понимаю, сколь мало значит голос одного человека.

Демократия всегда существует в определенном социальном контексте, поэтому естественно, что ее формы, размах и эффективность меняются с изменением этого контекста.

Политическая партия представляет собой большую группу людей, связывающих государство с другими политическими силами в обществе и обеспечивающих организованное выражение определенных социальных интересов и их политическую действенность.

Для политической партии характерны определенные политические цели (политическая идеология), достаточно устойчивая социальная база, обеспечивающая поддержку партии, и определяемое уставом партии распределение власти в партийных организациях. Поскольку в ситуации выборов партия нуждается не только в голосах ее членов, политика партии и ее цели могут существенно меняться под давлением электората – того круга избирателей, которые голосуют за партию на парламентских, президентских или муниципальных выборах.

В пределах партийной организации с течением времени неизбежно появляется партийная олигархия, узкая группа руководителей, не особенно считающаяся с политической платформой партии, манипулирующая ее рядовыми членами. Партийная олигархия формируется главным образом из определенного привилегированного социального слоя. Те немногие, кто попадает в нее из других слоев населения, становясь частью партийной элиты, как правило, быстро усваивают элементы соответствующей культуры. Олигархические тенденции не являются, однако, постоянными. Между пред-

110

ставителями партийной элиты могут возникать конфликты, способствующие сокращению разрыва между рядовыми членами партии и ее руководством. Рядовые члены партии, в свою очередь, периодически отказываются уступать лидерам полный контроль над ее политикой.

В западных политических системах партии под влиянием своего электората имеют тенденцию к поляризации на левые, правые и центристские. Нельзя сказать, что это подразделение адекватно отражает реальную структуру общества. Обычно партии представляют собой союзы различных групп с неодинаковыми интересами. Сами партийные объединения не являются стабильными; периодически из них выбывают отколовшиеся группы. И наконец, политические партии относительно независимы от своей базы. Не случайно поэтому многие партии, придя к власти, зачастую быстро отходят от своих предвыборных обещаний и теряют поддержку голосовавших за них избирателей.

Классическая социальная философия делила режимы на основе численности носителей верховной власти: при монархии верховная власть сосредоточивается в руках одного; при олигархии – нескольких; при демократии – у всех, принадлежит народу.

Известный французский социолог и социальный философ Р. Арон отмечает неприменимость этой классификации к современным политическим режимам.

К примеру, английский режим – монархический, поскольку там королева; аристократический, так как большинство правителей набирается из численно ограниченного класса; демократический, потому что голосуют все. Старое противопоставление “один – несколько” Арон применяет не к носителям верховной власти, а к политическим партиям. Партии – активные фигуры политической игры, с помощью партий прокладывается путь к реализации власти. Противопоставление однопартийности и многопартийности – более современная форма классической транспозиции'.

В историческом плане многопартийные режимы – наследники конституционных или либеральных режимов. Они стремятся сохранить ценности либерализма в условиях демократизированной политики: чтобы действовать эффективно, правительства должны располагать достаточной властью, реализуемой в конституционных рамках и с соблюдением прав отдельных граждан.

Однопартийные режимы делятся на режимы с монопольной партией, не имеющей идеологии, и режимы с партией, руководствующейся идеологическими установками и стремящейся коренным

_______________________________

111

образом преобразовать общество. Партия, оправдывающая дискриминацию других партий своей революционной направленностью, со временем встает перед выбором: либо перманентная революция, либо стабилизация режима с упором на традиции и технократию. Гитлеровский режим не дожил до этой альтернативы; коммунистический встал перед нею в 60-е гг. Отказ от революционности и стабилизация требуют постепенного восстановления конституционной власти. Арон выражает сомнение в совместимости конституционности с монополизмом правящей партии.

Арон обсуждает три разновидности режимов, где у власти стоит одна партия и которые противоположны конституционно-плюралистическому режиму: испанскую революцию, национал-социалистическую революцию и русскую революцию. Их объединяет сходство истоков: насильственный захват власти вооруженным меньшинством.

Испанский режим Франко противоположен скорее плюрализму партий, а не конституционности. Он отбрасывает, как режимы Муссолини и Гитлера, демократические и либеральные идеи. Его опора – традиционная философия и поддержка церкви, утверждающей, что власть ниспослана свыше и не зависит от желаний граждан. Франкистскому режиму присущи элементы фашизма, например фалангистское движение, и вместе с тем антитоталитарная направленность.

Национал-социалистическому режиму свойственно отрицание многопартийности при поощрении революционной партии, отождествляющей себя с государством. Само нацистское движение антидемократично и антилиберально, но революционно в точном значении слова. Придя к власти, национал-социалисты уничтожили социальные и идеологические структуры старой республики. Объединяющим началом стало не государство, как у итальянского фашизма, а нация, и даже более того – раса.

Третий тип режима, коммунистический, также враждебен многопартийности и благожелателен к революционной партии, но эта партия, монополизирующая власть, ставит перед собой цель сплотить общество в единый класс. Кроме того, здесь не отвергаются демократические и либеральные идеи, напротив, декларируется намерение воплотить их в жизнь, устраняя партийное соперничество. Считается, что монополизация власти одной партией не противоречит принципам свободы и демократии. Более того, утверждается, что для достижения высших целей, связанных с построением бесклассового общества, абсолютная власть партии, выражающей интересы пролетариата, необходима.

Обречен ли однопартийный режим или режим тотального планирования на тоталитаризм? В XX в. были однопартийные режимы, не ставшие тоталитарными, не занимавшиеся распространением официальной идеологии и не стремившиеся охватить своей идео-

112

логией все виды деятельности. Однопартийный режим в фашистской Италии никогда не отличался избыточной идеологичностью и тоталитарностью, которые могли бы сравниться с великой чисткой в СССР и крайностями гитлеризма последних лет. Но в принципе, считает Арон, любой однопартийный режим в индустриальных обществах чреват расцветом тоталитаризма. Первопричиной установления тоталитарного порядка является сама революционная партия. Режимы становятся тоталитарными не в силу какого-то постепенного развития, а на основе первоначального стремления коренным образом преобразовать существующий порядок в соответствии со своей идеологией, У революционных партий есть общие черты, которые приводят к тоталитаризму: масштабность устремлений, радикальность позиции и выбор самых крайних средств.

Арон выделяет четыре аспекта противопоставления конституционно-плюралистического и единовластного режимов: конкуренцию и монополию, конституцию и революцию, плюрализм социальных групп и бюрократический абсолютизм, государство партий и государство, основанное на господстве одной партии.

Противопоставление конкуренции и монополии дает, можно сказать, экономическую характеристику различий двух режимов. Противопоставление конституции и революции – юридическая сторона их противостояния. Революция здесь означает отрицание законности, а не просто радикальные преобразования, проводимые в рамках закона. Режимы с единовластной партией революционны и отбрасывают законность с самого начала, поскольку орудием захвата власти для них является насилие. Революционными они остаются в течение более или менее длительного периода, когда правители не соглашаются ограничить свою власть конституцией или законами. В Советском Союзе партия приняла конституцию, а точнее, три конституции, но никогда не чувствовала себя связанной конституционными правилами.

Режимы с единовластной партией склонны оставаться режимами перманентной революции вплоть до достижения своих конечных целей. Бюрократический абсолютизм подчеркивает социологическую характеристику таких режимов. Он означает включенность всех руководителей в единую администрацию, превращение их всех в государственных служащих, обязанных государству всем – и рабочим местом, и статусом, и доходами – и теряющих при увольнении все. Четвертое противопоставление – государства многих партий и государства, выражающего интересы одной партии,– это, можно сказать, противопоставление светского и идеологического государств, то есть государств, связанных с какой-то религией, и государств, отделенных от какой бы то ни было религии. В первых государствах имеется множество конкурирующих представлений об общем благе, во вторых – только одно, обязательное для всех представление о таком благе.

113

В условиях первого режима за действиями партий может скрываться всемогущество некоего меньшинства. Отдельные группы в условиях партийной борьбы могут забывать о нуждах всего общества и о смысле общего блага и в результате – грешить избытком демагогии. И наконец, режим, где у каждой группы есть право защищать свои интересы, часто не в состоянии принимать радикальные меры.

Несовершенство режима с одной партией проявляется в отсутствии в нем демократии и в его постоянном обращении к насилию.

Арон полагает, что у режима с единовластной партией нет никаких собственных функций – даже функции создания нового человека или завоевания истинной свободы. В индустриальном обществе не может быть режима, который и в самом деле создает нового человека.

Из этого рассуждения о “природе человека индустриального общества”, включающей непременную склонность к наслаждению и эгоизму, Арон делает вывод, что противопоставление друг другу двух типов режимов не означает противопоставления двух идей, коренным образом отличных.

Концепция Арона интересна во многих отношениях, и прежде всего тем, что при сопоставлении конституционно-плюралистического и однопартийного режимов и затем при обсуждении особенностей тоталитарного общества центральное внимание в ней уделяется политическим партиям. Без партий не может быть понята политическая жизнь индустриального общества; невозможно переоценить роль “революционной партии” в насильственном захвате власти и установлении однопартийного, а затем и тоталитарного режима.

Однако даваемый Ароном анализ противостояния многопартийного и однопартийного режимов является узким, а в некоторых

____________________________

Арон Р. Указ. соч. С. 286.

114

моментах и неадекватным из-за того, что он концентрируется преимущественно на политической стороне этого противостояния, на вопросах, связанных с властью, ее применением и ее оправданием.

Противопоставлению двух режимов Арон дает, можно сказать, экономическую, юридическую, социологическую и идеологическую характеристику. Верная в своей основе, эта характеристика не является, однако, полной. Она представляет оппозицию данных режимов как несовместимость важных, но тем не менее отдельных их сторон, а не как противостояние двух диаметрально противоположных способов социальной жизни, взятой во всем ее объеме. В результате остается неясным, почему данные режимы не просто сосуществуют, а ведут между собой настоящую войну – то “горячую”, то “холодную” – и почему их противостояние разворачивается не только на полях военных и идеологических баталий, но и в душах миллионов и миллионов людей, в их умах и их чувствах.

Особенно отчетливо неполнота противопоставления двух режимов обнаруживает себя в рассуждениях об абстрактном человеке индустриального общества.

Для утверждения тоталитаризма нужна не только “революционная”, способная идти против основных положений конституции партия. Для этого необходимы также широкие народные массы, имеющие вдохновляющие их идеалы, радикальные позиции и не останавливающиеся в выборе крайних средств при реализации своих представлений о “новом совершенном мире”. Тоталитаризм не навязывается партией, получившей возможность придать своей идеологии статус единственного авторитета. Он приходит естественным образом, возможно, без всякого насилия, из глубин социальной жизни и “востребует” ту партию, идеология и практическая деятельность которой отвечают его нуждам. В ароновском описании тоталитаризма отсутствует самое важное звено: характеристика того общества, которое все более склоняется к тотальному контролю своей жизни и желает стать тоталитарным, чтобы покончить со старым миром и навсегда учредить новый.

В каждом обществе имеются по меньшей мере два слоя: элита этого общества, управляющая им, и все остальное население, подчиняющееся элите добровольно или по принуждению. А. Тойнби называл элиту “творческим меньшинством” и связывал с его активностью судьбы Цивилизаций. Вряд ли эпитет “творческая” приложим к элите любого общества. Существуют общества – и тоталитарные общества в их числе,– вербующие в свою элиту главным образом посредственных, лишенных таланта и творческого начала людей. Тем не менее элита играет центральную роль в жизни общества, и от того, какова элита, во многом зависит то, каким является общество в целом.

115

В современных коллективистических, тоталитарных обществах элита консолидируется в особую, единственную в данном обществе правящую партию. Эта партия определяет пути развития общества, задает единую для всего общества шкалу ценностей, по которой членство в партии – высокая честь и которая определяет моральные стандарты общества. Партию, полновластно контролирующую все стороны жизни тоталитарного общества, начиная с политики и экономики и кончая частной жизнью членов общества, можно назвать тоталитарной. О ней с полным правом можно сказать, что она – “ум, честь и совесть своей эпохи”.

Тоталитарная партия – наиболее характерный и острый пример как коллективистических сообществ, так и коллективизма вообще. Два разных варианта реализации идеи тоталитарной партии представляют собой Коммунистическая партия Советского Союза и Национал-социалистическая партия Германии. Обе бесславно ушли в прошлое. Но они с достаточной выразительностью показали, каких успехов в кардинальном преобразовании общества способна добиться при благоприятном для себя стечении обстоятельств тоталитарная партия и сколько бедствий своему обществу может она принести.

Обычно политическая партия определяется как добровольное объединение, более или менее организованное, действующее более или менее постоянно и преследующее цель во имя определенной концепции общества и его интересов решать самостоятельно или в союзе с другими задачи управления. Ни один из пунктов этого определения не приложим в полной мере к тоталитарной партии.

Теоретические основы такой партии разработал Ленин в 1903 г. в своей знаменитой книге “Что делать?”. Главные идеи ее просты. Рабочим суждено совершить пролетарскую революцию и установить свою диктатуру на период создания нового, бесклассового общества. Но рабочие сами по себе не способны стать революционерами, они приспосабливаются к капиталистическому обществу, ограничиваются профсоюзной борьбой за удовлетворение своих требований. Для выполнения исторической задачи пролетариата необходима партия совершенно нового типа. Она должна быть немногочисленной партией профессиональных революционеров, подчиненной власти своего штаба, формируемого в соответствии с принципом демократического централизма. В партии должна быть строжайшая дисциплина; свободное обсуждение разрешается до принятия решений, но принятым решениям должны подчиняться все'.

__________________________________________

' Можно отметить, что идеи “партии нового типа” не было в марксизме. Маркс и Энгельс представляли себе коммунистическую партию похожей на другие политические партии, и в особенности на партии рабочего класса: “Коммунисты не являются особой партией, противопоставляющей себя другим рабочим партиям...– говорилось в “Манифесте Коммунистической партии”.– Они не выставляют никаких особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 437).

Революционные “партии нового типа”, или тоталитарные партии, – феномен постиндустриального общества.

116

Сходную концепцию национал-социалистической партии, призванной построить новое, чисто арийское общество и обеспечить ему необходимое жизненное пространство, сформулировал в 1924 г. Гитлер в первом томе “Майн кампф”. Гитлер говорил, однако, не о демократическом централизме как средстве установления жесткой партийной иерархии, а о безусловном праве вождя назначать следующий за ним в иерархии слой партийных лидеров.

Для тоталитарной партии характерно, что она имеет простую и четкую программу радикального переустройства общества, замены существующего социального устройства совершенно новым. Поскольку поставленная цель является неприемлемой для существующего общества и несовместимой с его конституцией, партия называется и Лениным, и Гитлером “революционной”. И она действительно является революционной, так как цель ее – насильственное изменение существующего конституционного строя и установление своей диктатуры.

Программа революционного преобразования общества включает не только создание принципиально нового общества, но и обязательное формирование “нового человека”, без которого это общество невозможно реализовать в полной мере. Программа тяготеет также к выдвижению задачи создания “новой среды” или “новой природы”, достойной нового общества и его человека. Коммунистическая программа говорит об утверждении коммунизма во всем мире и о тех материальных богатствах, которые польются полным потоком благодаря исключительно высокой производительности коммунистического труда. Национал-социалистическая программа говорит об утверждении избранной нации на отвечающем ее потребностям жизненном пространстве и опять-таки о материальном изобилии.

Тоталитарная партия имеет собственную оригинальную идеологию, по-новому объясняющую ход исторического развития и представляющую цели, очерченные в программе, как закономерный или естественный результат всего предшествующего развития и даже, более того, как высшую точку такого развития, после которой история как таковая завершается. В идеологическом арсенале имеется, как правило, “основная книга”, имеющая для данной партии то же значение, что и Библия для христиан. Идеология требует, чтобы основные положения программы партии признавались незыблемой догмой, не подлежащей обсуждению. Идеология предлагает новое решение всех экзистенциальных проблем, касающихся смысла истории и человеческой жизни, человеческого счастья, справедливости и т. п. Она обосновывает также новый кодекс моральных предписаний, в котором высшим долгом объявляется служение не обществу в целом, а какой-то узкой его части, а также самой партии.

Тоталитарная партия объявляет себя авангардом определенного Радикального социального движения и единственным инструментом, который способен реализовать диктатуру этого движения в пе-

117

риод перехода к новому обществу. Поскольку партия стремится повести за собой массы, она, подготавливая их к своему руководству, не оставляет без внимания любые массовые объединения, начиная с профсоюзов и кончая спортивными секциями.

Врагами тоталитарной партии являются как старое общество в целом, так и все представленные в нем политические партии, и в особенности партии, близкие ей по духу и по электорату, с которыми она считает нужным постоянно размежевываться. Поскольку партия с момента своего возникновения нацелена на монопольную власть и на диктатуру, ее союзы с другими партиями носят сугубо временный характер. Самым большим своим врагом тоталитарная партия как подчеркнуто коллективистическое сообщество считает западное индивидуалистическое общество. Этот внешний враг может иметь своих агентов внутри самой партии, поэтому она должна постоянно проявлять бдительность и бороться с проникновением “буржуазных” (индивидуалистических) идей и агентов в свою среду. Вместе с тем тоталитарные партии разной и даже одной и той же ориентации могут вести ожесточенную борьбу друг с другом.

Тоталитарная партия отрицает “буржуазную демократию” и “буржуазный парламентаризм”. Национал-социализм вообще отрицает полезность всякой демократии. Коммунизм высказывается за “социалистическую демократию”, результатом которой должно быть избрание подавляющим большинством тех, кто рекомендован партией. В сущности это только иная форма отрицания демократии.

Тоталитарная партия имеет ясную структуру и четкую иерархию. Она всегда нуждается в вожде и постоянно тяготеет к болезни под названием “культ вождя”, хотя в коммунистической партии периодически возникает разговор о “коллективном руководстве” партией, сменяемости руководства и т. п.

Руководящее ядро (номенклатура) тоталитарной партии четко отграничивается от всех остальных членов партии и, несмотря на постоянно идущие кадровые перестановки, остается достаточно стабильным.

Тоталитарная партия не допускает внутри себя фракций, по-разному трактующих ее программу и намечающих разные планы будущих действий.

Тоталитарная партия отрицательно относится к религии и, придя к власти, не устраняет ее полностью только в силу случайных исторических причин.

Захватив власть и обеспечив свою монополию, тоталитарная партия отождествляет себя с государством, а государство – с обществом.

Тоталитарная партия подозрительно относится к частной собственности и экономической свободе. Коммунистическая партия считает частную собственность основой всех пороков буржуазного общест-

118

ва и придя к власти, вводит государственную собственность на средства производства и централизованное экономическое планирование. Национал-социалистическая партия ставит частную собственность под существенный контроль государства и также пытается ввести элементы централизованного планирования.

Находясь у власти, тоталитарная партия сочетает идеологию, призванную вызывать энтузиазм, с террором, постоянно внушающим страх. Будучи монопольной, партия не считает себя связанной конституцией и всячески пытается продлить период своей “революционности”, не связанности никакими законами.

Тоталитарная партия полностью контролирует все стороны жизни входящих в нее индивидов, не оставляя ни малейшей возможности для их автономии. Не остается суверенной ни сфера их мыслей и чувств, ни сфера их личной жизни. Придя к власти, партия устанавливает тотальный контроль за всеми индивидами, в том числе и не являющимися ее членами. Исключение индивида из партии означает не только завершение его партийной карьеры, но обычно и конец любого его продвижения в тоталитарном обществе, а возможно, и конец его жизни.

В каждом обществе, независимо от того, является оно закрытым (коллективистическим) или открытым (индивидуалистическим),

имеются определенные закрытые (или коллективистические) сообщества.

К числу таких сообществ относятся армия, церковь, высокоинтегрированная масса (организованная толпа), тоталитарные религиозные секты, тоталитарные политические партии, организованная преступность, предприятия, корпорации и др.

Коллективистическим сообществом по своей сути является и так называемая “нормальная” наука, впервые возникающая в индустриальном обществе.

Ленин как-то заметил в 1917 году, что социализм превратит все общество в единое учреждение, единую фабрику с равным трудом и равной оплатой. Здесь в качестве образца для закрытого общества, каковым является радикальный социализм, выдвигается частное сообщество, существующее также и в открытом (индивидуалистическом) обществе. Ленин мог бы уподобить социализм марксистского типа армии, организованной преступности или другому хорошо известному ему сообществу – тоталитарной коммунистической партии. Закрытые сообщества являются упрощенной моделью закрытых обществ, а тоталитарные закрытые сообщества – моделью эгалитарных закрытых обществ.

119

Армия, как и бюрократическая пирамида, опирается на понятия долга, дисциплины и иерархии.

Долг предполагает признание безличных правил и норм как обязательных для всех рангов, включая и самые высшие. В периоды ослабления армии понятие долга нередко замещается понятием лояльности, личной преданности вышестоящим ступеням армейской иерархии. С точки зрения долга в армии все равны, начиная с солдата и кончая генералом: все являются солдатами, у всех один и тот же долг. Дисциплина включает безусловное исполнение приказов, обсуждение и обжалование приказов только после их исполнения. В армиях индивидуалистических обществ иногда вводится понятие “преступного приказа”, который подчиненный имеет право не выполнить. При этом “преступность приказа” обычно связывается с нарушением прав человека. Армейская иерархия универсальна, проста и понятна каждому. Она соответствует четким подразделениям “штатного расписания” и призвана противодействовать постоянно изменяющейся паутине межличностных взаимоотношений и развитию личного покровительства, покрывательства, соперничества и вражды на всех уровнях.

Армия имеет ясно определенную цель, которой является “защита отечества”. Иногда, впрочем, эта “защита” выливается в завоевание других государств. Армия всегда держит в уме свою цель, она живет по преимуществу будущим и постоянно готовится к грядущей войне. Как и всякое проявление коллективизма, армия имеет также “врага”. В мирное время – это “потенциальный противник”, требующий от армии постоянной бдительности и приспособления своих сил и средств к его будущим возможным действиям.

У армии всегда есть “вождь”, или полководец. Она должна верить своему вождю и повиноваться ему, иными словами, армия подчиняет рассудочную и деятельностную составляющие своих “солдат” персонифицированному высшему началу. Иногда утверждается, что она требует также подчинения этому началу чувственной составляющей, то есть предполагает не только веру и повиновение вождю, но и любовь к нему.

Фрейд ссылается на примеры великих военачальников – Цезаря, Валленштейна и Наполеона,– подтверждающие якобы, что армия опирается не на идеи, а только на любовь вождя к ней и ее ответную любовь к своему вождю.

Отстаивая понимание либидозной структуры армии, Фрейд чрезмерно упрощает ситуацию. То, что связывает воедино армию, как и любое коллективистическое общество и сообщество, включает три части: рассудочную, требующую веры, чувственную, требующую любви, и деятельностную, требующую повиновения. Отличие армии от других коллективистических сообществ прежде всего в том, что в ней на первый план выходит деятельностная часть коллекти-

120

диетического единения – безусловное требование дисциплины. За нею идет рассудочная часть, предполагающая служение отечеству, исполнение долга, продолжение национальной славы и др. И лишь после этого вступает в дело чувственная часть – отеческая любовь полководца к своим солдатам и их ответная любовь к нему.

Не случайно Э. Дюркгейм считал конституирующим признаком армии дисциплину и вообще не упоминал любовь отца-командира к солдатам и их ответное чувство к нему среди тех факторов, которые обеспечивают единство и твердость армии. Примеры с паникой, сразу же возникающей в случае утраты армией своего полководца, относятся к довольно примитивной армии, во многом не отличающейся от такой высокоорганизованной массы, как толпа. Что касается великих полководцев, то они одновременно олицетворяли и великие идеи, и лучшие образцы исполнения долга.

В армии, как и во всяком коллективистическом обществе и сообществе, ослабляется идея собственности: собственность принадлежит всей армии, а не какой-то ее части. Ослабляется также идея семьи, поскольку армия оказывается еще одним домом и еще одной семьей. Армия во многом стирает индивидуальные различия и настойчиво диктует единообразие не только в одежде, но и в мыслях, чувствах и поступках. Как и всякий коллективизм, армия отделяет преступления от проступков и устанавливает четкую иерархию последних. Армия в гораздо большей степени, чем церковь, тяготеет к аскетизму во всех сферах своей жизни. Обычно в армии культивируется чувство неодолимой или хотя бы достаточной мощи. Чувства индивидов, входящих в армию, как правило, просты и несколько гиперболичны. Для этих индивидов характерны самоотречение, бескорыстие, преданность идеалам. Армейское мышление консервативно, оно подвластно авторитетам и благоговеет перед традицией. Для армии характерен особенный язык. Армия может, конечно, служить моделью для изучения особенностей мышления, психологии и поведения коллективистических обществ и сообществ. Но нужно учитывать, что это – чрезвычайно упрощенная модель. Коллективизм нигде более не выступает в столь простой и обнаженной форме. Армия является также упрощенным, но зато наглядным примером того способа распределения и той социальной защищенности, которые гарантируются коллективистическим обществом своим членам: работу и работников распределяет командование;

в случае ограниченности ресурсов все садятся на одинаковый скудный паек; вознаграждение теряет ясную связь с общественной пользой; оно зависит от положения в принятой иерархии; исчезают критерии полезности того или иного поприща; многие перестают хорошо работать без постоянного давления сверху; всегда остро стоит вопрос о дисциплине; делается в первую очередь то, чем довольно вышестоящее начальство.

121

Церковь – это социальный институт, который объединяет верующих одной конфессии. Общей для них является особая структура, включающая, как и в случае армии, рассудочную, чувственную и деятельностную части. Религия предполагает выделение священного и отграничение его от всего земного, затем организацию верований в священное и определенных чувств к нему в обряды или практику, более или менее естественно вытекающие из верований, и, наконец, – церковь.

Церковь не только культивирует особые чувства, но и ставит перед верующими определенную цель, относящуюся к будущей, посмертной жизни. Она формирует также определенное представление о врагах веры, причем эти враги, что обычно для коллективизма, делятся на внешних (в католичестве – Люцифер и подвластные ему нечистые силы) и внутренних. Последние живут среди самих людей, они не принадлежат к общине верующих, не веруют в ее Бога, не любят его и не любимы им. В сущности каждая религия является религией любви по отношению ко всем, ей принадлежащим, пишет Фрейд, и каждая религия склонна быть жестокой и нетерпимой к тем, кто к ней не принадлежит. Если в наше время эта нетерпимость и не проявляется столь насильственно и жестоко, как в минувшие столетия, то все же едва ли можно увидеть в этом смягчение человеческих нравов. Скорее всего следует искать причину этого в неуклонном ослаблении религиозных чувств.

Церковь имеет вождя, в любви которого и в любви к которому все верующие равны. Церковь учит равнодушному отношению к собственности и порицает алчность. Ранее церковь принижала значение семьи, противопоставляя ей общину верующих как своего рода братство. Церковь в чем-то стирает индивидуальные различия и вводит, во всяком случае в определенные моменты общения верующих, хотя бы минимальное единообразие в их одежде и поведении. Она расписывает строгую иерархию грехов и требует от согрешившего не только добровольной искренней исповеди, но и чистосердечного раскаяния. Мышление верующих авторитарно, догматично и консервативно. Для церкви характерен, наконец, особый язык, который иногда считается одной из основных составляющих религии.

Характерные коллективистические свойства демонстрирует также человеческая толпа, приобретающая свойство “психологической массы”. Эта масса имеет как бы коллективную душу, в силу чего входящие в нее индивиды совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности чувствовал, думал и поступал бы. В массе стираются индивидуальные различия людей и исчезает их своеобразие. Индивид испытывает в массе чувство неодолимой мощи, позволяющее ему предаться первичным позывам, которые он, будучи один, вынужден был бы обуздывать. Масса чрезвычайно заражаема. В ней заразительно каждое действие, каждое чувство, и притом в такой сильной степени, что индивид очень

122

легко жертвует своим личным интересом ради общего интереса. Масса очень внушаема, причем заражаемость есть лишь следствие внушаемости.

Главные отличительные признаки индивида, находящегося в массе: исчезновение сознательной личности, преобладание бессознательной личности, ориентация мыслей и чувств индивидов на одно и то же вследствие внушения и заражения, тенденции к безотлагательному осуществлению внушенных идей. Индивид становится как бы не самим собой, а безвольным автоматом. Фрейд сравнивает состояние индивида в массе с гипнотическим состоянием, но последнее ничуть не яснее, чем первое.

При растворении человека в массе его интеллектуальные способности снижаются. Он как бы опускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. Будучи единичным, он может быть образованным индивидом, в массе – он варвар, существо, поступки которого обусловлены первичными позывами.

Масса импульсивна, изменчива и возбудима. Импульсы, которым она повинуется, могут быть благородными или жестокими, но во всех случаях они чрезвычайно повелительны. Масса не способна к постоянству воли, она не терпит отсрочки между желанием и осуществлением желаемого. У индивида в массе исчезает понятие невозможного.

Масса легковерна и очень легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует. Чувства ее просты и преувеличенно остры. Она не знает ни сомнений, ни неуверенности.

Масса немедленно доходит до крайности, высказанное подозрение тут же превращается для нее в непоколебимую уверенность, антипатия – в дикую ненависть.

Масса склонна к крайностям, и ее возбуждают тоже лишь чрезмерные раздражения. Тот, кто хочет на нее влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему надо представлять все ярко, преувеличивать и всегда повторять одни и те же идеи.

Масса не сомневается в истинности или ложности, она нетерпима и одновременно подвластна авторитету. Она уважает силу и почти не руководствуется добротой, представляющейся ей разновидностью слабости. От своего героя она требует силы, даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина.

Мышление массы консервативно, она испытывает отвращение к новшествам и прогрессу и очень уважительно относится к традиции.

Вместе с тем под влиянием внушения масса способна и на большое самоотречение, бескорыстие и преданность идеалу. Если индивид исходит почти всегда из личной пользы, в массе этот стимул преобладает очень редко. Нравственный уровень отдельного человека может повышаться под воздействием массы.

123

Фрейд сравнивает массовую душу с душой примитивного человека и бессознательной душевной жизнью детей и невротиков.

Масса склонна подпадать под магическую власть слов, способных вызывать в массовой душе бури или же укрощать их.

Масса никогда не жаждет истины, она требует иллюзий и не может без них жить. Ирреальное для нее всегда имеет приоритет перед реальным, нереальное влияет на нее почти так же сильно, как реальное. Масса имеет явную склонность не видеть между ними разницы.

Характерно, что масса не в силах жить без господина, жажда подчинения у нее так велика, что она готова инстинктивно подчиниться каждому, кто назовет себя ее властелином. Масса идет навстречу вождю, но он должен соответствовать этой роли своими личными качествами. От вождя требуется, чтобы он сам был захвачен глубокой верой в идею, иначе ему не пробудить эту веру в массе. Он должен обладать сильной волей, чтобы заразить ею безвольную массу. Вождь должен иметь таинственную, неотразимую власть, парализующую способность массы к критике и наполняющую ее удивлением и уважением. Такой волей, или, лучше сказать, харизмой, обладают немногие люди, и благодаря ей они становятся вождями.

Аффекты индивидуального человека вряд ли дорастают до такой силы, как это бывает в массе. Кроме того, человеку массы доставляет наслаждение безудержно предаваться своим страстям, растворяясь при этом в массе и утрачивая чувство индивидуальной обособленности. Эмоциональное заражение тем сильнее, чем больше количество лиц, у которых проявляется тот же аффект. Критическая способность личности замолкает, и человек отдается аффекту.

Характерно, что масса производит на отдельного человека впечатление не только неограниченной мощи, но и очевидной опасности. На короткое время она заменяет все человеческое общество, являющееся носителем авторитета, наказаний которого страшатся и во имя которого сурово себя ограничивают. Опасно противоречить массе, обезопасить себя можно, лишь следуя примеру окружающих, иной раз даже “воя с волками по-волчьи”. Слушаясь нового авторитета, индивид может выключить свою прежнюю “совесть” и с наслаждением отдаться свободе от ее запретов. Человек в массе нередко совершает действия, от которых он в обычной ситуации отвернулся бы.

Этот анализ массовой души интересен в нескольких аспектах.

Во-первых, он показывает, что высокоорганизованная масса (“психологическая масса”) является, как уже говорилось, в известном смысле коллективистическим сообществом или во всяком случае проявляет целый ряд черт, характерных для таких сообществ.

Она имеет свой особый “теоретический (умозрительный) мир”, противопоставляемый миру обычной жизни и включающий рассудочную, чувственную и деятельностную стороны. Первая предпола-

124

гает ту цель, для реализации которой сложилась масса; вторая охватывает весь комплекс чувств, которые пропитывают массу и суммируются в ее коллективном энтузиазме и страхе отдельного индивида пойти наперекор всем; третья включает определенные коллективные действия, осуществляемые массой. Масса предполагает не только цель, но и врага, способного противодействовать достижению цели, причем пособники этого врага могут присутствовать в самой массе, что диктует ей агрессивность и объясняет ту опасность, которую индивид испытывает в массе. Масса предполагает, наконец, вождя.

Было бы, однако, большим упрощением сводить, подобно тому как это делает Фрейд, все характеристики высокоорганизованной массы к отказу составляющих ее индивидов от своего “идеала Я” и замене его массовым идеалом, воплощенным в вожде. Толпа, когда-то штурмовавшая Бастилию, являлась по всем своим параметрам высокоорганизованной массой, хотя и не имела очевидного вождя.

Во-вторых, человек коллективистического общества является, как покажет дальнейший анализ, человеком массы. Два основных его чувства – энтузиазм и страх – это также основные чувства массы. Как и масса, он импульсивен и возбудим. Он не терпит отсрочки между решением и действием, приговором и его исполнением. Коллективистический человек легковерен, некритичен, его чувства просты и заметно гиперболизированы. Он отвергает колебания и неуверенность. Ему не знакомы полутона: от подозрения он тут же переходит к уверенности, от антипатии – к ненависти. Аргументация, обращенная к нему и способная его убедить, должна быть яркой и гротескной, в ней должен повторяться один и тот же, достаточно узкий круг идей. Коллективистический человек не особенно озабочен проверкой истинности выдвигаемых идей и обвинений. Его мышление авторитарно, догматично и консервативно. Он предан идеалам, способен на большое самоотречение и бескорыстие. Только в редких случаях он исходит из соображений личной пользы. Коллективистическому человеку всегда нужен вождь, причем хариз-матический вождь, способный не только убеждать, но и заражать.

И наконец, понимание массовой души и массового характера коллективистического человека позволяет лучше уяснить то важное значение, которое придается в коллективистическом, и особенно в тоталитарном, обществе массовым коллективным действиям. Грандиозные митинги и демонстрации, включающие десятки тысяч людей, шествия с факелами и живыми пирамидами, регулярные митинги и собрания, речи по нескольку часов, коллективные читки газет и прослушивания радио и т. п.,– все это средства, обновляющие у коллективистического человека чувство принадлежности к массе, единства с нею и даже растворенности в ней. Тоталитарный режим прекрасно понимает душу коллективистического человека как человека массы.

125

Своеобразным коллективистическим сообществом является так называемая нормальная наука, то есть сообщество ученых, занимающихся разработкой научной теории, уже добившейся несомненных успехов в объяснении исследуемой области явлений и относительно устоявшейся.

Нормальная наука – это и сама научная теория, ставящая перед учеными задачу последовательного развертывания господствующего в ней образца и прослеживания на разнообразном конкретном материале его следствий, зачастую не особенно считаясь с тем, в какой мере они согласуются с отдельными фактами.

Представление о нормальной науке было введено в 60-е гг. XX в. Т. Куном. Центральным для такой науки является понятие парадигмы – теоретического примера или образца для дальнейшей деятельности определенного научного сообщества. “Термин “нормальная наука” означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений – достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности”'. Ученые, опирающиеся в своей деятельности на одну и ту же парадигму, используют одни и те же правила и стандарты научной практики. Общность исходных установок и та согласованность, которую они обеспечивают, представляют собой предпосылки для нормальной науки, то есть для генезиса и преемственности в традиции того или иного направления исследований. Таковы традиции, которые историки науки описывают под рубриками “астрономия Птолемея (или Коперника)”, “аристотелевская (или ньютоновская) динамика”, “корпускулярная (или волновая) оптика” и т. д.

Кун полагает, что развитие научных теорий идет по схеме: нормальная наука–научная революция–нормальная наука... Каждая теория проходит этап нормальной науки, а последняя является необходимой предпосылкой научной революции. Революция ведет к установлению новой нормальной науки и т. д.

Выделим те особенности нормальной науки, которые позволяют охарактеризовать сообщество ученых, занимающееся разработкой такой науки, как коллективистическое по своей сути сообщество:

– уменьшение до одной числа тех теорий, которые конкурируют в объяснении исследуемой области явлений;

__________________________________

126

– твердое убеждение в том, что монопольная теория способна обеспечить решительное продвижение в изучении рассматриваемого круга явлений, что она впервые даст полное и исчерпывающее объяснение всех относящихся к делу фактов и исключит все аномалии;

_ сведение к минимуму фундаментальных исследовании, касающихся той парадигмы, которая лежит в основе нормальной науки;

– резкое ограничение критики, и прежде всего критики, касающейся оснований нормальной науки;

_ сведение всех задач научного исследования к конкретизации знания, даваемого нормальной наукой, развитию его деталей и распространению исходной и не подлежащей критике теории на всю исследуемую область;

– ограничение рассматриваемых проблем проблемами-головоломками,. ответ на которые вытекает из принятой парадигмы и не требует введения новых фундаментальных допущений;

– нетерпимое отношение к тем, кто отказывается признать монополию теории, принимаемой нормальной наукой в качестве своей парадигмы.

Как и всякое коллективистическое сообщество, нормальная наука имеет свой символ веры и свою радикальную цель, своих вождей и своих врагов. Она предполагает энтузиазм своих сторонников, связанный с неуклонным и радикальным преобразованием знания в соответствующей области, и вместе с тем известный страх, что какие-то из постоянно обнаруживаемых аномальных явлений не удастся объяснить в рамках принятой и хорошо уже себя зарекомендовавшей парадигмы. Нормальная наука предполагает, наконец, определенную систему действий, поскольку парадигмы направляют научное исследование как благодаря непосредственному моделированию, так и с помощью абстрагированных из них правил деятельности.

Концепция нормальной науки Куна вызвала оживленные споры, продолжавшиеся более двух десятилетий. Ее сторонники находили парадигмы и соответственно нормальную науку в самых разных областях знания, включая даже социологию и психологию;

схема научного развития от нормальной науки через научную революцию снова к нормальной науке представлялась им универсальной, не знающей исключений. Те научные дисциплины, которые не укладывались в эту схему, оценивались как недостаточно зрелые и только находящиеся на пути к нормальной науке. Противники концепции нормальной науки и связанного с нею представления об основных этапах развития научного знания утверждали, что нормальной науки просто не существует.

Рекомендацию выбирать из множества теорий одну, обещающую наиболее плодотворные результаты, и упорно держаться за нее, несмотря на серьезные трудности, П. Фейерабенд называет “принци-

127

пом упорства”. “Принцип упорства вполне разумен, поскольку теории способны развиваться, совершенствоваться и со временем справляться с теми трудностями, которых они совершенно не могли объяснить в их первоначальной форме. Кроме того, неблагоразумно слишком полагаться на экспериментальные результаты... Разные экспериментаторы способны совершать разнообразные ошибки, и обычно требуется значительное время для того, чтобы все эксперименты пришли к общему знаменателю”'. Вместе с тем Фейера-бенд полагает, что, если цель ученого – изменение парадигмы, а не ее сохранение любой ценой, он должен быть готов принять вместо принципа упорства “принцип пролиферации”, требующий постоянного изобретения альтернатив обсуждаемых точек зрения, включая даже выдвижение гипотез, противоречащих подтвержденным теориям.

Фейерабенд отвергает приверженность единственной точке зрения и показывает, что в некоторых областях знания нет и никогда не было парадигм, не допускающих критического обсуждения. Физиология, нейрофизиология и некоторые разделы психологии далеко опередили современную физику в том, что научились делать обсуждение фундаментальных проблем существенной частью даже самых конкретных исследований. Содержание понятий не фиксировано жестко – они остаются открытыми и получают дополнительное разъяснение то от одной, то от другой теории. Ничто не указывает на то, что такая “философская” установка, которая, согласно Куну, лежит в основе подобного образа действий, препятствует прогрессу познания.

Позиция Фейерабенда – характерный пример отбрасывания самой концепции нормальной науки и диктуемой ею схемы научного развития, “в которой профессиональная тупость периодически сменяется вспышками философских исканий только для того, чтобы подняться на “более высокий уровень”.

Включение нормальной науки (сообщества ученых, занятых такой наукой) в число коллективистических сообществ позволяет дать ясные ответы на два ключевых вопроса, связанных с такой наукой:

существует ли нормальная наука реально и является ли схема “нормальная наука – революция – нормальная наука” и т. д. универсальной, приложимой ко всем без исключения научным дисциплинам.

Ответ на первый вопрос должен быть утвердительным. Нормальная наука существует, и Кун приводит убедительные примеры, подпадающие под его описание такой науки. Он правильно подчеркивает догматический, авторитарный и ограниченный характер нормальной науки. Верным является и его заключение, что она приводит к временному “ограничению мысли”, что ученые в этот период в значительной мере перестают быть исследователями, по крайней мере –

____________________________

128

исследователями нового. Вместо этого они стараются разрабатывать и конкретизировать уже известное.

Вместе с тем нормальная наука не является необходимым этаном в развитии каждой научной теории, миновавшей период своей предыстории. Нормальная наука представляет собой коллективистическое предприятие и, как всякое такое предприятие, не может быть универсальной. Не каждое общество проходит этап ясно выраженного коллективистического развития, не всякая политическая партия с необходимостью становится тоталитарной. Точно так же не каждая научная дисциплина со временем вступает в период нормальной науки и далее развивается, чередуя такие периоды с научными революциями. Так, большинство гуманитарных наук явно не имеет ясных, общепринятых и не подвергающихся критике парадигм, задающих направление будущих исследований. Да и многие естественнонаучные теории никогда не приобретают тех ясных коллективистических черт, которые имеет нормальная наука. Этап нормальной науки не только не универсален, но и столь же редок, как редок чистый коллективизм, а в современном обществе – тоталитаризм. Реальные научные теории столь же разнообразны, как и способы социального устройства в разных странах или как способы организации и функционирования разных политических партий.

Сказанное означает, что идея, будто всякое научное развитие идет по одной и той же схеме, чередуя периоды нормальной науки с периодами научных революций, является существенным упрощением реальной эволюции научного знания. Таким же упрощением было бы представлять развитие каждого общества как переход его от предыстории к истории, сводящейся затем к схеме: коллективистическое общество – социальная революция – новая форма коллективистического общества... и т.д.

Нормальная наука – только один из полюсов, к которому могут тяготеть реальные научные теории. Многие из них никогда не достигают этого полюса и не основывают свою деятельность на безусловном соблюдении “принципа упорства”. Другим полюсом, притягивающим к себе научные теории, является описываемая Фейерабендом “анархистская наука” с ее “принципом пролиферации” и максимой “допустимо все” (нет методологических принципов, всегда ведущих к успеху в научном исследовании, так же как нет принципов, в любых условиях приводящих к неудаче). Анархистская наука является индивидуалистическим предприятием, и ее можно уподобить индивидуалистическому обществу. Как редкая научная теория Достигает коллективистического полюса, точно так же лишь немногие теории достигают индивидуалистического полюса. Большинство научных теорий движется между этими двумя полюсами, причем естественнонаучные теории, как правило, тянутся к форме коллективистической нормальной науки, а гуманитарные науки – к форме индивидуалистической анархистской науки.

129

Фейерабенду не откажешь в наблюдательности, но то, в чем он усматривает явный порок куновского представления о нормальной науке, можно оценить и как известное достоинство этого представления.

Нормальная наука в описании Куна является коллективистическим сообществом, как и организованная преступность. И то, что между ними обнаруживается далеко идущее сходство, является выражением этого простого факта. Нормальную науку можно было бы сопоставить также с тоталитарной сектой или с тоталитарной политической партией, и здесь вновь обнаружилось бы важное сходство.

Семья является универсальным социальным институтом. Она выполняет функции воспроизводства населения, заботы о детях и их социализации, то есть обучения их соблюдению социальных норм, делающего возможным передачу культуры общества от поколения к поколению.

Одно время принято было противопоставлять расширенную семью и ядерную (нуклеарную) семью.

Расширенная семья – социальная единица, включающая родителей и детей, а также других, более дальних родственников – возможно, бабушек и дедушек, дядь или теть, живущих вместе под одной крышей. Ядерная семья – это семья, состоящая из мужчины и женщины и их детей.

_________________________________

130

Процесс индустриализации во многом ведет от расширенной семьи к ядерной. Последняя, будучи свободной от широких родственных связей, более мобильна географически и социально, обеспечивает большую эмоциональную свободу, не ограничивает выбор партнера по браку и дает возможность определить профессию каждого из супругов на основе их собственных склонностей и успехов.

Современные семьи чаще являются, однако, модифицированными расширенными семьями. В индустриальном, и тем более в постиндустриальном, обществе отношения между родственниками действительно становятся более свободными. Они далеко не всегда проживают вместе. Но ядерная по внешней форме семья продолжает поддерживать регулярные контакты с родней и получает от нее практическую помощь во многих делах, начиная с воспитания детей и кончая крупными покупками. В этой системе взаимной поддержки важная роль может принадлежать и тем, кто не состоит в родственной связи с данной семьей, что приводит к образованию вокруг каждой семьи определенной группы поддержки, включающей как родственников, так и тех, кто не относится к ним.

Не только Маркс, но и другие крупные мыслители XIX и XX вв. выдвигали гипотезу более или менее скорого исчезновения семьи. Одни об этом сожалели, другие радостно торопили данный процесс. “Однако семья не только не исчезла,– пишет А. Бургьер,– она часто является единственным несокрушимым оплотом, который оказывает сопротивление давлению извне (сопротивление пролетариата капиталистической эксплуатации, сопротивление давлению тоталитарного государства). Возможно, это одно из противоречий нашего времени... Отчизна, церковь, государство превратились в лишенных смысла чудовищ, пустозвонная речь которых только и делает, что отсылает личность к самой себе. Остается только одна религия (в первоначальном смысле этого слова), способная соединить личность с прошлым, а ее поступки – с поступками уже совершенными и запавшими в память с детства. Это семья. Вот чем можно объяснить почти религиозный трепет, который сегодня вызывает семья у французов, оторванных, как никогда, от традиционных ценностей”'.

Семья, наряду с собственностью, является краеугольным камнем структурных социальных отношений. Институт семьи не остается неизменным. В индустриальном обществе постепенно ослабляются экономические и социальные связи, побуждающие к вступлению в брак. Атмосфера все большей дозволенности вытесняет осуждение свободного союза. В этом обществе семья, являвшаяся когда-то одной из важных форм передачи власти и собственности, все более превращается в семью, замыкающуюся в царстве частной жизни и постепенно передающую компетенцию и власть государ-тву или обществу в целом. Изменения, происходящие с семьей в

_______________________________

131

индивидуалистическом обществе, не обнаруживают, однако, тенденции к ее исчезновению. Можно говорить об определенном кризисе супружества, но не о кризисе семьи. Пока существует индивидуалистическое общество, будет, очевидно, существовать и семья, хотя формы ее не останутся неизменными.

Иначе обстоит дело в коллективистическом обществе. Чем больше оно акцентирует внимание на преимуществах коммунитарных отношений и ущербности структурных отношений, тем яснее обнаруживается его изначальная враждебность семье. Маркс и Энгельс не оговаривались, провозглашая общность жен в будущем коммунистическом обществе: отрицание семьи вытекает из самой сути коммунизма и безраздельно господствующих в нем коммунитарных отношений. Классикам марксизма не хватило лишь смелости провозгласить это следствие прямо и открыто.

Реальное коммунистическое (социалистическое) общество никогда не рисковало полностью отменить семью как пережиток прошлого и ввести что-то подобное общности жен. Упразднение семьи оно оставляло будущему, ограничиваясь в настоящем ее ослаблением. Способы ограничения укрепляющего воздействия семьи на социальную структуру были многообразными. В их число входили:

– устранение семьи из системы экономических отношений путем ограничения имущества и средств, принадлежащих ей, сужения прав наследования и т. п.;

– прозрачность семейных отношений для коллектива и общества, постоянное вмешательство последних в семейные конфликты, преследование всех членов семьи за ошибки одного из них, указание всех родственников, включая и умерших, во всевозможных анкетах и т. п.;

– ужесточение процедуры развода, естественной в случае распада семьи, невозможность разводов для партийной номенклатуры и усложнение их для других членов общества, перечисление всех прошлых браков в любых сколько-нибудь важных документах;

– категорическое осуждение сожительства или свободного союза;

– суровое моральное осуждение идеи осуществления желаний, в частности любовных, в рамках семьи;

– превращение семьи из ячейки общества в ячейку государства;

– ослабление материальной и эмоциональной зависимости членов семьи друг от друга;

– экономические и иные трудности создания новой семьи, в частности трудности, связанные с жилплощадью и пропиской;

– ослабление вертикальных связей родства, особенно связи “отцы – дети”;

– снижение интенсивности общения в семье путем переключения энергии ее членов на задачи, представляющиеся более социально важными, и др.

132

Коллективистическое стремление если не разрушить, то хотя бы существенно ослабить семью самым серьезным образом сказывается на любви. Прежде всего от него страдает любовь к ближнему, которую христианство считало эпицентром любви и необходимым условием любви к Богу. Постоянное давление на семью негативно сказывается также на любви к человеку, любви к Богу, любви к жизни и др.

В истолковании семьи есть два крайних полюса. Для коллективизма семья – это ячейка государства, для индивидуализма семья – это крепость, опираясь на которую индивид противостоит окружающему миру. Между этими крайностями есть широкое поле промежуточных форм, которые используются современным капиталистическим обществом в ходе постепенного изменения функций семьи. Общее направление этих изменений – большая открытость семьи обществу, не доходящая, однако, до идеи сделать семью одним из элементов государственной машины.

133