Иногда утверждают, что задача философии заключается не в том, чтобы размышлять или говорить о мире, а скорее в том, чтобы анализировать способы размышлений и высказываний о мире. Поскольку, однако, у нас нет иного доступа к миру, кроме как через посредство мышления и языка, постольку, даже ограничиваясь рассмотрением последних, мы едва ли избежим каких-либо утверждений о самом мире. Философский анализ наших способов размышлений и высказываний о мире становится, в конце концов, общим описанием того, каким мы обязына представлять мир при существующих способах мышления и языка. Короче говоря, систематически применяемый анализ приводит к дескриптивной метафизике.

Нельзя переоценить то, в какой степени наши обыденные способы мышления о мире являются историческими*. Это проявляется, помимо всего прочего, в огромном количестве терминов нашего языка, правильное применение которых даже к современным объектам предполагает исторический образ мышления. Если бы когда-нибудь появился народ, действительно мыслящий неисторично, мы узнали бы об этом благодаря тому, что общение с ним было бы затруднено, ибо обширные области нашего языка нельзя было бы перевести на его язык. Попытка мыслить неисторично потребовала бы от нас, по крайней мере, ограничить язык, ибо мы вынуждены были бы обходиться лишь фрагментом нашей обычной лексики и грамматики. В самом деле, в своих описаниях нам пришлось бы ограничиваться лишь теми предикатами, которые удовлетворяют эмпирическим критериям осмысленности. Эмпирики, признавшие осмысленным только такой ограниченный словарь, столкнулись с проблемами в связи с историей, что вполне естественно, если учесть предлагаемые ими критерии. Достоинство эмпиризма заключается в его строгости. Лишь решая поставленные им проблемы, мы начинаем открывать неясные конту-

Для предварительных замечаний сказанного достаточно, и сказано все это лишь для того, чтобы как-то разъяснить название книги и то, в каком духе она написана. В конце концов, я, как это ни странно, считаю, что философии есть что сказать, что средством для этого служит “анализ”, который я истолковываю эклектически (в том смысле, который придали этому термину художники Болонской школы), и что дистанция от Кембриджа до Сен-Жермен-дю-Пре не столь велика, как кажется.

Большая часть этой книги была написана в течение годового отпуска, предоставленного мне Колумбийским университетом, и поддержана стипендией Американского совета научных обществ. Я благодарен этим учреждениям за их существенную помощь и поддержку. Моим более ранним исследованиям способствовали две летние субсидии, полученные от Колумбийского совета по исследованиям в области социальных наук. Два раздела книги, а именно главами VIII и XII, впервые были опубликованы в виде статей в журналах “History and Theory” и “Filosofia” (Турин; 4-й Международный выпуск, ноябрь 1962), и я благодарен издателям этих журналов за разрешение использовать этот материал еще раз.

Мои размышления были стимулированы и многими другими людьми, порой даже независимо от них самих. Когда они прочтут эту книгу, они встретят отдельные фразы или мысли, которые я извлек из разговоров с ними и вставил в книгу, как кусочки мозаики в панно.

Вдобавок, я чувствую себя в особом долгу перед Юстасом Бачлерам, Робертом Каммингом, Джеймсом Гутманом, Джудит Джарвис Томсон и Джоном Германом Рэндаллом, каждому из которых я чрезвычайно благодарен. Мои дочери, Элизабет и Джейн, снабжали меня примерами исторических объяснений, некоторые из которых пригодились мне при рассмотрении этой сложной темы.

Если этому сочинению присущи какая-либо ясность и литературный блеск, то этим я обязан моей жене Ширли Данто, чьим безошибочным литературным вкусом и точностью суждений я руководствовался, работая над книгой. Там, где текст неясен, это обусловлено тем, что я или не посоветовался с ней, или не послушался ее совета. Но в любом случае я перед ней в неоплатном долгу.