М.А. Кукарцева "Современная философия истории США"

Глава I ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ

Между тем, во многих работах по философии истории данное обстоятельство забывается, исчезает и речь нередко идет именно об истории и сумме ее проблем. Кроме того, многие историки выступают против вторжения философии в границы исторической науки. К. В. Хвостова, например, считает, что роль философии в историческом исследовании сводится только к определению приоритетов исторического анализа (6). Именно поэтому историки часто сомневаются в возможности философии освоить всю сумму проблем истории, т. к., по их мнению, “философы сами сильно зависят от историков” (7), "философские идеи приходят и уходят. Историки могут не знать последних эпистемологических и метафизических веяний, но они знают, как делать историю и это все, что они должны знать" (8).

Вместе с тем, историки нередко утверждают, что "общеисторическая теория должна опираться на фундаментальные, т. е. общие свойства исторической реальности как целого, иначе она действительно невозможна" (9). Именно философия, чей удел - исследование всеобщего, способна вычленить эти фундаментальные свойства, дать философские теории предельного уровня обобщений, т. е. попытаться объяснить всю историю. Американец Т. Хамероу полагает, что сегодня “для большинства историков практика значит больше, чем теория; деятельность больше, чем рефлексия. Те, кто это чувствуют, пишут об истории, кто нет - о философии истории” (10). Это связано еще и с тем, что многие философы не в полной мере владеют категориальным аппаратом исторического знания и не понимают сути последнего. Эту идею хорошо выразил М. Фуко: "Существует своего рода миф истории для философов. Знаете ли, философы по большей части весьма невежественны во всех дисциплинах, кроме своей. Существует математика для философов, биология для философов, ну и точно также - история для философов. Для философов история - это своего рода огромная и обширная непрерывность, где перемешаны свобода индивидов и экономические или социальные детерминации" (11).

Признавая справедливость брошенного упрека, все же подчеркнем, что историки, находясь в плену собственной профессиональной рефлексии, заставляющей понять целое путем компиляции его из частей, демонстрируют полное непонимание сути философского подхода к действительности вообще и к действительности исторической в частности. Между тем еще Гизо, рассуждая об обязанностях историка собирать факты, постигать их взаимную связь и вдыхать в них жизнь, указывал на необходимость для исторической науки философии истории как общей стратегии исторического поиска. Философия истории есть концептуальный способ исследования, а история - преимущественно эмпирический, основывающийся на практическом опыте. Отсюда и исследовательская ситуация в истории последовательно реализуется от формирования фактологической основы исследования, через постановку проблемы к выбору основных постулатов методологии анализа, а в философии - от формулировки проблемы и изложения основных подходов при ее решении к определению теории и методологии исследования. Совершенно неверно полагать, что история задает философии определенный набор релевантных проблем, и необходимо различать использование философской парадигмы в историческом исследовании и осуществление философии истории как таковой. Философия обладает достаточной степенью автономности, чтобы самостоятельно обозначить свои приоритеты в философско-историческом исследовании и, одновременно, обогатиться проблемами исторической науки. В рамках философии истории философские и исторические вопросы взаимно сравниваются и осмысляются. Целью такого осмысления является конструирование и познание того, что называется "картиной истории". Любое "стоящее исследование общества должно быть философично по характеру, и любая стоящая философия должна интересоваться природой человеческого общества" (12). Философия способна непредвзято подойти к разъяснениям своего способа понимания объекта исследования так же, как и к способам разъяснения объекта релевантной науки. Эта непредвзятость не исключает заинтересованности философии в самой себе, а напротив, стимулирует в ней научный поиск и интегративные процессы. "Философия занимается разъяснением и сравнением способов понимания мира в различных интеллектуальных дисциплинах" (13). При этом философия не вмешивается в концептуальные основания исследуемых отраслей знания, а тактично предлагает как иной возможный вариант свое понимание анализируемых вещей.

Философия истории основана на способности видеть, понимать и объяснять тотальность истории через абстрактное мышление в форме философской рефлексии. Философские абстракции отличаются от абстракций других наук своей универсальностью, рефлексивностью, способностью проникать в основание вещей и феноменов мира. Они как подчеркивал М. Хайдеггер, “нацелены на целое, где человек выговаривается до последней ясности и ведет последний спор” (16). Абстракции - форма бытия знания философии истории - бывают разных уровней обобщения. Чем выше уровень, на который выходит философ, тем более отвлеченной становится историческая реальность. Абстракции философии истории имеют самые разные формы выражения, нередко с точки зрения исторической науки совершенно неадекватные сущности исторического процесса и методологии его познания. С точки зрения философии истории искать Идею истории можно в самых разных сегментах объективной (или субъективной) реальности, а также в области мифологического и эзотерического знания. Современный еврейский философ С. Н. Эйзенштадт, например, предлагает собственную концепцию осевого времени, устанавливающего особого рода связи между трансцендентными и земными мирами, что требует перестройки земного порядка вещей в соответствии с представлениями о трансцендентном (17). Уважая права какой-либо одной точки зрения, философия истории не терпит, тем не менее, абсолютизации этих прав. Например, утверждения типа: “судьба человеческого общества есть отражение судьбы человеческого разума... и только такая история может сделаться предметом работы и задачей для философа” (18); только “на основе теоретической истории может и должна строиться философия истории, по крайней мере признающая принципы рационального мышления и познания” (19) - в разной степени догматичности претендуют на абсолютность и универсальность.

Очевидно, что философия истории (как и философия вообще) способна не просто оперировать абстрактными представлениями об истории и ее познании, но и выходить на уровень реального исторического исследования настолько, насколько это вообще возможно для фундаментального гуманитарного знания. Философско-историческое исследование не может состоять из одних абстракций. Философ истории должен иметь некое “историческое чувство” для того, чтобы его понимание природы анализируемого было отрефлексированным, а не внешним описанием некоторых событий. При этом философ истории неизбежно использует понятия исторической науки, а также понятия, существующие в контексте исторической науки. Как справедливо замечает К. В. Хвостова, “влияние современных философских течений... на конкретное (выделено мною. - М. К.) историческое исследование опосредовано и имплицитно” (21). Логическая схема истории должна наполняться историческим материалом, а для того чтобы иметь возможность эмпирической интерпретации, теоретическая схема должна быть содержательной и обладать разработанным и разветвленным категориальным аппаратом, т. е. быть в необходимой мере конкретной. Здесь значительную роль играет воображение философа истории. Л. Стоун, например, считает, что сознательный отказ от воображения приводит к узкой специализации, мелкотемью в истории, а в философии истории - к подсознательному следованию идеологии, не основано на тексте истории.

Философия истории, стало быть, амбивалентна: с одной стороны - это умозрительное, концептуальное построение онтологии и гносеологии истории, т.к. без теоретических предпосылок ни один философов или историк не может ориентироваться в бесконечном многообразии эмпирического материала, ему нужна хотя бы начальная гипотеза. Шопенгауэр говорил, что для того чтобы подняться над доступным эмпирическим материалом необходимо найти точку баланса, чтобы не нарушать перспективу. С другой стороны, теоретические предпосылки философии истории опираются на обобщение эмпирических (и теоретических) данных других наук - семиотики, информатики, исторической психологии, исторической поэтики, климатологии и пр. Амбивалентность, таким образом, сообщает философии истории высокую продуктивность исследований, хотя, рассуждая об амбивалентности философии истории, всегда следует помнить, что философско-историческое знание характеризуется слабой проверяемостью, поэтому вторая (эмпирическая) сторона философии истории должна пониматься как критическое (филологическое, например) исследование исторических источников и фактов.

Предмет любой науки формируется в процессе исследования и детерминируется а) познавательным отношением человека к некоторому релевантному сегменту реальности, б) специфическими именно для данной науки средствами познания. Отсюда - предмет науки подвижен, открыт инновациям, но, одновременно, устойчив как инвариантный аспект содержания науки.

Объект науки - это искомый сегмент реальности, то, что исследуется. Объект науки менее изменчив, чем ее предмет.

Предметом философии вообще является знание о мире в целом и знание о механизме познания человеком этого мира. Факт текучести предмета философии общеизвестен и общепризнан. Очевидна и мера инвариантности предмета философии: изменяется аспект (аспекты) проблем, что зависит от конкретных исторических и познавательных ситуаций, но сами по себе философские проблемы вечны. Объект философии - некоторая тотальность, границы горизонта которой прямо пропорциональны существу объединяемых в единое проблемное поле вещей или феноменов.

Мы допустили, что философия истории как особая философская дисциплина подчиняется характерным для философии правилам формирования своего предмета и объекта, унификации своего категориального аппарата. Поэтому предметом философии истории является знание об общих, первоначальных истоках и причинах Всемирной или любой локальной истории; знание о смысле и о фундаментальной, детерминирующей периодизацию и процессуальную форму истории Идее; знание о методологии познания истории. Объектом философии истории выступает тотальность исторических фактов и закономерностей.

В предмете любой науки выделяют его содержание и объем (23). Содержание предмета науки есть собственно сумма последовательно решаемых на разных этапах развития науки проблем. Объем предмета науки - сумма аспектов исследуемого фрагмента реальности, т. е. сумма анализируемых аспектов объекта науки.

Содержанием предмета философии истории являются взаимно детерминирующие друг друга и закономерно сменяющиеся процессы философского поиска:

1) общих философско-исторических понятий и оснований, позволяющих рассуждать об истории в специфических терминах стадий и фаз исторического развития;

2) особых принципов, обосновывающих единую структуру истории;

3) подходов при решении философских проблем свободы, необходимости, причинности в истории;

4) мер совпадения теории истории и теории общества;

5) специфики философского, естественно-научного и собственно исторического анализа истории;

6) теории и методологии философско-исторического познания мира;

7) ценностей в истории и ценностей самой истории;

8) социально-психологических детерминант истории;

9) основ междисциплинарного синтеза в теории философии истории;

10) создания теоретической истории как “комплекса взаимосвязанных теорий, объясняющих ход и взаимодействие множества частных историй и Всемирной истории” (24);

11) истоков и принципов исследования специфического языка истории.

Объем предмета философии истории равен сумме аспектов объекта научного познания философии истории: онтологического, гносеологического, аксиологического - и закономерных вариаций этих аспектов. А. Игнатов очень удачно дифференцировал объем предмета философии истории на “что”, “как”, “куда”, “сколько”, “где” и “когда” истории (25). Для того чтобы пояснить метафоры Игнатова и четко обозначить объем предмета философии истории, выделим ее основные типы. По нашему мнению, после Гердера и Гегеля одной из наиболее последовательных, интересных и удачных попыток общей типологизации философии истории была работа Х. Раппопорта (Философия истории в ее главнейших течениях(, вышедшая в 1898 году (26). Раппопорт пошел по следующему пути: 1) выделил два значения философии истории - теоретическое (научное) и практическое (прикладное); 2) вычленил три направления философии истории - провиденциальное (Августин), метафизическое (Гегель), научное (Вико - позитивисты - Маркс); 3) научное направление разделил на физико-климатическое, физиолого-психологическое и культурно-историческое. В рамках науки того времени это была типологизация, в определенной мере упорядочивающая философско-исторические исследования, и именно поэтому она, трансформировавшись в необходимой степени, продержалась почти до первой трети XX века.

В современной философской литературе выделяют материалистический, субстанциальный, субъективистский типы философии истории (И. Кон, Ю. Кимелев, Ю. Губман и др.). Основания такого деления неясны. И. Кон разграничивает субъективистский и объективный типы философии истории по гносеологическому принципу. Однако полученное в результате деление слишком широко и не вполне адекватно задаче точного определения и типологизации философии истории. Так же не достаточно разделение на линеарные и нелинеарные философско-исторические концепции ввиду чрезвычайной вариативности объекта философии истории, явно не умещающегося в пределы только пространственного деления и исключительно онтологического рассмотрения.

Интересен подход Л. Голдстейна к обозначенному вопросу. В работе "Историческое знание" (27) он предложил выделять в теории философии истории ее инфраструктуру, как наиболее важную часть, в которой исследуется техника и методология истории как научной дисциплины, и суперструктуру, т. е. собственно историческую продукцию, произведенную не всегда только историками и имеющую целью дать всем интересующимся некоторое представление о том, "на что похожа часть исторического прошлого". А. И. Ракитов предложил разделить историографию, историософию и историческую эпистемологию так, что первая принадлежала бы исторической науке, последняя - философии истории, а историософия - им обеим. Он различил выделенные области знания по объекту, предмету и типу знания, объекту и методологии исследования (28). Такой подход, безусловно, плодотворен, поскольку четко разграничивает сферы деятельности наук об истории, но вместе с тем он и "затушевывает" своеобразие философско-исторического анализа истории, не исчерпывающегося только логико-методологическим анализом исторического, но включающего в себя и художественно-эмоциональное познание истории. Кроме того, термин "историософия" вообще четко не определен и часто понимается (особенно в русской философской традиции) как абсолютный синоним понятия философии истории.

В наибольшей же степени нам комплиментарна идея Ф. Анкерсмита, в соответствии с которой философия истории разделяется на три большие области: историографию, описывающую историю написания истории; критическую философию истории, представляющую собой философскую рефлексию по поводу того, как вообще возможно историческое заключение; спекулятивную философию истории, исследующую ритм истории (29). Конкретизация и развитие этих идей приводят к более детальной и точной типологизации философии истории (30).

Осуществим процедуру определения и типологизации философии истории системным методом как наиболее строгим из имеющихся в сегодняшней гуманитарной науке, но прежде подчеркнем, что мы понимаем философию как особую когнитивную деятельность, в равных долях сочетающая объяснение и систему его логического обоснования и понимание в виде художественно-эмоционального и непосредственно-интуитивного постижения истины. При этом мы исходим из того, что указанные аспекты когнитивной деятельности пересекаются частью своих объемов, являясь экспликацией и элементами общей процедуры широкой философской интерпретации. Понятие "понимание" заимствовано из теоретико-понятийного аппарата герменевтики, где оно интерпретируется как результат работы сознания, направленного на улавливание смысла. Понимание в герменевтике - практическое владение смыслами. Сегодня понимание в гуманитарном знании есть универсальная категория, характеризующая деятельность с любыми семиотическими системами. Функции понимания - когнитивная, регулятивная, идеологическая. Понимание реализуется не только в рациональной модели, т. е. как универсальное понятийное мышление, теоретическая деятельность, но и в невербальных формах человеческой активности, направленной на схватывание смысла. Объяснение есть универсальный способ теоретического отношения к миру как миру объектов, сумма средств, необходимых для достижения определенных целей. Функции объяснения и понимания в науке совпадают, но в отличие от понимания объяснение всегда реализуется как рациональная модель познания. Семантика объяснительной парадигмы заключается в ответе на вопрос: “почему это так?”, а понимающей – “что это такое?”. Объяснительная парадигма есть более узкий и более строгий подход к анализу объекта, т. к. понимая события, историк одновременно должен и понять “людей прошлого, понять то, чем они отличаются от нас” (31). Тем не менее, объяснительная и интерпретационная парадигмы тесно связаны в научном исследовании и нередко стимулируют развитие друг друга. “Объяснение на одном уровне часто подготавливает почву для интерпретации фактов на более высоком уровне” (32). Более глубокое проникновение в причины событий ведет к переинтерпретации фактов, что сообщает им новый смысл и становится основой нового объяснения. Философия истории есть та же философия, и характеризуется, как мы указали выше, теми же специфическими чертами.

Мы используем трактовку системного подхода в версии, разрабатываемой А. Уемовым и И. Дмитревской (33). Здесь сущность системного подхода, в отличие от несистемного, понимается следующим образом: для системного подхода характерно особое направление исследования от свойств и отношений, понимаемых как особого рода вещи, к собственно вещам. Для несистемного подхода типично обратное направление исследования - от вещей к свойствам и отношениям. Применительно к определению системы это означает, что системный подход предполагает последовательное исследование сначала концепта системы, затем ее структуры и, наконец, ее элементов. При этом сама система понимается как вещь (или множество вещей), на которой реализовано какое-то отношение с заранее фиксированными свойствами. Концепт системы есть системообразующее свойство (P), структура - системообразующее отношение, формирующее систему (R), субстрат - вещь или множество вещей, на которых выполняется системообразующее отношение, т. е. структура. Субстрат есть содержательный компонент системы. Принятие системного подхода в гносеологии и методологии науки предполагает ориентирование ученого на особый тип структурной онтологии, а именно, на качественное понимание вещей. Такая трактовка в истории философии и науки связана с диалектической традицией, в то время как метафизическая методология основана на пространственном понимании вещей.

Отталкиваясь от системного определения философии вообще (концепт - получение знания о способах и логике бытия мира и о методах познания способов и логики бытия мира; структура - определенный тип философской рефлексии как специфического способа размышления, выраженного в дискретных понятиях и знаниях; субстрат - всеобщее), зададим систему философии истории и системы ее разных типов. Очевидно, что основные составляющие системы философии истории будут детерминироваться основными компонентами системы философии, а она сама выступит субстанцией системы философии истории, знанием более фундаментальным.

Подчеркнем, что являясь подсистемой системы философии истории, философия истории выполняет в последней стабилизирующую и эвристическую функции: если нет подсистемы философии истории, то и система философии истории не может развиваться. Хотя официально понятие “философия истории” как самостоятельный, семантически точно очерченный термин утвердилось в философском словаре довольно поздно, факт рождения философии истории, появление ее первых форм датируется 4 - 3 вв. до н.э. С этого момента философия истории все более становится, говоря феноменологическим языком, собранным единством мысли. Нелепо лишать философию истории ее имманентности фундаментальному философскому знанию, ее способности решать глобальные проблемы исторического бытия человека только на основании долгого отсутствия в языке релевантной науки соответствующего термина с однозначно ограниченным значением. Очевидно, что в любой период развития науки (допарадигмальный, нормальный, межпарадигмальный) “мысль пытается мыслить нечто такое, чему (еще. - М. К.) нет языка, и поэтому не в силах надежно держаться собственной интенции” (34). Как только появляется соразмерное языковое выражение научной (философской) интенции - появляется новое понятие или уточняется старое. До того же мысль живет в себе, ходит вокруг себя, прорываясь наружу в виде не вполне адекватных ее сути, неизбежно неполных форм. Кроме того, любая идея, изложенная в научной (философской) работе, помимо формулировки проблемы, изложения и оценки существующих подходов к ее решению, всегда сопровождается формулировкой собственного варианта концептуализации идеи, соотнесенной с существующей в данный момент историко-социокультурной ситуацией. Первичная информация - новое знание не может быть специфицировано как таковое только на основе дискурсивных операций, но обязательно на основе его релевантности текущему историческому и "культурологическому" времени. Только так можно всерьез рассуждать о возможности отправления прогностической, объяснительной, концептуализирующей функций нового (философского) знания.

Система философии истории как и система философии открыта и вариативна, т. е. способна включать в себя новое знание либо на уровне субстрата, либо на уровне структуры или концепта. Поэтому сохраняется некоторая “не вполне определенность” в содержательном отношении для структуры, субстрата и концепта этой системы. Эта “не вполне определенность” постепенно снижается по мере заполнения новой информацией содержательно не вполне определенных системных компонентов. В ходе этого процесса система философии истории приобретает большую содержательную точность и полноту. Новая информация, поступающая в систему, позволяет задать новые подсистемы. В нашем случае формирование подсистем разных типов философии истории не только сообщает содержательную точность и полноту системе философии истории, но и иллюстрирует пересекающиеся процессы дифференциации и интеграции философского знания.

Возможно задать онтологическую, эпистемологическую, аксиологическую подсистемы философии истории (35). Эти подсистемы выполняют в системе философии истории следующие функции: адаптации системы к новому знанию, поглощения вновь возникшего знания, развития, всецело-надежности, стабилизации.

Онтологическая подсистема философии истории имеет своим концептом установление сущности, смысла и логики бытия истории как фрагмента объективной (субъективной) реальности, т. е. создание общей теории истории на основе единого объяснительного принципа; структурой - онтологическое отношение; субстратом - общий план и процессуальную форму тотальности исторического. Вариативность концепта онтологической системы философии истории провоцирует в свою очередь существование ее разных субсистем: телеологической (Вольтер, Вико, Гегель), (36) антропологической (Ранке, Маркс, Карсавин, Игнатов), эсхатологической (Шопенгауэр), теологической (Т. де Шарден, Бердяев), ноэматической (Ортега-и-Гассет), миросистемной (А. Франк, Валлерстейн), психо-социальной (“Анналы”), глобалистской (Робинсон), энваэронментальной (Вернадский, русский космизм), цивилизационной (Тойнби, Хантингтон, Ясперс, Дюмон, Айзенштадт, Уилкинсон), психо-социально-экономической (Дьяконов), культурологической (Шпенглер, Шубарт, Сорокин) и др.

Эпистемологическая подсистема философии истории имеет своим концептом познание законов и тенденций прошлого, настоящего и будущего исторического; познание возможных эвристических принципов исторического исследования; структурой - гносеологическое отношение; субстратом - познавательное "качествование" тотальности исторического. Вариативность концепта и отчасти структуры эпистемологической системы философии истории провоцирует существование ее разных подсистем: позитивистской (Конт, Гардинер), феноменологической (Гуссерль, Шюц), аналитической (Данто, Гемпель, Поппер, Вригт), спекулятивной (Маркс, Гегель), нормативной (Туккер), метафизической (Мак-Таггарт), биологической (Херлих), дивинаторной (Дильтей, Джентиле, Коллингвуд, Зиммель, Арон), деконструктивистской (Деррида, Фуко, Келлнер), постструктуралистской (Х. Уайт, Д. Ла Капра).

Аксиологическая подсистема философии истории имеет своим концептом установление ценности истории и в истории; структурой - оценочное отношение, субстратом - идеал и должное тотальности исторического. Вариативность субстрата этой подсистемы философии истории позволяет выделить такие ее субсистемы, как: этико-теологическую (Трельч), этико-телеологическую (Кант), реконструктивную (Риккерт), этико-политическую (Роулс, Кроче) и др.

Очевидно, что каждая заданная подсистема философии истории содержит в себе аспекты других типов философии истории. Например, онтологическая подсистема включает в себя ряд аспектов эпистемологической подсистемы, эпистемологическая - ряд вопросов аксиологической и наоборот. Подобное положение вещей - результат специфики философского знания, в котором онтологический, гносеологический и другие аспекты анализа всеобщего не могут иметь друг с другом непроницаемых границ и совпадают частью своих объемов. Подчеркнем, кроме того, что каждая из выделенных подсистем философии истории, сохраняя сущностную принадлежность к своей системе, реализует прежде всего собственную доминанту исследования истории.

Каждая подсистема и субсистема реализует себя в особых философско-исторических категориях, адекватных выбранному философскому методу. Например, философия истории Гегеля реализуется через категории диалектики, через них понимаемые категории духа, разума, свободы, а философия истории Х. Уайта - через категории тропов, поэзии, дискурса, нарратива. “Качество” создаваемых философско-исторических концепций и полученных результатов анализа зависит не только от типа, но и от уровня философской рефлексии, доступной исследователю.

В целях конкретизации и иллюстрации выделенных подсистем философии истории рассмотрим их на ряде конкретных примеров. Выбранные концепции являются одновременно одними из наиболее значимых, иллюстративных и в наименьшей степени исследованных в отечественной историко-философской литературе вариантов соответственно онтологической, эпистемологической, аксиологической подсистем философии истории.

По мнению анналистов, в современной истории и философии истории важен контекст, в котором исследуется сюжет истории. Определяющим контекстом при решении задач философско-исторического анализа выступает сознание и самосознание человека. Оно интерпретируется как ментальность и задается как главное средство изучения и реконструкции исторической картины мира и динамики общественных структур. Изначально идея менталитета означала существование некоей формы, или стиля, мышления, сообразной конкретной общественно-исторической ситуации (“закон партиципации” Л. Леви-Брюля, “склад мышления” А. Богданова). М. Блок и Л. Февр понимали менталитет как своеобразный аналог той части коллективного бессознательного, которая в глубинной психологии Юнга относится к принципиально неосознаваемому. Сегодня понятие “менталитет” толкуется Ж. Ревелем, Ж. Ле Гоффом, А. Бюргьером и другими как некое структурное единство образов и представлений людей, которое и определяет их поведенческий механизм и познавательные ориентиры в разные исторические эпохи. Менталитет расценивался ими как опосредствующее звено, медиум между прошлым и настоящим. “Наш менталитет, - считает Г. Бутуль, - находится между нами и миром как призма. Эта призма, пользуясь словами Канта, является априорной формой нашего познания (38).

В 1993 году в Германии вышла в свет коллективная монография “Европейский менталитет” (40), в которой рассматриваются сущность и роль менталитета в пространстве таких оппозиций, как: тело - душа, секс - любовь, пространство - время, время - история и др. Общее мнение авторов монографии таково: ментальность - это истолкование и понимание эзотерической сути мира; создание его модели на основе неотрефлексированных представлений разных групп людей о мире, эмоциональных и ценностных ориентаций, матримониального и витального поведения, социальных фобий и т. п.

Учитывая столь разноречивые решения концептуального содержания понятия “менталитет”, мы в рабочих целях определим его как национальный, обусловленный социокультурными и историческими обстоятельствами способ видеть, понимать и объяснять мир. Сами анналисты, в частности Ж. Ревель, утверждают, что, используя метод исторической ментальности, историку удается подняться в своих исследованиях от уровня описания повседневных ментальностей: стереотипов поведения, речи, жестов, привычек, умственных клише - до уровня конструирования через ментальности логики исторического процесса и способов постижения исторического.

В этом плане ментальность в истории альтернативно выступает либо как субъективный контекст социокультурного единства, либо как ядро, квинтэссенция этого единства. Рассматривая поворот, который совершила в исторической науке школа "Анналов", М. Фуко писал: "... сузив до предела границы события, доведя разрешающую способность исторического мира до размера прейскурантов, нотариальных актов, приходных книг и торговых архивов, прослеживаемых год за годом, неделя за неделей, - обнаружили вдруг, что за битвами, декретами, династиями и ассамблеями вырисовываются массивные феномены векового или многовекового порядка. История, как ее практикуют сегодня, не отворачивается от событий; наоборот, она без конца расширяет их поле; она без конца открывает все новые и новые пласты, более поверхностные и глубокие; она без конца вычленяет все новые их ансамбли, где они подчас являются многочисленными, частыми и взаимозаменяемыми, подчас - редкими и решающими: от почти ежедневных колебаний цен до инфляций, происходящих на протяжении столетий" (41).

Исследованиями особенностей формирования последовательности изменения менталитета, которые (особенности) определяются ландшафтно-географическими, биологическими, психологическими и культурными обстоятельствами существования этноса, последователи школы “Анналов” создают онтологический вариант философско-исторической картины мира в его психо-социальной субсистеме, концептом которой является выявление сущности тотальности исторического на основе применения принципа исторической ментальности. Очевидно, что структурный компонент этой субсистемы амбивалентен: отношение может быть задано как движение от объекта к субъекту и от субъекта к объекту. Данное обстоятельство указывает на необходимое пересечение онтологической и эпистемологической подсистем философии истории частью своих объемов.

Другим примером подобного пересечения является дивинаторная субсистема эпистемологической подсистемы философии истории. Основоположник дивинаторной теории философии истории В. Дильтей, отвечая на кантиански поставленный вопрос “как возможно само историческое знание”, определил как аксиому: только в потоке психических феноменов, телеологически связанных переживаний открывается общее соответствие, характерное для данной исторической эпохи. История лежит в пределах “внутреннего переживания”, принципиально отличного от “внешнего” мира природы. Задача исторического исследования в том, чтобы из общего потока переживаний, дивинаций, вчувствований, эмпатий вычленить цели и ценности как основные категории истории. С Дильтеем был согласен Т. Лессинг: смысл в историю должен быть привносим, иначе в ней неизбежна трагедия муравейника. Дивинацию как метод философско-исторического познания признавали и ценили в качестве весьма продуктивного способа исследования истории Зиммель, Шпенглер, Ясперс, Арон, Хайдеггер, Ортега-и-Гассет, Рикер и др. В середине XX века дивинаторная философия истории получает и другое название - психоистория.

"Объективированное самочувствие", “единочувствование”, “вчувствование” действительно в определенной мере обеспечивает дивинаторной парадигме философии истории необходимую эвристичность, т. к. колеблется между психологической и метафизической областями. С одной стороны, вчувствование имеет универсальный характер, поскольку составляет необходимый коэффициент любого чувственного образа, проникает во многие психические отношения, через которые люди чувствуют друг друга и объединяются в некие социальные группы. Гуссерль называл этот феномен “прощупывание” горизонта сознания собеседника. С другой стороны, вчувствование провоцирует некое метафизическое единство духа субъекта с искомым объектом исследования. Субъект как бы ощущает себя проникшим внутрь объекта, существующем с этого момента в полном согласии с “Я” субъекта. Фрейд полагал, что вчувствование, осуществляемое как на сознательном, так и на бессознательном уровне, принимает огромное участие в понимании чужого “Я” и может рассматриваться как одна из базальных особенностей интерсубъективности. При этом любопытно, что большую роль в процессе вчувствования играет акт подражания как внутреннего воссоздания субъектом данного извне. Подражание рождает идентификацию, которую Фрейд рассматривал как психический субстрат вчувствования. Он характеризовал идентификацию как форму эмоционального отношения субъекта к объекту и, одновременно, интроекцию объекта в “Я” человека, где “Я” берет на себя качества объекта.

Вчувствование не относится к разновидности ассоциаций. Во вчувствовании череда психических образов сцепляется созерцанием, и эта связь более тесна и неразрывна, чем обыкновенные ассоциации. Правильнее было бы обозначить ее термином “слитие”. Глубокое и многократное вчувствование в ситуацию возможно, как полагают психоисторики, только в том случае, если существует закономерная связь между вчувствованием и эмоцией, что для ассоциации как более рассудочной формы, формы чистого интеллекта, характерно в меньшей степени. Связь вчувствования и эмоции реализуется под влиянием врожденных задатков психоанализирующего субъекта, социальных условий, личной практики, но все это связывается в первую очередь со сферой бессознательной психики человека и называется “непосредственным эмоциональным вчувствованием”. Здесь велика роль воображения, фантазии, которые на первый взгляд далеки от холодного анализа, но тем не менее стимулируют исследователя, мобилизуют его на реализацию требуемой активности, позволяют ему увидеть искомый объект (историческое событие, историческую личность), не стараясь превратиться в этот объект. Философ истории формулирует соответствующую ситуации и задачам исследования установку как непосредственную основу осуществляющегося преобразования и настраивания психики аналитика. Дильтей в свое время требовал активного вчувствования, переживания “всем существом” как это имеет место у увлеченного игрой или сказкой ребенка или увлеченного художественным произведением взрослого. Но акт вчувствования не происходит так произвольно в исторических исследованиях. Современный историк-дивинатор, философ истории формулирует или активизирует установку на акт вчувствования, руководствуясь дискурсивными элементами, научными способами анализа объектов, не терпящими излишней увлеченности.

Для получения объективной информации психоисторик не может принять объект исследования за реально существующий сейчас, слиться с ним абсолютно. Переживая, психоисторик видит грань, отделяющую его самого от объекта переживания-исследования. Переживание приходит и уходит, а установка, которая его сопровождает, остается. Эта установка в психоаналитической школе называется “комплексом”, и именно она оказывает важное влияние на протекание процесса вчувствования, выстраивания необходимых ассоциативных рядов. Но, безусловно, такие “комплексы”, несмотря на их непосредственную включенность в сознательную организацию психоаналитической деятельности, могут быть и бессознательными, и тогда они начинают “навязывать” свою структуру тому объекту или его фрагменту, который является предметом анализа и в отношении которого они актуализировались. Тогда эти “комплексы” выступают как своего рода шаблоны, искажающие реальное положение вещей. Часто конкретные эмоции и настроения соответствуют определенным материальным структурам. Как одеяло, переброшенное через стул, может быть скрученным и выглядеть печальным и усталым, так и исторические события и их персонажи, психоаналитически интерпретируемые, могут принять иной смысл и качество, чем были в действительности. Поэтому часто результат вчувствования в психоистории нечаянно для нее самой уже заранее выступает как заданный. Подобные искажения диктуются и особенностями индивидуального опыта психоисторика. Даже при высокой степени профессионализма исследователю может не хватить собственного внутреннего опыта, который помог бы одушевить и адекватно понять поступки исторических личностей прошлого или смысл исторических событий прошлого, как, например, некоторые люди не понимают характеры и поступки героев Шекспира. Неосознаваемой помехой в психоаналитической интерпретации истории могут стать потенциально сохраненные в диспозиционных блоках памяти историка-психоаналитика стимуляционные образы и стереотипизированные системы соответствующих реакций. Тогда исследователь будет бессознательно приспосабливать полученный в результате анализа материал к “знакомому” эталону, иногда и созданному только его воображением.

Имея в виду подобные вещи, Д. Элтон - крупнейший американский историк 80-х годов, как-то заметил, что в то время как историки сегодня очарованы Фрейдом, психологи в то же самое время массово отрекаются от него. В США одним из первых, кто сформулировал мотивы психоистории, стал У. Лангер. В 1957 году, опираясь на выводы глубинной и динамической психологии, он предложил свою позицию историка. Суть ее в следующем: историческое исследование есть анализ индивидуального и коллективного бессознательного людей. При этом психоистория не равна простому применению психологических объяснений к поведению людей, взятому в историческом контексте. В этом нет ничего нового. Новое - в применении психоаналитической методологии, которая извлекает факты не из истории, а из психики людей, из природы их бессознательных страстей и влечений, и с помощью этих фактов объясняет события и смысл истории.

Лангер сфокусировал внимание на исследовании экстремального поведения людей в некоторых исторических ситуациях: он проанализировал роль толпы и черни в Великой французской революции, современные тоталитарные режимы, поведение людей во время эпидемий болезней и пр. Крупнейшими последователями Лангера стали Т. Парсонс (42) и Э. Эриксон (43), а ученик последнего, Д. Демонс издал в 1994 году нашумевшую книгу "Неотпущенный пленник: семейная история времен ранней Америки" (44), в которой доказывает, что результаты психоаналитического исследования истории можно излагать и как исторический нарратив, а не только как "историю болезни" общества.

Современные психоисторики полагают, что любая политическая, историческая или социальная ситуация всегда тесно соотносится с личной ситуацией ее главных персонажей, а любая социальная иерархия конструируется и объясняется в терминах и понятиях определенной сексуальной теории. "Но личное - это всегда особенности чьего-то характера, склада ума, и как эти особенности становятся политическими особенностями - вопрос, на который в психоаналитической теории нельзя ответить простым переводом значений релевантных понятий из области сознательной мотивации в область бессознательного", - пишет Ф. Уэйнстейн (45). Несмотря на подобное возражение, современные психоисторики продолжают утверждать, что методология истории всегда, во все времена отчасти базировалась на результатах исследований психологической науки, а XX век доказал, что психоанализ вообще неотделим от истории и общества. Поэтому, полагает, например, Х. Мейерхоф, психоанализ не есть ветвь биологии, медицины или психологии, а в большей степени ветвь истории (46).

Б. Мазлиш убежден, что история возможна только в терминах человеческого поведения и его мотиваций. Историки исследуют коллективное прошлое, психоанализ - индивидуальное прошлое (47). Между этими вещами очевидно существует некий ментальный мост, путешествие по которому из одного его конца в другой не прекращается никогда и представляет собой предмет и исторической науки и философии истории. С. Хьюг еще более радикален: нет моста, а есть полная идентичность истории и психоанализа, т. к. историю и психоанализ объединяет общая цель - освободить людей от прошлого, помогая им понять прошлое (48).

В действительности, формы исторических объяснений и методологические приемы психоистории достаточно спорны. Г. Химмелфарб справедливо полагает, что психоисторики извлекают факты не из истории, а из психоанализа неясных с точки зрения истории объектов, поэтому психоистория, по мнению Химмелфарб, отрицает основной критерий исторического доказательства - очевидность, т. е. логическую неоспоримость и принятие ее всеми историками, а также самый простой и основной тезис исторического метода: учитывать все в своем анализе, в том числе и негативные примеры. Психоисторики абсолютизируют свой метод “глубинной психологии” как наиболее адекватный историческому объяснению, но он пригоден, по мнению Химмелфарб (49), только для анализа одного среза реального исторического существования человека - бессознательных внутрипсихических конфликтов. Это приводит философию истории, продолжает Химмелфарб, к механистическому подходу к истории вообще, превращает историю в эпифеномен. Знаменитая книга “Психоаналитическая интерпретация истории” под редакцией Г. Уолмена (50), по мнению Химмелфарб, является лучшей иллюстрацией того, что термин “психоистория” уместнее оставить для описания истории детства человека или истории семьи, но не для истории и философии истории человечества в целом. Психоаналитические заметки о каких-либо личностях есть более всего удел особого жанра психобиографии, психонаррации, т. к. здесь интерпретируемые факты есть факты психоаналитической констатации. История же есть поле деятельности групп людей, и здесь психоанализ с его “глубинным” уровнем объяснения, стоящим за пределами эмпирической очевидности, без которой любая историческая наука невозможна, просто не работает. Психоанализ, вообще, зачастую абсолютно произвольно оперирует эмпирическим материалом истории.

Постулаты аксиологической подсистемы философии истории были сформулированы И. Кантом, А. Шопенгауэром, К. Бернгеймом, В. Виндельбандом и др. Смысл этих постулатов в следующем: история может быть исследована и систематизирована только через соотнесение ее с какой-либо релевантной ценностью. Г. Риккерт понимал ценности как по преимуществу трансцендентальные, объективируемые в культурных благах. Подобного рода установку разделял и М. Вебер. Э. Кассирер полагал, что понять смысл истории можно только научившись читать символы Вселенной как высшие ценности человечества вообще. Для В. Виндельбанда ценности есть прежде всего ценности морали. Практически единственную упорядочивающую релевантные взгляды работу написал в 1912 году профессор Ясского университета А. Д. Ксенополь (Xenopol). Проанализировав разные точки зрения на обозначенную проблему, он пришел к выводу, что категория ценностей в истории и в философии истории есть надуманность. Ценность нужно и можно, по его мнению, рассматривать только как интерес к бытию вообще. Ксенополь выдвинул пять аргументов против применения ценности к истории: 1) угроза субъективизма в исследовании истории; 2) ценность не может созидать науку и быть условием истины. Это может сделать только логика. Историку позволительно, разумеется, иметь свой масштаб ценностей, но нельзя навязывать его другим, (ибо это превышает его миссию и компетентность(52; 3) всякая ценность, даже моральная, относительна, а относительность (никогда не может служить научной базой, аксиомы всегда имеют абсолютное значение.(53; 4) ценность часто обнаруживается “бессознательным” влечением, а не разумом, что, несомненно, уничтожает ее методологическую значимость; 5) ценности, как правило, принадлежат индивидуальному человеку. Они не могут быть приложимы к эволюции человеческого рода вообще. Ценности могут излагать только историю человеческого духа. В подобном ключе рассуждает Э. Лооне и считает, что решение аксиологической проблемы лежит за пределами истории (54).

Подчеркнем, что ценности могут существовать как личные, как общественные идеалы и как предметно-воплощенные ценности. Личные ценности схожи с ценностями социальными тем, что те и другие могут существовать в форме идеалов, т. е. моделей должного. Но “если социальные ценности могут и не оказывать никакого влияния на деятельность человека, то личные ценности - это идеалы, задающие конечные ориентиры индивидуальной деятельности конкретного субъекта” (55). Если поле личных ценностей и поле ценностей социальных совпадают, то, купно, они могут оказывать влияние и на ход и познание исторического процесса. Примером подобного совпадения является концепция Э. Трельча. В 1922 году в работах “О пробуждении философии истории”, “О масштабах для суждения об исторических предметах и их отношении к культурному идеалу современности”, “Понятие исторического развития и универсальная история” Трельч обосновал идею двух возможных путей в философии истории: формальную историческую логику и содержательную конструкцию исторического процесса. Он понимал их "как две самостоятельные и логически обособляемые проблемы, обладающие отдельным воздействием и значением" (56). В формальной исторической логике Трельч выделил, как основную, категорию индивидуальной исторической тотальности отдельных исторических событий. Трельч понимал ее как соединение фактического (данного природой и обстоятельствами) и должного, идеального (данного этикой). В единстве эти два аспекта индивидуальной исторической тотальности есть одна из высших ценностей человечества. Эта тотальность, будучи легко выделена из общего потока событий, тем не менее, свободно растекается в неопределенности происходящего и только от исторического такта исследователя зависит то, где такой тотальности будет поставлена граница. При этом такт исследователя детерминируется заключенной в самом историческом предмете мере возможности его объективного рассмотрения.

Последнее действительно чрезвычайно важно, т. к. ограничивает возможность субъективизма в понимании исторических событий. Из обозначенной фундаментальной категории Трельч выводит все остальные: "исконность и однократность", бессознательное, креатив, свободу, развитие. Правила вывода этих категорий специально не оговариваются, но в этом и состоит замысел Трельча: историческая логика должна незаметно переходить в содержательную конструкцию исторического процесса. Эту конструкцию Трельч назвал универсальной или материальной философией истории. Предмет материальной философии истории конституируется посредством принятия как доминантной определенной исторической тотальности. Проблемное поле материальной философии истории задается следующей цепочкой: долг - отношение к нему - понимание собственного индивидуального и исторического состояния - идея формирования будущего - необходимость занять “фактическую” позицию при конкретных оценках истории. Идея долженствования и телеологии индивидуальной и божественной воли, способной формировать будущее, превалирует в философии истории Трельча. Метафизика воли и долга есть, по Трельчу, единственная доступная решению проблема в области философии истории. Смысл этой метафизики - показать действительное единство истории.

Согласно Трельчу, материальная философия истории занимает промежуточное положение между эмпирической историей и этикой и имеет практически-этическое назначение, в чем нетрудно заметить кантианские мотивы. Задачами материальной философии истории Трельч считал обретение масштаба для измерения прошлого, настоящего и будущего и создание нового культурного синтеза. Этот масштаб изначально детерминируется категорией индивидуальной тотальности, поэтому его обретение осуществляется через измерение каждого исторического образования в соответствии с его индивидуальными идеала и возможностями и с обязательным учетом его включенности в контекст исторически-общезначимого. Обретенный масштаб должен быть обращен к будущему и, соответственно, иметь разные значения. Масштаб может быть выполнен в первой степени (для чужих тотальностей) и во второй (для современной исторической эпохи). Но главное не в этом. Масштаб истории, по Трельчу, должен быть одновременно объективен (живое погружение в историю) и априорен. Априорность Трельч понимает как “простой факт жизни”, спонтанную силу духа и воли. Трельч считает такое толкование априорности “правильно понятым”, т. е. свободным от обвинений во “вневременности” и "вечности". Купно, априорность и объективность искомого масштаба позволяют решать главную, по Трельчу, задачу истории - реализовать высшую цель исторического мышления и исторического творчества - создание культурного синтеза современности. Этот синтез “должен формировать настоящее и будущее из научно-исторических толкований прошлого”(57). Культурный синтез современности определяем в своих основах категорией индивидуальной тотальности, поэтому он всегда исторически индивидуален и, осуществляя отбор фактов, является только предпосылкой и идеалом всеобщей истории, а не ее прообразом.

В итоге, по замыслу Трельча, две главные темы философии истории - культурный синтез современности и всеобщая история как объективный фон и материал для культурного синтеза находятся в отношении постоянного взаимного определения и взаимозависимости и образуют цикл. Этот цикл базируется на чувстве единства исторических знаний и практически-этических установок. Цикл прерывается, когда расчленяются взаимоотношения обеих сторон.

Согласно Трельчу, задача философии истории - стимулировать этическую волю к действию на основе ценностного подхода. Из двух возможных аксиологических подходов к философии истории - абсолютистского (существование ценностей утверждается само по себе) и реляционного (ценности существуют благодаря человеку) - Трельч очевидно реализует второй. Он значительно развил теорию философии истории, введя категории исторического масштаба и культурного синтеза, понятых как реализация аксиологических идей.

Аксиологические системы философии истории, подобные изложенной, где концептом становится исследование ценностей истории и метафизика долга, не редкость в философии истории. Указанные темы были предметом этико-теологических размышлений философии истории Августина, Вольтера, Мак-Таггарта, Т. де Шардена и др., поэтому рассуждать о том, что аксиология вообще иррелевантна философии истории, неверно. Другое дело, что, как и в случае с предыдущими подсистемами философии истории, аксиологическая подсистема тесно переплетается с онтологией и эпистемологией, и требуются тщательные усилия исследователя по извлечению доминирующего аксиологического элемента построения рассматриваемой подсистемы.

В настоящем параграфе мы определили, что: 1) философия истории есть отдельная философская дисциплина, подчиняющаяся характерным именно для философии правилам осмысления мира; 2) абстракции философии истории бывают разных уровней обобщения: чем выше уровень философской рефлексии, на который выходит исследователь, тем более отвлеченной становится историческая реальность; 3) абстракции философии истории бывают разных форм выражения: искать идею истории при соблюдении абсолютной строгости объяснительной теории можно в любом сегменте объективной или субъективной реальности, в области мифологического или эзотерического знания; 4) философия истории амбивалентна: она есть концептуальное построение онтологии, гносеологии и аксиологии истории и, одновременно, эмпирическое обобщение данных других наук; 5) объектом философии истории выступает тотальность исторических фактов и закономерностей; 6) предмет философии истории - знание об общих, первоначальных истоках и причинах Всемирной или любой локальной истории; знание о смысле и о фундаментальной детерминирующей периодизацию и процессуальную форму истории Идее; знание о методологии познания истории; содержанием предмета философии истории являются взаимно детерминирующие друг друга и закономерно сменяющиеся процессы философского поиска от общих философско-исторических понятий и оснований, позволяющих рассуждать об истории в специфических терминах стадий и фаз исторического развития до формирования и исследования специфического языка истории; объем предмета философии истории равен сумме аспектов объекта научного познания философии истории: онтологического, гносеологического, аксиологического - и вариаций этих аспектов; 7) философия истории выполняет в философском знании аналитические и интерпретирующие процедуры, т. е. философия истории, как и философия, есть особая когнитивная деятельность, в равных долях сочетающая объяснение и систему его логического обоснования и понимание в виде художественно-эмоционального и непосредственно-интуитивного постижения истины; 8) философия истории реализуется в трех подсистемах - онтологической, эпистемологической, аксиологической, в которых вариативность соответственно концепта, структуры и субстрата провоцирует существование множества их субсистем. При этом каждая заданная подсистема и субсистема философии истории реализует прежде всего собственную доминанту исследования истории, но содержит в себе аспекты других систем философии истории. Каждая подсистема и субсистема реализует себя в особых философско-исторических категориях, “качество” создаваемых философско-исторических концепций и полученных результатов анализа зависит не только от типа, но и от уровня философской рефлексии, доступной исследователю.

Вышеизложенное дает основания для рассмотрения характерных особенностей современной философии истории.