§3. Философия истории "новой" истории США второй половины XX века

Основным тезисом методологии “старых” историков было требование учета всего в истории, в том числе и негативных примеров. Старая история - это преимущественно история политическая, конституциональная, дипломатическая, интеллектуальная, реализующаяся, как правило, через нарративы. В начале XX века переход от нарратива старой истории к интерпретационной парадигме исторического исследования расценивался как коперниканский переворот в историографии.

"Новая" история, таким образом, несла новые исследовательские, методологические и концептуальные парадигмы. Заметим, что мотивы этих парадигм стали проникать в историческую науку уже в начале XVIII в. с включением в нее результатов социологических, экономических, психологических, культурологических и других исследований. Работы Вольтера “Опыт о нравах и духе народов” и Мишле “История Франции” заложили первые идеи новой истории. В 1838 году Джекоб Буркхардт, а в 1898 - Карл Лампрехт в своих работах развили эти идеи, и Карл Лампрехт сформулировал "генетический метод", акцентирующий значение причинности в историческом объяснении более, чем значение нарративистики. По мнению Г. Химмелфарб, этот метод стал прообразом метода подводящей теории.

В 1912 году Дж. Робинсон в своей книге-манифесте "Новая история: этюды, иллюстрирующие перспективу в современной истории" провозгласил окончательное наступление эры "новой" истории. Последнюю он предложил понимать как историю "обыденного человека", т. е. не короля, героя, дипломата и т. п. Не изучение документов прошлого, архивистика, как методологические приемы старой истории, а изучение находок и открытий в антропологии, экономике, психологии должно, по убеждению Робинсона, стать новой методологической парадигмой "новой" истории. Так и случилось. После 1945 года и по сегодняшний день “вчерашние антигерои истории стали ее героями: цветные, индейцы, транссексуалы и сексуальные меньшинства, женщины, иммигранты, рабочие, политические диссиденты, людские отбросы городов и т. д.” (257).

Нечто подобное мы встречали в исторической науке Нового времени эпохи крушения монархий и социальных революций. "Новая" история открыла такие сферы исторических исследований, которые ранее были неизвестны или игнорировались вовсе. В 1971 году Г. Уэллс усилил акцент: "новая" история есть история не о "простом" человеке, а для него, "это совместное путешествие всего человечества по всем классам и всем этносам" (258). Новая история проявляет преимущественный интерес к глубинным структурам истории, эксплицируемым в многовековых исторических реальностях, в повседневной истории, в коллективном бессознательном истории. В 80-х годах школа “Анналов” предложила метафору, превосходно иллюстрирующую сущность новой истории. Новая история – “история молчаливого человечества(“- это море, на поверхности которого плавают исторические события, а в глубине лежит анонимный народ. Необходимо проникнуть в глубины моря и, поставив в центр исследования не героя, а безымянного человека и его повседневную жизнь, купно проанализировать все аспекты человеческой мысли, поведения, деятельности и через это постигнуть всю глубину истории. Ж. Ле Гофф полагает, что новая история в этом отношении есть принципиально новый виток в историографической спирали, т. к. новая история дала возможность рассматривать историческое бытие человека с позиций знаний о среде его обитания - экономике, культуре, социуме, политике, психологии, обычаях, эмоциях, языке и т. д., чего никогда не делала старая история.

Нарратив, по мнению Стоуна, отрицает “бесплодные” методологические претензии аналитической философии и теории единства науки. “Независимо от принятого способа изложения, аналитического или повествовательного, принципиально важно вернуться к тому, что до недавнего времени считалось хорошим историческим изложением, а именно: к ясности языка и мысли” (261).

Основные формы "новой" истории таковы:

- социальная: анализ обыденной каждодневной жизни обычных людей как основа истории;

- антропологическая: сопоставление традиций и привычек людей как основа истории;

- устная: анализ не фиксированных воспоминаний современников как источник ментальной информации;

- mentalitе: анализ исторических ментальностей как фокус характеров, мыслей, мотивации поведения отдельных людей и целых этносов;

- engagе: ангажированная история, т. е. не анализирующая, а заказная. (подобна заказным социологическим исследованиям);

- эмпирическая: анализ непосредственных действий и чувств людей как исходный исторический материал;

- популистская: анализ “больных” проблем истории как действительно и единственно исторических;

- количественная, или клиометрия: анализ структуры исторических событий через методы математики, статистики и компьютерной графики;

- психоистория: анализ бессознательных аспектов индивидуального и коллективного поведения людей как основы истории;

- макроистория: изучение универсальных законов истории и коллективного субъекта истории;

- микроистория: изучение событий, заключенных в сжатых пределах времени и пространства, и индивидуального субъекта истории;

- гендерная: выявление путей социальной организации полов в разные исторические периоды.

Очевидно, что существуют и другие, еще более специфические формы истории как итоги развития общей постмодернистской парадигмы, распространенной на историческое знание. В США в дополнение к перечисленным образовались такие формы "новой" истории как "черная" (изучение жизни негров), этническая, сексуальная и т. п. И это нормально, т. к. "современная история вслед за определенными направлениями социологии, этнологии, культурологии и социальной антропологии обнаруживает тенденцию к изучению "малых групп" (262), что продиктовано доминирующим в современном гуманитарном знании отрицанием метанарратива и интересом к прагматическому прочтению истории. В США специфика новой истории определяется сочетанием следующих трех основных обстоятельств: установка на сциентизацию истории, превращение ее в из разновидности чисто субъективного гуманитарного творчества в “полноценную” социальную науку; широкое использование междисциплинарного подхода; утверждение новой истории как социально полезной, прикладной науки.

Новая история внесла в историографию не только новые исторические источники (исследование человеческой психики, сознания, праздников, карт, икон, фольклора), но и новую методологию, точнее, постмодернистский методологический плюрализм, в силу присущности каждому типу новой истории собственного набора методологических приемов. Эти методологические приемы должны были символизировать, по замыслу новой истории, изменения в стиле мышления современного историка, релевантные духу времени и собственно истории, а не какой-либо другой науке. Главная претензия новой истории - аккумулирование в результатах исторического исследования практически полезного социального и исторического опыта.

Клиометрия исходит из императива необходимости каждому историку (как необходимости знать иностранный язык) умения применять в исторических исследованиях количественные методы, статистику, компьютерные программы, решающие математические задачи и строящие математические модели истории. Основоположником, создателем клиометрии является Пьер Шоню, хотя А. Тойнби полагал, что первым применил статистические методы в истории и в философии истории П. Сорокин, используя их в осуществлении культурологического анализа общества в работе “Культурная и социальная динамика”. С точки зрения Шоню, исторический процесс равен процессу математического поиска. Тело западной цивилизации, считает Шоню, неумолимо раздирают две тенденции: экономического роста, роста новых технологий и негативные трансформации в области культуры и религии в результате утраты людьми воли к жизни. В итоге взаимодействия этих тенденций западная цивилизация становится цивилизацией техногенной, сциентизированной, холодной и резкой.

Поэтому единственно адекватной методологией ее исследования является математическое измерение ритма поступающих в нее технических инноваций, статистическое измерение динамики рождения и смерти, экономическое исследование движения цен и т. д. Клиометрия, в сущности, апеллирует к поведенческому механизму истории, выражающемуся в цифрах, картах, графиках, таблицах и т. д. Клиометристы стремятся “онаучить”, “оматематизировать” историю, считая, что методологически это - наиболее научный способ исторического объяснения. В США “отцами” клиометрии являются Роберт Фогель и Стэнли Энгерман. В 1974 году они выпустили известнейшую ныне книгу “Время на перекрестке: экономика рабства американских негров” (264), в которой количественно исследовали экономику рабовладельческого Юга США.

В книге содержится множество статистически подтвержденных данных об отношении между расами, связях внутри семьи рабов, между семьями рабов и т. д., но в книге ничего нет о сущности экономики рабства. Более того, по итогам проведенного исследования авторы делают вывод, что средняя величина дохода на душу населения рабовладельческого Юга указывает на достаточно высокий уровень жизни рабов США. Н. Н. Болховитинов и В. В. Согрин считают, что “коренной порок новой экономической науки (клиометрии. - М. К.) Фогеля и Энгермана - несостоятельность их методологических и теоретических позиций, отсутствие у них сколько-нибудь удовлетворительной теории исторического прогресса (онтологическая несостоятельность), так и теории научного познания (гносеологическая несостоятельность). При отсутствии теоретико-методологической основы их впечатляющие графики и модели остаются не более чем игрой в цифры” (265).

Клиометрия есть один из символов сциентизма в историографии, в определенном смысле она продолжает традицию подводящей теории Гемпеля - Поппера; один из признаков постоянного, в потенциальную бесконечность, совершенствования методологии истории и процедур исторического исследования, реализующих математический стандарт научности. Это ведет к большой рассеянности исторических теорий и ограничиванию знаний о прошлом; к нарастанию дебатов вокруг полезности исторического знания вообще; порождает сомнения в способности коллективного опыта людей корректировать свою социальную и историческую деятельность. “Клиометрия и аналитическая философия истории преимущественно беседуют только друг с другом и больше ни с кем и публикуют результаты своих бесед в узкопрофессиональных журналах” (267), - пишет Хамероу.

Иную методологию предлагает социальная история. Объект ее исследования - историческая жизнь людей на уровне анализа невербальных, неотрефлексированных, иррациональных аспектов жизни. Социальные историки игнорируют традиционное понимание политики, расценивая ее как эпифеномен исторической жизни. С их точки зрения, истинная политика - это политика “правильного”, т. е. созерцательного сознания, все остальное - ложь. Социальная история обесценивает те моменты прошлого, которые становятся бесконечно актуальными сегодня, например, саму идею политической власти и вместе с ней - идею социального и государственного контроля в обществе. “Они следуют за теми, кто видит в политике игру, свои интересы ценят более, чем идеи, а эмоции - более, чем историческую причинность” (268). Социальные историки считают своей методологией чистую созерцательность, которую они пытаются искать в герменевтике и феноменологии, но на самом деле вряд ли четко представляют себе, что это такое.

Одним из влиятельных аспектов социальной истории является история социального класса. Ее основная задача - "пережить опыт" исследуемого класса. Для этого необходимо определить тип дискурса, и прежде всего речевого, искомого класса. История социального класса отстаивает приоритеты языка в исследовании обстоятельств жизни классового общества, а также роли эстетического чувства в формировании классового сознания члена класса (269). Сегодня "лишь некоторые историки продолжают рассматривать класс как простое следствие экономического и социального положения людей, как нечто, напрямую определяемое способом производства. Вместо этого класс рассматривается как социальное самосознание, сконструированное на основе дискурса. Дискурсы класса придают смысл опыту, служат для политической ориентации и организации поддержки отдельным проектам" (270).

С подобных позиций рассуждают и политические историки. Для них отношение “старой” истории к политике есть “труп”, который вряд ли нужно эксгумировать. Политика есть лингвистически сконструированный феномен, и он может быть познан только через языковые формы. В целом "новая" история проявляет повышенный интерес к политике и суть этого интереса понятна: за политическими параметрами истории стоит феномен власти, что является современным эпистемологическим воплощением политического. Поэтому в рамках новой истории вообще отмечается расширение перспектив политических исследований, но интерпретируемых как: социолого-политический анализ истории и общества, лингво-политический анализ, семиотико-политический анализ, политическая антропология, политическая символика и ритуал, политическая ментальность и т. д. Тем не менее, разные направления новой истории и проблемы политики, политология движутся навстречу друг другу.

Все это провоцирует кризис исторической науки сегодня. Многие историки и философы склонны видеть причины этого кризиса в обострении противоречий между новой и старой историей, и единственным реальным выходом из этого кризиса, по-видимому, является “синтетический” подход, сочетающий хороший литературный язык и смелость обобщений, присущую нарративной истории, с междисциплинарными подходами новой истории. Общая же идея критики новой истории с разных позиций заключается в следующем: чрезмерное увлечение контекстом исторического сюжета и, как следствие, сползание в область голой фактологии, иррациональной второстепенности момента, несущественных исторических источников и событий.

Признавая обоснованность подобных претензий, заметим, что в ряде случаев в исследованиях новой истории “обнаруживается большая аналитическая глубина в трактовках, например, социальной структуры, социального конфликта, социальных изменений” (272), чем в работах старой истории. Новая история расширила само поле исторического исследования и отраслевую территорию истории благодаря привлечению принципиально новых исторических источников и введению в нее систем высокого класса сложности, математического аппарата, психоаналитических методов, компьютерной техники. Вообще, новую историю можно рассматривать в двух смыслах: узком, как новые научные ориентации и исследования, и в широком, как проблему обновления исторической науки вообще и развития, в этой связи, философии истории.

Новая история отрицает каузализм и телеологию и создает новые принципы изучения истории. Она имеет своей целью осуществить последовательный синтез реконструктивного уровня исторического исследования, эмпирического уровня исследования, включающего первичную обработку реконструированного знания (знания регулярностей, сравнительные исследования), и теоретического уровня, связанного с формулировкой законов и реализующего процессы научного объяснения и понимания. Одним из главных методологических достоинств новой истории, давшей ей эту возможность, является ее установка на междисциплинарный синтез, превратившаяся в нормативно-парадигмальное требование. Правда, Ж. Ле Гофф считает, что эта установка превратила новую историю и вместе с ней всю релевантную философию истории в жертву агрессии других наук. По нашему мнению, междисциплинарность новой истории и филос офии истории показала необходимость выхода в новое исследовательское пространство, наполненное принципиально новыми смыслами.

Новая история с ее особым взглядом на природу исторического и на методологию его познания стимулирует развитие философско-исторической мысли США и преодолевает ранкеанский идеал исторического знания. Она оказала влияние на Хайдена Уайта в анализе им трудов историков и философов XIX века, который он осуществил с целью показать, что именно дискурсы, им свойственные, определяли темы их исследований. Новая история, ведомая постмодернистским неприятием метанарративов и требованием лингвистической фрагментированности, определила темы и направления исследования Холокоста, истории Вьетнамской и Корейской войн, истории 3-го рейха и т. д. - одних из самых популярных "событийных" тем философии истории США второй половины XX века. Она же определила и временную ограниченность этих тем как действительно "малых" исторических ситуаций.

Новая история подталкивает философию истории США в сторону герменевтического и постструктуралистского исследования истории, ограничивает поиск философии истории эпистемологическими границами. Так как новая история есть новое направление в исторической науке, оно продолжает искать себя и, прежде всего, область своего научного познания. Отсюда и невнимание к онтологии и аксиологии истории. Кроме того, литературоведческий, культурологический и философский переворот в эпистемологии, совершенный постмодерном, стимулирует интерес именно к эпистемологии и ее способности разрушить здание традиционной истории. Новая история США поставляет философии истории новые темы и методы анализа и воодушевляет ее на поиски новой эпистемологии.